Предыстория

С Сергеем Егоровым, архангельским иконописцем, я знаком лет двадцать уже. А порой кажется, что знал его всегда. Впервые встретились в Антониево-Сийском монастыре, где он работал в иконописной мастерской.

Как-то, лет 15 назад, мне вдруг пришла в голову мысль взять у него интервью. И вот, пока он вёз меня на своём древнем «Мерседесе» из монастыря в Архангельск, половину пути мы говорили о машине: довезёт или сломается «мерин» по пути («Отличная машина, до сих пор бегает как жеребец!»), а вторую половину он давал интервью, в котором потом, когда пытался прослушать, из-за шума почти ничего не удалось разобрать. После этого мы то и дело пересекались на тропах житейских. Однажды совсем удивительным образом. Как-то я, проезжая из Псково-Печерского монастыря, решил заехать в Полоцк, благо он близко к границе, в женский монастырь. Зашёл в собор, там шли реставрационные работы, всё было в лесах – не полюбуешься. Я вышел и уже направлялся к воротам, как вдруг вижу знакомую фигуру. Да только откуда тут Егорову взяться?

Оказалось, он приехал, чтобы скрупулёзно изучить древние росписи одного из храмов XII века. Вот удивительно же: какой огромный мир, а встречаешься с человеком в самом неожиданном месте! Я тогда сразу понял, что это Господь мне так напоминает о моём должке. Поэтому, когда застал Сергея в Архангельске, где он находился между своими командировками, договорился снова об интервью. Мы беседовали в его квартире, а рядом требовал своей доли внимания кот.

Сергей Егоров. Коту, похоже, не нравится, что корреспондент отвлекает хозяина

Кстати, о поездках, которые я назвал командировками. Они не всегда связаны с переменой места работы: часто Сергей отправляется в путь, чтобы увидеть. В поисках образцов древних храмовых росписей, которые могут служить примером, ориентиром для работы. Со своим другом, иконописцем из Болгарии Георгием Дончевым, он объехал как-то множество монастырей и православных храмов Восточной Европы. Рассматривал, фотографировал, что называется, «ловил» ту неуловимую гармонию, симфонию образа и цвета, которой обладали художники прежних веков, создавая настоящие шедевры стенных росписей. Для Сергея очень важно в своих работах не просто копировать лучшие образцы, а создать нечто, обладающее такой же силой.

Любой журналист скажет, что чем больше о человеке знаешь, чем ближе он тебе душевно, тем труднее о нём написать. Не вмещается. Я нашёл-таки выход из положения. Решил, что напишу сначала о его трудах в Афонском монастыре Ватопед. Хронологически-биографически в этом нет логики – это просто кусок из его жизни, пусть и важный. Но зато он цельный.

Но сначала расскажу о том, кто такой Сергей Георгиевич Егоров.

Несовмещение несовместимого

Родился Сергей в сухопутном Брянске, но с детства заболел морем. Эта «болезнь» знакома многим мальчишкам, начитавшимся приключенческих книг, – мне, например, тоже. Но не у всех романтизм переходит в практическую плоскость – до поступления в мореходку, да ещё повторного. В военную мореходку он не прошёл, зато поступил в Архангельское мореходное училище. Потом работал в Северном морском пароходстве, а завершил свою морскую карьеру, как и положено романтику, под парусами на шхуне «Запад» (той самой, которая долго стояла памятником на набережной Двины в Архангельске, пока не сгорела в 2016-м) ходил штурманом до её списания в конце 1970-х. Потом работал грузчиком, лесорубом, санитаром в психбольнице. Надоедало – уходил, но от чего не отлеплялся, так это от живописных экзерсисов. И, наконец, окончательно прибился к цеху живописцев. Устроился оформителем в мастерские Худфонда, для зарплаты, а сам стал экспериментировать в живописи: писал натюрморты с висящими в пространстве предметами, ангелов без глаз и обнажённых женщин синего цвета. Стал регулярно участвовать в выставках, в том числе за рубежом. Но тут серьёзно заболел, и Господь по-настоящему открыл ему глаза.

И вот был такой художник в Архангельске, член Союза художников, о котором до сих пор вспоминают, спрашивают, куда пропал. Но у Бога, по-видимому, были на Сергея свои виды. В 2013-м в Архангельском художественном салоне состоялась последняя выставка его живописных работ конца 1990-х. «Благодарим за звонкую тишину и хрупкость», – писали почитатели его творчества. Но была она лишь ностальгическим воспоминанием. К тому времени он давно определился со своей стезёй. А чтоб совмещать икону и живопись – нет: в мир иконы уходят люди полностью, меняя и художественное мышление, и самих себя. Так он считает.

В конце 1980-х настоятелем Сергиевского храма в селе Ширша служил приехавший из Молдавии отец Герман (Чеботарь), ныне архимандрит на Соловках. Он стал духовным наставником Сергея. Уезжая с новым послушанием в только что возрождённый Соловецкий монастырь, отец Герман благословил своё духовное чадо прибиться к недавно открытому Антониево-Сийскому монастырю. Там для собравшихся под крышей обители двух подающих надежды художников – Сергея Егорова и Игоря Лапина – игумен Трифон организовал иконописную мастерскую. Расположилась она на втором этаже корпуса надвратного храма Сергия Радонежского, там они и жили. Три года проходили школу послушания, копировали старинные иконы в музеях и «полностью переучивались». А в 1995-м настоятель организовал им стажировку в Центре Грабаря в Москве. Это и определило их дальнейшую творческую судьбу.

Конец 90-х и начало 2000-х были для Сергея временем иконы – множество образов, несколько иконостасов… А когда в 2005 году в Архангельске построили Успенский храм и ему предложили расписать его, начался новый этап в творчестве. Поначалу, как Сергей рассказывает, страшно было браться за роспись: 1900 квадратных метров не шутка, когда нет опыта и понимания, как это делается. Но вдвоём с Игорем они взялись за это дело, занявшее пять лет. Ну и плюс полностью написали иконостас.

Сергей Егоров в храме перед своими творениями

Уже только после этого был Афон, роспись зала собраний знаменитого Ватопедского монастыря – того самого, где хранится Пояс Пресвятой Богородицы.

Напомню читателям, чем известен в России Ватопед – именно оттуда в 2011-м была принесена и проследовала через всю страну великая святыня православного мира – Пояс Божией Матери. Игумен монастыря старец Ефрем сразу после возвращения в Грецию из России был посажен в тюрьму. Ну и скажите, что это не месть за особое отношение к России! Ведь на просьбы других стран, в том числе США, привезти им Пояс Богородицы он ответил отказом. У монастыря есть подворье на материке, озеро, которое с девятого века находилось в собственности Ватопеда. Это был дар императора, сохранились дарственные грамоты. Но греческие власти заподозрили старца в махинациях и подворье незаконно отобрали, счета арестовали. Старец говорит, что тюрьма была самым благодатным временем его жизни. Там у него исповедовались все, начиная с начальника тюрьмы. А потом оправдали его, сняли обвинения.

Принесение ковчега с Поясом Пресвятой Богородицы в Россию. 21 октября 2011 г. Фото: blagopskov.ru

«Панагия выбирает»

– Сергей, три года на Афоне – это немало. Расскажи, как вы с Игорем оказались участниками этого проекта.

– Мне позвонил наш сийский постриженик иеромонах Прохор, который несёт в Ватопеде своё послушание. Он очень одарённый человек, хорошо разбирается в церковном пении, в искусстве, в литературе… Ну и вот, сидим мы здесь, в мастерской, и вдруг звонок из Греции: «Есть предложение расписать Ватопедский зал собраний. Не хотите попробовать?»

Ватопедский монастырь находится на самом берегу моря

Поговорили, взяли благословение у нашего Сийского игумена Варлаама, сделали визу и поехали на собеседование. Отец Прохор в этом нам помогал: вёл переговоры со старцами, монастырским архитектором-греком, работал в качестве переводчика.

Я потом спрашивал у руководителя проекта отца Арсения, администратора монастыря, в искусстве разбирающегося изумительно: «А что вы нас-то вытянули? Художников разве мало хороших?» Как оказалось, монастырь обратился сначала к известному греческому художнику Кордису, затем в Троице-Сергиеву лавру, потом ещё куда-то, но все заняты были, никто не отреагировал. Ну и нас решили попробовать. Но это детали. Главное, что он сказал мне: «Мы здесь не выбираем, здесь Панагия выбирает – Божия Матерь…»

Ну так вот, познакомились мы официально, прошли, как говорят, собеседование. Вернувшись, сделали эскизы, где и что должно быть нарисовано, учитывая пожелания настоятеля монастыря старца Ефрема, чтобы росписи были не такими, как в церкви, но в то же время и не светскими. Когда мы показали эскизы, им понравилось. Говорят: «Приезжайте уже». Так мы и начали работать.

– Что из себя представлял зал собраний, который вам предстояло расписывать?

– Это большое помещение в одном из крыльев монастырского комплекса четырнадцатого века. В нём однажды был пожар и обрушилась крыша. После чего надстроили один этаж, полностью стены переложили, коммуникации сделали. Интерьер оформили под девятнадцатый век, с деревянными столбами, так что появились четыре плоскости для росписи.

– А зачем вообще его расписывать, раз это не храм?

– В этом помещении по церковным праздникам они собрания проводят. Приходят братия, паломники, рассаживаются на стульях амфитеатром вокруг возвышения по центру, их угощают сладостями и кофе, а в это время игумен со старцами на возвышении сидят и рассказывают святогорские поучительные истории или ведут духовные беседы. Интересный обычай и атмосфера на таких мероприятиях, как правило, располагающая, семейная. Там во всех монастырях такие залы есть, их расписывают, при этом каждый монастырь стремится найти свою манеру, свой стиль. Того, что мы предложили, точно нет ни у кого. Отец Арсений, глядя потом на нашу работу, произносил классическую фразу: «Красиво! По-русски!»

– Как-то всё слишком просто выглядит: предложили эскиз – понравилось – одобрили – начали… Без бюрократических препон и разных официальных утверждений?

– Нет, там контроль жёсткий: комиссии собираются, всё утверждается, подписи ставят. На Афоне даже обычную келлию без проекта, согласованного с греческой государственной архитектурой и официальным архитектором Афона, не построишь. А ещё надо согласовать с представителем гражданского управления на Святой Горе… Все эти процедуры отработаны веками. За нашей работой известный искусствовед смотрел. Следило и монастырское начальство. Конечно, страшно было начинать – такая огромная ответственность. Паломники приезжают со всего света…

Всё для человека

– Как тебе зал собраний, который пришлось расписывать? Он же недавно, как ты говоришь, был перестроен. Стал ли он после перестройки лучше?

– Конечно. Очень хорошая архитектура: всё красиво, компактно и сделано качественно. Всё для человека, ничего лишнего. Античная культура и эстетика у них, видимо, в крови, даже у простых людей. Какой строительный материал? Камень. Мрамор. Дерево – орех, ясень. Из Канады привозят дуб. У них, кстати, свои мастерские, где делают из дуба мебель.

– А свои леса используют, рубят?

– Да какие там леса?! Вот такие стволы деревьев (Егоров показывает, разведя большой и средний пальцы руки). Там нет подходящего леса. Горы.

– Теперь собственно о самой росписи. Что от вас требовалось?

– Греки в настенной живописи пишут очень ярко, контрастно. Мы за основу взяли античность, соединив с традициями византийского храмового искусства XIV века. Но мы же северяне, у нас совсем другое восприятие цвета. Много у нас эмоций, импрессионизма, нежности. Грекам это совершенно незнакомо. У нас, по живописным ощущениям, получилось всё очень лёгкое, пастельное, нежное. Начали с купола. Точнее сказать, со свода в потолке как раз над возвышением. Очень тяжело такое пространство расписывать, и сами росписи были сложные – надо было совмещать разные композиции на темы истории монастыря…

– То есть писали не святых, а исторические сюжеты?

– Святых-то пришлось писать всё равно, какая без них история монастыря? Первый сюжет о том, с чего начался монастырь. Четвёртый век. Сын или племянник византийского императора Феодосия Аркадий, 12-летний будущий император, на корабле плывёт из Константинополя куда-то в Грецию. И его волной с палубы смыло во время шторма. Послали матросов искать тело. Нашли Аркадия на том месте, где сейчас монастырь находится, – там тогда жили язычники: волны вынесли отрока невредимым на афонский берег, он спал там под терновым кустом. Мальчика подобрали. В память и благодарность за это был возведён монастырь на самом берегу – император пожертвовал деньги. А монастырь так и назвали. «Ватос» – по-гречески это как раз «терновый куст», «купина», а «педи» – «дитё», «ребёнок». Всё вместе – Ватопед, то есть «ребёнок под кустом». Так первый свод и расписали: Божия Матерь спасает Аркадия, корабль, ребёнок – такая огромная иллюстрация.

– Удивительно, насколько эта история похожа на историю основания Спасо-Каменного монастыря на Кубенском озере, произошедшую десять веков спустя. Тогда князь Глеб отправился в Устюг, корабль в шторм потонул, а волны его выбросили на остров. Правда, там уже подвизались старцы, но кругом на берегах жили язычники, и монахам постоянно угрожали, так что о монастыре не могло быть и речи. А князь помог устроить там Преображенский монастырь. Или история про то, как будущий Патриарх Никон спасся на Кий-острове после кораблекрушения и тоже дал обет устроить там монастырь… Наверно, таких историй было в Церкви немало. Но продолжай.

– Как работали? Сначала сделали на гипсокартоне пробные варианты. Одобрили. Потом начали в натуре писать. Когда расписали полностью своды, отец Арсений выставил оценку: всё хорошо. Вот ты спрашивал о комиссиях – она и тут собралась. Они, как худсовет, начали замечания какие-то делать. А мы стоим и слушаем. Игумен монастыря тоже внимательно всё выслушал, а потом обратился к нам: «У вас золотые руки, мне всё нравится, всё очень хорошо», – и перекрестил нас. Вся комиссия сразу радостно закивала: да, конечно, всё замечательно. Но потом всё же пришлось кое-что сделать поярче, попривычней для греков.

– А переделывать приходилось?

– В основном тексты. Хотя и дают их, но всё равно какую-нибудь ошибку буквенную обязательно сделаешь на греческом.

– А если сравнить греческую иконописную школу и русскую?..

– В их росписях меньше лирики и живописи меньше. Я Грецию проехал всю практически, видел все средневековые византийские памятники Греции. Высочайшая культура тогда была. А из современных иконописцев румыны хорошие мастера. У них и светская живопись была на высоком уровне. В Ватопеде они часто работают, пишут копии чудотворных икон, в монастыре их семь. Делают дорогие, золочёные оклады. Богатые люди по всему миру заказывают, и это одна из серьёзных статей дохода монастыря.

– Ты много в России расписывал, а как на Афоне себя почувствовал? Традиции же чужие.

– Я всегда придерживаюсь византийской традиции письма, поэтому там ломать себя не понадобилось. А наши особенности им были интересны – им нравилось, что это не похоже на своё. Когда мы уезжали, к нам в расписанный зал зашёл архитектор Петрос Куфопулос, с которым мы работали. Он в монастыре главный консультант по архитектуре и проектировщик, а вообще специалист известный, участвовал в реставрации знаменитого Парфенона в Афинах. Так вот, зашёл, сел и говорит: «Я здесь отдыхаю! Я всегда говорил, что нужно найти человека, поверить ему и больше к нему не соваться». Нам вообще всегда везло. Отец Трифон, когда мы расписывали храм в Архангельске, никогда не поднимался наверх. Спросим, бывало: «Батюшка, скажите, как вам?» Он снизу посмотрит и отшутится: «Это ужасно!» И всё.

Монастырские будни

– Расскажи о монастыре, как там устроена жизнь.

– У монахов в четыре подъём, утренняя служба, потом часы, потом литургия. Сначала собираются все в старинном центральном соборе четырнадцатого века. Из 140 человек братии у них там всего десять служащих иеромонахов. В стенах находится 33 маленьких очень уютных храма. И вот все десять служащих монахов расходятся с монахами по этим храмам, в каждый по десять монахов, и с ними паломники идут. И десять литургий идут одновременно. Литургия длится недолго – чуть больше часа. Поют два-три человека. Но когда соборная литургия, тогда поёт монастырский хор, и она длится подольше. Трапеза сразу после литургии, в восемь часов.

Братия Ватопедского монастыря

Игумена монастыря Ефрема Сергей всегда называет старцем

– И как ты, равнялся на монахов?

– В четыре мы не вставали, куда там! Поспать хочется. Мы обычно приходили на литургию. Там я причащался практически через день да каждый день. После Пасхи там месяц причащаются по благословению без исповеди и без поста.

Всегда на столе красное сухое вино. Свои виноградники, свой винзавод. А мы приучали греков к чаю. Что такое чай, многие из них не понимают: что за трава, запаренная в воде?

– Получилось?

– Да. Но не монахов. Например, монастырского видеооператора грека Косту, друга моего, – вот он понял, что такое чай. Отец Прохор, как русский человек, пьёт зелёный китайский чай (Егоров смеётся).

Сергей с отцом Прохором в Ватопедском монастыре

– А как тебе тамошняя жара?

– Да, когда лето наступает, там плохо. Сейчас-то стоят кондиционеры везде практически: в трапезной, по келлиям, а раньше ничего не было. Как они там выживали? Дома каменные, которые так прокаливаются, что бывает, когда дождь ливанёт, пар облаками поднимается, как от каменки в бане. Если стена твоей келлии выходит на юг или на запад, жить вообще невозможно.

Трапезная монастыря Ватопед Фото lyamcino.ru

– Ещё и влажность огромная…

– Да, и влажность, море-то рядом. Сразу колени начинают отказывать. Уже через месяц по ступеням подниматься больно. У русских суставы реагируют особенно. Греки жару не чувствуют, у них волосяной покров мощный. Надевают летом шерстяную рубаху, на неё подрясник – и не потеют. Им не жарко, а русские в этих одеждах еле дышат.

– А когда работаешь под куполом, наверно, ещё жарче?

– Нет, под куполом мы ставили вентиляторы, гоняли воздух. Хотя кондиционеры были в зале, но их мы не включали – дорого очень. Экономили. Ведь там всё электричество производится на завозном дизельном топливе. Да и в материковой Греции таксисты экономят топливо, не включают в машинах кондиционеры, – и им ничего, в отличие от пассажиров. Окошко откроют, но тогда не свежит – от асфальта горячий воздух поднимается…

Я, помню, на Новый год из Афона прилетел домой: Салоники – Москва – Архангельск. А тут минус 45 было. Организм как-то сразу так среагировал, что я в дикую тоску впал: там теплынь в это время, а здесь снегу полно.

– Вообще никогда снега не бывает в Ватопеде? На горах-то там снега зимой сколько угодно…

– Бывают снегопады в Ватопеде тоже. Я не забуду первое Крещение там. Температура была, может, минус один градус, падал лёгкий снежок. Но никто не пошёл на море воду освящать: холодно. Освятили воду в купели…

– Трогательно.

– Ну а я пошёл и искупался. А монахам там ведь купаться нельзя, они вообще не купаются. Разве что по особому благословению, если есть какие-то медицинские показания. И даже в таком случае монахи в подрясниках в воду залезают. Не знаю смысла запрета, но ни в одном монастыре на Афоне нет благословения купаться.

Там живёт много молодых пострижеников-австралийцев, этнических греков. И один из них, видимо, прежде спортсменом-пловцом был. В трёх километрах от монастыря есть бухта. Я как-то иду вдоль берега моря, смотрю: какая-то странная птица, чёрная, с чёрными крыльями. А это, оказывается, монах-спортсмен в подряснике плывёт через залив. Отец Порфирий, один из певчих. Объясняет мне: «Проблем. Спина проблем». Зажмёт его, бывало, так, что в море надо залезать, чтоб спастись. Вот его старец и благословил плавать.

– Да, сурово.

– Море очень солёное, хорошо глаза лечит. У меня серьёзные проблемы были с глазами, слезоточение начиналось. Морская соль выедает, и потом всё чисто. И вот я вылечился там, в Греции. Я просто ложился около воды, раздевшись по пояс, и волна меня накрывала полностью. Правда, если волна сильная, она несёт гальку, которая летит в тебя как дробь. Я как-то раз попал в такой камнепад…

Построить келлию на Афоне

– Твоя история – почти что чудо исцеления… А и в самом деле, до сих пор я не спросил: с чудесами ты там встречался? Теми же исцелениями…

– Одна история была такая. Когда мы первый раз приехали, отец Прохор говорит: «Старец благословил, пойдём сейчас крестить одного австрийца». Лет семидесяти, такой красавец-предприниматель. А с ним был ещё наш, из России, один из благотворителей монастыря.

Ну так вот, идём, значит, мы на берег моря. Крёстный – вот этот русский предприниматель. А история, почему этот католик решил креститься в православие, такая. У дочки этого австрийца был рак мозга четвёртой стадии, она уже умирала. И он этому нашему русскому компаньону сказал: ты рассказывал, что на какой-то Афон ездишь, там у тебя есть старец святой, попроси его помолиться. Старец помолился – и девушка исцелилась. А спустя какое-то время у него самого диагностировали рак мозга. Когда он окрестился, всё прошло. Говорят, впоследствии он всю свою родню, всех мужиков-католиков, на Афон привёз, перекрестил их в православие.

Другая история. Приезжает парень лет сорока: я хочу с вашим начальником встретиться, хочу помочь монастырю. Совершенно невоцерковлённый человек. Подвели его к старцу. Тот говорит ему: «Хочешь пожертвовать – положи деньги в лавку какую-нибудь». «Нет, – отвечает гость. – Мне надо что-то серьёзное для монастыря сделать». Начали его расспрашивать. Выяснилось, что он из семьи каких-то русских миллионеров, живущих за границей, невоцерковлённых и никогда не слышавших об Афоне. У матери выявили рак в последней стадии. И вдруг во сне ей является Женщина в царских одеждах. Объявляет: «Я тебя исцеляю». – «Кто ты? Как тебя зовут?» – «Зовут меня Всецарицей, а живу я в Ватопеде». И исчезает. Больная исцеляется, собирает всю семью и объявляет: «Ищите где хотите этот Ватопед, надо поблагодарить эту женщину». Быстро нашли, и вот приехал этот человек. Как раз он-то и вложил огромную сумму в реставрацию корпуса, где мы работали.

– Известно, что британский принц Чарльз постоянно посещал Афон, причём именно Ватопедский монастырь. В своё время во время свадебного путешествия он посетил Афон, оставив новобрачную на яхте…

– Рядом с Ватопедом находится келлия, которую принц Чарльз отстроил на свои деньги. Он там был однажды и беседовал со старцем Иосифом Ватопедским. Как раз эта беседа его так вдохновила, что он решил помочь чем-нибудь монастырю. Кроме того, у него же греческие корни, его дед – греческий принц Андрей. При мне Чарльз ни разу не был. Говорят, после того как старец Иосиф упокоился в 2009 году, редко стал ездить.

– А что, так просто можно приехать и построить себе келлию на Афоне?

– Там такие правила: если человек строит келлию, значит, каких-то учеников берёт, монахов. Когда хозяин келлии умирает, его место занимает ученик. Если же ученика нет, то келлия переходит обратно монастырю, к которому была приписана. А если ты уезжаешь куда-то с Афона, то теряешь келлию, она остаётся монастырю. То есть келлия твоя, пока ты в ней живёшь.

Порой келлии строят совсем уединённо, высоко в горах. Там страшно ездить, особенно когда дожди идут, когда над пропастью едешь в облаках, – очень крутые горные дороги. Запомнилась келлия на площадке в отвесной скале, где подвизается монах-грек, бывший лётчик-истребитель. Лётчики греческие знают, что он там живёт, и когда пролетают рядом над морем, монах-грек выскакивает на край обрыва с флагом византийским и начинает им махать. И лётчики качают крыльями – приветствуют его.

Веяния времени

– Что ещё тебе запомнилось во время путешествий по Афону?

– Я побывал в музеях многих монастырей. Вот монастырь, где Иверская икона Божией Матери находится. Подвал, хранилище, там такой стол огромный стоит, длиной с комнату. Над ним стеклянный квадратный купол. А под куполом лежат, как в пиратских фильмах, горы драгоценностей – от бриллиантов до олимпийских медалей. Это то, что вешают на Иверскую икону в благодарность Божией Матери.

– Насколько я знаю, очень большие вложения в реставрацию и сохранение памятников на Афоне делают Евросоюз и ЮНЕСКО. А раз так, то требования свои выкатывают монахам. Было даже, что хотели отменить старинную традицию недопуска на Афон женщин – дескать, это дискриминация…

– Но это пока разговоры. Отцы на это реагируют серьёзно. Говорят, что такого не допустят. Просто тогда монахи все уйдут с Афона.

Греческая вера

– Ты говорил о русских паломниках на Святую Гору. А сами греки как воспринимают Афон?

– Очень трепетно. Много греков-паломников на Афон приезжает. Простые люди совершенно, видно, что от сохи. Вечером совершают разные молебны чудотворным иконам – они наизусть знают акафисты, все поют их. Любой подойдёт и присоединяется.

– Воцерковлённые люди?

– Меня поразило, что полицейские исповедуются и постоянно причащаются – очень верующие. Да и весь народ благочестивый, а вера для них естественна как воздух. В Греции водитель автобуса на все храмы перекрестится, в салоне – обязательно иконы. При этом нет показного благочестия.

Я бывал на материке в предпасхальные дни. Самый торжественный день – это Великая пятница. Из всех храмов на площадь выходят крестные ходы с Плащаницей и вместе обходят вокруг города. Всю пятницу звенят погребальные колокола: бум, бум… Потом Плащаница находится в храме, и люди не как у нас прикладываются, а проползают под ней. А на Пасху мы оказались уже в деревне, где у моего друга Костоса родня живёт. Идёт вечерняя служба, народ в нарядных одеждах. Дети подбегают к царским вратам, зажигают свечи, в храме огонь зажигается, все выходят на улицу, обнимаются, христосуются. Выходят из церкви – и по домам. И всё. В храме на Пасху осталось человек 15, включая хор. А уже с утра в деревне начинают барашков жарить – на вертелах моторчики работают. Там же это святое дело. Вот такая у них Пасха, такая традиция.

У схимонаха Иосифа Ватопедского – его келлия находилась за монастырём – был келейник отец Афанасий, суровый такой мужик, подвижник. Однажды говорю ему: «Меня поразило, что простые люди приезжают, наизусть всё знают – читают, молятся». Он говорит: «Это что, Сергей! Я когда мальчишкой был, жил в горах в деревне. У нас старушки молились – на воздух поднимались!» – и считали это нормой. Обыденное дело. Вот какая там вера православная у простых людей, понимаешь?..

На сём я прерываю нашу беседу с Сергеем Егоровым. Говорили мы с ним ещё долго на другие темы: о его взглядах на иконопись вообще и на стезю иконописца, рассказал он и о том, как делал росписи на Севере, как в течение почти двадцати лет приходил в зал Архангельского музея, изучал выставленные там иконы из деисусного чина XV века, пытаясь точно воспроизвести удивительный голубой цвет этих икон, как всё же удалось ему уловить неуловимое и они с Игорем Лапиным сделали полную реконструкцию этого чина и как в музее собралось множества народа, чтобы увидеть это произведение… Надеюсь, нам будет ещё о чём поговорить.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска