Шарманка железнодорожника

На стене, понятно, портрет Саввы Мамонтова – строителя дороги на Север и основателя станции Няндома. В этой части музейного зала многое связано с дорогой: шинель железнодорожника, модели паровозов на деревянном поддоне, билетная касса с картой. Идёшь дальше и погружаешься в прошлое. Возле печки видна фигурка крестьянки, качающей колыбель. Тканые половички на полу, самовар. А объединяют обе половины зала иконы в красном углу – он как раз в железнодорожной части. Здесь сошлись старая Русь, деревянная, и Россия в новые времена.

Пьём чай и беседуем с научным сотрудником Еленой Васильевной Кузнецовой – можно сказать, основательницей музея.

Основательница музея в Няндоме Елена Васильевна Кузнецова

– Откуда паровозики? – любопытствую.

– Их сделали ребята из нашего железнодорожного ГПТУ много-много лет назад. Авторов, быть может, уже и на свете нет, а модельки остались.

– Рядом какой-то саквояжик. Это что такое?

– Чемоданчик машиниста, называется шарманка. Их брали с собой в поездки.

Уголок в музее для фотографирования. «Железнодорожником может стать каждый»

Кто такие мамоны?

До конца XIX века между Вологдой и Архангельском другого сообщения по суше не было, кроме как где-то на лошадках или пешком, подобно Ломоносову, где-то на корабликах. А потом решили построить железную дорогу. В 1895 году была заложена станция Няндома…

– Скажите, почему няндомцев звали мамонами?

Елена Васильевна смеётся:

– Долгое время считалось, что от слова «маммона», то есть намёк на то, что жители были толстые и жадные. Ничего подобного! Мамоны – это хорошо образованные люди, которые приехали к нам из центральных губерний России, чтобы работать на новых станциях врачами, железнодорожниками, учителями. Ведь здесь у нас не было в достатке образованных и культурных людей, чтобы обслуживать станции. Мамонтов строил не просто железную дорогу для выгодного вложения средств, чтобы обогатиться. У него была мечта построить мир для счастливых людей. Понимаете, какое ответственное дело железная дорога? Сейчас я вам покажу чудесную фотографию крестного хода возле нашего храма Зосимы и Савватия в 1902 году: дамы в кринолинах, белых платьях и широкополых шляпах с какими-то перьями. Это тоже мамоны, то есть люди Мамонтова – слово произошло от его фамилии. Люди Саввы Ивановича, конечно, приехали тогда не только на нашу станцию, но и на все семнадцать, что были построены от Вологды до Архангельска.

Смотрю на старинную фотографию храма. Как там хорошо. Люди начинают двигаться, слышны голоса, смех. Но нет, это всего лишь моё воображение.

– А это пруд, – показывает Елена Васильевна. – В его водах отражались серебряные купола с голубыми звёздами, как говорил наш земляк, писатель Евгений Петров. Его в детстве, в двадцатые годы, тайно от родителей и соседей бабушка водила в эту церковь, и он удивлялся красоте росписей, запомнив их на всю жизнь.

Всего этого моя собеседница не знала ни в детстве, ни в юности, ни долгое время после.

– А ведь не только в Няндоме, – говорит Елена Васильевна, – но и в целом в России мы живём в культурном поле, которое создавали для нас отдельные подвижники, в число которых входил и Савва Иванович. Он участвовал практически во всех сферах культурной жизни страны. Пел, рисовал, прекрасно лепил, писал пьесы. Но самым главным талантом Мамонтова была способность увидеть талант в окружающих – очень многим оказывал поддержку. Это и братья Васнецовы, и Серов, Коровин, Шаляпин, Врубель, Рахманинов…

Я уже не говорю о построенных им железных дорогах и основанных станциях, быстро ставших городами. Один из них – наша Няндома, а мы этого не знали. Мы росли в городе, у которого не было прошлого. Хотя наш замечательный краевед Александр Патарушин писал о Мамонтове, но этого было слишком мало. Мы плохо понимали, что это за человек. Даже когда создавали музей, не догадывались, что наша историческая застройка обязана своим появлением Савве Ивановичу. Спрашивали у местных жителей, откуда в Няндоме эти деревянные домики необычной архитектуры – как мы узнали потом, в стиле северный модерн, – кто их построил? Знаете, что мы слышали в ответ? «Немцы построили». – «Какие немцы?» – «Пленные, наверное». Из каких времён немцы, с какой войны?.. Выясняется, что немцы тут совершенно ни при чём. Однажды нас пригласили в Коношу на конференцию «Железная дорога и её влияние на прилегающие территории», где мы встретились с учёными, краеведами, искусствоведами, которые рассказывали про Мамонтова, как он строил железную дорогу, вдоль которой появлялись вокзалы в стиле английских коттеджей.

Его проект назывался «Мир для счастливых людей». Когда провожу экскурсию с детьми, которая называется «Дорога счастья», спрашиваю: «А если бы у нас появилась возможность сотворить чудо, чтобы сделать людей счастливыми, что бы вы придумали?» Они задумываются, и тогда я рассказываю, что у Мамонтова был свой рецепт. Савва Иванович считал, что мы будем счастливы тогда, когда всё вокруг будет красиво. Именно поэтому он обращается за помощью к московскому архитектору Льву Николаевичу Кекушеву, который строил особняки и дворцы для самых богатых людей древней столицы. Попросил сделать типовой проект для всего участка дороги Вологда – Архангельск.

Макет вокзала станции Няндома архитектора Кекушева

Железнодорожный вокзал в няндоме сегодня

Исследовательница жизни архитектора Мария Владимировна Нащокина подарила нам свою книгу о Кекушеве, откуда мы о нём многое узнали. Но и наш музей смог ей помочь. Помню: зима, мы чуть ли не в валенках работаем и вдруг заходит дама, явно не местная. Узнаём, что она архитектор, рассказываем, что железнодорожный посёлок Няндома построен Львом Николаевичем Кекушевым. Гостья неожиданно восклицает: «Девочки, это просто чудо! Я пишу книгу о нём уже 25 лет, но не могу закончить, потому что не хватает материалов. Не могу найти истории их сотрудничества с Мамонтовым».

Елена Васильевна показывает книгу, где в середине есть глава о Няндоме – фотографии зданий и сооружений, построенных в стиле северный модерн.

Про здания писатель Евгений Петров написал: «Дома стоят как дворцы». К сожалению, не сохранились в них русские печи, да и за сто с лишним лет многое перестроено и утрачено. Но восхищают изразцовые облицовки печей в квартирах с сохранившимися интерьерами, печное литьё, дверцы с пружинно-винтовой конструкцией их закрывания, а печные трубы и сейчас стоят как новые, не дымя, не требуя чистки! Дома стоят на высоких гранитных фундаментах и, как и прежде, всё так же утопают в зелени.

Один путешественник, который прокатился по железной дороге в конце XIX века, с восхищением описал, как мягко по ней идёт поезд, даже несмотря на то, что она узкоколейная. Но больше всего впечатлили его вокзалы в стиле английских коттеджей. Именно этот единый стиль для вокзалов, контор, домов, больниц, школ был выбран архитектором Кекушевым и утверждён Саввой Мамонтовым ради того, чтобы появился единый «фасад» железной дороги. И это было не только внешне красиво. В зданиях были все удобства: водопровод, электричество, канализация. Города Каргополь, Шенкурск, Вельск остались в стороне, так что путь шёл по довольно необжитым местам, где появился удивительный мир.

На стене замечаю репродукцию картины «Девочка с персиками». Как известно, Серов запечатлел на ней дочь Саввы Ивановича.

Валентин Серов. «Девочка с персиками. Портрет В.С. Мамонтовой», 1887 г.

– Это Верочка, – говорит Елена Васильевна. – Какая печальная судьба! Выросла в любви, создала прекрасную семью, но ушла очень рано. Это был самый страшный удар для Мамонтова, ставшего под конец жизни кем-то вроде Иова Многострадального. Дорогу у него отняли и самого отправили в тюрьму, несмотря на прошения железнодорожных работников, ходатайствовавших о нём как о пожилом человеке, благодетеле, много потрудившемся для России.

Савва Иванович Мамонтов с дочерью Верой

– Это был рейдерский захват в стиле начала двадцатого века, к которому, насколько помню, был причастен министр финансов Витте. У Саввы Ивановича образовались кое-какие долги из-за больших затрат на реконструкцию Невского паровозного завода. Это стало поводом, чтобы отнять и завод, и дороги, и всё остальное. При этом даже речи не было о нечестности – денег у Саввы Ивановича нашли при обыске пятьдесят три рубля и сотню немецких марок, всё остальное он потратил на дело.

– Его предупреждал великий скульптор Антокольский: «Не с вашим нежным сердцем, Савва Иванович, браться за эту работу. Здесь вместо рук должны быть лопаты, вместо сердца – камень, а вместо крови – лёд. А вам лепить надо, у вас талант». Мамонтов действительно хорошо лепил. В тюрьме он из пластилина делал фигурки своих охранников. Когда шёл суд и Мамонтова защищал очень известный адвокат Плевако, публика рукоплескала, но это мало помогло. Его освободили в конце концов, но дело всей жизни принесло разочарование – многое осталось незаконченным.

– Да, многое. Например, дорога на Мурманск, которая должна была стать продолжением построенной Саввой Ивановичем Московско-Ярославской дороги. Её потом в страшной спешке прокладывали во время Первой мировой, когда армия задыхалась от снарядного и патронного голода: крайне сложно было их доставлять с заводов союзников. Не знаю, сколько заработали на крушении Мамонтова Витте и другие его в кавычках друзья, но стране за их комбинации пришлось платить большой кровью.

Мы, Елена Васильевна, выходит, оба с вами поклонники Саввы Ивановича, своего рода мамоны.

Дом Няна

– Елена Васильевна, как Няндома получила своё имя?

– Есть легенда, что жил в наших краях мужичок по имени Нян, построивший постоялый двор на почтовом тракте между Шенкурском и Каргополем. Гости приезжали, останавливались. Спрашивали хозяйку: «Нян-то дома?» – «Дома Нян, дома». Отсюда и Няндома, и название нашего музея «Дом Няна». На самом деле здесь жили когда-то финно-угорские племена. Потом кто-то из них дальше ушёл, кто-то смешался с новгородцами. А названия остались, в том числе реки Няндомы, в её честь и назвали наш город. Есть несколько вариантов перевода слова «Няндома»: кроме «Реки камней», это и «Богатая земля», и «Сосновая земля». А студенты Северного (Арктического) университета предложили ещё один – «Хлебная земля».

– Ещё в начале двадцатого века, согласно статистическим данным, урожайность ржи на Русском Севере была выше, чем в центральных и южных губерниях, причём в несколько раз. Так что вполне возможно.

– А сейчас наше главное богатство – озёра. Их в Няндомском районе более пятисот, из них триста шестьдесят пять имеют названия. Все ледникового происхождения. Двести речек и ручьёв. Но сейчас грозят устроить мусорный полигон, и если это произойдёт, то чистых озёр мы больше не увидим. Нам хватало космодрома в Плесецке, а теперь ещё и это.

– Не дай Бог.

Не могу взять в толк, как после событий в Шиесе, где хотели захоранивать мусор на болоте, теперь додумались сунуться в озёрный край. Масштабы возможных волнений трудно представить. Ну что ж, будем надеяться, что Бог не выдаст.

Родина святителя Вениамина

– А как началась православная жизнь в Няндоме? – спрашиваю Елену Васильевну.

– Город наш молодой, а окрестности – древние. Мы тогда входили в Каргопольский уезд Олонецкой губернии. Сёл и деревень было множество, Андреевская – из числа крупнейших.

Храм в Мошенском стане – это куст из сотни с лишним деревень в сорока километрах от нас – в двенадцатом веке уже точно был, это запечатлено в грамоте. В пятнадцатом веке там значился Никольский приход, и озеро, где на острове стоит сейчас церковь Рождества Пресвятой Богородицы, тоже Никольское. В начале двадцатого века это место окормлял отец Павел Казанский – отец священномученика митрополита Вениамина Петроградского.

Одно из самых счастливых воспоминаний моего детства – это когда я по однодневной путёвке вместе с мамой и её коллективом ездила в Дом отдыха «Боровое». Это место любила вся Няндома: озеро, лес внизу – красота поразительная! По лестнице, которой давно уже нет, мы поднимались в дом, где на первом этаже была столовая, а на втором – библиотека. Только в начале 90-х мы узнали, что Дом отдыха – в прошлом Преображенский храм, за оградой которого стоял дом священника Павла Казанского. Старшим из пяти детей Казанских был сын Василий, будущий священномученик Вениамин, митрополит Петроградский и Гдовский.

Он родился в Нименском погосте – это восемь километров от Няндомы. Отец владыки, протоиерей Павел, окормлял весь этот уголок, до появления железной дороги довольно медвежий. Построил несколько школ, его стараниями и трудами было положено начало церковной жизни Няндомы, именно он освятил наш храм Зосимы и Савватия.

Знаете, если историей не заниматься, она исчезает. Как о Мамонтове мы узнали только в двадцать первом веке, так и о Нименском погосте – тогда же. В начале 2000-х я уже училась в институте на музееведа, но музея ещё не было. Тогда мне поручили провести экскурсию по деревне Андреевской. И вот я веду свою первую экскурсию, а в голове мысли: «Что можно сделать, чтобы память о тех, кто здесь жил, не исчезла окончательно?» Надеялась, что здание школы, если не ошибаюсь, 1878 года постройки, было связано с именем владыки, что он в ней учился, но нет – оказывается, дети наших священников начальное образование получали в семье, а потом отправлялись в Каргопольское духовное училище. Так было и с Василием – будущим священномучеником. Его младшие братья тоже стали священниками. Григорий служил в Петербурге, Александр долгое время оставался здесь у нас, в Андреевской, но в тридцатые годы его оклеветали, якобы у него в огороде была закопана винтовка, и он был осуждён. Так в лагере Липово и сгинул.

Когда появился наш музей, мы решили рассказать про святого Вениамина Петроградского всем школьникам города, во всех классах. Хочется, чтобы у жителей Няндомы появилась гордость за свою землю, за людей, которых она родила. В Петербурге митрополита горячо полюбил народ за его деятельную доброту. Например, он очень заботился о падших женщинах, многих из них спас. Потом революция, когда он проявил себя с новой стороны, являя мужество и стойкость не только на процессе, перед лицом смерти.

– А что известно о жизни владыки Вениамина на малой родине?

– Сведений немного, и в основном они из некролога, написанного им на смерть отца. Этот документ передал в музей Александр Константинович Галкин. Он работает при Александро-Невской лавре и изучает биографию владыки – повезло нам с ним подружиться. Так вот, митрополит Вениамин писал, что в детстве, читая жития святых, восхищался героизмом мучеников, жалея, что те времена прошли. Однако времена переменились, и вновь открывается возможность пострадать ради Христа от своих и чужих. Вспоминал, как впечатляла его красота Преображенской церкви, как отец научился ездить на лошади, чтобы посещать дальние приходы, преодолевая опасности, претерпевая ушибы от падений. Его очень уважали староверы, называя, правда, не батюшкой, а Павлом Ивановичем, но относились к нему с полным доверием, зная, что он никогда не донесёт на них в полицию, несмотря на ревность в деле возвращения этих людей в Церковь. Владыка Вениамин вспоминал, как строил отец церкви и школы, искал для них преподавателей, подвигая к этому своих учеников. Жизнеописание составлено с большой любовью и сыновним благоговением.

* * *

– Как пахнет замечательно у вас в музее! – говорю Елене Васильевне.

– Печка топится, поэтому.

– Это запах моего детства. Вы печку для себя топите или чтобы экскурсантов радовать?

– Она и для тепла, и для радости. Другого отопления пока нет.

– Как воспринимали дети ваши рассказы о владыке? – предлагаю снова вернуться к разговору о митрополите Вениамине.

– Дети, бывает, плачут. Я и сама не могу спокойно об этом говорить.

В этот момент в зал входит отец Роман Овсянников – чуть раньше я пригласил его сюда – и сразу присоединяется к разговору.

– И взрослые плакали! – добавляет он. – Елена Васильевна так рассказывает, что можешь и заплакать, и засмеяться. Как она захочет, так и будет.

Елена Васильевна слегка смущена. Впрочем, продолжает:

– Вы знаете, прихожу в класс, все такие насторожённые. И молодёжь, которую приводят к нам в музей, такая же. Но не было ни одного класса, где ребята не прониклись бы той трагедией, что случилась с нашим земляком – владыкой Вениамином. Его подвигом восхищались. Маленькие дети, конечно, более эмоциональны, от них ярче отклик, но было видно, как и у старших меняются глаза. Сидевшие с пустыми лицами, улыбочками тут вдруг построжеют. И когда я снова прихожу в школу, ко мне совсем другое отношение. За то и обожаю свою работу, что ребята уходят от нас другими.

– А ваш рассказ про Мамонтова хорошо слушают?

– Да, тоже что-то получается – рассказать о людях, которые были счастливее нас, потому что так была выстроена их жизнь: тут и труд, тут же и праздник – и всё это с верой в лучшее.

– Люди по вере жили, – говорит отец Роман, с которым мы вместе ходим по музею. – Знали, что заповеди блаженства и к ним относятся.

– Я жду, когда в наше время Мамонтовы и Морозовы появятся, – говорит Елена Васильевна.

Отец Роман:

– Кто их воспитает? Праведность – она инертна. Первое поколение праведное, второе приличное, но если нет верующих, на этом сползание не остановится, будет вырождаться и дальше. В семье должен быть хотя бы один молитвенник, чтобы духовная жизнь теплилась. Без этого беда. В школах учат потреблению, жизнь учит потреблению, человек ставит себя в центр мироздания, на место Бога, и перестаёт быть человеком.

Какое-то время молчим – священник, сотрудник музея, журналист. Все мы делаем вроде бы одно дело, но получается ли у нас? Или это что-то вроде попыток остановить движение земли, при том что мир меняется не к лучшему? Нетрудно представить, как в похожем составе собирались накануне революции 1917-го, говорили примерно то же самое. Можно ли сказать, что у них не получилось? Не знаю. Но мне кажется, если бы не они, то и мы бы здесь сейчас за столом не сидели, не разговаривали.

Призвание

– Можно я вас возле семафора сфотографирую? – спрашиваю у Елены Васильевны.

– Там я буду выглядеть прилично?

– Вы везде будете выглядеть замечательно, но так поинтереснее получится.

Я думаю, мы подошли к тому моменту в беседе, когда я не могу вас не попросить рассказать о себе.

– Ничего интересного, – смущённо улыбается моя собеседница.

– Ну, наверное, хоть капельку, да интересно. Мне, во всяком случае, очень хотелось бы послушать. Вы из коренных няндомцев?

– Родилась в Няндоме. Росла без отца, его никогда не было, как не было братьев и сестёр. Очень любила ездить на поезде на родину к маме, на станцию Березайка в Тверской области. Там жил мой дед Василий Васильевич Малышев, почётный железнодорожник, защищавший в войну Клин, работавший начальником станций.

А мама оказалась здесь вот при каких обстоятельствах. Когда она окончила лесотехнический техникум, её распределили в Нарьян-Мар. Но в Архангельске посмотрели-посмотрели на девушку в тонюсеньком пальтишке и спросили: «Другая одежда есть?» – «Нет». – «Нельзя тебе в Нарьян-Мар – как выйдешь, сразу в ледышку превратишься. Поезжай-ка ты, девонька, в Няндому». Жили мы с ней поначалу в коммуналке, но однажды к ней подошла бабушка, работавшая с мамой в одной организации, и сказала: «Вот, Надя, я умру, ты будешь жить в моей квартире». Так и произошло.

Но всё-таки поездки в Березайку были счастливыми, солнечными пятнами в моей жизни. Сенокос, корова. А ещё там жила моя подружка Наташка. Мы с ней играли и однажды доигрались. Пришли её родители и запретили нам дружить. Оказывается, Наташка после моих придумок не могла спокойно спать, плакала и вздрагивала по ночам, хотя ничего особенного мы не делали. Скажем, прыгаем со скамейки, крыльями машем, вроде как летаем. Это всё моя фантазия, которая неустойчивой детской психике моей подружки пошла не на пользу. А ещё, наверное, я могу что-то внушать. Соседки в коммуналке, когда я притворялась Бабой-Ягой, обмирали со страха.

– Ваш успех как лектора и экскурсовода, о чём говорил отец Роман, не этим ли отчасти объясняется?

– Знаете, в детстве я была довольно боязливой. Как-то раз мама говорит: «Лена, у нас дают путёвки – путешествие по озёрам Карелии. Очень интересное, на лодках». Я тут же загорелась. На лодках по озёрам, конечно, очень хотелось поплавать. Спрашиваю: «А кто ещё из наших девочек поедет?» – «Никто». Тут я испугалась, что придётся жить среди незнакомых людей, и, как только мама ушла, начала реветь. Лежу, подушка влажная, и тут слышу по радио:

Долго будет Карелия сниться,

Будут сниться с этих пор

Остроконечных елей ресницы

Над голубыми глазами озёр.

«Ну, – думаю, – что ж я, дура, реву, это чудо такое». Мы жили очень скудно, не было средств, а это было чудо. Первые три дня в Карелии я не разговаривала, а когда заговорила, один мальчик воскликнул: «А я думал, ты немая!» Вернулась другим человеком – поняла, что все мы боязливые, смешные, неуверенные. Наверное, с тех пор и начала осознавать себя.

Пришло время выбирать образование. Учительница истории советует идти в библиотекари. Учительница по русскому и литературе говорит: «Тебе нужно идти в журналистику, потому что у тебя сочинения такие, словно книгу читаешь». Но я хотела работать с животными – тиграми, медведями, лосями. Хотела работать в зоопарке или заповеднике, где могла бы с рук кормить зверей.

Какая же я была наивная! Получив образование охотоведа-зверовода, по распределению поехала в Мордовию бригадиром норковой бригады. Возглавлял звероферму какой-то бывший начальник торговли, который проворовался и был сослан. Первое, что вижу, – домики с норками пришли в негодность, звери сбегают, так что я их каждое утро ловила, считала, а потом с ужасом поняла, что их ловит бригадир соседней бригады и забирает себе. Как работать с людьми, которым нельзя доверять, я не знала. Вернулась к мамочке. Устроилась нянечкой в детский сад. Писала письма в разные заповедники, а мне отвечали, что если бы я была мужчиной, умела водить машину – другое дело, а так нет, не нужна. В какой-то момент окончательно поняла, что учителя, знавшие меня как облупленную, были правы. Всё это не моё. И оказалась я в отделе культуры на должности методиста по народному творчеству.

В ограде

Елена Васильевна продолжает свой рассказ:

– Однажды начальница говорит: «Кузнецова, у тебя самая маленькая зарплата в коллективе. Тебе нужно получить высшее образование». А как раз тогда мы проводили конкурс «Олонецкая красавица». Батюшка, наверное, помнит, он тогда маленьким был.

– Маленьким?! – теряется отец Роман. – Я в армии уже отслужил, сын родился.

– А мне всё кажется, что отец Роман маленький, в сыновья годится. Не обижаетесь?

– Горжусь, – смеётся отец Роман.

– Девочек, которых мы готовили на конкурс, одевали не в купальники, как тогда было модно, а в старинные одежды наших олонецких девиц. И наши девушки побеждали и по области, и дальше ехали побеждать – в Петербург, на конкурс «Ум плюс красота равняется студент».

Это меня и вдохновило поступить в Петербурге на музееведение. Ну а раз готовится специалист, нужно создавать и музей. Выделили этот дом, бывший детский садик, где всё было разбито, оторвано, украдено. Не дом, а светопреставление. Но потихонечку стали собираться предметы, появлялись и друзья, в том числе отец Олег Ежов, наш благочинный. Освятив музей, он предупредил: «Я вам гарантий не даю, что у вас тут сразу всё расцвет, но Божью помощь всё равно ждите». И она с тех пор с нами.

Да, совсем забыла. Когда готовилась к поступлению, мне приснился сон, словно иду я по длинному-длинному коридору… Батюшка, нельзя верить в сны?

– Сон сну рознь, – отвечает отец Роман, судя по интонации, доверяя Елене Васильевне.

– Ну вот, иду я по тёмному коридору, а на лавочках сидят люди. Я тоже села среди них, и тут кто-то подошёл и сказал: «Теперь ты в ограде». Я не могла понять, то ли это кладбищенская ограда, то ли кто-то меня будет оберегать.

– А может, речь идёт об ограде Церкви?

– Может, и так. В храм я пришла, как часто бывает, отчаявшись справиться с семейными трудностями. Верно говорится: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится». Пришла к отцу Олегу, говорю: «Батюшка, что делать с сыном?» А он: «Думаешь, ты такая хорошая мать и благодаря своей любви всё делаешь верно? А ты молишься о нём?» И я начала молиться. Пока поводов для волнений и за сына, и за дочку ещё слишком много, но в то же время вижу, что Господь вразумляет и Божья милость не оставляет.

– А мама у вас верующая?

– Мама, можно сказать, не воцерковлена, хотя помнит, что её крестили в детстве. А отец Роман сказал, что хоть и сильно она болеет, но Бог даст – всех отмолит. Ночью проснусь – слышу, шепчет: «Господи, помоги, наставь на путь истинный и детей, и внуков, и меня, рабу Божью Надежду, пошли нам здоровья». А первые встречи с храмом произошли в детстве благодаря нашей учительнице истории – Ольге Ивановне Тягульской, Царствие ей Небесное. Она была коммунисткой. Не знаю, была ли крещена, но считала, что православие – это часть нашей истории. Возила нас в каргопольский храм. Помню, какой он был тёмный и тесный. Когда мы зашли, бабульки переполошились, стали толкаться, плеваться – наверное, им почудилось нашествие безбожников. Насчёт безбожников они, правда, не сильно заблуждались, но нашествием это не было – мы пришли с самыми добрыми намерениями. Потом нас водили в церкви в Смоленске и других городах. Представляете, учителя не боялись нас, обормотов, возить – два педагога на тридцать-сорок детей. И мы заходили в древние соборы.

– Вы сказали, что музей сделал вас другим человеком…

– Да, это так. Ты становишься частью того народа, что жил здесь и сто, и тысячу лет назад, строил храмы, старался привнести в свою жизнь красоту. Расскажу несколько историй о том, как рождался музей, откуда в нём что бралось.

Я заметила, что, когда сильно хочешь чего-то и идёшь при этом в правильном направлении, помощь приходит. Когда узнали про митрополита Вениамина и захотели донести историю его жизни до людей, начали проводить уроки в школах. Я уже говорила про Няндому, но мы ездили и в другие места, добрались и до деревни Моши. После рассказа о святом подошла учительница, сказала, что у неё в семейном архиве лежат фотографии людей, один из которых очень похож на священномученика Вениамина. Так нашёлся его снимок, который раньше был неизвестен.

Фото митрополита Вениамина, найденное в Мошенском поселении

Ещё история. Вот наш красный угол: несколько икон для него мы купили, а одна появилась при следующих обстоятельствах. У нас возле вокзала был сквер, который много лет простоял заброшенным и превратился в свалку. Но однажды администрация объявила субботник и няндомцы взялись за работу. Вдруг ко мне подходят, протягивают икону Казанской Божией Матери, найденную среди мусора. Так она к нам и пришла, напоминая о словах отца Олега: «Но Божью помощь всё равно ждите».

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска