Любовь ЛИХОМАНОВА

В этой жизни ничто не вечно, кроме воспоминаний. Эту истину начинаешь постигать только с годами. Когда безуспешно сражаешься с сединой, снова и снова нагло проглядывающей сквозь пряди, выкрашенные неделю назад ультрасовременной краской. Когда открываешь старый-престарый, ещё деревянный, крашенный красной краской и покрытый лаком чемодан, больше похожий на сундук, и перебираешь чёрно-белые фотографии, стараясь не закапать их, хранящих отблески твоей жизни, выкатившимися слезинками. В недрах этого «хранилища древностей», маминого наследства, чего только нет: платья, детские кофточки, платки и много ещё чего. Выбросить – рука не поднимается, а носить эти, всё ещё крепкие для своего возраста, вещи, никто нынче не будет. Выросшие в эпоху советского дефицита всего и вся, многие из нас впитали привычку бережно относиться к вещам.

Светлана Разумова. «Куда уходит детство»

В числе прочих вещей лежит в нём и мамино жёлтое платье, до сих пор сохранившее крепость и цвет. Сшитое полвека назад, с разбросанными по груди и подолу чёрными цветами, оно обладает волшебным свойством «машины времени». Всякий раз, дотрагиваясь до него взглядом и руками, я возвращаюсь в своё беззаботное детство.

Мне четыре года. Я, ужасная «слезомоя» и непоседа одновременно, играю на залитом солнцем дворе, который отгорожен от маленькой зелёной улочки настоящим резным вологодским палисадом. Тогда такой палисад был у каждого дома нашего провинциального городка. Мама хлопочет в доме, изредка окликая свою взбалмошную дочку. Убедившись, что чадо находится в зоне досягаемости, никуда не забралось и не испачкалось донельзя, мама продолжает свою домашнюю работу. Накормив тряпичную куклу «пирожками» из листьев дуба, веду её на прогулку. Подхожу к калитке и… замираю от неожиданности. По той стороне улицы проходит, не обращая на меня никакого внимания (!), моя единственная и неповторимая мамочка. Её жёлтое, в чёрных цветах по подолу платье мелькает уже у соседнего дома, чёрные как смоль волосы раздувает лёгкий июльский ветерок… Мама уходит от меня, не взяв меня с собой! Детскому горю нет предела.

Отбросив игрушку, сходу распахиваю калитку и бросаюсь вдогонку. В тот миг у меня не было никаких мыслей, кроме одной: мама уходит! И я побежала за женщиной, что есть силы сдерживая подступающие слёзы обиды. Когда стало понятно, что мне не догнать «жёлтое платье», я заорала, размазывая по щекам потоки слёз: «Мама! Мама! Подожди! Возьми меня с собой!»

Невдомёк мне было тогда, что такое платье носила не только моя мама. В единственном магазине крохотного городка одевались все его жители. И я неслась как угорелая за исчезающим силуэтом.

На сандаликах расстегнулись ремешки. Впопыхах я этого не заметила, и обувка несколько раз спадала на бегу, заставляя снова и снова останавливаться. Женщина недоумённо обернулась на плачущего ребёнка, но лица её не было видно – далеко. Ещё через минуту жёлтое платье совсем скрылось с глаз. Остановившись в конце проулка, усевшись прямо в дорожную пыль, я подняла к небу глаза и зарыдала от безмерного горя, разрывавшего бедное маленькое сердце: «Ушла! Ушла! Ма-моч-ка!» На пике причитаний вдруг услышала вдалеке запыхавшийся родной голос: «Любашка, дочка, я здесь!» Сильные мамины руки подхватили меня, зарёванную и растерянную, и мои слёзы смешались с мамиными поцелуями. «Вот дурашка, разве я тебя оставлю когда-нибудь? Я же тебе кричала, что это чужая тётя! Глупая ты моя!»

Потом, взявшись крепко-прекрепко за родную руку, шагала я домой, совершенно счастливая оттого, что мама со мной.

С тех пор прошло почти полвека, и мне пришлось ещё раз испытать неизбывную тоску и безмерное горе потери покинутого вдруг ребёнка. Когда я, сорокалетняя женщина, стояла у свежего могильного холмика и голосила в небо, как тогда, в далёком детстве: «Ушла! Ушла! Ма-моч-ка!»

Жёлтое платье с чёрными цветами, выстиранное и отглаженное, висит теперь на вешалке в моём шкафу. Иногда я достаю его и подолгу смотрю, смахивая непрошеные слезинки воспоминаний.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска