Ветераны не любят рассказывать о войне, не хотят бередить душу тяжёлыми воспоминаниями. Вот и мои родители не любили вспоминать эти страшные годы, хотя и прошли трудными дорогами до самого Берлина. Теперь я очень жалею, что при жизни родителей не проявлял особого интереса к их фронтовому прошлому. Правда, кое-что из отрывочных рассказов отца я запомнил и попытаюсь здесь описать один из эпизодов.

***

Это было в октябре 1943 года. Гвардейский стрелковый полк вышел к реке Сож вблизи белорусского города Гомеля и расположился в том месте, где река делает крутой изгиб. Берега здесь густо заросли ивняком, и, пользуясь этим, рота капитана Гончарова ранним утром скрытно переправилась через реку и расположилась в кустах. Следом за ними начал переправу на плотах весь полк. Немцы на своём берегу очнулись и начали сильный обстрел. Заработала и наша артиллерия, подавляя огневые точки противника.

– Жаркий сегодня будет денёк, – сказал командир полка, опуская бинокль. – А гончаровцы молодцы! Хорошо наши плоты прикрывают. Лаврентьев! – повернулся он к ординарцу. – Беги в хозчасть, передай командиру мой приказ: обеспечить роту Гончарова суточным питанием. На исполнение ему даётся два часа.

– У нас плотов больше не осталось, товарищ подполковник.

– Пусть сами свяжут… или по воздуху летят.

***

Капитан интендантской службы Антон Яцкевич замер, потрясённый. Только что на его глазах погибли два его подчинённых. От прямого попадания мины их плот разнесло в клочья. А ведь казалось, что бой уже затихает. Видно, немцы выдвинули на берег новые силы.

Хриплым, будто не своим голосом Антон скомандовал солдату, сидящему в телеге:

– Гони на кухню, возьми ещё один ротный комплект питания и мигом назад!

Сам капитан вместе с двумя оставшимися бойцами принялся вязать ещё один плот.

– Только три бревна у нас, товарищ капитан, – сказал старшина Василенко. – Правда, брёвна здоровые, должны выдержать.

Василенко стар, ему за пятьдесят, но солдат умелый, верный помощник, а иногда и учитель своего начальника. У него в сибирской деревне большая семья: жена, три дочери, золовка с детьми. Сын его пропал без вести в первые дни войны.

Другой подчинённый – Петя, молодой парень, но с изъяном – сильно хромает. Он москвич, дома его ждут мать и невеста.

Антон ничего не знает о своей родне. Знает только, что четыре его брата где-то воюют, но никаких известий о них не имеет. Его родная деревня до сих пор в оккупации. Наверное, мать молится, чтобы все её дети остались живы. Антон знает, как сильна молитва матери. До шестилетнего возраста он не говорил, и все решили, что Антоша так и останется немым. Лишь мать не могла примириться с таким горем и молилась Деве Марии о своём сыне, а однажды она по обету ползла до костёла на коленях целый километр. После этого сынок начал говорить и вырос очень даже разговорчивым.

Своего отца Антон помнит плохо, он умер рано, оставив семерых детей. С семи лет Антошу отдали в подпаски, а подростком он пошёл работать на сыроварню в Шклов. Потом служба в армии, затем – военное интендантское училище, которое он окончил ещё до войны. Стать офицером для парня из глухой белорусской деревушки, из бедной семьи было большим достижением. Антон со смехом рассказывал, как он поступал в училище:

 – Пригнали нас, красноармейцев, строем на экзамены. Лето, жара. Прямо на улице под навесом сидят экзаменаторы, нас ждут. Предложили на выбор: кто хочет – идите обедать, а потом сдавать математику, а кто хочет – сдавайте сразу. Ну, часть нашей колонны решила: сначала экзамен, а потом уже спокойно можно обедать. А часть пошла в столовую. Ну и я, конечно, туда же. Возвращаемся после обеда – полный разгром, никто не сдал математику. А нас уже не так строго спрашивали – кого-то ведь надо было принимать!

Он получил назначение на фронт в ноябре 1941 года. Ехал через Москву и 7 ноября оказался на Красной площади в качестве зрителя. Видел тот знаменитый парад, видел и Сталина на мавзолее.

Прибыв в свою часть, он был назначен на должность командира хозвзвода. Получил новую форму с ромбиками, пистолет. Решил опробовать оружие, отошёл в лесок, расставил пустые банки и стал стрелять. Его арестовал начальник особого отдела. Оказалось, что необоснованная стрельба во фронтовой полосе серьёзно наказывается – вплоть до расстрела. Отвели его на гауптвахту, а на другой день повели на допрос.

Шёл он в страшном унынии, не сомневаясь, что ему конец. Спустился в землянку, где за столом при свете керосиновой лампы сидел особист, держа в руках толстую тетрадь. Антон узнал свой дневник, который он вёл с первого дня войны. Видно, делали обыск в его личных вещах.

– Прочитал я твои записи. Вижу, парень ты простой, деревенский, а главное – патриот, – говорил особист, листая страницы. – Стендаль – это кто?

– Французский писатель. Он в армии Наполеона служил интендантом, – приободрился Антон.

– И что? Живым вернулся домой?

– Вернулся. Бегом удирал из России.

– Вот и эти гады будут удирать! – особист повысил голос и даже кулаком ударил по столу. – Скоро, скоро побегут, только пятки засверкают! Ладно, иди, лейтенант, свободен. Больше глупостей не делай…

Два года прошло с тех пор – страшных, тяжёлых, о которых не хочется вспоминать. Ему уже 27 лет, он поумнел, повышен в звании, в его ведении питание и обмундирование всего полка. И невесту нашёл – замечательную девушку. После войны они обязательно поженятся.

Их первая встреча состоялась в медсанчасти, где он с начальником по снабжению толковал о делах. Зашла молодая женщина в форме лейтенанта медицинской службы, стройная, симпатичная, с коротко остриженными, но пышными белокурыми волосами. Она о чём–то спросила начальника, Антон услышал мягкий белорусский говорок. Решил подкараулить её на крыльце и, когда она вышла, заговорил с ней на белорусской мове. Она расцвела в улыбке. Оказалось, они земляки: Маша тоже из-под Орши, перед войной закончила мединститут в Минске.

Потом они встречались ещё трижды, благо были дни затишья перед большим наступлением, а в природе царила золотая осень. Первый раз он опозорился. «Фу, несёт от тебя перегаром! – сердито сказала Маша и даже толкнула его в грудь. – Учти, с пьяницами я дружить не буду». Да, накануне вечером он изрядно выпил: отмечали награждение ребят из разведвзвода. Его пригласили в компанию, а спирт принёс он, ведь запасы спирта в полку были в его ведении. Последнее время он и сам стал замечать, что доступность этого зелья – соблазн, с которым ему трудно бороться.

Помогла Маша. На следующей встрече она привела Антона в землянку, где лежали солдаты, что отравились метиловым спиртом. По вкусу его не отличишь от питьевого. Где-то на железнодорожной станции забрались на цистерну и начерпали себе во фляжки. Вид у этих бедняг – страшный: стонут, катаются по полу. Маша сказала: «Они уже ослепли». После такого жуткого зрелища Антон дал себе зарок навсегда отказаться от алкоголя.

Парень он был компанейский, но женщин стеснялся. Не довелось ему в молодости погулять с девушкой, ведь он, как старший мужчина в большой семье, должен был много работать. В армии и в училище тоже не было свободы для молодого парня. Потому и не оказалось на свете ни одного девичьего сердца, которое бы взгрустнуло об ушедшем на фронт весёлом статном красноармейце. Стеснялся он и строгой Маши и, хотя влюбился в неё сразу и бесповоротно, ни в первое, ни во второе свидание не решился даже дотронуться до её руки. Собираясь встретиться с ней в третий раз, он твёрдо решил её поцеловать. Однако всё получилось иначе.

Маша пришла расстроенная и сразу поделилась своим горем: погиб её отец. Случилось это ещё в декабре 1942 года, но узнала она об этом только вчера в госпитале, куда ездила за лекарствами. Узнала случайно, от партизан, которых на самолёте переправили в тыл на лечение. Отец был простым крестьянином, помогал партизанам и вместе с другими подпольщиками был расстрелян немцами. А двух её сестёр и мачеху отправили на работу в Германию.

– Не стало у меня родного дома! – разрыдалась она, а он обнял её, прижал к себе, целовал её мокрые щёки и шептал:

– Ты не останешься одна, теперь я всегда буду с тобой.

***

…Бойцы работали молча, с мрачными лицами. Знали, что сейчас им плыть на этом плоту и, возможно, их ждёт та же участь, что и погибших товарищей.

Но вот, наконец, всё готово, примчалась и телега с бидонами. Закрепили их на плоту и спустили на воду.

– Плавать умеете? – спросил Антон у Василенко.

– Плаваю немножко, товарищ капитан.

– А ты, Петя?

– Я хорошо плаваю. Даже на соревнованиях выступал.

Они стояли перед ним – старый и малый, напряжённо ожидая приказа. Антон уже хотел сказать то, что в этом случае полагалось, но неожиданно для себя скомандовал:

– Оба остаётесь на берегу, я поплыву один! Василенко, остаёшься моим заместителем…

Антон плыл рядом с плотом, держась левой рукой за верёвку, стягивающую брёвна, а правой работая как веслом. Река Сож довольно широкая, но сейчас она казалась ему бесконечной. Грёб изо всех сил: жутко было сознавать, что сейчас он – хорошая мишень для врага. Вдруг вспомнилась молитва, которую он когда-то слышал от матери, а потом надолго позабыл: «Пресвятая Матерь Божия, спаси и сохрани». Эти простые слова стали непрерывно звучать в голове и успокоили его.

Да, он остался живым, а среди его наград есть орден Красной Звезды за эту переправу. После войны Антон служил в Мурманске, там вместе с Марией они жили до старости. Их старший сын после окончания института в Москве был направлен в белорусский Гомель – большой, красивый и чистый город, который освобождали его родители. Вскоре туда же переехали и Антон с Марией.

Антон умер в 1978 году. Кладбище, где он похоронен, находится недалеко от того места, где осенью 1943 года он под вражеским обстрелом переправлялся на плоту через реку Сож.

г. Вологда

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска