«Где-то там»

– Решили поехать как-то мы в село Пищалье, – вспоминает моя собеседница, – недалеко от которого стоял Покровский монастырь. Стали расспрашивать, где хоть он был. Никто ничего не знает, ничего не может сказать. Со многими переговорила, всё искала проводника. Наконец один мужчина говорит, точнее, сначала махнул рукой в сторону озера, а потом сказал: «Где-то там!» Это меня просто сокрушило. Как же так: и ста лет не прошло, а всё, что осталось от монастыря, – «где-то там»! Всё забылось. А ведь сёстры, кроме храма, построили множество зданий, и не сами – деды и прадеды местных жителей помогали им чем могли. И ничего не осталось, ничего!..

Мы беседуем с Надеждой Викторовной Шевелёвой, в прошлом педагогом, ставшей своим человеком в кировских архивах. Ей удалось, казалось бы, невозможное – вернуть историю Покровско-Богородицкого монастыря из полного, беспросветного забвения.

– Промысел Божий! – говорит она.

Великорецкая купель

Семье Надежды Викторовны после войны пришлось уехать из Сталинграда из-за трагедии, случившейся с дедом – отцом матери. Его, вернувшегося после войны из плена, вызвали в НКВД и сказали: «Выбирай: ты или семья!» Он выбрал семью и… повесился. А семья в ужасе бежала и скиталась, пока не остановилась в Туркмении, в Геок-Тепе. Там отец познакомился с мамой, а потом привёз её на Вятку.

– Рядом с селом Великорецким стоит деревушка отца – Березник, так что родилась я в великорецкой больнице, – рассказывает Надежда Шевелёва. – Бабушка моя, жена другого деда – по отцу, Серафима Гавриловна, была очень верующей, работящей, спокойной: как бы мы с братом ни баловались, нас не ругала. Посмотрит строго – понимаем, что делаем что-то не так. Ещё хуже, когда головой покачает. Ну а если совсем плохо, скажет: «Не баско это», – нехорошо то есть. И тут уж лучше бы нас выпороли, чем такое услышать.

Расскажу, как она выходила деда. На войне он попал в плен. 12 мая в Праге его освободили и отправили в лагерь в Инту. Там, в 47-м, когда грузили лес, брёвна покатились: тех, что впереди были, убило, а деда покалечило ударом в грудь. Бабушку вызвали, предложили: «Забирай, он уже не работник», – имелось в виду, что нежилец. Бабушка месяц мыла вокзал, чтобы их посадили на поезд. Привезла домой, подняла на ноги, и он прожил до 64-го года, работал до конца.

Когда дед умер, мы с братом Володей стали ухаживать за скотиной – я доить научилась нашу корову Малютку. Огород поливали, в баню воду носили. Жили мы в Кирове, но все каникулы, все праздники проводили в деревне. В колхозе трудодни зарабатывали: на сенокос ездили, навоз на поля вывозили, пилили и кололи дрова. Так что, слава Богу, детство у меня было едва ли не больше деревенское, чем городское.

Мне было лет 6-8, когда пронеслась молва, что будут спиливать кресты на нашем великорецком храме Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. Вся округа сбежалась, и мы с бабушкой пошли. Умоляли: «Не троньте креста!» А когда он полетел, такой был вздох, общий стон, что до сих пор помню и мурашки по телу. Кто-то на колени упал, кто-то плакал, кто-то кричал. И пошли мы с бабушкой обратно. Обычно я по дороге всегда пела, скакала, ягодки и цветочки собирала, но в тот раз шла молча.

Бабушка молилась утром и вечером, без «Господи, благослови» шагу не ступала. Мы сначала не понимали её. На печке с Володей сидим – она молится, а мы хихикаем, не ведая, что она за нас молится. Саму-то молитву мы не слышим: бормочет что-то, то погромче, то потише, иной раз вздохнёт. Постарше стали – уже уважительно относились. Запомнилось, как крестный ход открыто приходил в Великорецкое – море народу, к которому и мы с бабушкой присоединялись. Потом люди стали приходить скрытно. Деревня наша немного в сторонке стояла от той дороги, по которой они шли, поэтому к нам не заглядывали, но знаю, что народ ходоков привечал: и накормят, и напоят. Мы с бабушкой тоже святое место не забывали. Вместе ходили к святому ключу и дереву, на котором явилась чудотворная икона Николы Великорецкого.

Бабушка же – Серафима Гавриловна – благословила нас с мужем венчаться образом Пресвятой Богородицы. Это отдельная история…

Страшная сила

В 1972 году Надежда тайно обвенчалась с мужем в Волково.

– Как же вы решились обвенчаться, два комсомольца? – спрашиваю.

– Наверное, потому, что любили друг друга без памяти. И Господь через это нам приоткрылся. Давайте начну с самого начала. Мой муж увидел меня во сне, когда служил в армии. Вспоминал, как во сне прошла мимо девушка с длинной косой, потом повернулась, и он встретился с нею взглядом. Вскоре после этого его тяжело ранило в ходе военной операции. Собирали его по кусочкам, но надежды, что выживет, не было. Отправили на родину, в Киров, умирать. Инвалидность первой группы – сами понимаете, что это такое. А когда он через два года снова приехал в госпиталь к профессору, который его спас, спросить, можно ли ему жениться, иметь детей после такого ранения, там у всех глаза были нараспашку от изумления. Не рассчитывали увидеть снова, когда прощались. Но любовь – страшная сила.

Надежда Викторовна смеётся, потом продолжает:

– В этом году у нас золотая свадьба. Что это, если не чудо?

– Поздравляю!

– Рано ещё.

– А как вы познакомились? Узнал, когда увидел, что вы – та самая девушка, из его сна?

– Да, но узнал меня не сразу. Мы вместе занимались в театре «Алые паруса» во Дворце пионеров, но не дружили, были просто знакомыми. Однажды к нам приехали ленинградцы – такой же молодёжный театр, с которым мы дружили. На их выступление собрался полный зал, пригласили и нас с Николаем Александровичем – моим будущим мужем. Я вошла в зал – там было почему-то тихо, – проплыла мимо наших ребят, потом повернулась к ним, чтобы поздороваться. Вот тут-то мы взглядами с Николаем и встретились. И больше никого не видели и не слышали. Всё случилось именно так, как он увидел во сне.

– И коса была?

– Была.

Венчаться предложил Николай. Посмотрел вопросительно. Отвечаю: «Я только за». И вот тогда поехали к бабушке моей, Серафиме Гавриловне, за благословением. Благословила и рассказала о том, как они с дедом друг к другу относились – а отношения у них были самые нежные. Ещё на заре супружества договорились никогда не ссориться на людях: «На праздниках, в гостях, даже если что не нравилось, в обнимочку идём, песни поём. А пока дойдём до дому, там какие-то хлопоты – и уже забыли, что не так». И нас с Николаем призвала жить так же. Мы этому совету последовали – живём с тех пор в любви и радости. Венчал нас отец Иоанн Евдокимов поздно вечером. Матушка его пела. Кроме нас, были только родители мужа. Моим не сказали – они не сразу меня поняли, ведь Николай был после тяжёлого ранения. Мама сказала: «За тобой такие парни ухаживали, что же ты?!» Потом-то приняли, конечно. Сын родился, Павел, потом дочь Ольга.

Разве это не Промысел – то, что случилось? Всю жизнь было ощущение защищённости, что под покровом живу, никогда ничего не боялась. Ещё Господь даёт чувствовать людей: если с кем-то из родных что случится, неважно на каком расстоянии, внутри всё ходуном ходит. Начинаю молиться изо всех сил и Богу, и Богородице, и святым, чтобы спасли, помогли. Помогают! Однажды шла я мимо физико-математического лицея, над которым виднеется купол храма Иоанна Предтечи. И сама не знаю почему, но едва удержалась от того, чтобы не рухнуть на колени, и начала молить Господа изо всех сил о помощи. Вечером сын пришёл домой с перевязанной рукой, а я потеряла сознание. Оказалось, плавали на лодке и что-то случилось с двигателем, ударило Павла по руке очень сильно. Спасли часы дедовы, но сухожилие всё равно рассекло. Сделали операцию. А я всё это время молилась. В другой раз он в аварию попал – и всё было примерно так же: я молилась, а он спасся.

На берегу озера

– Но вернёмся к вашим поискам того места, где стоял монастырь…

– Выйдя на пенсию, я решила осуществить давнюю мечту – составить родословную. Вот тогда-то и натолкнулась случайно на упоминание о Покровском монастыре.

Рядом с Пищальем находится деревня матери моего мужа – Кузёнки. Его дед рассказывал об обители, что монахини первыми в округе посадили помидоры – это было диво дивное, сад у них был очень хороший, огород прекрасный. Но это я узнала позже, а поначалу, занимаясь родословной мужа, натолкнулась на одну запись. 14 июля 1926 года комсомольцы попросили разрешение поставить спектакль в бывшем женском монастыре. Это удивило: я и не слышала никогда про обитель. Обошла знакомых, специалистов-историков, потом обратилась к уважаемому мною историку протоиерею Александру Балыбердину. Он тоже с большим удивлением узнал от меня об обители в трёх километрах от Пищалья. Никто ничего не знал. Покровско-Богородицкий монастырь был стёрт с лица земли в буквальном и переносном смысле.

Заметка про комсомольцев стала отправной точкой моих поисков. Просмотрела в архивах тысячи документов, но без результата. И впоследствии хоть строчку об обители найдёшь, уже готова прыгать до потолка от радости. Наконец удалось установить местонахождение: на берегу озера Лопатинского. У местного населения бытует легенда, что, когда монастырь закрыли, он ушёл под воду. А озеро необыкновенное, очень глубокое, с прозрачной водой. В него ничего не вливается, ничего из него не выливается, питают его подземные ключи. Возможно, оно образовалось после падения метеорита – глубокая чаша, заполненная чистой водой.

Первая экспедиция туда была со школьниками села Спас-Талицы. С нами отправились несколько взрослых людей, в том числе отец благочинный этих мест протоиерей Николай Смирнов. Нашли каменный фундамент храма, сам он был деревянный и находился в связи с двухэтажным общежитием. Построить каменный храм по проекту Чарушина не успели. Это самый знаменитый на Вятке архитектор, создавший 168 храмов, – о нём в вашей газете рассказывала Людмила Безверхова («Зодчий на сломе эпох», № 674, декабрь 2012 г.). Потом была вторая экспедиция, а в 2015-м поставили наконец на месте церкви Поклонный крест – первое зримое напоминание, что здесь была обитель, преизобиловала православная жизнь.

Установка Поклонного креста на месте Покровско-Богородицкого монастыря

Место, где должен встать крест, выбрал отец Николай, продолжавший поддерживать нас не только духовно, но и помогая собрать крест. Работа шла долго, спасибо благотворителям и депутатам Оричевского района и Пищалья. Хотели успеть к 6 сентября – столетию официального признания Святейшим Синодом Покровско-Богородицкой женской общины. Но в Кирове случилось ДТП, в котором пострадал наш «Москвич-4072» 1958 года выпуска.

– ДТП?

– Мелочи жизни. В нас врезались на перекрёстке в Кирове. Стояли, ждали зелёный свет. Когда он загорелся, мимо на бешеной скорости промчалась иномарка. Мы удивились, но стронулись с места, и тут оказалось, что за иномаркой бездумно последовала девочка-водитель – на вид лет пятнадцати, хрупкое создание. Тоже на скорости помчалась на красный свет и врезалась в нас. Ремонт занял 40 дней, так что крест установили лишь 14 октября, на Покров, а 15-го освятили. Может, так Господом и было задумано – дал знать, что официальная дата значит меньше праздника, в честь которого был создан монастырь.

Панихида у Поклонного креста. 2019 год

Основание общины

– Всё-таки, почему монастырь был столь прочно забыт?

– Историю его потихоньку изучаю уже девять лет, по крупицам собираю сведения. Каждый год проходят панихиды, число имён прибывает. Сейчас у нас в списке 82 сестры, а всего их было в обители 99. Их судьбы сложились по-разному: есть расстрелянные, есть прошедшие через лагеря. По большому счёту преследовались все и, как минимум, были лишены избирательных прав, что влекло за собой другие неприятности. Газеты вели жестокую пропаганду против монахинь, так что получили они за своё служение, за свою веру по полной программе.

Сейчас, после изучения судебного дела 1944–45-го годов, по которому проходила игуменья Елисавета, многое начало открываться, становиться на свои места, а прежде всё было как впотьмах. Находишь документы и не знаешь, как эту информацию вписать в общую картину.

– Когда и кем был основан монастырь?

– Община была создана в 1908 году двумя подругами, послушницами Яранского монастыря Екатериной Ивановной Видякиной и Татьяной Алексеевной Савиных. Обе – солдатские дочери, отцы которых после службы стали крестьянствовать. Одна поступила в Яранскую обитель в тринадцать лет и прожила там двадцать четыре года, другая – в четырнадцать. Пели на клиросе, рукодельничали, а потом взяли благословение на создание собственной общины, где Екатерина Ивановна стала старшей сестрой.

Не сразу определились с направлением деятельности, но в 1910 году Екатерина отправилась в Москву, чтобы попасть на приём к Великой княгине Елизавете Фёдоровне, ныне причисленной к лику святых. Приняла она вятскую монахиню очень тепло, беседа состоялась в недавно основанной Марфо-Мариинской обители. Эту идею матушка и привезла в свою обитель – помощь страждущим: «доставление средств к улучшению материального и нравственного состояния бедных без различия пола, возраста, званий, состояний и вероисповедания». Документ, в котором были определены цели общины, я нашла в 2017-м, но лишь спустя четыре года обнаружила в судебном деле рассказ матушки о встрече со святой Елисаветой, своей вдохновительницей.

Если кто-то думает, что матушкам всё давалось легко, это далеко не так. Нужно было возводить храм и общежития, на что-то содержать девочек-сироток, которых к ним везли отовсюду. Помогали, правда, жители ближайших деревень, но средств всё равно не хватало. Поэтому сёстры работали по найму у крестьян и пели на клиросе в Пищалье за вознаграждение. Так тогда жили подобные сестричества. Полегче стало лишь после того, как 24 августа 1915 года Святейший Синод издал указ об открытии Покровско-Богородицкой общины. После этого у матушек появилась печать, точнее штампик, где возле слова «община» в скобочках писалось: «монастырь». Екатерина Ивановна была пострижена с именем Елисавета, а Татьяна Алексеевна стала Иоанной.

К этому времени с помощью благотворителей построили деревянную Никольскую церковь и восемь деревянных двухэтажных зданий. Работали мастерские изящного рукоделия, столярная, переплётная, чулочная и чеботарня. Сами делали кирпичи. Имелись скотный двор, амбар, погреб, баня и колодец, устроены были огород и небольшой сад. В хозяйстве имелись три коровы, две лошади, 58 десятин земли. То есть буквально за семь лет из ничего родилась хорошо устроенная обитель. После начала войны увеличилось число воспитанниц – в 17-м году их было уже сорок три, в основном дочери ушедших на войну солдат.

Разгром

– Почему на месте монастыря ничего не осталось, если там вырос целый городок?

– Три дома вывезли ещё в 1920-е годы под школы. Два других отправили под больничные корпуса посадской больницы. Ещё один отошёл прокуратуре в Оричах. Там же оказались здания храма и монашеского общежития, в которых разместились дом культуры и библиотека.

Гонения начались практически сразу после революции. Отняли скотину, забирали продукты, а поскольку школу отделили от церкви, приют передали во владение роно. Дети были в монастыре ухоженные, всё было поставлено на крепкую основу, но когда выяснилось, что обитель погрузилась в нищету, кормить девочек нечем, их распределили по детским домам.

А монастырь держался. Мне удалось выяснить, что матушка Елисавета в 1923 году ездила к Патриарху Тихону. Вы, вероятно, знаете, что Церковь в то время раскололась, от неё отошли обновленцы, которым власть помогала захватить власть в Патриархии. К обновленцам ушло много духовенства, не понимавшего, что происходит. А когда Патриарха освободили из-под ареста, местные священники попросили матушку отвезти ему покаянные письма. Святейший простил и дал с собой декларацию, которую священники должны были прочитать у себя в храмах.

– Про судьбы сестёр можно подробнее?

– Точно известно про Александру Арефьевну Куклину. Она была местная, из деревни Ерши, а школу закончила в Пищалье. Какое-то время жила в Серафимо-Понетаевском монастыре, куда отправилась в паломничество, чтобы приложиться к чудотворному образу Божией Матери «Знамение». Икона, написанная одной из понетаевских насельниц, начала источать сияние, а глаза у Богородицы иногда становились живыми. Там Сашеньке, видно, понравилось, так что она три года подвизалась в иконописной мастерской, после чего вернулась домой. Когда открылась Покрово-Богородицкая община, подалась туда. В 1912 году талантливую послушницу отправили учиться в Санкт-Петербург, в Школу народного искусства, основанную императрицей Александрой Фёдоровной. Училась живописи и реставрации икон. Там застала Александру революция, и она поступила на работу в Русский музей. Могла стать учёным-реставратором, её как-то даже послали в командировку в Софийский собор Новгорода для исследования и закрепления иконы Петра и Павла.

Но в Петрограде она не осталась, вернулась в деревню, чтобы помочь многодетному брату, у которого заболела жена. О монастыре не забывала, жила там время от времени, в чём-то помогая матушке Елисавете. Входила в приходской совет Пищалья, поддерживала порядок в храме. Однажды вступилась за епископа Сергия (Дружинина) – написала письмо в его защиту, представившись племянницей: просила пожалеть пожилого человека, отпустить из заключения. Но в 37-м её саму арестовали в составе группы из 41 человека – священников, монахов, мирян. Александра очень мужественно вела себя на допросах, никого не оклеветав, не поступившись совестью, и была расстреляна. Всего казнили тридцать человек. Ещё одну из покровских насельниц, проходившую по этому делу, матушку Серафиму Мошкину, в миру Клавдию Степановну, осудили на десять лет.

Через аресты

– Матушку Елисавету, – продолжает Надежда Викторовна, – арестовывали восемь раз, первый раз в 1919-м. Как сообщалось в сводке ГубЧК, «в Посадской волости произведены аресты неблагонадёжных в политическом отношении элементов: один священник, один диакон и заведующая монастырём».

В 1921 году Церковь наградила её серебряным позолоченным наперсным крестом. Потом была поездка к Святейшему Тихону, а 10 сентября 1924-го монастырь закрыли за верность Патриарху. Таких людей, как матушка, называли тогда «тихоновцами» – это были самые преданные Церкви православные христиане. В одном из доносов было написано: «При многолюдном стечении богомольцев настоятельница усиленно вела агитацию против обновления Церкви, читала письмо Патриарха Тихона…» Решение власти было кратким: «Покровско-Богородицкую общину и монастырь закрыть. Церковь ликвидировать».

Так начались скитания матушки из села в село, из деревни в деревню, продолжавшиеся до конца жизни, перемежаясь лагерными сроками. Подвизалась в Трёхречье, Котельниче, Кумёнах. У одного поживёт, у другого. Связи со священноначалием не теряла. 5 марта 1928 года состоялось её посвящение в игуменство епископом Виктором (Островидовым). А через месяц святитель Виктор был арестован. Матушка тогда служила псаломщицей в Трёхречье. Когда выяснилось, что владыка находится в московской тюрьме, её попросили отправиться в столицу. Там она доставляла епископу Виктору передачи. Месяц прожила в Москве, после чего владыку отправили в Ленинград, а игуменья Елисавета вернулась в Вятку.

Последний раз её арестовали в 44-м в Оршанском уезде, где матушка жила в Хорошавино у одной крестьянки. К ней приходили люди за советами, молитвенной помощью. Рано или поздно это становилось известно властям, и приходилось либо уезжать, либо отправляться в узы.

– Но в 44-м особых репрессий против Церкви уже вроде как не было?..

– Да, пик прошёл, когда уничтожали всех подряд. Но и аресты продолжались, и расстреливали.

– Матушки были катакомбницами?

– Да. Жили группами, по два-три человека, служили тайно. В 44-м матушку Елисавету осудили на десять лет, ей было тогда 74 года. Всё было как всегда. Объединяют в деле самых разных людей, иногда друзей, иногда едва знакомых, объявляют контрреволюционной организацией. Матушку забрали вместе с иеромонахом Афанасием (Чуриным). Он был из валаамских монахов, после революции стал священником Покровско-Богородицкой обители. Они с матушкой мечтали после войны уехать на Святую Землю и закончить свою жизнь в Иерусалиме. Вместо этого оказались в лагере.

– В чём их обвиняли?

– Например, в том, что молились о здравии Царской Семьи – не верили, что она погибла. Это позже, в 1960-х, Никулин (помощник коменданта охраны Царской Семьи Григорий Никулин – Ред.) на всех перекрёстках стал кричать, какой он борец – Царскую Семью казнил. При Сталине никто ничего не знал, и монахи, и простые верующие молились. Были разговоры, что Царь может вернуться – это следователи и поставили им в вину. Мужчин допрашивали, как обычно, жёстко – это видно по протоколам. Нужно, скажем, получить четыре ответа на четыре вопроса, а допрос длится восемь часов. Понятно, что с человеком всё это время делали. Я нашла протокол допроса отца Афанасия, который он подписал дрожащей рукой – прерывистая такая подпись, много говорившая о его состоянии. Он был осуждён на десять лет, дальнейшая судьба неизвестна.

А вот с матушкой Елисаветой всё было во время последнего следствия иначе. Судя по допросам, следователь Зуев не был жесток с ней, как это было во время предыдущих арестов и допросов. Вёл себя деликатно, пытался лучше её понять, и матушка начала рассказывать о своей судьбе и своей обители. Среди прочего к делу приложены письма с фронта Павла Алексеевича Черепанова – воспитанника игуменьи Елисаветы. Письма очень трепетные. Павел вспоминал, как они встречали рассвет, гуляли по лесу, разговаривали. Присылал деньги неизвестно сколько раз, но об одном случае известно точно. Это были четыреста рублей, солдатская зарплата за четыре месяца. Мне не удалось установить дальнейшую судьбу Павла. В списках погибших его имя не значится, а в списках награждённых есть несколько вятчан с такими инициалами.

Ещё удалось найти сведения, что стало с позолоченным наперсным крестом матушки. Оказалось, что его изъяли при последнем аресте, упаковав в коробочку с печатью. Это судебное дело, конечно, пролило много света на судьбу общины и историю матушки Елисаветы.

Я когда прочла приговор, была уверена, что она живой из лагеря уже не вышла. Но она уцелела, вернулась, год отлёживалась у двух сестёр Ростовцевых – Марии и Анастасии, потом два года жила у Татьяны Ильиничны Смирновой. Матушка Иоанна, подруга матушки Елисаветы, тоже жила у Татьяны Ильиничны в деревне Софиничи недалеко от Пищалья, скончавшись у неё на руках в 1951 году.

Жизнь игуменьи Елисаветы и матушки Иоанны в эти годы мало отличалась от довоенной. Те же скитания. Одна свидетельница, старушка, вспоминала, что матушка Иоанна жила в деревне Кропачи, где её приютила Евдокия Савватьевна Кропачёва. Увидит Евдокия Савватьевна опасного человека, скажем, председатель колхоза идёт, прячет её в кладовке, закидывая тряпками. А к матушке Елисавете местные всё так же ходили за советами, пообщаться на духовные темы, но старались делать это вечером, в потёмках. Многие жалели, но помогать открыто боялись. Завернут пирогов или ещё что и посылают с ребёнком. Мальчишка прибежит, на скамейку положит, постучит в окно – и бежать.

Под конец жизни матушка Елисавета уехала в Киров, где умерла 7 декабря 1964 года. Надо могилку её разыскать, но пока не знаю как. Вот так собрала я сведения о Покровской-Богородицкой общине (монастыре), на очереди – истории Яранского и Арбажского монастырей. О чём болит душа – хочу найти все имена покровских, яранских, арбажских сестёр. Все. Мне кажется, ради этого Господь берёг меня всю жизнь, а вся предшествующая жизнь была подготовкой.

Фото из архива Н. В. Шевелёвой

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска