Имя замечательного советского химика и православного просветителя Николая Евграфовича Пестова нельзя сказать, чтобы вовсе не известно, но и не на слуху. Мало кто вспомнит, что 14 января 2022 года исполнится сорок лет со дня его кончины. А ведь его книгами о вере во время гонений зачитывались православные христиане в СССР.

Николай Евграфович Пестов

Между тем это один из немногих людей, которых государственная машина борьбы с религией в СССР вынуждена была оставить в покое, сделав вид, что не замечает их убеждений. Такие люди работали в советских учреждениях, публиковали свои научные труды, их награждали, прекрасно зная, что это не просто верующие, а ревнители православия, интеллектуальная элита Русской Православной Церкви. Так было с академиком Алексеем Фёдоровичем Лосевым, крупнейшим в стране специалистом по античной философии и тайным монахом, с епископом-хирургом Лукой (Войно-Ясенецким), с выдающимся учёным, физиологом с мировым именем Алексеем Алексеевичем Ухтомским, ставшим епископом, и ещё немногими.

Без веры

Николай Пестов родился в августе 1892 года в Нижнем Новгороде – последним, десятым, ребёнком в семье. Дед его был бурлаком на Волге, отец – разорившимся владельцем магазинчика. Пользуясь добротой и доверчивостью Евграфа Фёдоровича, его обкрадывали все кому не лень. Мать Ольга Константиновна происходила из купеческой семьи. Помогала людям вопреки любым затруднениям, случавшимся довольно часто. О своём вероисповедании семья не забывала: говела, пекла куличи и красила яйца на Пасху – всё как положено. Вот только ни разу, как вспоминал Пестов, он не видел, чтобы в доме кто-то молился, кроме его пожилой нянечки-старообрядки. Обычная история того времени.

Николай Пестов в детстве

В одиннадцать лет, поступив в реальное училище, Николай пережил потрясение, увидев пьесу о временах Ивана Грозного по повести Алексея Константиновича Толстого «Князь Серебряный». Скопив 70 копеек (а это было очень непросто), мальчик купил и саму книгу, узрев в её герое своего рода революционера, боровшегося с опричниной, заступавшегося за простой народ. В те годы всё воспринималось через призму социализма. Да и чего стоило восклицание князя: «Не татары, а царь губит родину!»

Самым близким другом стал для него в юности муж сестры Зинаиды, Эрвин Александрович Аллендорф – запомните это имя. Выходец из Пруссии, Эрвин, как ни странно, преподавал русский язык, который очень любил, как и Россию. «Мне было с кого брать пример… Во многом он заменял мне рано умершего отца», – вспоминал Пестов, добавляя, что Аллендорф «официально считал себя лютеранином, но я не замечал в нём никаких признаков религии».

У православных дело обстояло столь же печально. Даже те, кто вроде и веровал в Бога, мало Ему доверял. Многие, кто должен был хранить верность Его помазаннику, отступились от него. Кто пёк когда-нибудь хлеб, знает, как важно каждое движение, что значит правильная закваска: одна ошибка – и тесто не поднимется, получится что-то жалкое, несъедобное. Это верно и для жизни нашей страны.

 «Я стал атеистом»

Довольно рано Пестов начал изучать химию. Для этого он завёл себе небольшую лабораторию, где учился управляться с помощью одной из сестёр, получившей образование фармацевта. Однажды Николай собрал стеклянный аппарат для получения водорода из цинка и серной кислоты. Поместил его на полочке, подвешенной на верёвочках у вытяжки в дымовую трубу около голландской печки. Среди ночи вся установка рухнула на пол, залив его серной кислотой с осколками стекла.

«К этому периоду относится моё знакомство с марксистской литературой, – писал много лет спустя Николай Пестов, – а также с трудами Ренана и других писателей и философов рационалистического направления. Именно книга Ренана “Жизнь Иисуса” сыграла роковую роль в становлении моего юношеского мировоззрения. Эта книга отвела меня от Бога: прочитав её, я стал атеистом… Это и не удивительно. Семена веры не имели во мне достаточно корней, чтобы укрепиться, и вот выросли тернии и заглушили их. Всё религиозное воспитание, которое я получал, сводилось лишь к чисто формальному исполнению обрядов и обычаев православия… Всё делалось только напоказ, потому что так было принято, а на самом деле всё кругом погрязло в пороке и разврате. Над верой смеялись».

Полюбив химию, юноша по совету своих родных решил поступить на химический факультет Императорского Московского высшего технического училища (теперь это МВТУ имени Баумана). Содержание Николая взял на себя его крёстный отец, купец Николай Матвеевич Башкиров. У него Пестов и поселился, получая, кроме крыши и стола, 15 рублей на расходы. Своих благодетелей он с любовью вспоминал потом всю жизнь, каждый день поминая в молитвах.

Химия и война

Из училища, не окончив пятого курса, он решил отправиться добровольцем на фронт. Но прежде пришлось окончить Алексеевское военное училище. Пока готовился стать офицером, дважды видел Государя. Запомнилось его лицо – строгое, взгляд задумчивый и грустный. Тогда же довелось ему увидеть Великую княгиню Елизавету Фёдоровну, имевшую обычай посещать приюты и лазареты: «Её облик и кроткий взгляд оставили в моей душе неизгладимое впечатление простоты, скромности и радушия». Николаю рассказали про один случай посещения ею приюта девчурок четырёх-пяти лет. Заведующая накануне предупредила девочек: «Завтра к нам приедет Великая княгиня. Когда она войдёт в зал, то вы кричите: “Здравствуйте!” – и целуйте ручку. Поняли?» «Поняли», – хором отвечали девочки. Приезжает княгиня, дети бросаются к ней навстречу и хором кричат: «Здравствуйте и целуйте ручку», – и протягивают Великой княгине Елизавете свои ручонки. Она улыбнулась и перецеловала ручки всех девочек в приюте. «Что мне теперь будет?» – думала начальница приюта. Но на другой день приехал автомобиль, нагруженный игрушками по числу малышек.

В середине августа 1915 года в батальон, где служил Николай Пестов, пришло с фронта распоряжение прислать офицера, хорошо знакомого с химией. Это было связано с началом применения немцами отравляющих веществ. Под Ипром, во Фландрии, пострадало 15 тысяч солдат союзников, треть из них умерла. В общем, не столько военное образование Пестова, сколько мирное оказалось востребовано. В первые же недели выяснилось, что такое фронтовой опыт. Опытные артиллеристы при выстреле орудия открывали рот и отскакивали от пушки. Пестов этого не сделал, вследствие чего из левого уха у него пошла кровь, а в голове зазвенели тысячи колоколов. Этот звон после контузии сопровождал его потом всю жизнь. В рукопашные офицер-химик не ходил, но погибнуть мог в любой момент. Однажды на его глазах германский снайпер отстрелил у нашего солдата папиросу, торчавшую изо рта. В другой раз Николай ехал на грузовике, который едва не наскочил на неразорвавшуюся бомбу, выступавшую из земли. Как человек ответственный, Пестов бомбу выкопал и отвёз сапёрам, а когда её обезвредили, забрал себе.

По приезде Николая в отпуск в Нижний там все ахнули, увидев подтянутого молодого офицера. Форма ему очень шла, да и настрой был самый героический. Этим Пестов и покорил сердце Руфины Дьячковой, дочери присяжного поверенного. Знали они друг друга с детства, но тут увидели новыми глазами. Девушка была красива, знала языки, играла на фортепиано, при этом обладала «пламенным мотором» вместо сердца, так что её уход в революцию был вопросом времени. На Святки 1916 года Николай сделал Руфине предложение, за которым последовала свадьба, так что на фронт он вернулся женатым человеком.

Девятый

Февральскую революцию Пестов встретил, конечно же, восторженно, но вскоре, столь же предсказуемо, разочаровался в ней. В глубине души он, наверное, хотел быть особенным, но двигался за чужими настроениями, взглядами, аргументами, плохо понимая смысл происходящего.

После демобилизации вернулся в Нижний Новгород, где однажды получил повестку в ЧК. Оказалось, что арестовывать его не собираются, наоборот, предложили работу делопроизводителя. Пробыл он на этой должности лишь несколько месяцев – бывший офицер, к тому же беспартийный, мало подходил для такой работы. Летом восемнадцатого Пестова арестовали. Не его одного, брали всех «бывших» подряд. В одной камере с Николаем оказался его тесть, адвокат Дьячков. Тюрьма была переполнена.

На рассвете 16 августа камера была поднята надзирателями. Слышен был топот сотен ног, отрывистые команды, бряцанье оружия, скрип дверей. Последовал приказ: «Всем выйти на внутренний плац с вещами!» Затем: «Разбиться на десятки!», «Каждому десятому выйти из строя!»

Николай Пестов оказался девятым. Десятым, ёжась от утренней прохлады, стоял его тесть, которого повели к воротам тюрьмы. Больше его Николай не видел. Как выяснилось, сорок человек вывезли за Волгу и расстреляли. Ни за что, просто потому, что им выпал жребий при децимации. Остальных освободили в ноябре. Успокоив мать, Пестов отправился к жене. По дороге постоял на берегу Волги, где холодные воды несли осенние листья и обломки леса. Что делать дальше со своей жизнью, он не представлял. В душе были холод и пустота. Руфина выслушала рассказ мужа. В большевиках после этого не разочаровалась, а добилась появления в газете объявления, что «бывший присяжный поверенный М.Г. Дьячков был расстрелян по ошибке». Это было неправдой, ошибки не было. Просто адвокат оказался десятым в строю, в этом и состояла вся его вина. Понимая это, Пестов знал, что следующий арест – дело времени, но в другой раз может не повезти.

В это время новая власть начала загребать бывших офицеров не только для расстрелов, но и для службы в РККА. Была такая организация «Всевобуч», где готовили красных командиров. Оказался там и Николай, уже через месяц после освобождения вступивший в партию. На него обратили внимание, и вскоре он стал курсантом уже не провинциальных, а Высших курсов Всевобуча в Москве.

Н.Е. Пестов, 1919 г.

 В Нижний заехал весной 1919-го, получив назначение на Урал. Руфина, коротко остриженная, с горящими глазами, переодетая в военную форму, заявила, что поедет с ним воевать с белыми. За несколько недель она научилась управлять автомобилем, ездить на лошади, стрелять и рубить шашкой. Настоящий боевой товарищ, неестественно легко простивший убийцам смерть отца.

Пестов был назначен военным комиссаром Всевобуча в Приуральском военном округе. Однажды, проезжая на автомобиле мимо Алапаевска, увидел недалеко от какого-то заброшенного строения большой покосившийся крест. Спросил у спутника, секретаря Алапаевского совета:

– Чья это могила?

– Да не могила это, крест поставили беляки на том месте, где казнили царских родичей в июле восемнадцатого. Неподалёку от креста и штольня, куда их сбрасывали.

– Что же, тела ещё там?

– Нет, комиссар. Белые, как только заняли это место, сразу их всех вытащили и увезли.

– Есть у вас список казнённых?

– В Екатеринбурге должен быть, – ответил секретарь.

Достать список не составило труда. Среди прочих знакомых имён великих князей было и имя Великой княгини Елизаветы Фёдоровны. Перед глазами встало её лицо, обрамлённое белым апостольником, с печальным и кротким взглядом.

О том, что делал два года на Урале в должности окружного комиссара, Пестов говорить не любил. Охотились за бандами, остатками белых отрядов, возможно, подавляли крестьянские восстания. Лишь однажды написал в дневнике: «Вспоминать всё это зло, которое я совершил в те годы, мне всего тяжелее… Весь этот кошмар… карамазовская грязь… Всё это было при отсутствии у меня христианской веры».

Судьба казнённой Царской Семьи продолжала его волновать. Зашёл однажды в Ипатьевский особняк. Почти во всех комнатах были сорваны обои, пробиты перегородки и перекрытия, грязь, битые стёкла и штукатурка. В коридоре следы от пуль и копоть. Очевидно, дом горел.

Обернулся и посмотрел

Должность окружного комиссара была практически генеральской. Сам Троцкий называл Николая Евграфовича «другом и соратником». Правда, приязнь эта не была взаимной – Пестову руководитель Красной Армии запомнился личностью, скорее, демонической: «Худое, заострённое лицо Троцкого выражало злобную иронию». Хорошо был знаком Николай с Фрунзе, Тухачевским, Вацетисом и некоторыми другими военачальниками. Нет сомнений, что его ждала блестящая карьера, с неизбежным расстрелом в 37-м. Но кто мог предположить этот финал в двадцать первом году? Жена поддерживала, гордилась, наверное.

Всё изменилось в одну ночь. 1 марта 1938 года в его дневнике появилась запись, проливающая свет на случившееся:

«Этот сон я видел 17 лет назад… в ночь на 1 марта.

Какое-то полутёмное обширное подземелье с земляными стенами и сводами. С левой стороны вижу в стене вход в коридор, ведущий куда-то вниз. Кругом полутьма.

Я стою в стороне от этого входа, а сзади меня стоят две мои сестры – Вера и Зина. Вижу, в самом конце коридора появляется свет, который всё увеличивается, и в подземелье делается светлее. Кто-то подымается вверх по коридору. Ещё не видя, кто идёт, я почувствовал душевный трепет и, не отдавая отчёта, сам себе говорю: это Он, уже зная, что сейчас увижу Его…

И вот у входа появляется светящаяся фигура Христа. Он не идёт, а, скорее, как бы плывёт по воздуху. Он высокого роста, в длинной белой одежде… Лицо Его светилось от какого-то внутреннего света. Оно было так прекрасно, как никогда в жизни я не видел на земле. В основном оно походило на иконы; строгие еврейские черты, немного с горбинкой нос, длинные волосы и борода.

Проходя мимо меня, Он обернулся и посмотрел на меня. Во взоре были необычайная серьёзность, глубина, проникновенность и строгость; не только всепокоряющая Сила и Величие, но Огонь могущества, святости и бесконечно снисходящая Любовь… Я падаю на колени и поклоняюсь Ему до земли… За Христом, с палочкой в руке, обычной своей неторопливой походкой, шёл дядя Эря (Эрвин Александрович Аллендорф). Голова его наклонена вниз; выражение лица грустное, но спокойное и умиротворённое…

Я проснулся мгновенно. Полное ощущение явственности виденного сна. Сердце бешено колотится, готовое вырваться из груди. Всё моё существо было потрясено до основания. Ум не может вместить, что же произошло. Я комиссар – и вдруг Христос? Почему? Зачем? Полное смятение всех чувств… И сжигающая сознание огненная мысль: “Ведь я грешник, нераскаянный грешник, и кругом меня грязь, порок и кровь…” И взгляд Христа…

Нет слов, невозможно всё, что чувствовал, изложить на бумаге…

В ту ночь Господь вошёл в моё сердце, и с тех пор, что бы я ни делал, ни чувствовал, я знаю, что Христос всегда был рядом со мной, всегда пребывал рядом со мной и никогда не покидал меня.

Со временем я понял значение этого сна, и для меня теперь ясно, почему вместе со Христом я видел и дядю Эрвина. С возникновением (после Гражданской войны) у меня христианской веры воспитавший меня дядя Эря был прощён и выведен из глубин “тёмного подземелья”. Он заложил во мне своей благородной душой стремление к добру и служению ближним, но вне христианской веры.

Да простит Господь моих кормителей и благодетелей – Веру, Зинаиду и дядю Эрю, честных тружеников и моих воспитателей, вместе с тем заражённых тем неверием, которым отличалась тогдашняя безбожная среда русской интеллигенции. В описанном мною сне я один поклонился Христу; сёстры остались стоять, как бы ничего не видя. Но я верю, что их самоотверженный труд и забота о ближних будут воспомянуты на Страшном Суде, где решающим фактором приговора будет наличие в душе милосердия и служения ближним».

* * *

Выписка из военного билета начальствующего состава запаса РККА:

«Пестов Николай Евграфович, 1892 года рождения.

Общие сведения:

партийность – б.партийный,

национальность – русский,

воинское звание – окружной комиссар.

Уволен из рядов РККА:

Июль 1921».

Беспартийный? То есть положил партбилет на стол. Вместе с этой красной книжицей бесследно исчезла из его жизни жена. Нет сомнений, что он рассказал Руфине о своём сне и, очевидно, услышал, что она выходит замуж за другого человека. Новый Пестов, христианин, был ей не нужен.

Становление

Что делать дальше, он представлял смутно, одно было ясно: нужно завершить обучение в техническом училище – будущей Бауманке. Родственники и знакомые в Москве смотрели на него с опаской, за глаза называя «чекистом», поэтому поселиться пришлось в общежитии училища. Но койка там вполне устраивала Николая. Осенью, возвращаясь с лекций, Пестов увидел плакат: «Все на лекцию В.Ф. Марцинковского “Жил ли Христос?”».

Вечером был на лекции. Зал был переполнен студентами МВТУ и других вузов. На сцену вышел очень просто одетый человек среднего роста. Простое русское лицо, небольшие усы. Глаза, увеличенные пенсне в золотой оправе, внимательно и даже сострадательно поглядывали на окружающих. Это был Владимир Филимонович Марцинковский, выдающийся деятель Христианского студенческого движения, ревностный проповедник Евангелия с 1904 года. Мало кто знал в тот момент, что он совсем недавно вышел из тюрьмы, немедленно взявшись за старое.

«Я впервые услышал такие глубокие и содержательные слова о Христе и Евангелии, – вспоминал Николай Евграфович. – В моей душе родилось чувство глубокого раскаяния о содеянном мною. Внезапно, точно пелена упала с глаз, в простых словах Евангелия, которое читал лектор, я услышал ответ на мучившие меня вопросы. Жестокий спазм сдавил мне горло, из глаз полились обильные слёзы. Весь остаток вечера я проплакал. Не помню, когда я ещё плакал так, но до этого момента уже много лет слёзы не появлялись в моих глазах. А студенты дружно пели христианский гимн:

Господь, пребудь Ты с нами

И нас веди всегда

Премудрыми путями

К источнику добра.

Дай в мыслях единенье,

В сердцах возгрей любовь,

Дух кротости, смиренья

В нас оживи Ты вновь».

Марцинковского вышлют из страны меньше чем через два года, в январе 23-го, на одном из «философских пароходов». Была такая мера наказания – высылка за границу тех, чьи казни вызвали бы международный скандал. Так изгнаны были Флоровский, Бердяев, Ильин. Высылали не только философов, но и писателей, врачей, экономистов, инженеров, таких как изобретатель телевидения Зворыкин, композиторов – так Россия лишилась Рахманинова.

Марцинковский прожил после этого ещё долгую жизнь и был похоронен на горе Фавор.

Стук в дверь

Ко времени его изгнания Пестов стал деятельным помощником Владимира Филимоновича и всё ближе сходился с одной из его самых верных сподвижниц, носившей ему передачи в тюрьму. Зоя Вениаминовна Бездетнова, дочь врача, как и Николай, училась на химическом факультете МВТУ и была круглой отличницей. Это было время, когда в Церковь шли лучшие, самые умные и талантливые представители молодёжи, в том числе будущие учёные. Многие потом погибли, кто-то не выдержал испытаний, остальные, за редким исключением, ушли в подполье, поэтому так трудно открывать их имена.

Засматривались на Пестова многие девушки. Высокого роста, всегда подтянутый, с военной выправкой, безупречно выбритый, он производил на них сильное впечатление. Но путь к его сердцу лежал явно не через желудок. Однажды Зоя подарила Николаю закладку для Евангелия, на которой были вышиты слова: «Пойдём за Ним». В этот день они поняли, что любят друг друга. Венчание состоялось 20 мая 1923 года в московском храме Вознесения на Гороховом поле. Храм находился недалеко от МВТУ, так что на венчании присутствовали многие преподаватели и студенты училища. Тогда это было ещё можно. Невеста была в платье из марли, белые матерчатые туфли тоже были копеечными. Жених выглядел куда интереснее в военном френче и галифе. Нервно покашливал отец новобрачной Вениамин Фёдорович, убеждённый, что дочь выходит за чекиста-комиссара. Вместе с супругой благословил молодых иконой «Знамение Божией Матери», но отношение изменил не сразу, по мере знакомства.

Зоя Вениаминовна Пестова

Хотя больших гонений ещё не было, отношение к верующим менялось в худшую сторону. Дошла очередь и до Пестовых. Как-то ночью послышался стук в дверь комнаты общежития. За спиной коменданта стояли трое в кожанках. Предъявили ордер на обыск, затем последовал арест Николая. Зою пощадили, потому что она кормила грудью ребёнка. Сначала Лубянка, краткий допрос, а затем Бутырка, где спать пришлось на нарах вместе с уголовниками. Драки, карты и ругань не прекращались ни на минуту сорок суток. Спасла, по слухам, Надежда Константиновна Крупская, пристыдив товарищей за то, что «расправляются с младенцами» – христианской молодёжью. После этого его перевели в особую камеру с кроватями вместо нар, а через неделю отпустили.

Фото Николая Евграфовича Пестова из дела 1924 года

Это пребывание в узах имело то счастливое следствие, что в камере Николай познакомился с духовным чадом известного московского старца – отца Алексея Мечёва, настоятеля храма Николая Чудотворца на Маросейке. И если прежде Пестовы могли по наивности зайти на службу в обновленческий храм и их воцерковление оставляло желать много лучшего, то тут наконец встали на твёрдую православную почву. Оставалось лишь сказать: «Слава Богу за всё».

По благословению старца Николай стал духовным чадом его сына – отца Сергия Мечёва. Выслушав генеральную исповедь Пестова, тот сказал: «Больше никогда не вспоминайте свои прежние грехи. Они отошли от вас навсегда!» Это был один из самых счастливых дней в жизни Николая, слишком многое камнем лежало на душе со времён Гражданской войны. В храме часто бывали всенощные богослужения, которые продолжались с вечера до раннего утра. У Николая появилось много друзей.

Николай Иофф. Поездка в Дивеево

С одним из них – Колей Иоффом, как его звал Пестов, – они особенно сблизились в середине двадцатых годов. Николай Абрамович Иофф имел очень характерную еврейскую внешность, так что под конец жизни его порой принимали за раввина. Но он был православным христианином, очень ревностным. Это не самым благоприятным образом сказывалось на научной карьере Николая Абрамовича. Талантливый эмбриолог, он в силу асоциальности не успел защитить докторскую и не дожил до того дня, когда вышел в свет его учебник «Курс эмбриологии беспозвоночных».

Когда Иоффа арестовали в 31-м, он служил старшим алтарником у отца Сергия Мечёва. И хотя в тюрьме, а затем в Вишлаге Николая продержали сравнительно недолго, освободив за ударный труд, преследование продолжалось почти до самой смерти. Дело было не только в системе, но и в нём самом. Он мог прекрасно устроиться, обладая широчайшими знаниями помимо биологии, в совершенстве владел английским, французским, немецким, древнегреческим и церковнославянским языками. Но его вера была столь яркой, что чекисты не знали покоя, досаждая в ответ.

Приведу выдержку из протокола допроса Николая Иоффа 10 апреля 1931 года: «Я, как истинный христианин, в случае вынуждения меня к отказу от веры готов пострадать до конца, но быть верным и твёрдым в своей вере». Эту приписку включили в протокол по его требованию.

Естественно, никого не выдал, более того, в глаза следователю заявил: «Давать какие-либо показания, касающиеся действия отдельных лиц, я категорически отказываюсь и вообще говорить на эту тему не желаю. Я человек религиозный, о своих убеждениях я уже сказал. Советскую власть я считаю властью антихристианской, которая притесняет всячески религию. Совершенно уверен, что сосланные и вообще осуждённые служители культа являются невинными жертвами».

После освобождения работал в научно-исследовательских институтах Москвы, впоследствии Ташкента и Сталинабада. После войны защитил диссертацию, а вскоре в его деле в МГБ появилась новая запись – на этот раз Николай Абрамович отметился в Одессе: «Иофф, являясь по убеждениям религиозным до фанатизма, оказывает вредное влияние на самого Филатова, а также разлагает его семью».

Тут нужно сказать, кто такой академик Владимир Петрович Филатов. Мировое светило в области офтальмологии, он первым в СССР наладил пересадку роговицы глаза, исцелив тысячи и тысячи слепых; Герой соцтруда, кавалер четырёх орденов Ленина, лауреат Сталинской премии и так далее. Иоффа академик взял к себе в институт заведующим лабораторией эмбриологии. В результате Николай вернул в православие и академика, и его семью. В качестве наказания последовал запрет ему появляться в столицах.

В родной МГУ Иофф вернулся, очевидно, в 1957-м, после реабилитации. Это не значит, что с его существованием смирились. Зачислить в штат кафедры эмбриологии Николая Абрамовича оказалось невозможно, насилу устроили почасовиком.

Профессор-эмбриолог Лев Белоусов вспоминал несколько лет назад: «У нас был такой экзотический человек Николай Абрамович Иофф, читал нам курс эмбриологии беспозвоночных. Кстати, единственный, от кого я что-то узнал о развитии беспозвоночных. Он был, хотя еврей по национальности, истовый православный… Я не знаю, сидел он или нет, но, во всяком случае, он был как бы совершенно изгнан из общества. Он абсолютный был нищий дервиш, совершенно… Он читал нам, троим студентам, лекции… и никогда не мог их вовремя кончить. Лекционное время уже истекало, а он всё повествовал нам, тыча пальцем в иллюстрации из книг, о разных деталях развития. В конце концов девочки не выдерживали и уходили, а он продолжал рассказывать мне одному. Наконец собирался и я, а он разводил руками и говорил: “Ну что же вы уходите в самом интересном месте!” Вскоре Николай Абрамович умер, и его должны были отпевать по всем православным канонам».

Дальше началось что-то совсем невероятное. Василий Васильевич Попов, заведующий кафедрой эмбриологии МГУ, который всего боялся, сказал: «Все сотрудники обязаны быть на отпевании». Елена Ивановна Смирнова, партийный руководитель кафедры, изумилась: «Как?! Я коммунист, как пойду в церковь?» – «Елена Ивановна, чтобы были». «Я просто поразился, – комментирует случившееся Белоусов. – И самое удивительное, что в глубине души она этого хотела. Она пришла в платочке и стояла, вспоминая своё, наверное, детство: она ткачиха из Иванова».

Понимаете, это был разгар хрущёвских гонений, потому всего этого просто не могло быть, но это было. Так бывает, когда нас посещает святой: такая вот жизнь и такая смерть.

Хлеб с квасом

В середине 20-х Николай Абрамович был ещё просто Колей. Два Николая – Пестов и Иофф – добрались до Дивеевского монастыря, встали в соборе недалеко от входной двери. Неожиданно из притвора появилась грязная и оборванная нищенка. Она подбежала сзади к Иоффу и резко ударила его кулаками по спине со словами: «Вон отсюда, жид!» Тот не ожидал удара и чуть было не упал, болезненно застонав, – у него было хроническое заболевание позвоночника. Однако уже в следующую секунду, ничего не говоря, он повернулся и, увидев перед собой искажённое злобой женское лицо, поклонился ему до земли. Нищенку точно обожгло кипятком. Дико взвизгнув, она побежала прочь. На другой день, когда друзья снова пошли в собор, чтобы причаститься, они опять увидели давешнюю нищенку. Заметив их, она подбежала и, заливаясь слезами, поклонилась Николаю Иоффу до земли.

Вечером они пошли просить совета и духовного руководства у известного саровского старца. Он не принимал, отвечал через своего послушника – престарелого монаха лет семидесяти. «Господь принял ваше покаяние, – сказал тот Пестову. – Идите, живите с миром и трудитесь. Господь во всём вам поможет», – после чего благословил Николая Евграфовича маленькой иконой свв. Кирилла и Мефодия, учителей Словенских. Это было пророчество, что однажды Пестов и сам станет просветителем, но в тот момент Николай этого ещё не понимал.

Не смог он оценить и другого предсказания, сделанного блаженным юношей, который пророчествовал о будущей славе Дивеево: «Какие великие торжества будут тогда в Дивееве!» Некоторым блаженный предсказывал: «И ты будешь здесь, в Дивееве, будешь здесь в это время». «А когда это будет?» – спросил Пестов, не вполне убеждённый. Как ему показалось, юноша посмотрел сердито, потом отошёл. Быть может, блаженный не хотел говорить, что Николай Евграфович умрёт за девять лет до великих торжеств.

Был ещё один эпизод, когда двух Николаев с любовью принял в дальней пустыни старец-иеросхимонах Афанасий. После беседы сам накрыл на стол и пригласил их на трапезу: хлеб и лук с квасом. «Не знаю, чем это объяснить, но более вкусной пищи я в жизни больше не пробовал». Это была старая, настоящая Россия, в которую они ненадолго вернулись. Как оказаться достойными её?

(Окончание следует)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска