Галина ЗАХАРОВА

Широкий солнечный луч надвое разрезал храм. Трое малышей, дети прихожан, с интересом протягивали в поток света ладошки, заходили в него, удивляясь и улыбаясь.

И опять внутри у Екатерины защемило: «Вот так бы и мои сыночки!» Как будто уже давно отпустило, заросло… но нет, боль осталась. Нет их. Куда они после того ужаса попали, где их душеньки?

Изображение: images.fineartamerica.com

Катя посещала храм, ставила свечи. А сколько отстояла на литургиях, молясь за дочь, чтоб родила, сколько помогала в храме! Акафисты, поездки паломнические… Но сердце отзывалось пустотой – получалось, она, Катя, «яко медь звенящая».

И вдруг приснилось: по высокой лестнице добралась Екатерина до чердака деревянного дома и, уцепившись за какой-то выступ, увидела перед собой прямоугольную жёлто-зелёную склянку с остатками елея, внутри которого находился крестик. С трудом дотянулась до неё, взяла. А назад – никак. Вниз смотреть страшно. Испугалась. Как быть? И неожиданно снизу послышалось произнесённое с тревогой и любовью: «Мама!» – «Я сейчас, сынок!» Сразу спустилась. На неё смотрел мальчик со светлыми волосами, в чистой рубашечке. Обняла его: «Сынок!» Заплакала и… проснулась.

Всё рассеялось. Но осталось тёплое, доброе чувство. Она долго лежала. Медленно крестилась: «Как же Ты близок, Господи! Божия Матерь! Не остави меня, грешную». Мимолётная благодать посетила её. «Как же Ты благ, Господи!» И от этого слёзы всё лились и лились.

…В хирургическом отделении проветривали. Екатерина вышла в длинный светлый коридор. Облокотившись на подоконник, смотрела на унылый, посеревший снег. После операции по удалению кисты – уколы, таблетки, капельницы. Ещё чувствовалась слабость, хотя её уже выписывали. Сквозь мутную дымку проглядывало солнце. С дочкой уже созвонилась – забирать из больницы приедет свёкор. Задержалась взглядом на котах. Чёрный сидит на травке около люка, к нему рысцой бежит рыжий. Остановился, потянул носом воздух – видно, голодный. Жалко их, неприкаянных. Вот и топят, слепых, беззащитных, в ведре с водой. Пискнут жалобно – и конец. И тут вдруг опять вынырнула та непроходящая боль вины, с которой она живёт уже много лет. Она ведь тоже убийца – убийца своего сыночка.

Память вновь возвратила ярким пламенем другой сон, давний. Снилось ей: в грязно-серых костюмчиках парами куда-то направлялись дети, на их лицах ужас от чего-то пережитого – казалось, они не понимали, куда шли; а откуда-то сбоку заглядывала Кате в лицо пионервожатая и осуждающе спрашивала: «А ты смогла бы сделать это?» Только потом стало понятно, о чём был тот сон. А толку-то? Дело сделано. Смогла. Успокаивала себя, что это всего лишь сновидение. Но для неё самой оно было как документ с печатью, свидетельство того, что она совершила тяжкий грех и никуда от него не деться…

Позднее она захотела вновь сыночка. Но не доносила. Понимала, что это отголосок её вины. Ходила в церковь и, когда народ разойдётся, плача, стояла на коленях перед образами Господа, Божией Матери, мученика Уара.

…А сынок был совсем слабенький, не выжил. Успела украдкой вечером пробраться в палату, где он лежал. Заглянула в тёплый аквариум. Могла бы окрестить его. Но не получилось. Умер сынок некрещёный. Сгинул непогребённый, родненький.

Как боялась она тогда высунуться на улицу! Не могла смотреть на сохнувшие на верёвках на чьих-то балконах пелёнки-распашонки. Тягучей болью разрывалась душа, когда утром раздвигала осторожно шторы. Казалось, все о ней всё знают, осуждают: такая-сякая, не смогла родить нормального. А на улице впивалась взглядом в ангельские лица курносеньких младенцев, крепко спящих с сосками. Они, живые, освещаемые солнышком, чему-то улыбаются во сне. А где-то её сыночки некрещёные… Но долго смотреть боялась – подумают ещё, что маньячка.

…Из палаты вышла молодая женщина.

– Тёть Катя, заходите – проветрилось.

– Спасибо, девочки, иду…

…Забеременела в третий раз перед уходом мужа. Не ожидала от него этого – жили-то нормально. Узнала потом – к молодой. Без проблем. Тяжеловато, а куда денешься? Родилась доченька – её отрада.

После выписки из больницы отправилась в воскресенье в церковь. Простояла почти всю литургию по монашескому уставу, но после «Отче наш» присела на скамью. Повсюду сновали детки. Кудрявый малышок лет трёх с половиной останавливался перед каждым сидящим, долго разглядывал его и не спеша переходил к следующему. Мама увидела это и оттащила сыночка, виновато улыбаясь. Девочка лет двух, осмелев, отошла от мамы в толпу прогуляться. Покрутилась, посмотрела вокруг, а дорожку к маме забыла. Тревожно оглядываясь, словно в лесу, заволновалась и заревела. А мама тут как тут – нашла дочку, поцеловала и взяла на ручки.

г. Сестрорецк

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска