Пять лет назад состоялось общецерковное прославление праведного Павла Таганрогского

Святой праведный Павел Таганрогский

Случалось ли вам бывать в Таганроге? Если нет, обязательно съездите. Хотя, конечно, мимоходом заскочить не получится, надо особливо ехать: город этот ныне находится в своеобразном географическом «тупике», который возник после распада СССР, – отсюда сорок километров до границы ДНР и 80 км до минных полей на линии размежевания войск Украины и народной республики. Но не ждать же, когда «тупик» будет разблокирован и в Крым снова можно будет ездить «по суше» (а не через мост)! А город-то – замечательный.

Его уроженка Фаина Раневская писала, что вспоминает с нежностью и городской сад, и пригородную рощу «Дубки», высаженную, по преданию, самим Петром Первым, и прекрасный приморский климат. Верно замечено: «Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря…» Именно провинциальный облик Таганрога покорил меня – и эта истовая провинциальность не есть скудость и затхлость, но есть достоинство и полнота. То есть имеется здесь и промзона, а заводов даже поболее, чем в ином областном центре.

Но всё-таки, в глубине своей души «чистенький и красивый, как игрушка», Таганрог остаётся городом Чехова. «После Москвы я больше всего люблю Таганрог», – говорил писатель. И это неудивительно: здесь прошли 19 лет его счастливой молодости. «Воздух родины самый здоровый воздух. Жаль, что я небогатый человек и живу только на заработок, а то бы я непременно купил себе в Таганроге домишко поближе к морю, чтобы было где погреться в старости», – писал он из Мелихово. Поэтому немыслимо для меня было не посетить домик на улице Полицейской, где родился Чехов: белую хатку в три комнаты из саманного кирпича.

Помню, когда в конце 90-х я узнал о прославлении блаженного Павла Таганрогского, первым делом подумал: «Вот интересно, знал ли о нём Чехов?» Увы… похоже, что нет. Правда, с сайта на сайт кочует фраза о том, что «даже А.П. Чехов упоминает о старце в рассказе “Ионыч”». Но пишут это, видимо, люди, основательно забывшие со школы чеховское произведение, а то и вовсе не читавшие его. О старце там ничего не сказано. Так жило, да и по сей день живёт наше Отечество: образованный класс мало интересует, чем живёт церковный мир, и наоборот.

* * *

Однако пора выдвигаться к старцу Павлу. От домика Чехова до Никольского храма пятнадцать минут пешком. Сюда мощи старца были перенесены с кладбища во время канонизации в 1999-м. В тот день на ясном небе над куполом церкви появилась круговая радуга – этот снимок впоследствии широко разошёлся по стране.

Никольский храм. Приглядевшись, можно увидеть ядра в стене

Никольский – единственный храм, не перешедший в своё время в руки обновленцев. Примечателен для меня он ещё тем, что здесь в молодости служил будущий митрополит Иосиф (Чернов). Удивительно: владыка отсюда дважды отправлялся в ссылку в Коми край – а вот теперь из Коми края, где располагается наша редакция, приехал к нему я. Никогда не думал, что Господь на паломнических путях приведёт сюда. Сам старец очень любил странствовать по святым местам, причём в дороге для него была важна не столько цель, сколько сам путь, трудности на пути. Быть может, потому что нет лучшей возможности проверить слова Господа: «Праведных души во руце Божией!» Эти слова написаны на стене храма возле гробницы старца. Над мощами – богатая сень. «Святый праведне Павле, моли Бога о нас» – вычеканено на ней сверху. В зелёном покрове на гробнице – квадратное окошко, можно приложиться. Рядом с ракой – большая икона старца, на которой он держит в руке огромную просфору. Белые цветы в корзине. Теплятся девять лампад (сосчитал)…

Как всегда, зайдя в храм, приложившись к святыне и помолившись, потом как журналист испытываешь чувство некоторого разочарования: о чём тут писать? А ведь надо.

Выхожу во двор. Здесь у ограды стоит, к моей журналистской радости, звонница – металлическая пирамида с висящим, слегка позеленевшим от времени колоколом. Пытаюсь раскачать, но нет: язык удерживается канатом, а тот замком прикован к полу. Рядом – три якоря и три старинные пушки. Надо будет разузнать, к чему это.

В колокол во дворе Никольского храма, увы, ударить не получилось

* * *

Спустя двадцать минут подхожу к дому-келье старца Павла. Что же он мне напоминает?.. Вросший в землю, с обмазанными известью саманными стенами, зелёными ставнями… Ну конечно, дом Чехова – они же просто близнецы! «Что отвратительно в Таганроге, так это вечно запираемые ставни, – как обычно, дурашливо писал Антон Павлович. – Впрочем, утром, когда открывается ставня и в комнату врывается масса света, на душе делается празднично». Внутри наверняка такие же, как в доме на бывшей Полицейской, ныне улице Чехова, крохотные комнатушки и глинобитный пол…

Дом-келья старца Павла

Оказался я возле кельи старца ровно в тот момент, когда во двор заходил человек в подряснике. Как выяснилось, это был иеродиакон Ефрем (Устименко), смотритель кельи старца Павла на подворье Свято-Никольского храма. Я остановился у ворот, начав читать вывеску: «Здесь, подвигом добрым подвизаясь, прославился богоугодным житием и чудесами праведный Павел Таганрогский, всем приходящим к нему путь в Небесное Отечество указуя…» Дочитать не успел, потому что смотритель начал делать круговые движения рукой: дескать, скорей-скорей, служба праведному Павлу уже идёт! Я поспешил в трапезную: там стояло человек пятнадцать – кто-то широко крестился, кто-то стоял, словно обмерев, а священник читал молитвы. Службы здесь ежедневно совершают священники храмов города по очереди.

После молебна отец Ефрем, узнав, что я журналист, долго не соглашается побеседовать со мной. Я познакомил его с газетой, потом он, с трудом дозвонившись, взял благословение у кого-то по телефону… Лишь после этого сказал, в чём дело: как-то пришла журналистка писать о старце Павле и зашла речь о том, что при советской власти ГПУ специально распространяло про старца всякие порочащие небылицы, чтобы почитание его в народе пресечь. И одним из лживых наветов было то, что якобы под конец жизни старец женился на молодухе. Фальшивка на самом деле давно разоблачена – старец умер девственником, – но журналистка почему-то решила вынести этот «жареный факт» в заголовок…

Иеродиакон Ефрем (Устименко), смотритель кельи старца Павла

Мы заходим в побелённый домик – хатку, как говорят на Юге. Прежде чем идти вовнутрь, следует снять обувь или надеть бахилы. Неожиданно, но правильно. Потому что это всё-таки подчёркивает некоторую условность музейного пространства. Вот только что мы заходили в храм в обуви – потому что там не условное, а реальное пространство, Бога там не показывают нам, а Он реально живёт в нём. А здесь, да, старец Павел жил, но всё же это реконструкция. А не тот самый, некогда полный людей, живой дом с крышей из камыша и закопчёнными печами. Сейчас здесь деревянные, тщательно вымытые полы, а ведь во времена старца были земляные, и потому их не мыли, а только подметали, и вся келья его, по воспоминаниям, была заставлена горшками-подсвечниками с песком, мешками с баранками, яблоками и лимонами – подарками, без которых он никого из посетителей не отпускал, и стены не были столь ровными – их ведь не штукатурили, а мазали глиной, оттого такие домики и называли мазанками…

В келье старца Павла

Делюсь с отцом Ефремом этим соображением, но он не согласен:

– Я бы не сказал, что здесь музей: всё-таки келья старца Павла больше подходит под определение часовни. В музее ведь нельзя поставить горящие свечи перед иконами и помолиться не только индивидуальной молитвой, но и на молебне…

Бахилам я предпочёл ходить по музею босым. Отец Ефрем ведёт меня в дальнюю комнату (ну, сильно сказано, помещеньице крошечное, в современных квартирах такие под кладовые отдают) с единственным подслеповатым окошком. Сажусь на лавку под большим портретом старца.

– Родился Павел Павлович Стожков в Черниговской губернии Российской империи, – начинает отец иеродьякон свой рассказ, – в семье казачьей и дворянской одновременно. Дворянство отец его получил за службу государеву – и было оно наследственным, а не жалованным. Подтверждением этого косвенно служит тот факт, что в наследство старцу досталось не менее 300 душ крепостных, а по законам того времени ненаследственные, личные дворяне имели право иметь не более 100 крепостных. Отец Павла был ещё товарищем казачьего атамана, а мать – дочерью казачьего полковника. Семья с крепкими казачьими традициями, и понятно, что отец хотел своих сыновей направить по военной стезе.

Но Павел избрал другой путь – путь к Богу, что выразилось в таком его поступке: в 16 лет без родительского благословения он уходит из дома странствовать по святым местам и монастырям, чтобы вернуться через год. Понятно, что за самовольство он был примерно наказан, но отец понял, что сын путь себе избрал, и не стал настаивать на его военной карьере. Хотя, вероятно, задатки-то в нём были, если судить по его твёрдому характеру или по стезе брата Ивана, который дослужился до должности при Главном штабе империи.

Ну вот, потом, когда ему исполнилось 25 лет, он раздал имение, отпустил своих крепостных, которые ему достались в наследство, – а ведь это был 1817 год, до освобождения крестьян в 1861-м было ещё очень далеко! – и отправился в многолетнее паломничество по монастырям. Был в Киево-Печерской лавре, в Веркольском монастыре на Пинеге, в Кожеозерском среди болот Поморья, на Соловках, где ему особенно понравилось. Но в конце концов с одной сумой за плечами пришёл сюда, в Таганрог.

– Почему именно сюда? – прерываю смотрителя.

– Можно только догадываться. Наверно, столько лет он скитался по монастырям в поисках такой обители, где мог бы остаться. Но не нашёл. А может, на то, чтобы идти сюда, ему было прямое указание Божье. Получил же преподобный Серафим благословение старца Досифея в Китаевской пустыни идти в Саров…

Я слушаю, но что-то подсказывает мне, что дело не в этом. Преподобный Серафим сам хотел в Саров и лишь нашёл утверждение в этом намерении у Досифея. А что касается намерений Павла, то в Таганроге существовал лишь один монастырь – Александро-Невский Иерусалимский, молодой и не особо известный. Да и этот-то был греческим. Чего бы Павлу туда стремиться? И тут вошла мне в голову (отцу диакону я об этом не сказал) такая мысль: не потому ли он решил остаться в Таганроге, что как раз перед этим здесь случилась таинственная смерть Государя Александра Первого? В этом самом греческом монастыре со 2 по 29 декабря 1825 года лежало тело усопшего императора, а уже на следующий год зарубежные газеты писали о странной смерти русского императора, намекая на её имитацию. А потом и Русь-матушка переполнилась слухами… Павел Павлович, явившийся в Таганрог как раз где-то между 1825 и 1830 годами, не мог не знать об этом.

– …а может, ему просто понравился город у моря, – продолжает отец Ефрем, и с этой версией я тоже легко готов согласиться: прекрасный же городок у моря, уютный, тихий. Больше трёх веков, со времён Петра Первого, ползут и ползут по нему две Черепахи: Малая и Большая – так называются речки, протекающие через город. И ещё крепость, основанная Петром, так называлась. И жизнь здесь спокойная – черепашья.

Отец иеродьякон видит, что я киваю, и начинает развивать тему:

– Это потом стал развиваться Ростов: там, в устье Дона, удобнее условия для приёма судов, здесь-то мелководнее. Но почему-то же Пётр Юг России здесь начал обустраивать, а не в Азове, например! В Таганрог верфь перенёс из Воронежа. И здесь долгое время держал адмиралтейство. Наш Никольский храм – это же бывший адмиралтейский собор, их не так много было в империи. А колокол во дворе храма – это точная копия колокола, который был отлит из турецких трофейных пушек – не только надписи те же, но и химический состав металла тот же. Отлили его в недавние годы – первый раз он зазвучал в 2016-м. Оригинал же находился на колокольне до того времени, когда адмиралтейство отсюда перенесли в Севастополь. А этот колокол увезли туда, хотели даже и Никольский храм разобрать, однако рыбаки его отстояли. А колокол, находившийся в Севастополе, после Крымской войны забрали французы, водрузили его на колокольню Собора Парижской Богоматери и только перед Первой мировой войной вернули в Россию. Теперь он в Херсонесе…

– Да-да, – я снова киваю, – мы об этой истории писали… Господи, о чём только мы не писали за тридцать лет! Что-то уже и забывать начинаешь: найдёшь, бывает, текст в Интернете, зачитаешься, а потом обнаруживаешь – ба, да это же ты сам писал четверть века назад! А о таганрогском «туманном» колоколе писали мы сравнительно недавно – в марте 2019-го («Пушки из колоколов и колокола из пушек», № 823), так что история эта ещё памятна.

– Затухание звуков этого колокола очень долгое, – говорит о. Ефрем. – А если, став спиной к колоколу, обратиться к храму, то в стенах его можно увидеть два ядра 1855 года, когда Таганрог подвергся серьёзной бомбардировке. Но всё же город остался единственным на всём русском побережье, который не был сдан англо-французам в Крымскую войну. Отбили нападение десанта, хотя здесь не стояла регулярная армия, а были только ополченцы и казаки. А знаете ли вы, где то единственное место в мире, где корабль был взят на абордаж кавалерией?

Конечно, знаю! Кто не знает знаменитый курьёз, случившийся в Крымскую войну, позор королевского английского флота с их канонеркой «Джаспер». В 1855 году англо-французская флотилия выкатила нам ультиматум в течение часа сдать Таганрог. Военный губернатор города Толстой ответил: «Русские не сдают своих городов – Таганрог не крепость, орудий у нас нет. Вы можете бомбардировать город безнаказанно, не опасаясь получить в ответ хотя бы единый выстрел. Но таково ли призвание воина? Выходите на берег, мы померяемся силами, и если ваша возьмёт, то мы ляжем до последнего, исполнив свой долг». Эскадра целый день бомбила город, а потом англичане попытались несколько раз высадить десант, но казаки отбились. Тогда эскадра решила захватить Ростов. Англичане промерили фарватер и установили разметку глубин. Но ночью таганрогские рыбаки на лодке незаметно переставили вешки. В результате утром 24 июля «Джаспер» сидел накренившись на мели на Кривой косе. Казаки подошли к нему по мелководью на конях с шашками наголо и взяли корабль на абордаж – англичане едва успели бежать, бросив флаг. С канонерки сняли пушки и пароход уничтожили…

Славные страницы истории Таганрога, впрочем, перемежаются со страницами куда менее радостными. В 1699 году здесь была учреждена первая в истории России каторга – «на вечное житьё» сюда ссылали не только преступников, но и пленных татар и шведов. Город дважды был уничтожен до основания. Первый раз в 1712 году, после поражения в Прутском походе. «Как не своею рукою пишу: нужно турок удовлетворить, – писал царь Пётр Апраксину. – Таганрог разорить как можно шире, однако же не портя фундамента, ибо может быть Бог иначе совершить». Спустя четверть века, в ходе очередной войны с турками, крепость в Таганроге отстроили заново – и снова пришлось снести. Только после войны 1768–1774 годов Таганий Рог был окончательно возвращён России. Тогда-то и пригодились старые фундаменты, о которых говорил Пётр.

* * *

– Вернёмся, однако, к старцу Павлу, – продолжает свой рассказ иеродьякон Ефрем. – Придя сюда, благодаря крепкому телосложению трудится он на очень тяжёлых подённых работах – на хлебных ссыпках в порту. Жильё поначалу снимал в районе Касперовки – это был тогда такой интересный район, где жила босота, бывшие рабочие, преступный элемент. Городское население опасалось заходить в этот район самостроя и землянок: чужака могли затравить собаками, закидать камнями. Как писал один автор о нравах Касперовки, здесь жили те, кто составлял основной контингент для полиции и городского суда.

Позднее старец перебирается ближе к порту, где в вырытых в крепостных валах землянках ютились спившиеся с кругу «бывшие люди» – может, в такой пещере, а может, в завалюшке какой-нибудь он и жил. У старца всё-таки был твёрдый характер: даже проживая в таких условиях, с такими людьми, он не воспринял их образ жизни, но сохранил себя и веру в Бога.

Потом он переезжает на квартиру – это недалеко отсюда, в соседнем Итальянском переулке. Район назывался Банным спуском – в конце его, у моря, находились коммерческие бани. Около 20 лет комнату он снимает у вдовы Елены Никитичны Баевой. Хозяин этого семейства умер, не успев достроить дом. Старец спросил хозяйку: что нужно ещё, кроме уже закупленного леса? Та ответила: хозяина надо. Павел Павлович за свои деньги отстроил небольшой домик, а потом его же стал за плату снимать у хозяйки. Работал на тяжёлых работах.

К этому времени люди начали замечать, что Павел Стожков не простой человек, а как-то особо близок к Богу. Стали приходить к нему за духовными советами, а со временем и с просьбой остаться жить рядом с ним под его духовным руководством. Для того чтобы люди могли где-то помещаться, он уходит из собственноручно построенного домика и снимает квартиру здесь, в Депальдовском, ныне Тургеневском, переулке, у Ефима Смирнова. Вокруг него собирается община с очень суровым уставом. Можно сказать, старец возродил первохристианскую общину. Сам он проводит свою жизнь в посте и молитве, помогая приходящим к нему духовным советом. Старец стяжал дар прозорливости: например, предсказал своему духовнику, иеромонаху Дамиану, высокое служение, «больше которого быть не может», – и в 1897 году, уже после смерти старца, Дамиан был избран Патриархом Иерусалимским. Кстати, вот его портрет…

– Сразу видно, что наш художник рисовал, лицо у грека широкое, русское, – заявляю я уверенно, но выясняется, что портрет сделан с фотографии…

– У меня прабабка гречанка, – поясняет о. Ефрем, – а по мне, наверно, этого не скажешь. Вообще в наших казачьих краях у людей много в крови чего намешано… Был у старца Павла и дар духовного вспомоществования. Известен случай, когда одного купца, накупившего молочной продукции и отлучившегося ненадолго, обокрали. Ему посоветовали прийти к старцу.

– Неужели старец нашёл?..

– Купец пришёл к старцу как к ведуну, который бы за плату указал похитителей, назвал его «дедушкой», и хотя Павел Павлович не любил, когда его так называли, он его выслушал с любовью и утешил. «Тебя обманули, но не попустил ли это Господь из-за того, что сам ты нечестно торгуешь?» – так вразумлял он купца. Такими вопросами привёл человека в нормальное духовное состояние – купец понял, что Господь даёт ему такое испытание для исправления. А пропажа – нет, он её так и не нашёл…

– А ещё, обращаясь к Богу, старец исцелял, своей палкой постукивая болящих по их больным местам, – вспоминаю я когда-то прочитанное о старце. – Насколько я помню, Павел всегда ходил с палкой в руке и двумя холщовыми сумками за плечами… Посетителей, точнее их грехи, старец обличал деликатно: в присутствии кого-либо из послушников он так называл эти грехи, словно они были свойственны этому послушнику. И тут уж от самого посетителя этого зависело, извлечёт ли он из визита к старцу духовную пользу… Всё же люди шли к нему как к наставнику или чудотворцу? Вот и на мемориальной доске у входа на подворье у вас написано, что прославился он чудесами. А народ-то у нас, как правило, именно чудотворений ищет.

– К нему приходили люди, почитавшие его как духовного наставника, но были и те, кто видел в нём «предсказателя и чудотворца», – старец отрицательно относился к таким. Да, по молитвам святых Господь творит чудеса, но не будем забывать слова Спасителя, что не чудесами наша вера должна возрастать… Я, например, боюсь встретиться с чудом.

– Не приходилось разве? – удивляюсь я.

– Вся наша жизнь – это чудо, – уклончиво отвечает отец иеродиакон. – Если Господь нам показывает какое-то чудо, мы должны задуматься: а для чего оно было дано? ведь Он не просто так это делает! – значит, во мне что-то не так. И если после этого чуда я не исправляюсь, то это чудо будет мне во осуждение…

– В житии сказано, что перед смертью старец завещал, чтоб к нему обращались за помощью так: «Павло Павлович, ратуй!» То есть помогай, защищай. «Ратуй» – это ведь из суржика слово. Выходит, здесь он говорил на языке местного простонародья?

– Он отказался от чистой дворянской речи и именно на малороссийском наречии говорил. «Ай лыхо твоему батькови» – «бедный твой отец»! Он отказался от дворянства, от дворянского воспитания и, можно сказать, отверг самого себя: избрав этот путь, никогда не упоминал о своём дворянстве.

– Здесь, в комнате старца, над дверью литография: он на смертном одре и такой лучик к небесам. По поводу чего этот рисунок?

– В ту самую ночь, когда старец преставился, одному из известных проповедников Таганрога, протоиерею Василию Бандакову, было сонное видение, что ангелы несут душу праведника на небо. Он вопросил Господа: «Чья это душа?» – «Это душа Павла Павловича». Наутро отец Василий узнаёт о кончине старца и после литургии с амвона говорит: «Вот, братья и сестры, и я, грешник, гнал Павла Павловича, но в ту ночь, когда он умер, мне было видение во сне. Господь открыл мне, и я видел душу его, несомую ангелами на небеса». На основании этого видения и было сделано это изображение. А поскольку до канонизации иконы не пишутся, то вместо икон оно и тиражировалось.

– А с чем связано было такое недоверие духовенства?

– Скорее всего, это была обычная ревность. Представляете, мирянин, к которому потоком идут люди за духовным советом, притом что вокруг много священников. Но не зря же говорится, что к сухому источнику никто не пойдёт. Если Господь через старца действительно являл людям Свою помощь, то люди это видели.

…Тут я снова вспоминаю эпизод, связанный с императором Александром Первым, или, иначе говоря, старцем Фёдором Кузьмичом. Парфений, правящий архиерей в Томской епархии, в пределах которой подвизался Фёдор Кузьмич, одно время полагал, что старец находится в прелести. Но потом ему явился во сне святой Иннокентий Иркутский и приобщил его вместе с Фёдором Кузьмичом из одной Чаши. После этого сомнения архиерея в подвижнике рассеялись.

* * *

– После смерти старца могла возникнуть ситуация, когда хозяева просто-напросто попросили бы общину из этого домика в Депальдовском переулке, – продолжает рассказ о. Ефрем. – Старец умел находить общий язык не только с простолюдинами, но и с людьми из состоятельного сословия. Одной из его почитательниц была баронесса Елизавета Константиновна фон Таубе, она выкупила ту часть подворья, в которой жил старец, и передала участок общине, оформив на одну из послушниц. Через некоторое время владение было переоформлено на Марию Андреевну Величкову, духовную дочь старца, возглавившую общину после его кончины.

…Мы теперь из кельи старца зашли в её келию, которая находится в той же хате, – она такая же по размеру, но здесь стоит не лавка, а обычная кровать, точнее две кровати – Марии и её помощницы. Обстановка самая аскетическая: иконы на стенах, полочка под божницей, буфет, сундук… больше ничего.

– Молодой девушкой Мария Величкова приехала к старцу за пять лет до его кончины из села Николаевки, расположенного неподалёку от города. Какие у девушек вопросы в таком возрасте? Выходить ли замуж или идти в монастырь? Второй вариант ныне очень редко рассматривается, но первый всегда был и будет. Старец ей сказал: «Ою, дивчина, и умрешь у мене, я тоби справлю черный халат и черный платок, и будешь жить у мене, и нихто и знать не буде». То есть дал ей понять, что она пробудет здесь до конца своих дней. Так и получилось. Между прочим, старица Мария была неграмотной. Незадолго до смерти старца она спросила его, как же ей дальше быть, ведь старшие сёстры её съедят, выгонят. Но он ответил ей, что ещё неизвестно, кто кого выгонит, тем самым предсказав, что она возглавит общину после его смерти.

Прожив пять лет рядом со святым, Мария настолько восприняла его подвижнический дух, что, продолжая жить по его уставу, сама стяжала благодатные дары Святого Духа – дар рассуждения, прозорливости. Я знаю одну рабу Божию, которая видела старицу Марию, ещё будучи девочкой. Она рассказывала, что старица спасла её семью от смерти. Когда немцы штурмовали Таганрог в 1941-м, мать пришла сюда с детьми спросить, как жить дальше, при новой власти. Заходят они в калитку, а старица стоит возле келии и машет им рукой: уходите, уезжайте из города! И настолько было велико их послушание – а семья была частью этой общины и руководствовалась советами старицы, – что они сразу же, не заходя домой, отправились к своим родственникам в село. Там они пережили штурм города, а когда вернулись, то увидели свой дом разрушенным при артобстреле: если б они остались в нём, то погибли бы.

Митрополит Алма-Атинский Иосиф (Чернов) в своих воспоминаниях рассказывал, что как-то раз, будучи ещё иподиаконом Таганрогского архиепископа Арсения, он нёс по улицам Таганрога в мешке два пуда церковных свечей. В районе Александровской площади мимо проезжала повозка, а на ней, как ласточки на проводах, сидели монашки. Он услышал голос старицы Марии, которая сказала им: вот архиерей Таганрогский идёт. Девчата удивились: какой же это архиерей, это Ваня, иподьякон нашего владыки! Но она спорить не стала, только повторила своё предсказание.

А незадолго до её смерти, в 1943 году, и перед самым освобождением Таганрога у неё состоялся такой диалог с владыкой Иосифом, который спросил, что его ждёт в будущем.

«Она ответила:

– Деточка, немцы уйдут, русские победят.

– А мне что делать?

– Коли останешься с русскими, то изобьют – прямо вот так в рай. Коли немцы останутся – забьют. В рай! А когда немцы уйдут и большевики придут и не забьют – це Мария уже нэ знаэ…»

Это, в скобках замечу, опять фрагмент из публикации в «Вере» – о владыке Иосифе мы рассказывали аж в двух выпусках газеты («Если б люди знали, как они прекрасны…», №№ 470–471, июль 2004 г.). И в самом деле, что получается? – о чём или о ком только ни вспомнишь, о том обязательно писали. Прямо не знаю, что дальше делать.

* * *

В доме есть иконы, которые пришли сюда вместе со старцем. Он очень любил Соловки, посылал туда своих послушников. Вот икона, приобретённая именно на Соловках, – на ней изображены преподобные Зосима и Савватий. Надпись прямо поверх изображения: «Пановлино рабом Божиим Павлом сия икона 1852 апреля 1-го». Именно так, с орфографической ошибкой. Старец не был иконописцем, скорее всего он оплатил реставрацию, а подписал кто-то из местных. Такие же надписи есть на других иконах.

Спрашиваю у о. Ефрема:

– Эти крупные надписи на лицевой стороне выглядят необычно – у нас на Севере не писали, кто поновление сделал. Ну или, по крайней мере, делали это на обороте. Тут была такая традиция?

– Традиции тут такой нет, но вот как-то промыслительно иконы старца оказались подписаны, благодаря этому их не так сложно было найти после десятилетий гонений на общину… Вот ещё смотрите: икона Богородицы «Утоли моя печали». А написано на ней: «Утолимыя печали». Можно было бы предположить, что это описка, но нет: в келье Павла вторая такая же и там так же написано. Может, такая местная традиция, не знаю…

– Да, занятно: не молитвенный призыв «утолить», то есть ослабить печали, а как бы уже утолённая печаль. Наверно, как понимали, так и писали на иконе…

– Вот икона Пресвятой Богородицы Киево-Печерской, – продолжает свой рассказ смотритель, – на ней внизу плохо читаемая дата: 1821-й год. Это время, когда старец сюда ещё не пришёл. Наверняка икона сопровождала его в пути по России. А это икона Павла Исповедника с частицей мощей святого – в честь него Павел был наречён при рождении. Её старица Мария подарила Иосифу (Чернову) на годовщину возведения его в сан игумена в 1925 году, о чём есть надпись на ней.

На стене – большая икона старца. На ней он подписан ещё как святой блаженный – именно так, как местночтимого, прославили его в 1999 году. Но вообще-то Павел Павлович лишь изредка юродствовал, чтобы что-то сказать этим человеку. И уже когда его канонизировали как вселенского святого в 2016 году, то прославили в чине праведных. Иконы старца стали писать задолго до канонизации и обычно изображали его с большой просфорой и свечами в руке: просфора – символ Евхаристии (старец сам часто причащался и призывал к этому приходивших к нему за духовной помощью), а свечи – символ молитвы и нашей жертвы Богу.

Но на стене возле окошка вижу не икону, а живописный портрет старца в реалистической манере, причём заметно, что сравнительно недавно написанный. Разумеется, он появился здесь не случайно. Чем портрет отличается от иконы? Всё-таки перед иконой, точнее, через икону происходит общение с Богом. Портрет же – другое дело, мысленно тут можно пообщаться с самим изображённым на нём человеком. Особенно если он хорошо, с душой написан. На картине – задумчивый старец, перед ним стол, на котором опять большая просфора.

– Кстати, вы встречались с такой традицией: написания имён прямо на просфорах? – спрашивает иеродьякон. – Я читал, что так было раньше на Соловках. Покупали перед литургией просфору – и вот перо, чернила: пиши имя, за кого ты подаёшь её. Если неграмотный, то сидит брат, который за какую-то копеечку тебе напишет. Удобно: вынимая частицу, священник видел за кого. А потом люди разбирали эти просфоры – каждый свою. У Чехова в «Архиерее» об этой традиции говорится. Немаловажно – экономия бумаги, которая тогда была очень дорогой, – улыбается о. Ефрем.

Всё время, пока мы беседовали и ходили по дому, на одной из скамеек то сидел, то лежал какой-то дядечка. Людей с таким выражением лица мне прежде доводилось видеть в святых местах, где они исцеляются, «заряжаясь положительной энергией». Похоже, это один из них. Наконец он встал и вышел, и отец диакон предложил мне присесть на эту лавку:

– Это лавочка старца Павла. Старица Мария во время гонений на общину некоторые вещи и иконы старца раздала в благочестивые семьи на сохранение. Эту лавочку она отдала в одну семью с наказом, чтобы её вернули, когда келья возродится. И вот потомки тех людей её вернули. Ножки только новые… На этой неширокой лавке и спал старец, если это только можно назвать сном, подложив под голову свёрнутую свитку, свою собственную верхнюю одежду.

– То есть все годы они знали, что это лавочка старца, и молчали?

– Да, выполняли послушание.

* * *

Спрашиваю, насколько всё, что я вижу на подворье, соответствует тому, как было при старце.

– Когда в 2014 году стали восстанавливать келью, было желание сделать это если не в том виде, как было при старце, то хотя бы так, как при старице Марии. В этом нам очень помогали сохранившиеся фотографии интерьера, сделанные в 1911 году. Если бы вы побывали здесь до 2014 года, то увидели бы тут неуместную китайскую люстру, современные занавески на окнах…

Мы выходим из дома на двор, выложенный камнем. Видно, что крыша дома, то есть «кельи», недавно покрыта железом.

Двор устлан камнями, собранными поблизости, на море

– Конечно, при жизни старца было иначе: когда в 2018 году мы перекрывали её, на старых стропилах обнаружили пазы для крепления брусков, к которым привязывали маты из камыша.

При старце это было одно подворье, но Елизавета фон Таубе смогла выкупить только половину участка. Общину и хозяев разделил забор посредине. И так было до недавнего времени, пока приходу не удалось выкупить вторую половину участка. Теперь здесь подворье Никольского храма, которое так и называется: «Келья старца Павла». Освятил владыка Меркурий подворье в мае 2019 года – по окончании основных реставрационно-восстановительных работ.

– Иконная лавка – это флигелёк, который община использовала как кухню и для проживания, – продолжает экскурсию о. Ефрем. – А вон ледник, сохранившийся со времён старца. Такие погреба здесь издавна делали для хранения рыбы: зимой на море кололи лёд, через люк загружали внутрь. Чтоб сохранить погреб, было принято решение над ним построить здание. Подняли его под крышу, но тут обнаруживаем, что на соседнем участке начали возводить трёхэтажный дом. Вы представляете: люди заходят к старцу помолиться, а на балконе сидят люди в трусах и пиво пьют. А что, «имеют право»! Пришлось разобрать нам крышу трапезной и начать надстраивать здание до второго этажа по типу казачьего куреня, чтоб закрыть соседское строение. Теперь в этом здании – трапезная, где вы сегодня были на молебне, кухня, реставрационная мастерская, топочная, склад… А владельцы соседнего участка с 2017 года так и застряли – выше второго этажа достроить не могут. Может быть, их Господь вразумляет?

– А вот посреди двора стоит рельефная бронзовая икона старца. Основание из мрамора, который пришлось заказывать аж в Китае. В России если такой мрамор и есть, то он уходит на какие-то очень важные объекты – в нём нет металлических вкраплений, поэтому он и не ржавеет. И вроде всё хорошо, но нижнюю ступеньку китайцы нам не сделали, пришлось заказывать из российского мрамора, и смотрите – начал уже желтеть…

– Зато выглядит естественно. А китайский мрамор похож на белый пластик.

Оглядываюсь: как интересно! Ореховое дерево посреди двора словно специально отклонилось и выгнулось, чтобы открыть вид на икону-скульптуру св. Павла от калитки. На самом деле искривилось оно потому, что стояло возле забора, разделявшего участки общины и хозяев.

– …И тем самым оно себе продлило жизнь, а иначе бы пришлось его спилить, – отец Ефрем по-хозяйски похлопал дерево по коре. – Лет тридцать назад это дерево не брала ни одна зараза, грецких орехов было в изобилии. Единственный вид гусениц был, который ел листья. А сейчас какие только насекомые и болезни эти бедные деревья не гложут – тут уж не до орехов…

– Да, – глубокомысленно подытоживаю я, – экология… кризис.

* * *

Последний пункт паломничества по местам, связанным с праведным Павлом, – часовня на кладбище, над местом, где он был похоронен.

Вообще часовен было три. Первая – деревянная, её построили в 1905 году на средства жителя города Ивана Ионикина. В ней горели неугасимая лампада, свечи – может быть, это и послужило причиной пожара. Вторую возвели в 1912-м. Старица Мария испрашивала на это высочайшее дозволение Государя, и строили её всем миром. Внутри на месте погребения старца была установлена гробница из голубого итальянского мрамора. Но вся эта красота была разрушена в 1925 году. Сейчас на месте погребения старца на старом кладбище стоит уже третья часовня, построенная в 1995 году. К ней я и направляюсь.

* * *

Когда праведный Павел почил, его отпели в Никольской церкви, а затем гроб почти четыре километра народ нёс на руках до самого кладбища – вдоль улицы, несмотря на непогоду, сплошь стояли люди, провожавшие старца. Павел Павлович предсказывал, что в день его погребения будет очень много мух. Знатоки толкуют это так: этим он хотел сказать, что попрощаться с ним придёт огромное количество людей – «как мух». Ох уж это неуёмное стремление найти в каждом слове старца пророческий смысл…

Мух здесь, точнее особых зелёных комаров, раз в году – в августе – бывает действительно много: с залива огромными роями они прилетают в город и над Таганрогом стоит настоящий гул от мириад комаров-звонцов – это дни пиршества многочисленных пауков, а потом – дни напряжённых трудов местных дворников, которым приходится снимать с фасадов густые кружева паутины и сметать с асфальта комариную перхоть.

Вот и кладбище. Когда-то здесь над воротами была ныне исчезнувшая надпись: «Грядет час, в онь же вси сущии во гробех услышат глас Сына Божия». Об этом мы знаем из того же самого «Ионыча» – здесь, на кладбище, чеховскому герою назначила свидание ветреная девица; а вот и та самая усыпальница с ангелом наверху, возле которого ему было приказано ждать. Антон Павлович назвал его памятником Деметти, на самом деле он принадлежал купеческой семье греков Котопули. Во времена детства Чехова в Таганроге числилось более тысячи купцов, половина из них были греками. А вот могила городского головы Ивана Кобылина – прототипа чеховского рассказа «Лошадиная фамилия». А здесь похоронен инспектор мужской гимназии Дьяконов – прототип «человека в футляре»… Всё же Таганрог и Чехов неразделимы, даже здесь, на кладбище.

Усыпальница Котопули, день нынешний: у ангела оторваны крылья, в руках –сломанный крест

Пока идёшь к часовне старца Павла, попадаются могилы других подвижников. Блаженная Елена, родившаяся в 1887 году и скончавшаяся в 1942-м, тоже, как и Павел, происходила из дворянской семьи и тоже странствовала по обителям. Она пришла в конце концов в Таганрог, здесь жила на подаяния, считалась прозорливой и молилась за тех, кто к ней обращался за помощью. По-видимому, небезрезультатно, потому что почитают её и по сей день. «Елена умерла в 1942 г. на Благовещение. Множество народу прошло проводить её в последний путь. По свидетельствам очевидцев, мужчины не смогли поднять гроб, тогда как женщины легко его подняли и несли до самого кладбища». Какой замечательный символ того времени – времени «белых платочков»!

А вот простенькая могила «старца Виталия». Кто он?.. Могила старца Даниила, наставника праведного Павла Павловича. «Прожил бедно и благочестиво, скончался 7 ноября 1866 года в 10 часов вечера 50 лет от роду» – написано на его скромном памятнике. Крест Герасиму Депальдо – именем его был назван переулок, в котором жил старец Павел. Строитель и староста кладбищенского храма Всех Святых, храма Константина и Елены, странноприимного дома, он выкупил множество русских рабов, захваченных турками в плен, жертвовал вдовам и сиротам… Чем не праведник? А прожил он, между прочим, всего 35 лет.

Сведения о юродивой Елене и Депальдо я почерпнул с табличек, установленных местными краеведами неподалёку от их могил. Идёшь по кладбищу – то там, то тут останавливаешься, читаешь, узнаёшь. Как же это замечательно!

Вот и каменная часовня, больше похожая на храм. У входа на скамейке женщина сидит и молится. Внутри тихо, звонко. Мрамор. Аналой с иконой старца. Две высокие гробницы – старца Павла и Марии Величковой. На полу рядом плиты поменьше: «Здесь покоится солдат Емельян, верный ученик святого праведного Павла Таганрогского, почивший в 1900 году». Другая плита – ученицы старца Ольги Козленко.

Часовня над могилой старца выглядит как настоящий храм

Когда старца хоронили, это была окраина кладбища, и положили его под скромным памятником – крестом, перевитым терновым венцом. Наверно, о мраморной часовне он и помыслить не мог. Хотя говорил же: «Понесут Павла на могилу, а с могилы – да в собор». И ведь понесли, пусть и с задержкой на восемь десятков лет. А ещё: «Мой куст никогда не будет пуст» – ну то есть всякий от меня получает помощь… Вроде бы как-то нескромно. Но задумаешься: ведь это правда. А коли так, почему ж её не говорить! Ведь не в деликатности, не в умолчании Бог. И даже не в силе, а в правде. Так Александр Невский говорил. Именно в приделе Александра Невского здешнего монастыря молился на скамеечке, принесённой с собой, и зажигал лампады старец Павел. А ещё в этом же приделе отпевали императора Александра Первого, после чего он начал новую жизнь… А «когда 1892 г. к городу приближалась холера, успевшая в короткое время похитить 819 человек, горожане отслужили на могиле Павла панихиду, и на другой же день холера обошла город стороной и совершенно исчезла», – писал журнал «Нива».

В том же 1892 году в качестве участкового врача Серпуховского земства с холерой боролся Антон Павлович: «Пока же я служу в земстве, не считайте меня литератором. Утром приёмка больных, а после утра – разъезды. Езжу, читаю лекции печенегам, лечу, сержусь и, так как земство не дало мне на организацию пунктов ни копейки, клянчу у богатых людей, то у того, то у другого…» «У меня было больше 1000 больных», – отчитывался потом Чехов…

Все и всё в мире таинственным образом переплетено и связано между собой, и Господь – устроитель этой великой тайны.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска