Железная дорога – она как река. Этакий речной бассейн, объединяющий в единое целое огромные пространства. Взять, к примеру, одну из старейших в России Северную железную дорогу. Помнится, выясняли мы, где заканчивается Русский Север. Брали в расчёт географию, историю, климат и даже названия областных газет. В Архангельске выходила «Правда Севера», в Ярославле – «Северный рабочий». Глядь, и в соседней с Ярославлем Костроме «Северная правда». Значит, там, на берегу Волги, и заканчивается наш Север? Подтверждения этому так и не получили. А оно ведь есть – на карте этой самой Северной железной дороги. Там шесть участков: Сосногорский, Сольвычегодский, Архангельский, Ярославский, Вологодский и Буйский. Узловая станция Буй как раз и находится в Костромской области.

Прежде я был здесь всего один раз, в молодые годы, когда путешествовал на родину своего отца. В середине 50-х уехал он из своей деревни Шалыгино Макарьевского района Костромской области на север Карелии, оставив старый дедовский дом с вишнёвым садом, могилы предков у храма, любимые леса, где сызмальства бродил с берданкой. Тосковал ли он по родине? Там, в Карелии, были такие же дремучие леса – рай для охотника – и такая же рыбалка. И если Костромскую область считать Севером, то, получается, по сути, он как бы никуда и не уезжал?

Вокзал в Буе я не узнал – прямо из стен его выросла церковь с тремя куполами. Выходишь из вагона, пересекаешь перрон – и ты уже в храме. Внутри всё как в обычной церкви, пахнет ладаном, видно недавно была служба. Знакомлюсь с работницей у свечного киоска, зовут её Ангелина.

Здание вокзала в Буе соединено с храмом

– Давно храм на вокзале появился? – спрашиваю.

– Так он всегда был, просто в советское время купола посносили и устроили в нём один из залов ожидания. А к 2003 году всё восстановили.

– Пассажиры часто заглядывают?

– Постоянно. Поезда потоком идут: из Читы в Москву, из Новокузнецка в Санкт-Петербург, а также из Кирова, Тюмени, Екатеринбурга, Абакана… Стоянка пятнадцать минут, люди забегают и свечки ставят. Некоторые успевают и помолиться. Вот только что девушка заходила: «Ой, я прогуляться на перрон вышла и кошелёк не взяла. Можно я вам денежку за свечку из Москвы на телефон перекину?» «Да Господь с вами, – говорю, – берите так». Положила свои в кассу. Но к нам не только с поезда ходят. Здесь рядом конечная остановка автобуса, и те, кто из деревень в город приезжает, обратного автобуса ожидаючи, заходят помолиться и требы заказать. Ну и местные, кто рядом живёт, конечно, на службы приходят. У нас же обычная приходская церковь. В воскресные дни и на праздники чуть ли не по сто человек стоят.

– Сами вы отсюда родом?

– В Буе родилась, здесь школу окончила, затем техникум в Костроме и тридцать лет на Севере проработала, строила Нерюнгри – это второй по величине город Якутии.

– А здесь разве не Север?

– Здесь теплее, а там средняя годовая температура минус семь градусов. Но жить можно. И железная дорога тоже есть, северная ветка БАМа. Нерюнгри-Пассажирская – это конечная станция Тындинского участка. Поработала там, вернулась на родину и уже пять лет здесь, в храме Николая Чудотворца.

– Его ещё до революции построили?

– Ой, об этом лучше батюшек наших спросите, Сергия Вележанина или Андрея Кукова. А я хотя что-то и прочитала про храм, но, может, только половину помню. Имена вообще плохо запоминаю, и чего меня батюшка держит, не знаю. Говорит, помнишь, как тебя зовут, вот и работай.

* * *

Позже отец Сергий рассказал мне об истории храма. Поначалу это была часовня во имя Феодоровской иконы Божией Матери и Святителя Николая, построенная тщанием Свято-Троицкого женского монастыря, который находился в селе Ново-Сумароково, в сорока километрах от Буя. В 1913 году по просьбе матушки игуменьи часовню решили перестроить в храм – в память о 300-летии царствования Дома Романовых. Спустя два года храм возвели, и стал он Никольским. Закрыли его в 1927 году, в 1993-м встал вопрос о возвращении святыни верующим, но передача её растянулась на десять лет.

Интерьер Никольского храма в Буе

«Храм, конечно, уникальный, – уточнил отец Сергий, – таких, вокзальных, у нас в России по пальцам сосчитать. Часто замечал: люди из окон высовываются, когда к нашему вокзалу подъезжают, а потом выходят и фотографируют – в диковину им. И разные случаи бывают. Перед самым началом службы забегает человек: “Батюшка, мне надо срочно исповедоваться!” Оказалось, что это начальник вагона-ресторана. Исповедался, побежал обратно на поезд – и, как понимаю, причастился уже в Санкт-Петербурге. Был у него один духовный вопрос, связанный с определённого рода искушениями, которых он стеснялся… Прошло время, начальник вагона-ресторана снова забегает: “Батюшка, я попрощаться! Всё, последний рейс, ухожу я с этой работы. И так теперь легко на душе!”

Чем ещё дорог этот храм? Он был приписным к Троицкому монастырю, который закрыли в советское время. А здесь служба продолжается, и матушек сумароковских мы поминаем».

* * *

От отца Сергия узнал я и про Веру Босоножку – знаменитую насельницу Сумарокова монастыря. И ведь как тесен мир! Прежде я думал, что шалыгинские мои предки ходили на богомолье только в Макарьев, в Свято-Троицкий Макариево-Унженский монастырь. Но к их деревне, оказывается, была ближе Нодогская Рождественская пустынь, куда в начале прошлого века началось массовое паломничество. И связано оно было как раз с Верой Босоножкой.

Впрочем, в той пустыни Вера Антоновна Меркулова (в монашестве – Вероника, в схиме – Михаила) подвизалась недолго – вернулась обратно в родную обитель. Сама она родом из Ново-Сумароково, из крестьян. В 1880 году её семья в поисках лучшей доли переехала на Юг, в Ростов-на-Дону. Но спустя 26 лет, когда Вере уже перевалило за тридцать, она вернулась в родное село и поступила послушницей в монастырь. Круглый год ходила босой, под одеждой носила железные вериги. Как вспоминают, подвижница обладала даром прозорливости и исцеления. Народ шёл к ней нескончаемым потоком. С началом Первой мировой войны к ней выстраивались очереди, чтобы узнать о судьбе близких, воюющих на фронте: живой, убит или в плен попал.

Где-то между 1918-м и 1920-м годами Вера постриглась в монахини и приняла схиму. Первый раз ВЧК арестовала её в 1919-м, но почти сразу отпустила. В начале 20-х у матери Михаилы отнялись ноги, она перестала ходить, но на любви народной это не отразилось – ведь народ сам шёл к ней.

Вера Босоножка. Фото: gaspiko.ru

Всполошившись, власти увезли монахиню в дом престарелых и закрыли доступ к ней. Шесть сестёр монастыря, который был тогда превращён в сельхозкоммуну, в знак протеста отказались выйти на работу. Их арестовали, потом отпустили, разрешив жить в соседнем селе. Вернулась к ним и мать Михаила. Спустя год, когда закрывали монастырский храм, на защиту его по призыву матушки встали многие сельчане – «громадная толпа населения нескольких волостей», согласно милицейскому донесению. Последовали аресты. И снова, опасаясь гнева народного, схимонахиню продержали в тюрьме недолго. Впрочем, вскоре вновь арестовали и отправили в Москву, в Бутырскую тюрьму. Народ не смирился, на крестьянском сходе было принято обращение во ВЦИК с просьбой освободить матушку. Вопрос решался на самом высоком уровне. Президиум ВЧК постановил выслать Веру «после излечения» на жительство в Туркестан, но ВЦИК сдался и отпустил её.

Что примечательно, среди посещавших матушку были даже «ответственные советские работники», о чём уездная газета «Плуг и молот» в 1923 году написала разгромную статью «Поклонники юродивых». Позже, когда её сослали в Котельнич Кировской области, местные газетчики отличились язвительной статьёй «Провидица Верушка». В 1931 году к местной прессе подключилась центральная. В газете «Безбожник» вышла заметка «Кулацкая “пророчица” снова заговорила». Затем «Правда» напечатала большую статью «О “Верушке босоножке” и о классовой близорукости газеты “Колхозный клич”», в которой критиковались районные власти за то, что не могут справиться с монахиней. В ту пору мать Михаила жила уже в деревне Исакова Молвитинского (нынешнего Сусанинского) района. Одновременно с пропагандистской кампанией в районе проводились собрания колхозников и единоличников, посвящённые вопросу о выселении Веры из района. Но даже на этих собраниях нашлось много тех, кто встал на защиту православной подвижницы.

Затем снова аресты, приговоры к ссылкам в дальние края и… освобождения. Словно кто-то невидимый берёг матушку. В 1934 году она вернулась в Сумароково и поселилась в сторожке при Никольской церкви, куда сразу же началось массовое паломничество. В храме на богослужениях стояло до 500 человек, а кто не поместился, молился у паперти. И что удивительно, история повторялась: власти пытались её арестовать и выслать, а потом сами же отменяли свои предписания. Получая пожертвования от народа, мать Михаила использовала их на добрые дела – раздавала нуждающимся, помогала в ремонте домов и приобретении скота, устроила в Сумароково приют для малышей, в основном для детей раскулаченных и ссыльного духовенства. Каждый день подвижницу возили на тележке в Никольскую церковь, где она обычно сидела во время службы у большого образа Божией Матери «Скоропослушница» – главной святыни Сумароковского монастыря. Облачена икона была в новую ризу из бисера, вышитую самой матушкой. Икона сохранилась и доныне. Некоторое время она находилась в городе Буй, а затем её вернули в храм Скоропослушницы села Сумароково.

В 1935 году особое совещание при НКВД СССР приговорило парализованную монахиню к трём годам исправительных работ, но отправить её в лагерь не успели – 19 сентября она почила в Кировской тюрьме. Почитание подвижницы не прекратилось. У многих сохранились фотографии матушки, которые зачастую использовались как иконы. В последние годы советской власти священником Валентином Ратьковым, служившим в Сусанинском районе, были записаны воспоминания 49 человек, знавших Веру Босоножку.

* * *

Но вернусь в бывший приписной монастырский храм Николая Чудотворца. Расспросить Ангелину о том, помнят ли буевляне подвижницу, я не мог, поскольку сам тогда о ней не знал. А спросил, к каким иконам пассажиры с поездов обычно подходят.

Ангелина расскажет пассажиру, у какой иконы поставить свечку

– Чаще, конечно, к Николаю Чудотворцу. А если уж совсем ничего не знают, то говорю им, что я, например, часто через Казанскую икону к Божией Матери и Господу обращаюсь. А вот Феодоровская, тоже наша, храмовая, – ей молятся, чтобы хорошо замуж выйти. Или к Пантелеимону Целителю советую. Некоторые переспрашивают: «Они ваши святые – буйские?» То есть люди прежде в храм вообще не захаживали, а вот в дороге потянуло их в святом месте побывать.

– Сами вы давно в Церковь пришли?

– Уже взрослой. Приезжала в Буй в отпуск и в Воскресенский храм ходила. Он у нас за рекой, на кладбище, и никогда не закрывался. А в Нерюнгри как-то не получалось, хотя там давно, ещё в 1988-м, в здании бывшей детской кухни был открыт молитвенный дом, а потом и Казанскую церковь построили. Вообще-то в Церковь меня мои дети привели. Сын вдруг стал исповедоваться и причащаться. Затем обе дочки. Когда я решила вернуться в Буй, они последовали за мной. Но куда? В монастырь. Одна из дочерей стала послушницей, а другая уже приняла монашество. И такая счастливая была! А я ревела, просто выла от горя – не понимала. Думала: «Как же так? Закончить МГУ, потом аспирантуру по такой сложной специальности, как биохимия, – и в монастырь! Совсем по-другому я её воспитывала». Но получается, Сам Господь их на служение призвал.

– Так вы тоже теперь в Церкви, – говорю. – Дежурства у вас долгие?

– С семи утра до семи вечера. Но нас четверо, подменяем друг друга.

– Захожане у вас необычные. Наверное, много и таких, кто помощи просит?

– И бомжики просят, и с виду приличные люди. В дороге-то всякое бывает. Если кому холодно, одежду могу дать. А деньгами обычно не помогаю – с моей-то пенсии особо не поможешь. Да и в людях плохо разбираюсь, может, кому и во вред будет. В сложных случаях батюшке звоню, он благословляет. Тут, знаете, каждому страждущему даётся испытание, которое надо пройти. Ну и нам испытание – нашей доброте. Вот у меня ещё кульки заготовлены для людей, – Ангелина показывает под прилавком, – в них конфеты и печенье. Хлеб-то быстро черствеет. Это чтобы хотя бы чаю попить, подкрепиться. Первым делом человеку надо в себя прийти, чтобы потом осмотреться и решить, куда дальше двигаться.

* * *

Оставив подборки газеты «Вера» в храме (наша лепта в помощь пассажирам), прощаюсь с Ангелиной. Иду по перрону. Вокзальная суета, откуда-то сверху вещает голос: «До отправления поезда сообщением…» Все куда-то уезжают. И бывает, что дорога приводит обратно. На свою родину.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска