Елеонский дневник

Ольга ТУЛЯКОВА

Тихие соседи

В Израиль за своё полугодовое путешествие по разным странам я прилетела уже второй раз, и опять он меня встретил не то что неласково, но испытующе. В этот раз я не ела два дня и мне отказали в ночлеге. Вернее, когда мальчик-араб извилистыми улицами привёл меня в тёмный тупик и я постучалась в железные ворота Вознесенского монастыря на Елеонской горе, бородатый сторож, похожий на монаха, сказал на русском: «Приходи утром». А на улице темно, я в арабском квартале, сил куда-то ехать уже нет, денег на гостиницу… есть, но жалко. Очень! Вы бы тоже пожалели, узнав израильские цены.

Тогда я решила спать в палатке. Развернула карту и стала искать подходящий зелёный участок – сад или парк. Какое там! Вблизи Старого города за последние тысячи лет всё застроено более чем плотно. Но одна «зеленушка» всё-таки нашлась. Вид с неё шикарный! И соседи тихие. Ну и что, что еврейское кладбище. Я тоже легла – на свободное пока место, как раз в размер палатки. Сверху её не видно из-за большой надгробной плиты, с боков скрывают деревья и темнота, снизу – крутизна холма, спускающегося к Кедронской долине.

Древнее еврейское кладбище стало местом ночлега

Когда подходила к кладбищу, заметила в темноте чьи-то тени – человек десять молча постояли у могилы и так же молча тронулись не спеша. Первые мысли – местные готы, сатанисты, ночные похороны (вдруг здесь так принято). Оказалось, это всего-навсего уставшие и запоздавшие экскурсанты.

* * *

На Елеоне, да и вообще в Иерусалиме, я оказалась неожиданно. Ведь когда прилетела в Израиль, то собиралась автостопом исследовать север страны и в Иерусалим приехать только перед Пасхой. Потом решила всё-таки встретить Благовещение в Иерусалиме, а заодно и закупить там продукты. Приехав туда на попутке, не выдержала и отправилась в храм Гроба Господня. Выходя оттуда, встретила сестру с Александро-Невского подворья и спросила, нельзя ли у них потрудничать во славу Божию. Она сказала, что у них нельзя, но «слышала, трудниц принимают на Елеоне». Вот и пошла я в Елеонский монастырь, но пока прошла Гефсиманию, пока смотрела на закат над Старым городом, стемнело, и я оказалась на кладбище в палаточной «куще».

Ночь прошла благополучно: духи древних иудеев меня не беспокоили – оно и понятно, ведь ещё не зазвучала «грозная труба Архангела, по которой восстанут из своих гробов на Страшный суд Божий все эти неисчислимые, погребённые здесь кости, начиная от древних царей израильских и библейских пророков», как писал один путешественник XIX века. Считается, что именно отсюда, с долины Иосафата, начнётся воскресение мёртвых, поэтому кладбище здесь большое – во весь южный склон – и древнее – ещё времён Второго храма (500 лет до н.э.).

Чтобы меня никто не заметил из современных израильтян и не привлёк к какой-нибудь ответственности, утром я собралась пораньше. Это было нетрудно, так как в 5 часов со всех сторон запели муэдзины.

Несколько шагов до рая

После ночёвки я побрела по горе вверх, в Елеонский монастырь, и… оказалась в раю. Да, вот так символично: после места упокоения – в место вечной радости! Вчерашнего «апостола Петра» монашеского вида сменил улыбчивый араб, который без проблем пустил меня внутрь. Аллея стройных кипарисов вела к храму с «греческим» невысоким куполом. Когда я зашла в церковь и немного огляделась, то вспомнила русских посланцев в константинопольском храме – «не знаем, на небе мы были или на земле». Повидав за последние месяцы путешествия очень много всего иноземного, незнакомого и душе не близкого, тут я себя ощутила вернувшейся к чему-то родному и светлому. Каким-то новым взглядом воспринимала иконы, по-новому впитывала слова молитвы – внимательно, вдохновенно.

Вознесенский храм с «греческим» невысоким куполом

 

«Сёстры здесь приветливые, атмосфера доброжелательная»

В большинстве сёстры здесь приветливые, атмосфера доброжелательная, что в монастыре дорогого стоит, да и вообще в женском коллективе. Поэтому я решила остаться до Благовещения – походить на службы и, честно говоря, поесть. После двух недель походного сухпайка в Турции и двух дней голода в Израиле я чуть не прослезилась над монастырской трапезой и не понимала, почему у соседок такие постные лица: здесь же столько вкусной еды?! Суп, салат, каша, хлеб, оливковое (!) масло, заатар, хумус, пита.

Игуменья, к которой я подошла с просьбой устроить меня потрудиться во славу Божию, сказала, что мест в монастыре нет, но я могу приходить к ним помогать и питаться. Я согласилась, а ночевать решила там же. На послушание меня определили к м. Анастасии, главной по трапезной, и сестре Евгении – главной по трудницам, строительству и всему хозяйству. Первый день монастырской жизни прошёл хорошо. Было весело ходить по монастырю и разыскивать неуловимую сестру Евгению, разговаривать по-русски и знать, что тебя все понимают. Не надо было думать, куда и на чём доехать, где спать, как поменять валюту и купить подешевле еду, где зарядить телефон и набрать бесплатно воду.

Вид из Елеонского монастыря

Ночевать на прежнем месте мне не дали. Мать Анастасия, когда узнала, замахала руками: «Ты что? Это опасно – тут же кругом арабы! На службу придёт Ирина, отправим тебя с ней к Ибрагиму». Я не стала её разубеждать рассказами о милых и гостеприимных арабах, какими я их узнала за время путешествия. Потом оказалось, что мать Анастасия, сама исконная арабка, оберегала меня скорее не от исламских фундаменталистов, а от того зла лихих людей, которое не знает национальности.

С м. Анастасией мы как-то сошлись. Хоть она по-восточному эмоциональная, могла и накричать на сестёр, но со мной была простая и добрая. Я ощущала её внимание, сочувствие к моей неприкаянности и поняла, почему сёстры называли старших монахинь «ама» – от них вправду исходила материнская забота.

Хаджа Ибрагим

– Откуда ты?

Я, желая проявить вежливость, отвечаю на арабском. На этом мои познания заканчиваются, и Марина переводит с иврита. Этот скромный старичок, бедуин Ибрагим, – человек мира. Он говорит: «Я маленький человек», но ему довелось встречаться со многими «грант персонами». «Мне дали одну минуту говорить с Трампом». – «И как Трамп, гут?» – «Нот гут, крейзи».

На столе лежит распечатанное с емейла письмо: к Ибрагиму собирается приехать мессианский пастор из Бразилии, чтобы привезти награду – звание почётного гражданина Бразилии «за хорошую работу, проделанную в пользу мира, особенно между братьями, арабами и евреями». Ибрагим хотел сам за ней лететь и выступить перед аудиторией в 60 тысяч человек, но в аэропорту его задержали. «Почему?» – «Сказали, что я должен много денег государству» (речь о штрафе за незаконную надстройку дома).

Ибрагим и его семья живут в Иерусалиме, но израильского гражданства он не имеет. «Я бедуин, у меня нет паспорта, у меня есть трэвел-документ». Он выпущен в 1942 году, когда Иерусалимом управляли англичане. В графе «национальность» написано «иорданец», а «место выдачи» – «Израиль». С этим трэвел-документом Ибрагим 28 раз был в Америке, 12 – в Англии, летал в Индонезию и другие страны, сейчас собирается в Индию. Он уже был там, когда за свой счёт отвозил на родину тело погибшего в Иерусалиме индийского туриста. «Мне постелили красную дорожку, были слоны, верблюды». Сейчас его зовут в Мумбай на свадьбу.

Ему 78 лет. Арабы его, как пожилого человека, уважительно называют «хаджа». Клан хаджи Ибрагима восходит к исламскому завоеванию Ближнего Востока и временам Омейядского халифата. Вот уже 1400 лет земельный участок на крутом склоне Елеонского холма принадлежит его семье. После присоединения к Израилю в 1967 году жители Восточного Иерусалима, в основном арабы, стали свидетелями новых границ и порядков, люди за короткое время резко изменились. Но Ибрагим отказался закрывать свою дверь и своё сердце из-за страха или гнева. Он стал сторонником ненасилия – выбора, который не всегда прост для палестинца, столкнувшегося с израильской оккупацией. «Я верю, что мы все дети Адама и Евы, и все мы едины, и мы должны любить друг друга. Но лидеры не хотят, чтобы мы жили вместе». Десятилетиями Ибрагим активно участвует в межрелигиозном диалоге. Он соучредитель «Иерусалимских миротворцев» и «Воссоединения Авраама» – групп религиозных лидеров и активистов, которые выступают за религиозное миротворчество.

Отец Ибрагима в течение 50 лет работал охранником в Русском Елеонском монастыре. Ребёнком Ибрагим часто там бывал, помнит доброе обращение монахинь и русские слова. «Я говорю на иврите, арабском, русском и английском, но моя семья научила меня самому важному из всех языков – языку приветствия. У меня нет замка на двери, и я никогда не знаю, кто будет в моём доме».

Почти каждый день Ибрагим в традиционной бедуинской одежде – красной куфье (головной платок) и пиджаке поверх джалабеи (рубаха до пят) – приходит к Дамасским воротам Старого города и «уловляет» туристов, приводит их в свой дом на чай или ночлег. «Я люблю разговаривать с разными людьми. Я обычно сижу на станции метро ночью на 42-й улице, когда бываю в Нью-Йорке, и делаю то же самое».

Хостел Ибрагима на Масличной горе, известный как «Дом мира», работает на пожертвования и принимает путешественников со всего света. Раньше комнаты в «Доме мира» были бесплатными, но сейчас Ибрагим столкнулся с серьёзными финансовыми проблемами и берёт за проживание немного денег. В другом доме, где он живёт с детьми и внуками (всего в семье более 40 человек), Ибрагим без разрешения надстроил несколько этажей и теперь должен выплатить огромный штраф, иначе дом снесут, а его посадят в тюрьму. Получить разрешение на строительство в Восточном Иерусалиме сложно, поэтому многие арабы там решаются строить без разрешения и надеются на лучшее. Из-за переживаний у Ибрагима случился инсульт. «Я умер. Я три дня был мёртв». Сейчас он изо всех сил пытается заплатить штраф и продолжить свою работу миротворца.

Сегодня в «Доме мира» гостят пять православных паломниц, чешский пастор, евангелист и ещё несколько людей, не имеющих отношения ни к одной из религий. Помогает справляться с хозяйством 4-этажного дома паломница Ирина. Она пришла три года назад, да так и осталась: прибирается, готовит, стирает, моет посуду, кормит уличных кошек, которым Ибрагим специально покупает корм. Часто заходит Мохаммед, сын Ибрагима, который родился и вырос в этом доме. Он приходит и сидит, часто молча, у стола в гостиной или на диване на втором этаже. Месяц назад у Ибрагима был второй инсульт, сегодня он пришёл в хостел узнать, как дела и есть ли еда. Это его главная забота – он приносит большие сумки с продуктами, а потом начинает готовить: резать овощи кубиками и жарить во фритюре. На Пасху он, мусульманин, красит полсотни яиц и раздаёт соседским арабским ребятишкам.

Через войны и разорения

Если сравнивать горы, изобилующие православными монастырями, то Елеон явно будет в лидерах, уступив разве что Афону. Первые обители здесь начали появляться в IV веке, а отшельники, возможно, селились и раньше, ведь в горе немало пещер, вполне пригодных для подвижнической жизни. Во времена расцвета (V–VI вв.) на горе было более 200 монастырей – мужские и женские, армянские и греческие, лавры и киновии. Они, как и прочие монастыри вокруг Иерусалима, в Иорданской долине и Иудейской пустыне составляли Пустыню Святого Града – область древнего палестинского монашества. Сколько святых отцов и жён здесь подвизалось, сколько безвестных мучеником пало от рук магометан! Сейчас монастыри – русские и греко-православные. Францисканские и кармелитские на Елеоне тоже есть, правда всего с полдюжины.

Масличная (Елеонская) гора. Фото 1899 г.

Чем русский Вознесенский монастырь отличается от других? Наличием павлина – раз, интересной историей – два.

Изначально на Елеоне хотели открыть мужскую обитель, но не нашлось нужного числа мужчин, желающих монашеской жизни. А вот женщины селились там охотно. Елеонская община состояла сначала из 15 сестёр со старшей сестрой монахиней Евпраксией (Миловидовой), бывшей послушницей московского Алексиевского монастыря, уже 26 лет жившей в Иерусалиме. Игуменом стал о. Парфений (Нарциссов), зарезанный через три года у себя в келье. Его современник отзывался о нём: «Вся нынешняя, без преувеличения можно сказать, райская красота, все многочисленные рощи кипарисов, масличных деревьев и сосен – всё это дело мозолистых рук и выносливых плечей иеромонаха Парфения». Прежде-то здесь ничего не росло, голая гора была.

Количество сестёр увеличивалось: в 1907 г. их было 70, в 1914-м – около 180. Жил монастырь на пожертвования и за собственный счёт, дополнительный доход приносило рукоделие: изготовление церковных риз, воздухов, икон и картин, сорочек для омовения в Иордане. Послушницы устраивались прислугой в русские и иностранные дома Иерусалима. Сёстры жили небогато, на 6 р. 80 к. в месяц (в России тогда на рубль можно было купить 25 ржаных или 14 пшеничных буханок). Большинство средств отнимало строительство: каменная ограда, пять жилых корпусов, золотошвейная и иконописные мастерские, гостиница на 300 человек, часовня Обретения главы Иоанна Крестителя, большой соборный храм в честь Страшного Суда Господня (так и не достроен).

В монастыре хранится хоругвь в честь коронования Царя Николая II 1896 года

 

К надгробию Антонина (Капустина) в храме паломники считают необходимым прикоснуться руками

С началом Первой мировой войны в 1914 г. в монастырских строениях разместились сотни турецких и немецких солдат, Вознесенский храм был опечатан, монастырское и личное имущество пограблено, кресты сняты, роспись в часовне уничтожена, иконостас в трапезной сломан. Всё духовенство Миссии и старшие монахини были вывезены турецкими властями в Александрию (Египет), часть сестёр приютилась в иерусалимских греческих монастырях. Благодаря заступничеству Иерусалимского Патриарха Дамиана солдат вскоре вывели из обители. Оставшиеся сёстры жили впроголодь, не имея ни одежды, ни обуви.

В 1915-м Елеон постигло новое бедствие: чёрной тучей налетела саранча. «Миллиарды с шумом шли по земле, – писала одна из сестёр обители, – явное видимое наказание Божие, ещё никогда не виданное нами до этой поры. Мы целые дни в течение месяца боролись со все-пожирающей саранчой, били и жгли её, читали акафист…» Цветущий Елеон превратился практически в безжизненную пустыню.

В 1917 году в Иерусалим вступили английские войска – 400-летнее османское владычество закончилось. Англичане заняли после турецких солдат большинство русских построек, в том числе и на Елеоне, к сёстрам они отнеслись доброжелательно. Только через пять лет из Александрии вернулись старшие сёстры и духовенство, возобновились службы. Но связь с Россией и финансовая поддержка практически прекратились.

В эти годы сёстрам явилась милость Божией Матери: в 1919 году икона «Скоропослушница» просветлела, ризы сделались яркими. А в 1927 году во время сильного землетрясения сёстры усердно молились перед иконой «Троеручица» (был её праздник), обошли с ней крестным ходом монастырь – и колокольня выстояла, хотя раскачивалась, словно маятник, грозя обрушиться и погрести под собой Вознесенский храм. С тех пор ежедневно во время вечерней службы сестра обходит монастырь с маленькой иконой «Троеручица».

Колокольня устояла, но многие постройки и храм пострадали от землетрясения. Денег на ремонт не было, жили сёстры по-прежнему бедно. Митрополит Антоний (Храповицкий), посетивший Елеон в 1924 году, писал, что увидел монахинь босыми и оборванными. В 1924 году Елеонская община по инициативе митрополита Антония стала монастырём. Спустя шесть лет на Елеоне было 180 сестёр. Представитель русского зарубежья А.П. Ладинский писал в 1934 году: «Живут они так, как будто бы ничего на свете не случилось, как будто бы не было ни революции, ни войны… Жизнь здесь трудная и бедная. Вода собирается в цистерны во время периода дождей и ценится на вес золота. Её выдают монахиням два раза в неделю по жестянке, так чтобы могло хватить на весь год, поэтому здесь нет ни огородов, ни единого цветка. Единственное хозяйство – монастырские оливы, 600 деревьев».

Выжил монастырь и во время арабо-израильской войны, которая началась в 1947 году. Иорданские войска поставили у подножия Елеона дальнобойные орудия и обстреливали израильскую часть Иерусалима. Командование планировало разместить в Елеонском монастыре танки, а на колокольне – военную сигнализацию, но схиигумения Антония резко воспротивилась и спасла монастырь от разрушения – неизбежного, если бы он стал огневой точкой.

В начале 50-х в Елеонском монастыре жило 120 монахинь, половине из которых было уже за 70. Посетивший их епископ Сантьягский и Чилийский Серафим (Иванов) писал: «Старенькие они, немощные, нищие и убогие, а вместе с тем какая это духовная сила и какая помощь нашей Зарубежной Церкви от их горячей, неустанной, смиренной общей молитвы. Да, это, несомненно, мудрые девы, у которых светильники полны чистого, благовонного, молитвенного елея. Русская лампада, по милости Божией, не угасает на Святой Земле!»

Во время Шестидневной арабо-израильской войны (в мае 1967 г.) Восточный Иерусалим был завоёван Израилем. Монастырь тогда пострадал от обстрела, а монахиня Евлалия, вратарница, была убита. До сих пор статус Восточного Иерусалима в международном праве остаётся неопределённым, и это значит, что монастырь обитает на территории, которая легко может опять стать военным плацдармом.

Русский монастырь и его «ама»

Сейчас в монастыре около 60 сестёр. Также здесь живут два монаха и архимандрит Роман (Красовский), начальник Духовной Миссии Русской Зарубежной Церкви. Монастырь в округе называют русским, но в нём живёт много арабок и румынок, есть украинка, француженка и эстонка.

Я бы назвала этот монастырь не просто русским, а старорусским. Он пропитан культурной традицией людей, воспитанных в царское время. Это не только надписи с «ять», но и благородная мягкость и уважительность в обращении. Понимание своего достоинства и уважение этого достоинства в других – основное, что испарилось из советского человека, которому вменялась то непримиримая агрессивность, то безысходная покорность. Для меня и фаянсовая посуда вместо железных-пластмассовых мисок наших монастырей, и полный столовый набор вместо одной большой ложки – признание того самого достоинства. И возможность в воскресенье спокойно молиться, отдыхая и от паломников, и от экскурсантов.

Думаю, в такой среде не может быть перегибов с «послушанием без рассуждения» и прочих болезней новообращённых. Что это такое, я знаю не понаслышке. И мои личные неофитские перегибы, и ИННщики с царебожцами, мне кажется, это следствие разрыва духовной традиции на фоне новообращенческого рвения. Причём новообращёнными в 1990-е были не только мы, прихожане, но и священники. Те и другие только по книгам знали, как выглядит духовная жизнь. А когда перед глазами нет реального опыта и нить духовного руководства прервана, святоотеческие книжные советы могут не помочь, а навредить. Теперь долгие годы изоляции закончились. Надеюсь, взаимодействие старо- и новорежимных культур принесёт добрые плоды.

Двадцать четыре года Елеонским монастырём управляла игуменья Тамара, в миру Великая княгиня императорской крови Татьяна Константиновна Романова-Багратион-Мухранская – правнучка императора Николая I, дочь Великого князя Константина Константиновича, поэта, известного под псевдонимом «К. Р.». Истории её жизни хватило бы не на одну книгу. Это и поэтическая повесть любви, встретившей препоны из-за сословных различий, и трагедия молодой женщины, потерявшей на войне мужа, а затем обретшей себе с маленькими детьми друга и защитника, который умер через три месяца после свадьбы. Это и драма бывшей княгини, ставшей беженкой и закончившей жизнь монахиней и игуменьей.

Татьяна Константиновна Романова, правнучка Николая Первого…

 

…в 1946 году в Женеве приняла постриг с именем Тамара

Греческая королева Ольга, её родная тётя, писала: «Моя бедная, бедная Татьяна, ей только 31 год, а она пережила почти что только одни испытания… Слава Богу, у Татьяны вера и покорность воле Божией несокрушимы – я убеждена, что она будет жить в твёрдом уповании на всё то, что Господь обещал всем страждущим и обременённым».

Игуменьей Елеона мать Тамара стала в 1951 году. Её приход был настоящим спасением. Сёстры в 50-е годы жили скудно: голодные, оборванные, без электричества, без воды, они вынуждены были зарабатывать хлеб на стороне. Старые и больные насельницы лежали на своих постелях, прикрывшись тряпьём; для самоваров сёстры собирали шишки. Игуменья Тамара благодаря своему положению и связям получала от благотворителей деньги и умело их использовала. При ней в монастыре впервые появились электрические лампочки, канализация и водопровод, была оборудована больница. Она развивала искусство вышивания облачений и плащаниц, которые давали доход, – сёстры перестали ходить в мир на заработки и носить лохмотья. Возобновилась общая сестринская обеденная трапеза, хотя полностью от своекоштья отказаться не получалось.

Чтобы спасти монастырь от обезлюдения, игуменья Тамара, по воспоминаниям её воспитанниц, вела очень умную политику, утвердив на Святом Русском Елеоне насельничество представительниц древних арабских православных родов, но только из благочестивых православных семей. С великим, так сказать, историческим православным прошлым.

Среди почитателей матушки Тамары был и король Иордании Хусейн I (монастырь с 1949 г. по 1967 г. находился на иорданской территории). С его помощью на Елеоне были организованы большие торжества по случаю 100-летнего юбилея Русской Духовной Миссии, где было очень много зарубежных гостей, в том числе личный представитель короля Иордании и английский посол в Иордании.

До сих пор в монастыре живы сёстры, принятые матушкой Тамарой ещё маленькими девочками. Монахиня Вероника (Рахеб) вспоминает: «Мы за глаза называли её по-арабски “ама”, то есть мамой…»

«Великая княгиня императорской крови кузина Царя Николая II напрочь забыла свою дворцовую жизнь и полностью предалась монашеской аскезе, – вспоминала монахиня Тамара (Хури). – В быту ела деревянной ложкой из деревянной посуды, пользовалась простейшей одеждой и бельём, никаких изысков в пище, никакой роскоши в быту».

Монахиня Феоктиста (Ягнам) рассказывала: «Матушка Тамара много лет внушала нам уважение к таким понятиям, о которых почти не говорили наши кровные родители: это честь, чистота, смирение, достоинство, благородство… А это чисто русская традиция воспитания. И мы, арабки, впитывали от амы всё-всё русское».

В 1979 г. игуменья Тамара упокоилась в елеонской земле. Теперь оба русских монастыря на Елеоне – Марии Магдалины и Вознесенский – хранят останки княгинь Дома Романовых: преподобномученицы Елизаветы и игуменьи Тамары, которые чудесным образом вместе лежат на Святой Земле.

Арабки с русскою душою

Половина (или больше) насельниц Русского Елеонского монастыря говорит на русском с лёгким акцентом. И больше половины из них – арабки. Я очень удивилась, когда услышала на второй день моей монастырской жизни, как мать Руфина бойко беседовала с арабом-водителем. «Как, – думаю, – она так хорошо выучила язык?» А оказалось, он для неё родной. Причём и по-русски арабские сёстры говорят как на родном, и на церковно-славянском читают.

Мать Рафаила (Лел) – бессменный пономарь и искусная вышивальщица. В 1954 году, после 6-го класса арабской школы в палестинском Наблусе, она по благословению своего духовника поступила в Елеонский монастырь. При этом в школе, разумеется, мусульманской, будущая матушка Рафаила лучше всех знала Коран. Её вышивка украшала чудотворные иконы и помогала монастырю поправить финансовое положение. Так, голубой киот, вышитый м. Рафаилой, покрывал мироточивую Монреальскую икону Божией Матери, которую хранил брат Иосиф Муньос.

Мать Феоктиста (Ягнам) пришла в монастырь в 16 лет. Она была из церковной и очень зажиточной арабской семьи – до 1965 года её отец полностью обеспечивал монастырь белой мукой. А когда он строил храм Георгия Победоносца в своём селе, то пригласил его расписывать елеонских монахинь, чтобы деньги за работу попали в монастырь. 24 года мать Феоктиста была главной помощницей игуменьи Тамары. Она хорошо вышивала, прекрасно пела, профессионально писала иконы. Всему этому она обучала других сестёр. Мать Феоктиста была очень предана монашеству. Навещая родителей, не оставляла обитель больше чем на два дня, никогда не говорила о мирских делах, никого не осуждала. Почила в 2011 году.

Мать Вероника (Рахеб) подвизается в Свято-Вознесенском монастыре с 1956 года. Её, 8-летнюю девочку, бабушка привезла «на пару месяцев». Когда через два месяца бабушка вернулась за внучкой, та ни в какую не соглашалась возвращаться. «“Бабушка, как же так? Я уже ведь монашка! – вспоминает мать Вероника. – Я учу здесь русский язык. К нам приходит и арабская учительница. Я уже кушаю русский борщ и каши, они мне нравятся…” Бабушка, слушая меня, улыбалась, но глаза её были полны слёз: “Нельзя тебе здесь оставаться, ты ещё маленькая. И что отец твой скажет?” Я – в рёв и бегом к матушке Тамаре». Игуменья Тамара бабушку уговорила. И хотя потом девочку уговаривали и мать, и отец и 25 лет за ней «охотились» родственники, она осталась в монастыре.

Мать Вероника, тогда 10-летняя девочка, хотела побыстрее стать монахиней и торопила всех с постригом. Когда её уговоры не подействовали, она пошла на хитрость: сшила для куклы монашеское облачение, принесла её игуменье и жалобно, с хитрецой сказала: «Вот уже даже куклу Татиану постригли, а меня ещё нет…» Матушка Тамара улыбнулась и попросила изготовить для девочки пару белых апостольников: «Начнём пока с них…» Монашеский постриг мать Вероника приняла в 33 года и была самой молодой из пострижениц. Она говорит про себя: «По национальности-то я была арабкой, а по самосознанию всегда чувствовала себя русской. Меня так и звали: арабка с русскою душою». Она знает и любит историю России, религиозную поэзию Пушкина и Лермонтова, читала «Мёртвые души», «Войну и мир», книги Достоевского. Послушание она несёт в монастырской лавке, где и торгует, и паломников просвещает. «Мне приходилось много раз сталкиваться даже со священниками, которые не знали или не понимали, что христианство проповедовалось здесь, на арабской земле, ещё во времена апостолов, что на Святой Земле живёт немало арабов-христиан. Их с арабами-мусульманами связывает только общий язык».

Сейчас арабские девочки редко приходят на Елеон: количество православных арабов уменьшилось – тяжело жить в притеснении то от мусульман, то от иудеев, да и благосостояние выросло (теперь нет необходимости избавляться от лишнего рта), а благочестие пошатнулось – дети уже не хотят монашеской жизни.

Монастырские послушания

Работать в монастыре надо с любовью. Вспоминаю, как на Соловках я попала на исповедь к о. Зосиме. Собиралась к его брату, о. Герману, самому почитаемому там духовнику, которого моя знакомая описала как кроткого и доброго, но я толком не запомнила, как он выглядит, и перепутала. Строгий и резкий о. Зосима для моей тревожной и склонной к унынию души был испытанием – я стояла совсем потерянная. Под конец он спрашивает: «У тебя где послушание?» – «В лавке, в Благовещенском». – «С любовью работаешь?» «Вот, – думаю, – совсем я никчёмная, видно, и работаю без любви, раз он спрашивает». «Не знаю, – говорю, – работаю как-то». «Да ты с Любой работаешь? Люба ведь там старшая». Так оказалось, что работаю я всё-таки с Любовью!

Обычное моё послушание в монастырях – мытьё посуды. И здесь оно же. А ещё прочая работа в трапезной, мытьё полов и окон в монастыре и в хостеле Ибрагима, где я живу (за неимением денег плачу чистотой).

Посуду в каждом монастыре моют по-своему. В Дивеево в паломнической трапезной пластиковые тарелки и ложки полоскают в трёх тазах: сначала в горчице, потом в чистой воде, кружки – отдельно. В Оптиной, помнится, были большие металлические мойки и тоже была горчица (на которую у меня аллергия). На Валааме экскурсантов и паломников кормили из одноразовой посуды, поэтому мы мыли только кастрюли, графины, половники и так далее. Здесь монастырь интеллигентный, старорежимный, посуда фаянсовая, помимо столовых ложек, есть и нож, и вилка, и даже чайная ложечка. Моется всё в тазиках, но уже, слава Богу, не с горчицей, а с обычным гелем.

В трапезной у трудников не бывает выходных, работа кипит с раннего утра. Всё как в обычной семье, только помноженное почти на сотню человек. Мне с непривычки к физическому труду тяжеловато. То, что меня не поселили в монастыре, оказалось в итоге благом. Я могла не появляться там, когда не хотела. Полнедели отлёживалась, спала и ела в «Доме мира». Даже никуда не выходила и редко спускалась вниз, к столу, так что Ибрагим посылал Ирину спросить, не заболела ли я.

Нет, я не болела: закутавшись в спальник, восстанавливала силы после месяцев неустроенностей и тревог путешествия, причём поругивая себя, что валяюсь и не езжу если не по Израилю, то хотя бы по Иерусалиму, ведь ещё столько не увидено и в стольких святых местах я не побывала! Но организм был умнее – чувствовал, что силы на исходе, и просто лежал. А может, даже саботировал: «Знаю я твоё “пойду погуляю” – потом опять какие-нибудь горы или пустыни, еды нет, ночевать негде и люди далеко».

Есть тут доля правды.

Когда я мыла решётку дворика и окна отдельного монашеского домика, монахиня Мария, француженка, попросила меня полить соседний цветник. Она что-то говорила по-французски, но я ничего не поняла, кроме «мерси боку» (спасибо Боярскому из «Трёх мушкетёров»), и пришлось догадываться по жестам. Матушке этой уже под семьдесят – удивительно, как ей хватает сил выстаивать все службы (с идеальной осанкой) и ещё трудиться на клумбах! Русский, румынский и арабский она не знает, а француженок в монастыре больше нет, поэтому жизнь её воистину безмолвная, хоть и не затворническая. Вечером в храме она стоит с книжечкой – я думаю, там написан порядок службы на её родном языке.

Вообще прибираться мне нравится. Что-то есть в этой борьбе с энтропией и в гармонизации пространства. Сейчас, когда вокруг сплошная приборка – и в монастыре, и у Ибрагима, – у меня появился новый рефлекс: быстро нападать на грязную посуду, перемывать, раскладывать по ранжиру, вытирать с любых поверхностей любую грязь, а в помещении я первым делом оцениваю чистоту окон.

Ещё за время своего трудничества я успела несколько дней поработать на монастырском кладбище. Туда позвала паломница Елена с Украины, с которой мы жили у Ибрагима.

Монастырское кладбище

А её попросила помочь какая-то из матушек. Елена не живёт и не кормится в монастыре, но приходит помогать и общаться со знакомыми монахинями (она не первый год ездит в Иерусалим). Каждую ночь ходит на службы в храм Гроба Господня, не высыпается, а как-то находит силы на приборку. О таких русских женщинах писал в 1924 г. митрополит Антоний (Храповицкий), что они приходят к Кувуклии «ещё за пять часов до утрени, то есть в семь часов вечера» и остаются там до конца литургии, то есть до трёх часов ночи, «после целодневных трудов всю ночь посвящают молитве; беспрерывно поют и читают каноны и акафисты, а затем утреню и литургию. Эти женщины-поклонницы живут в великом подвиге и в великой нужде; это своего рода Обитель Неусыпающих».

На территории монастыря два кладбища. Самая старая могила 1920 года. Читаю таблички: княгиня, профессор, инокиня, схимонахиня, игуменья, паломница… Думаю, про судьбу каждой из них можно снимать фильм, и это будет не банальная история.

День за днём

Лазарева суббота. Утром спустилась с горы в Гефсиманию, в русский монастырь Марии Магдалины. Больше даже не на службу, а чтоб встретиться с Катей. Пообнимались, ведь это мой первый земляк за семь месяцев! И случилась встреча вятских на Иерусалимской земле! Катя работает регентом в Екатерининской церкви в Кирове и преподаёт в православной гимназии. За то, что её пособие для школьников победило в православном педагогическом конкурсе, Катю наградили поездкой на Святую Землю. С ней ещё человек двести, русские и сербы.

Вчера у меня была ещё одна встреча, совершенно неожиданная. Пришла я так же к Марии Магдалине вместе с другими трудницами, чтобы оттуда бесплатный монастырский автобус отвёз нас в Вифанию на всенощную в монастырь Марфы и Марии, что рядом с пещерой Лазаря Четверодневного. Сюда же пришли трудницы из Магдалины и другие русские. Вдруг подходит ко мне женщина: «Здравствуйте, вас Ольга зовут?» «Да», – отвечаю с удивлением. «А вы на Соловках были?» «Была», – говорю и начинаю внимательно всматриваться, но не могу узнать.

Потом мы разговорились, и я вспомнила: это Елена из Уфы, мы с ней в мой первый приезд на Соловки жили в одной комнате, даже спали на соседних кроватях. Вспомнила, что она приехала после смерти взрослого сына, единственного ребёнка, а я не знала, что с её таким большим горем делать, чем утешить. Она тогда только воцерковлялась. «Помнишь, я каноны не умела читать и ты меня поправила?» «Помню», – а сама думаю, что сейчас бы не стала: ну не произносит после каждого стиха «Помилуй мя, Боже, помилуй мя», но ведь молится! Оказалось, Елена уже не первый раз в Иерусалиме. Обменялись телефонами, договорились не теряться.

Третья встреча произошла в книге. Читая про археологические изыскания о. Антонина (Капустина), я наткнулась на упоминание о вятской монахине, жившей в иерусалимской пещере! Писатель-паломник Е.Л. Марков рассказывает о встрече с ней на силоамском участке, где она «с тульским самоваром и суздальской иконой» жила с разрешения отца архимандрита в «гробнице Фараонитки». Как это по-нашему, по-вятски – в скромной пещере, но с самоваром, да на Святой Земле! Из описания ясно, что она была далеко не молода и давно уже уехала из России. До силоамской гробницы она три года совсем одна жила в пещере Гозувитского ущелья, в двух верстах от иноческого скита. «Другой араб здешний побоится на кручу лезть, куда она каждый день лазала. Ей – нипочём. Приправила себе лесенку верёвочную, поднимется по ней, ровно паук по паутине, в свою пещерку и спустится куда нужно… а на ночь лесенку втянет к себе наверх, запрётся на задвижку, вот её и не достанет никто». Далее о ней же упоминает в дневнике сам о. архимандрит: «4 января 1885 г. Пещерница Марина с просьбой посидеть неделю у Дуба (Мамврийского) и выглядеть наши тамошние 6 пещер-могил древних».

В Кирове у меня есть пара церковных подруг с похожим характером – их бы и жизнь в пещере не испугала, и гробницы они бы исследовали, и в одиночку по Святой Земле путешествовали. Хотя, пожалуй, и не так отчаянно, как эта удивительная монахиня Марина.

От Вербного до Пасхи

Вербное воскресенье. Сегодня был крестный ход от того места в Виффагии, где Христос сел на ослика, чтоб ехать до ворот Старого города в Иерусалиме. У греческого монастыря ждём начала шествия. Люди стоят с пальмами, цветами. Вокруг холмистая и зелёная Малая Галилея, прямо за храмом – луг. Я нарвала цветов и веток каких-то деревьев, сделала себе и знакомым букеты. Ждём. Рядом слышится русская, сербская, арабская речь.

“Люди стоят с пальмами, цветами. Рядом слышится русская, сербская, арабская речь»

К одной компании я долго прислушивалась – язык знакомый, но не могла понять какой. Наконец, не выдержала: «Веа ю фром? Джорджия?»

«Да-да, Грузия», – отвечают мне по-русски.

Переходим ближе к храму. За нами стоит священник с прихожанами и поёт на одинаковый мотив по-русски, по-румынски и по-гречески: «Господи, помилуй. Домне милуэште. Кирие элейсон». Я присоединяюсь. Подходят арабы, поём теперь и по-арабски: «Яра бурхам».

Вот начался крестный ход: сначала с иконой идут греческие, затем русские священники и простой люд. Кто-то крестится, кто-то селфится. Греческий певчий яркой жестикуляцией показывает, что пора бы уже ударить в колокола. И воздух заливает колокольный звон…

Великий Понедельник. Над Иерусалимом прошёл дождь и встала радуга. Аномально холодно, всего +10, и ледяной ветер. Говорят, в прошлом году в это время было +30. Верится с трудом.

У православных вчера закончился Великий пост, началась Страстная седмица. У католиков была Пасха. У иудеев начался Пейсах, который закончится под православную Пасху. У мусульман с неё начнётся Рамадан – пост перед Курбан-байрамом. Вот такой пёстрый календарь праздников на Святой Земле.

Мне нравится бродить по узким улочкам Старого города и смотреть на людей. В еврейских кварталах чисто, пусто и скучно, а вот в арабских – веселье, разноцветье, сутолока и смешение языков: темнокожие копты (или эфиопы?) в белых одеяниях, францисканские монахи в накидках с остроконечными капюшонами и поясом-верёвкой, туристы и паломники самых разных национальностей и наречий. Впервые здесь услышала молитвенное пение «Салам алейкум, Мариам».

Великий Вторник. Сегодня мы украшали куличи. Теперь я знаю, как на их верхушке делается белый «платочек», обсыпанный цветами. Хоть и бегают как белки все на послушаниях и стоят как свечки на службах по пять часов, но сёстры добрые и радостные. Елеонский монастырь готовится к Пасхе, и душа готовится к Пасхе.

Великая Среда. Вечером луч света упал через витраж, и Архангел Гавриил на дьяконских вратах окрасился в яркие цветные одежды. А днём я увидела сирень! Среди оливковых рощ, кипарисов, гигантских кактусов, полуметровых кустов алоэ, разноцветных роз и прочего разнообразия, которое у нас можно увидеть только в ботаническом саду или на подоконнике. Скромный кустик, а как цветёт, как пахнет! Напоминает о российской весне.

На днях одну сестру из трапезной постригли с именем Сусанна. Мы иногда ошибаемся и зовём её по-старому. Но молодая приветливая мать Сусанна из России на прежнее имя уже не откликается.

Великий Четверг. Сегодня я причастилась. И подготовка к Пасхе вышла на финишную прямую – сегодня красили яйца. И делали это необычно – специальной красящей массой, которую берут прямо в руки и катают в них яйцо (в перчатках, разумеется). Трудницы и сёстры сели за большой стол на кухне, и постепенно пустые картонки заполнились красными, зелёными и жёлтыми яйцами. Совсем скоро они застучат скорлупой под радостное «Христос воскресе!».

Великая Пятница. Ходила в Старый город на крестный ход по ViaDolorosa – крестному пути Христа от темницы до Голгофы. Впервые увидела такое разнообразие вселенского православия: темнокожие православные эфиопы в белых накидках, смуглые копты с живым «Царём славы» в короне, православные арабы – незнакомые мелодии молитв, лица, облачения, обычаи, песнопения. На фоне каменных стен Старого города всё это выглядит как массовка исторического фильма.

Представители всех континентов участвуют в Иерусалиме в крестном ходе на Пасху

 

 

Рядом румынские монахини в чёрных «таблетках» на головах, наши платочки и воинственные сербы. Их много. Идя по крестному пути, они поют не молитвы, а свой гимн боли: «Косово, Косово». Идут громко, сплочённо, я бы сказала, отчаянно. Несут настоящие метровые деревянные кресты, флаги. Русские, греки, румыны на их фоне теряются (маленькой, но гордой командой проходят абхазы в футболках с символикой республики). Мне не нравится, что сербы используют для самопрезентации такое надмирное, вневременное, трагическое событие, как путь Христа на смерть. Но нравится их сплочённость. Похоже, не случилось ещё той беды, которая и нас заставила бы так объединиться. «Ой, Косово, Косово! Земля моя волена. Земля славных витязев Лазара и Милоша».

Наша уплотнённая узкими улочками процессия дошла до храма Гроба Господня. Все, кто в него сейчас зайдёт, смогут остаться на церемонию возжжения Благодатного огня и на ночную Пасхальную службу. Те, кто не зайдёт, уже ничего этого не увидят, поскольку с сегодняшнего вечера не только территория храма, но и территория Старого города будет оцеплена израильской полицией. У меня эта возможность была – я шла вначале, но, оценив свои силы и трудности полутора суток в переполненном храме без воды, еды и сна, я пошла домой. Лучше спокойно помолиться на Елеоне, чем роптать и раздражаться у Кувуклии.

Пока поднималась, нарвала вдоль дороги цветов: маки, колокольчики, колоски – пусть стоят у нас в хостеле в преддверии праздника. Ибрагиму букет понравился.

Великая Суббота. Знакомые паломницы каждую ночь ходят в храм Гроба Господня на греческую службу, ездят по евангельским местам Святой Земли, а мне никуда с Елеона не хочется. Всё нужное здесь есть – и служба, и молитва, и покой. Я даже пожалела, что пошла в Старый город в Великую Пятницу. Народу много, суета – ничего на сердце не прибавилось, только расширила представления об иноземных православных церквях.

А душой это событие я лучше, полнее переживаю в храме, пусть даже он далеко от Иерусалима. Как преподобный Серафим говорил дивеевским сёстрам про Канавку, «тут тебе и Иерусалим, и Афон, и Киев». И «тут» – это необязательно на Канавке, это может быть и в деревенском храме.

Пасха. Ночная литургия. Сегодня благовестие звучало на всех языках Елеонского монастыря: Аль МасихКам! – Хакканкам! (арабский), Христос анвиат! – Ку адеваратанвиат! (румынский), Христос воскресе! – Воистину воскресе!

Ехать ли на Елеон

Вместо двух дней, как планировала, я осталась на Елеоне на двадцать – до Пасхи, до упора, до дня вылета в следующую страну…

Не ездите в Елеонский монастырь. Заехав сюда ненадолго, вам захочется остаться – придётся менять планы. Возможно, вы проведёте здесь весь визит в Израиль, не увидите многие достопримечательности, не почувствуете вкуса этой страны, потому что постоянно будете чувствовать себя как дома. Даже лучше.

Здесь вы поймёте, что ваша тяжёлая работа, где вы страшно устаёте каждый день, – детский сад по сравнению с монастырским «университетом». И нужно будет выдумывать какую-то новую причину для нытья и плохого настроения.

Не ездите в Елеонский монастырь. Здесь культ вечной молодости и красоты станет для вас всего лишь искажением сознания, старость – не наказанием, а наградой, осенью, прекрасной своими плодами – мудростью и добротой. И с этим нужно будет что-то делать, потому что мир вокруг по-прежнему будет толкать вас к нестарению и зажимать в рамки культа молодого, идеального тела.

Поглядите на 80-летних бабушек, стоящих утром и вечером с прямой спиной на долгих службах, а днём трудящихся на клумбах, и ваши достижения в спортзале покажутся вам детским лепетом. И где тогда взять опору для самолюбования?

Не ездите в Елеонский монастырь. Убеждённость, что монастырь – это собрание некрасивых и несчастных, исчезнет. Потому что столько гармоничных лиц в одном месте вы не встретите. И такого доброго отношения к себе чужих людей – тоже. Вы начнёте думать, отчего это так, и можете додуматься до того, что и в вас есть этот свет, надо только честнее и упорнее работать над собой. А как потом жить с этим принципиальным «не укради, не завидуй, не лги» – непонятно.

Не ездите в Елеонский монастырь. Вы не выспитесь, устанете, но по необъяснимой причине будете радоваться, что вы здесь. Причём это странное состояние может затянуть, и вы начнёте радоваться простым вещам – улыбке, солнцу, тишине, цветам, стройному пению. В наиболее тяжёлом случае вы начнёте получать удовольствие от труда и строить планы на следующий приезд.

Не ездите в Елеонский монастырь. Лучше я буду туда ездить!

 

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

2 комментариев

  1. Александр:

    Добавьте на сайте рейтинг за публикацию. Так часто хочется поставить высший балл в благодарность за прочитанное. Хотя на сайте “Веры” почти всегда хочется поставить высший балл.
    Как-то заходит в душу стиль изложения материала. Всегда чувствуется Дух, такой же как и после посещения храма

    • И.Иванов:

      Трудно сказать, насколько технически это возможно. Да и стоит ли – не соревнования ведь, а рейтинг нужен, когда борешься за популярность и рекламу с другими сайтами. Легло на душу – и слава Богу.

Добавить комментарий