Ольга ТУЛЯКОВА

Невозвращенец

Не помню, когда я окончательно слегла лицом к стене. Первые признаки непонятной грусти и неудовлетворённости начались после моего возвращения в Киров из восьмимесячного автостопа по заморским странам. Мне казалось, что дома я смогу, наконец, отдохнуть от трудностей пути, порадоваться общению с друзьями, поделиться уникальным багажом увиденного. Но вместо этого я испытала боль непонятности: мой опыт путешествия создал то ли пропасть, то ли стену и я не знала, о чём разговаривать с прежде близкими людьми. И как дальше жить – тоже. Ведь ни мужа, ни детей, ни квартиры, ни работы у меня не было.

Экзистенциальные вопросы угнетали ещё в путешествии. Вернее, даже не они, а нечто, которое я не могла вербализовать. Видела только симптомы: мне одиноко одной, мне беззащитно от неприкаянности, мне голо без социальных связей и идентификаций. Хотя при другом настроении «ни дома, ни семьи, ни работы» могло бы звучать задорно и перспективно. Так или иначе, но я хотела вернуться домой. Туда, где наслежено привычным, навито уютом. Туда, где можно прийти в себя.

Но оказалось, что такого дома у меня нет. Из родительской квартиры, где я сначала поселилась, пришлось уехать. Случился конфликт, который и психолог, и священник на исповеди назвали психологическим насилием.

Я сама

Я всё рассчитала и спланировала. Распределила деньги так, чтобы они кончились как раз по возвращении домой, когда я уже устроюсь на какую-нибудь работу. Но деньги кончились, а я слегла…

Конечно, поначалу было страшно наедине с последней сотней денег, но всё требует привычки и сноровки. Постепенно из глубин генетической памяти всплывает слово «ломбард», а ноги идут – с мехами и бриллиантами, точнее с одеялами и цветочными горшками – в комиссионку. Оказалось, что, несмотря на мой минимализм, у меня есть лишние вещи.

Также оказалось, что в мир я транслирую неверные сигналы: «я сама», «я справлюсь» и прочую уверенность, – даже когда мне нужна помощь или хотя бы понимание и сочувствие.

Потому что, когда ты говоришь бывшей коллеге, что носишь вещи в комиссионку, чтобы добыть денег, и она отвечает: «Ага, это нормально», мне кажется, это не от чёрствости, а от неинформированности. Ведь сама она, попав в такую ситуацию, не будет считать её нормальной. Или когда продаёшь знакомой хорошую брошку за полцены и она, имея работу, квартиру, машину, говорит: «Тебя бы устроило на 50 рублей дешевле?» – это не от жлобства, это от недопонимания. Она ведь не знает, что 50 рублей – половина моего суточного лимита, который я себе определила, чтобы не занимать и не уйти в долги.

Жильё в виде убитой квартиры с вонючим подъездом мне помогли найти знакомые. Что бывает с людьми без знакомых, даже думать не хочется. Поначалу я морщилась и брезговала там ночевать, но других вариантов бесплатного жилья не было. Пришлось смириться, и со временем я стала испытывать благодарность этой «пещере» за предоставленную тишину и безлюдье. Расшатанные рамы, сломанный унитаз, неработающая мойка и щербатый пол воспринимались как данность.

Болезнь

Первые два месяца я лежала и не знала, что со мной происходит. Думала, так проявляется усталость от путешествия. Временами казалось, что мне лучше. Но когда ни с того ни с сего я начала плакать, глядя в стену, то поняла, что нет, не лучше, и записалась к психологу. Ещё через пару недель записалась к психотерапевту и впервые в жизни попала в такое страшное заведение, как психиатрическая больница, вернее поликлиника.

Ощущать себя «психом» было очень неприятно, но и без помощи оставаться тоже невозможно. Первый опыт общения с психотерапевтом оказался неудачным. Доктор выписал какие-то таблетки, но я решила, что само пройдёт. Не прошло.

Подробно писать про то, как было плохо, не буду. Если кратко, депрессия – это смерть и ад. Это не просто плохое настроение, усталость и «ничего не хочется», это когда месяцами нет сил выйти из комнаты и не хочется открывать утром глаза, потому что они открываются не в мир, а в боль.

Чувствовать себя бессильным очень неприятно, а не знать, отчего это происходит и как лечится, тем более. Временные передышки-улучшения давали иллюзию, что всё под контролем, надо только собраться, подождать, перетерпеть. Но на самом деле эти способы не работают.

Физические ощущения при депрессии такие же, как при тяжёлом гриппе: встать с постели не можешь, воля подавлена, эмоциональное состояние ниже нуля, самочувствие и аппетит там же. Ты как в плену: кормят плохо, подавляют, делать ничего не дают, свободу перемещений ограничивают. Кто? Собственный мозг.

Сначала я депрессию отрицала, потом боролась, потом смирилась. У кого-то нет ноги, а у меня – достаточного уровня нейромедиаторов. Наверное, к этому можно привыкнуть. Успокоиться и лежать. И ждать. И верить, что это не затянется на годы, как некоторые рассказывают.

Голубые таблетки

Это случилось на шестой месяц моей болезни. На вопрос, как ты себя чувствуешь, я могла ответить: «Лучше, ведь у меня чудесные голубые таблетки». Получила их на дневном стационаре отделения неврозов при психиатрической больнице. Эти маленькие кружочки нашли-таки подход к моим нейромедиаторам. Те, надо сказать, не особо сговорчивы – с двумя предыдущими препаратами ничего, кроме побочных эффектов, не вышло.

А с этими, голубыми, я наконец могу рассказать, насколько здоровый человек отличается от депрессивного. Как небо и земля, чёрное и белое, «вкл.» и «выкл.». Вот она, власть биохимии! Выпила таблетку – силы есть, не выпила – сил нет. Какое там «больше улыбаться», «искать во всём позитив», «сменить обстановку», «больше молиться»! Оставьте это для здоровых. Человек в депрессии не может встать с кровати из-за нехватки нейромедиаторов, а не мотивации или благодати.

Оказалось, что в состоянии «выкл.» я жила, как говорят спортсмены, «на морально-волевых», через силу. Когда случилось улучшение, я очень удивлялась, что всё могу! Могу проснуться, встать, выйти из дома, дойти до остановки и даже в автобусе проехать стоя! И всё это без усилий, а само собой.

Ещё могу испытывать радость. Вдруг мне стало приятно кутаться утром в одеяло, приятно от ощущения вымытого тела, от вкуса булочки, от запаха снега. Здоровые привыкли и не замечают, из скольких мелких радостей складывается довольство жизнью. А при депрессии даже сон и еда не приносят в эту копилку ничего.

Событийно моя жизнь осталась прежней: встаю после полудня, заставляю себя поесть, заставляю себя выйти в магазин, опять сплю, опять ем, лежу, слушаю радио и после полуночи засыпаю. Бывали дни, когда сил выйти не было, а еда уже закончилась, и тогда я не ела, только спала. Когда голубые таблетки подействовали, стала выходить гулять. Событием недели был выезд на приём к психологу, или в стационар, или в центр «Дорогою добра».

Это общественная организация родителей детей-инвалидов, которая предоставила мне бесплатного психолога, а я взамен бесплатно писала им проекты на грантовые конкурсы. Меня поддерживали необходимость приезжать к ним, моя востребованность да и сама обстановка в центре, где я видела и особых детей, и их родителей.

Меня никогда не утешало знание о том, что кому-то ещё хуже, чем мне. Но я понимала, что могу поправиться, а вот эти детки – уже никогда. И их родители с этим живут. И любят своих детей. Это был совершенно новый срез жизни. И почему-то он меня питал. Хотя от очного общения я по-прежнему быстро уставала и предпочитала переписываться в соцсетях и мессенджерах. Такая онлайн-дистанция сохраняла энергию – не надо было после разговора отлёживаться несколько дней.

Право на депрессию

То, как в обществе относятся к депрессии, – это беда. Не принято признаваться, потому что сразу ты какой-то не такой. И вообще, сам виноват. А ещё лучше: «Ты просто скучаешь, займись чем-нибудь», «Это погода, соберись», «Тебе не хватает активности, взбодрись».

Я стала получать такие сообщения, когда написала у себя в соцсетях про болезнь. Не знаю, откуда это в нашей культуре – вломиться к человеку с непрошеными советами и ещё считать, что ты его облагодетельствовал. Те, кто советует «помогать другим», реально думают, что мой мозг вдруг их послушает и выделит на это энергию? Это притом что не всегда энергии хватает на то, чтобы почистить зубы?

Отношение к депрессии в среде православных – беда в квадрате. «Почитайте Псалтырь, всё пройдёт», «А у вас есть духовник?», «Это искушение, надо чаще причащаться». Интересно, а почему при диабете так не говорят, тоже ведь нарушение биохимических процессов и тоже «по грехам»?

Вообще, на своём опыте убеждаюсь, что депрессия – болезнь-невидимка. «Да какая депрессия? У тебя хандра, лень, эгоизм, бездетность, усталость…» Нужное подчеркнуть и продолжить.

Тяжёлая болезнь – это главное, что нужно знать про депрессию. И то, что часто сам больной и общественное мнение это отрицают. Я и сама повторяю себе: «Обычная болезнь, просто затяжная, всё лечится, если лечить».

Почему я не стала скрывать своё состояние? За время путешествий я привыкла искренне описывать свои переживания, и с приходом депрессии мне не хотелось создавать никакого образа-ширмы.

Для этого пришлось стать смелее. Научиться высказывать негодование тем, кто присылает непрошеные советы, удалять из соцсетей тех, кто пишет некорректные комментарии, разрывать с подругами, которые перестали ими быть. Люди, которых я считала близкими и на чью помощь, как мне казалось, могла рассчитывать, ушли в туман. А малознакомые приятели и бывшие студентки, с которыми мы давно не общались, присылали деньги, часто даже не спрашивая, нужна ли мне помощь.

Ценность

Когда меня спрашивают, мол, почему у тебя депрессия, я впадаю в ступор. В вопросе затаённо проглядывает: «не выдумывай, не от чего у тебя ей быть» и представление, что депрессия – это когда ты осознал какую-то проблему или утрату и принялся так горевать, что не можешь остановиться. Но это не так. Придя к психотерапевту, я не осознавала, что у меня есть поводы горевать: рассказала свою историю – что ни дома, ни семьи, ни работы – и добавила, мол, при этом хочу чувствовать себя весело и бодро. Врач, выслушав, сказал: «Вот жесть!» И тогда я подумала: «Пожалуй, причины для депрессии есть».

Ещё частенько мне говорят: «Посмотри, вот у него ещё хуже». Но как можно сравнивать чувства? Для кого-то развод – ерунда, а кто-то из-за этого может никогда не оправиться. И первый будет говорить: «Я пережил, а он не может взять себя в руки». Не может – у него другие руки и другая душа, так бывает. И ему нужна помощь, а не мужественное терпение с оглядкой на первого.

Сравнивая, мы всегда можем обнаружить, что кому-то хуже. Есть люди без рук и ног, а есть с изъедаемым метастазами телом. Это значит, что мой зуб от этого меньше болит? Или я должна не лечить, а терпеть, раз они ещё и не такое терпят? То же самое с депрессией. Как можно сравнивать поводы для печали или депрессии? У кого-то она может возникнуть из-за смерти кота, а у кого-то не возникнет даже после гибели всей семьи. И что, этот первый не имеет права?

Почему считается достойной сожаления только «настоящая» трагедия? Если женщину бросил муж или тяжело заболел ребёнок, ей посочувствуют. А если она просто устала с детьми, то осуждают – «она ноет». И вместо поддержки она слышит: «Ничего, у тебя не семеро по лавкам». А человек, уставший на работе, слышит: «В войну ещё не так работали». Разве их усталость ненастоящая?

Почему в ответ на рассказ о проблемах принято не сочувствовать, а «бодрить»? «Да разве у тебя беда, вот у Марьванны беда». Человек слышит: «Твоё горе – не горе, чувства твои ничего не значат и переживания твои надуманные». И часто человек не обращается за помощью, потому что, сравнивая, видит – у него сущие пустяки. Никто не умер, не заболел, денег хватает. Просто ничего не хочется, просто не хочется жить. Но разве его жизнь – это не ценность?

Призовая игра

В январе мне исполнилось сорок один. Провела я этот день лёжа, как и остальные дни.

Не могу привыкнуть к таким цифрам, как и к ощущению себя среди старшего поколения. Произошёл этот переход почти незаметно. Сначала молодые родители с колясками, которые были до этого старше меня, вдруг стали младше, а потом и моложе. Затем студенты так же незаметно из почти ровесников превратились в почти подростков. В этом году я уже без стеснения говорю тридцатилетним мужчинам: «Ну, вы ещё так молоды». И почти без претензий рассматриваю морщины в зеркале: пожила, побыла молодой – пора и честь знать.

В теперешнем возрасте мне особенно нравится появившаяся способность мыслить самостоятельно: наконец-то я перестала ехать по проторённым жизненным сценариям и бояться иметь своё мнение.

Хотя сейчас у меня и не осталось ничего, кроме способности думать, умения писать и небольшой группы поддержки, в будущее смотрю с надеждой. Вспоминаю чьё-то высказывание: «Когда всё сыплется, это потому, что растёт что-то новое и этому новому уже там тесновато… начать всё заново дано не каждому… у вас призовая игра. Значит, вы правильно ответили на какой-то очень важный вопрос этой викторины». Обнадёживающие слова.

А иногда, глядя на свою бесконечную болезнь и жизненную неустроенность, ворчу: «Так себе эта ваша призовая игра». Но понимаю, что, кроме этой, другой «игры» у меня нет.

Границы

Начав проходить психотерапию, я сделала для себя немало открытий, которые пришлось «примирять» с моими представлениями о православии. И не только моими, думаю.

Почему-то считается, что православный должен терпеть, молчать и не конфликтовать, то есть ни в коем случае не защищать себя, не обижаться. Я тоже долгое время так думала, но жизнь показала, к чему ведут подобные установки – к депрессии.

И сейчас, когда подруга невзначай говорит обидные для меня слова, я их уже не проглатываю, а говорю, что и почему мне не нравится.

Я поняла, что мои представления о молчаливом терпении мало связаны с Евангелием. Ведь Бог чётко ставит Свои границы: Он говорит, что Ему нравится, а что нет, на каких условиях Он готов изливать человеку Свои дары, а за что наказывать. И действительно наказывает. Даже в Христовой притче царь, когда «званые» в конце концов так и не пришли к нему на пир, разгневавшись, не стал их дальше уговаривать, а обратился к другим. И когда увидел человека «не в брачной одежде», не отвечающего на его вопросы, не стал его увещевать, а велел бросить его «во тьму внешнюю; там будет плач и скрежет зубов».

А когда слуга ударяет Христа по ланитам, Иисус не молчит. Епископ Аверкий в «Руководстве к изучению Священного Писания Нового Завета» пишет, что если бы Он молча перенёс удар, то все могли бы подумать, что пощёчина была справедливой, а слуга мог бы возгордиться таким молчаливым одобрением: «Поэтому, чтобы пресечь зло в самом начале и вразумить слугу, Господь возразил: “Если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьёшь Меня?”».

Быстрее, выше, сильнее!

Я столько раз за время депрессии слышала: «соберись», «возьми себя в руки», «заставь», «выйди из зоны комфорта». И никогда – «расслабься», «позволь себе отдохнуть», «не делай, если не хочешь». Откуда у нас такая любовь к насилию и принуждению? Неважно, себя или ближнего.

Я не говорю, что не надо работать над собой. Я за то, чтобы работа приносила радость. Разве это неправильно?

Поверив в пользу насилия над собой, от себя можно многого добиться. Но и платить за такие результаты придётся много. Если организм не готов к рывкам, то, даже сделав усилие, он потом возьмёт своё и начнёт восполнять энергию, блокируя активность апатией и усталостью. Как пишут святые отцы, во всём, даже в посте и молитве, нужна мера!

Как ни странно, путь ненасилия над собой требует больше времени и вложения ресурсов, потому что он перед любым рывком предполагает подготовительную работу. Как минимум – это создать условия, «подложить соломку», сформировать внутреннюю мотивацию.

Например, можно без подготовки заставить себя пробежать марафон, но принесёт это только вред здоровью и отвращение к бегу. А можно марафон пробежать после тренировок, постепенно привыкая к расстоянию и нагрузке, получая удовольствие от маленьких побед.

Чтобы понять, где заканчивается работа над собой и начинается насилие, важно знать пределы своих возможностей и уметь себя слушать. Тут, кроме как самоизучением и рефлексией, ничем не поможешь.

А вот ещё одна вредная психологическая идея, с которой я столкнулась за время болезни, – человек может всё изменить, изменив себя.

Я про идею, что внутреннее притягивает внешнее. И если тебе нахамили в автобусе, значит, внутри тебя самого сидела агрессия. Утверждать, что настроение человека зависит только от него самого, а уже от этого настроения зависит то, как ему ответит мир, как-то самонадеянно. Слишком много человек на себя в этом случае берёт, мысля себя замкнутой системой, на которую не влияют ни атмосферные явления, ни окружающие события, ни воля Божья. Слишком мало в этой мысли здоровой рефлексии.

Я сейчас не про то, что не надо работать над собой. Надо. Но ломать себя об колено, подстраиваясь, – это неправильно. И работа над собой – это не единственный способ. Изменить свою среду, круг общения, окружающую обстановку – это тоже достойные способы. Какой выбрать: менять себя или менять мир? – зависит от ситуации. Главное – не зацикливаться и не считать правильным только один из них. Преподобные отцы, например, не всегда терпели – иногда они уходили из монастырей, где их гнали или если это место почему-то их не устраивало.

Психотравма и спасение

Лучше узнав себя благодаря болезни и психологу, я по-новому посмотрела на свой опыт воцерковления и религиозной жизни.

«Не здоровые имеют нужду во враче, но больные». Потому и в Церковь чаще приходят люди, измученные внешними или внутренними трудностями, зависимостями, неврозами. И понятия духовной жизни они часто воспринимают искажённо, соответственно своей психотравме. Например, привык человек, что в семье его постоянно ругают, обвиняют, и, придя в Церковь, он быстрее впитает понятие, что он грешник, хуже всякой твари, пропустив мысль об образе и подобии Божьем, о достоинстве человека и свободе. Травма закрепится, ей найдётся подтверждение в традиционных постулатах о послушании и смирении. А человек будет думать, что живёт правильной духовной жизнью.

Так, женщины с психологической ролью жертвы и дерущимся мужем находят подтверждение в криво усвоенном «смирении» (ничего не менять и подстраиваться). Инфантильные семейные мужчины, которые толком не зарабатывают, апеллируют к примату духовного над материальным. Люди с психологической ролью «спасателя» вместо того, чтобы заняться своей жизнью, выхватывают идеи про «учить» и «обличать» и начинают «миссионерить» окружающих. А усвоившие роль «агрессора» начинают вовсю манипулировать, опираясь на «всякая власть от Бога», душеполезность страданий (не своих) и на пользу «послушания без рассуждения».

То же самое с другими понятиями и травмами. В итоге человек остаётся с теми психологическими проблемами, с какими пришёл. Да ещё и цементирует их понятиями из духовной жизни. Пока гром не грянет. Многие мои воцерковлённые подруги пошли к психологам, когда начались проблемы в их семьях. Я же считала, что психологи верующему человеку не нужны, достаточно той внутренней работы над собой и тех Таинств, которые есть в Церкви. Но теперь я могу сказать, что психолог и духовник играют совсем разные, но одинаково важные функции. Что терапия и духовная жизнь, с одной стороны, идут не пересекаясь (психика и душа – не одно и то же), с другой – дополняют друг друга (сфера у них одна – надтелесная). И что терапия – это один из качественных способов познания себя.

Выявить психологические проблемы у православных могли бы священники – те, кому прихожане раскрывают свои переживания. Но не было и нет у них психологического образования. Некому было мне, 20-30-летней, кающейся в непослушании матери, вместо «смиряйся» сказать: «Какое послушание?! Какое спросить разрешения?! Ты же взрослая!» – порасспросить и выявить созависимые отношения. В итоге и отношения, и моё душевное состояние только ухудшались. А сейчас, когда я на исповеди жалуюсь на депрессию, мне говорят: «Читайте святых отцов». Оно, конечно, полезно, но насморк или диабет таким чтением не лечат. Хорошо хоть, я знаю, что депрессия – это не состояние, а болезнь и как с ней бороться. А те, кто не знает?

Каких-то предложений по поводу того, чтобы Церковь занималась не только душепопечением, но и психотерапией, у меня нет. Для этого и священников нужно много, и образование у них должно быть соответствующее, и жизненный опыт. Поэтому спасение утопающих – дело их рук по-прежнему. А моя история, надеюсь, кому-то поможет.

В защиту бездетности и одинокости

Первым моим выходом «в люди» было венчание родственников. Они уже больше 40 лет прожили в браке, родили детей, дождались внуков и теперь решили повенчаться. Таинство было трогательным, домашним.

Но вдруг я услышала от священника фразу «одному жить легко, а вот семьёй попробуй» и задумалась. Одиночный образ жизни – он такой беззаботный? Почему же я этого не заметила? Мне, конечно, иногда подруги говорят: «Везёт, ты можешь купить себе что захочешь, везде путешествовать». А я думаю: «Вы реально поменяли бы своего мужа и детей на эти “радости”»? Вообще в то, что народ массово выбирает тесный и скорбный путь семейной жизни, а потом сжав зубы терпит, я не верю.

Да и сравнивают обычно прелести одиночного образа жизни с трудностями семейного. А неплохо бы целиком. Да ещё сравнить количество-качество радостей и таких опор, как «смысл жизни», «собственная нужность», «отдалённые цели».

Одиночный путь мне совсем не кажется более лёгким, судя по тому, как мало людей, которые действительно его выбрали, а не «так получилось, и мы теперь позиционируем как выбор». И ещё меньше тех, кто действительно ему рад. Вообще, думаю, когда Бог говорил, что «не хорошо быть человеку одному», Он что-то да знал.

Про отношение к бессемейным тоже напишу. Можно даже эксперимент провести. Какие мысли у вас рождаются в ответ на фразу «мне 40 и у меня нет семьи»? Упуская частности, в сухом остатке, скорее всего, появится: «С тобой что-то не так, и тебе с этим надо то и то сделать». Не буду утверждать, что со мной всё так (да и диагноз «депрессия» не позволит), но считаю, что моя бессемейность имеет право на существование. Какие бы причины её ни вызвали, как бы я к ней ни относилась, это тоже норма, просто другая.

Про излишнюю идеализацию образа многодетности даже писать не буду. Я сама с огромным уважением отношусь к моим многодетным подругам, они для меня матери-героини. Но разговоры в стиле «многодетные – правильные, бездетные – эгоистки» меня возмущают.

«Ну, ты хотя бы роди-усынови». Эти посылы как бы намекают: жизнь твоя пуста и бессмысленна, так хоть займись делом (я молчу про корректность таких советов и метода решать свои проблемы рождением другого человека). А добрые православные меня вообще иногда в монастырь посылают. Типа жить тебе здесь не для чего, а там хоть духовная польза. Я понимаю, что всё это – стремление затолкнуть меня в знакомые сценарии. Но в монастырь по таким мотивам уходить не хочу и рожать, чтобы родить, тоже не очень.

Уж какой есть крест, с тем и иду. Только не считаю, что он лёгкий или что семейный тяжелее. У каждого – свой. Мой такой, какой мне нужен.

О прощении

Приближаясь к Прощёному воскресенью, я поняла, что не знаю, что такое прощение. Всю сознательную жизнь в этот день я падала на колени, лобызалась со знакомыми, корила себя за большие и малые грехи, но… Но что мной руководило, кроме «так надо», въевшегося чувства вины, страха быть плохой (хорошие девочки всем всё прощают)? Раньше в этот день я писала друзьям и знакомым смс-сообщения с просьбой простить, не осознавая за собой особых провинностей, а на всякий случай, ибо, как писал Фёдор Михайлович, «все перед всеми виноваты». Сегодня я думаю, что это формализм и лукавство. Это как каяться в том, чего не делал. Покаяние и желание прощения (как и желание простить) должны быть осознанными, а форма выражения – личной.

Всю жизнь я думала, что простить – это побыстрее забыть. Подавить в себе «негативные» чувства или даже не показать вида, что тебя что-то задело. И сделать первый шаг к обидчику. И оправдать в уме его поступки воспитанием, настроением, обстоятельствами. И напомнить себе, что ты сама не ангел…

Но у меня это не сработало. Я убедилась, что люди считают мою готовность простить слабостью и вседозволенностью и что сама я давно «прощённых» вспоминаю с гневом и мстительными мыслями.

Обычно я обиды замалчивала. Но, усвоив, что прежняя тактика привела меня к депрессии, я стала проговаривать свои чувства. Понравилось это не всем. Когда обидевшему человеку, сначала промолчав, потом я всё-таки сказала, что он был неправ, то услышала: «А ты злопамятная».

Психологи говорят, что нужно не «не замечать» обиды, а проживать их, проговаривать и проплакивать. Я не знаю, как правильно, но поняла, что имею право на «плохие» чувства и даже на непрощение. На данном этапе это мой выбор. И в чём-то – моя защита. Потому что простить и принять – близкие понятия, а есть люди, которых я принимать не хочу. Так я оберегаю себя от их плохого обращения, которое они не готовы признать и изменить. Если я продолжу с ними общаться как ни в чём не бывало, это будет разрушительно и для меня, и для них. И это не противоречит повелению Христа прощать «до семижды семидесяти раз», ведь эти люди прощения не просят.

Распространённое мнение, что прощать «нужно» и «надо забыть, иначе обида тебя разрушит», мне кажется, продиктовано страхом проживать негативные эмоции. Вообще, думаю, нельзя себя заставить простить, но можно вырастить в себе прощение.

Как помочь при депрессии

Главная причина, почему я начала писать про депрессию, – это даже не желание выразить себя, а желание помочь тем, кто так же, как и я, долго не замечал симптомов и не знает, что делать и как с этой болезнью жить.

Если осознать депрессию как болезнь, то становятся несостоятельны и чувство вины (молодая, сильная, а лежу), и попытки контролировать её усилием воли (вот сейчас соберусь и поправлюсь). Даже насморк никто усилием воли не лечит, не то что нарушение работы нейромедиаторов.

Болезнь в депрессии мешает разглядеть её психологическая составляющая. Потому что настроение и эмоции – это как-то не так важно: «перетерпишь», «не реви», «соберись». Если болит живот, реагируем быстро, а если «болит душа», терпим и отмахиваемся – подумаешь, грустно, это хандра, пройдёт. Медицина считает состояние депрессией, если признаки держатся более двух недель. Тогда точно не «хандра».

Почему нельзя отмахнуться или перетерпеть? Непролеченная депрессия обычно повторяется. А ещё в какой-то момент наступает такой низкий уровень эндорфинов, наваливается такая тяжесть, примерно как на наркомана во время ломки… Я вспоминаю о том днище с содроганием. И не берусь осуждать тех, кто на этом этапе начинает пить, курить или ещё как-то «анестезироваться». Просто существуют грани, за которыми человек иначе не может. И лучше себя до них не доводить.

Если депрессия болезнь, значит, её нужно не пережидать и терпеть, а лечить. И не «волевым усилием» или «сменой обстановки». Конечно, внешние благоприятные факторы могут способствовать выходу, но не всегда. И это вообще не ключевое решение. Ключевое – лечить. Не просто молиться и причащаться – так мы ни с одним соматическим заболеванием не боремся, а лечить.

Основных методов два – фармакология и психотерапия. Лучше их использовать в комплексе. И запастись терпением. Антидепрессанты начнут помогать примерно через месяц, а принимать их придётся полгода, год или дольше. И это не какие-то таблетки с дозой эйфории, нет – их регулярный приём поможет настроение с «ниже нуля» дотянуть до средней нормы.

Сложнее всего, мне кажется, признать эту болезнь родным и близким. Сам человек хотя бы чувствует навалившуюся тяжесть и понимает: с ним что-то не так. А домашние видят только, что человек лежит и ничего делать не хочет. Причём необязательно он будет плакать или ещё как-то ярко выражать своё состояние.

Особенно опасно, когда депрессия сопровождается суицидальными мыслями. Меня Бог миловал, но я отлично представляю, как это – час назад улыбаться, а потом пойти и застрелиться. Потому что, когда у меня накапливаются силы выйти на люди, я разговариваю, смеюсь, шучу – и никто не догадается, что до этого я три дня лежала, глядя в стену. И это не потому, что я «мужественно собралась», просто иногда энергии чуть больше, иногда меньше. Когда «меньше», человек может не справиться.

Год депрессии. Итоги

На своём опыте я убедилась, что депрессия – это болезнь, меняющая жизнь. Организм с её помощью говорит, что жить по-прежнему не может. Как надо, разумеется, тоже не говорит, но по-старому напрочь отказывается. Саботирует против трудоголизма, учит слушать себя и разумно расходовать энергию – её слишком мало, почти нет.

Депрессия оказалась очень ценным опытом в плане познания себя, хотя я врагу не пожелаю оказаться в сочетании болезни, бедности, одиночества и внутреннего кризиса.

Помню, как в своё время меня поразила фраза свт. Игнатия (Брянчанинова) о том, что Бог в каждый момент времени ставит человека в условия, наилучшие для его спасения. В каждый момент. В наилучшие! Конечно, когда это наилучшее ощущается как наитягчайшее, о благом Божьем Промысле помнить сложно. Но верю и чувствую, что проживаю очень полезный этап.

Болезнь поменяла не только меня, но и моё окружение. Люди, которых я считала дальним кругом, стали ближе. И наоборот. Свои ощущения сверяю с психологом и понимаю, что интуиция меня не обманывает. «Если тебе кажется, что в отношениях что-то не так, тебе не кажется». И я больше не выбираю отношения, в которых нет искренности. «Не выбираю» – громко сказано. Вернее будет: «Нет сил». В депрессии их очень мало, даже на самое нужное. Вообще за время болезни я узнала, как много вокруг неравнодушных людей. Мир добр, гораздо добрее, чем кажется!

Депрессия дала мне возможность остановиться и всмотреться в себя. Из-за постоянной слабости возникла событийная тишина, без которой себя не услышать. Теперь я понимаю, что интенсивная круговерть «дом – работа» – это способ не оставаться наедине с собой, не замечать внутренние конфликты. Даже постоянное чтение молитв, хождение в церковь, слушание акафистов может быть способом не оставаться наедине с собой. И это выбор, а не необходимость. Неосознанный, но выбор – не встречаться с собой, потому что больно.

За время депрессии я окончательно вышла из привычных социальных ролей. Поняла, что не хочу возвращаться в вуз ни преподавать, ни руководить, не хочу карьерных достижений и работать в коллективе, отсиживая положенные часы. Оказаться за рамками системы поначалу тяжело. Особенно когда привык воспринимать себя как функцию занимаемой должности: преподаватель, доцент, руководитель департамента.

А теперь я кто? Нет, не больной депрессией, не писатель, не путешественник, не фрилансер, не одинокая женщина без детей.

Прочитала у одного психолога: «Настоящая жизнь начинается в тот момент, когда человек встречается с отчаянием и безысходностью по поводу того, что ничего другого у него не будет… и способен это выдержать… оставаясь при этом живым и чувствительным». Думаю, я человек, который начал настоящую жизнь. Это не было моим планом, но я благодарю Бога за данные возможности, уроки и открытия.

Солнце внутри нас

Дневник Ольги Туляковой мы попросили прокомментировать священника и врача архимандрита ФИЛИППА (Филиппова).

Архимандрит Филипп (Филиппов)

– Для начала разберёмся, что такое депрессия. Мы знаем, что слово «депрессия» используется и в экономике, когда происходит спад в экономической деятельности, и в геологии – так называется проседание земной коры. Депрессия может быть видна и на кардиограмме, когда идёт снижение кривой ниже изолинии. Так что термин этот используется достаточно широко, и тут он не полностью отражает состояние автора этого дневника. Я думаю, что дело, скорее всего, в переоценке им своего места в окружающем мире. Ольга побывала в длительной интересной поездке, которая вдохновила её, но вот пришлось вернуться в обыденную жизнь, каждый день проходить через неприятный подъезд в убогое жилище. И она задумывается: а то ли место я занимаю в жизни вообще?

Для своего исцеления Ольга избрала два метода лечения: психотерапию и фармакологию. Конечно, если воспринимаешь своё страдание только как телесное, полагаешь, что нет в этом духовной составляющей (как это было изначально), то нужна фармакология. Да, лекарства и беседы с психотерапевтом могут помочь, но ведь это борьба с последствиями, а не с причиной. Ведь проблемы начались по контрасту: радость от встреч во время путешествий, бурные впечатления от окружающего мира вошли в противоречие с унылостью окружающего мира. Это состояние дисгармонии – духовное.

Человек может достичь гармонии внутри себя, когда он воспринимает мир со спокойствием, таким, каков он есть, а не таким, каким он нарисовал его. Вокруг всегда происходят бури житейские и всегда есть грязь, унылая действительность. Есть и болезнь. Вообще абсолютного здоровья, то есть психологического, телесного и духовного благополучия человека, не бывает. И тут возникает вопрос: что такое болезнь? в чём её ценность для человека? С точки зрения отцов Церкви, это приобретение для него. Принять это относительно благополучному человеку сложно. Но именно в болезни он начинает сознавать немощь своего естества и кратковременность земной жизни.

Мир не идеален. В нём не только птички поют, цветочки цветут и солнышко светит. Господь создал вместе с днём и ночь, вместе с солнцем и покоем – грозу и бурю. Днём радуешься, а ночью наступает подчас время тяжёлых мыслей и переживаний. Человек привык глядеть вовне, в окошко, а там ночью темно. А в себя не умеет посмотреть.

Достичь собственного преображения может тот, кто воспринимает мир со всеми его недостатками. Автор переносит состояние окружающей среды на внутреннее – это неправильно. Никоим образом внешний хаос и тьма не должны нарушать внутренний мир человека. Да, биохимия процессов в организме влияет на самочувствие, и никуда от этого не деться. У нас на Севере ощущается в придачу нехватка витаминов D и C. Но смысл в том, чтобы достигнуть гармонии между внешним и внутренним. Это – путь к духовному совершенствованию. Взгляни внутрь себя – и увидишь там свет. Душа должна находиться в свете. Его дал тебе Господь. Это солнце внутри нас – Христос – самое главное.

И если ты понимаешь, что это болезнь духовная, то будешь относиться правильно к советам чаще причащаться – ведь тут в тебя входит Господь. Причастие не таблетка, которая излечивает от болезней. Причащение без осознания своей греховности не имеет смысла – так оно лишь во осуждение. Это грех. Причащаться можно, только очистившись. И в тексте-исповеди не увидел я у автора осознания собственной греховности.

Обращаться за помощью не к Богу, а лишь к людям – это ошибка. Делишься с психотерапевтом, подругами, соседями, но с Богом не делишься. А ведь без Него не получишь исцеления. Человек силён, когда он с Богом.

Когда апостол Павел рассуждает, что лучше: быть одному или иметь семью, то приходит к выводу, что, конечно, сложнее быть в семье. И здесь у автора несколько неправильное восприятие: на самом деле сложнее решать проблемы, которые касаются не только тебя, но и окружающих людей, за которых ты ответственен. А быть одному легче, потому что тут только ты и Бог. Такое одиночество не депрессия, а возможность послужить Богу и ближним. И это служение может стать смыслом жизни. На этом пути болезненное состояние становится приобретением, ценностью. Автор дневника не увидела смысл своего одиночества в таком служении.

Поэтому и чувствуется недоверие автора к Богу, Церкви, Таинствам. Но ведь этот путь прошли многие. И то, что автор описывает, – путь очень многих святых, прошедших через сложные жизненные ситуации. Рассказ Ольги напоминает мне описание состояния онкологического больного с теми же этапами: сначала – отторжение, потом – смирение и принятие. Тут не онкологическое заболевание, конечно, но путь, который проходит автор, близок к этому. Практически жизнь её направляет по Священному Писанию. Именно такой тернистой дорогой многие подвижники шли к Богу и к святости. Автор может задать вопрос: «А что, я должна стремиться к святости?» «Да», – отвечу. Потому что таким – через испытания – должен быть путь каждого человека.

В том, что описала Ольга, возможно, кто-то себя узнает. В её смелом рассказе о преодолении состояния одиночества, брошенности, непонимания, уныния – ценность для людей. Поэтому сам её дневник можно считать служением Богу и ближним, а её откровенность и прямоту – проявлением любви к людям. Мне кажется, она поняла, что, если не поведает об этом людям, это будет предательством по отношению к Богу и ближним. Она поняла своё состояние как возможность для спасения души, предназначенной для вечности, и даёт свой рецепт, как от отторжения прийти к приобретению. Ольга приобретает в конце концов своих ближних, возвращается к жизни. Она показывает свой длительный, через спотыкания и ошибки, путь к осознанию того, что это духовное состояние. И благодарит за это Бога.

И ещё – о прощении. Да, порой обиду забыть невозможно. И действительно, истинное прощение возникает не из забвения, а когда осознаёшь, что человек, обидевший тебя, такой же образ и подобие Божие, как и ты. Вы в равном положении и одинаково любимы Богом. Даже и тогда простить будет непросто. Здесь – духовная вершина человека, до неё надо дойти. Лишь пройдя этот путь, сможешь возвыситься до настоящей христианской любви.

Записал И. Иванов

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска