200 лет назад русские моряки открыли последний, шестой, континент – Антарктиду

Пограничная зона

Оказывается, Святейший Патриарх до сих пор вспоминает свою встречу с пингвинами в Антарктиде, удивляясь, что эти забавные существа, увидев человека, бегут не от него, а к нему. Святейший рассказал об этом в феврале по случаю юбилея – 200-летия открытия Антарктиды экспедицией Беллинсгаузена и Лазарева. Поездка оставила у него яркое впечатление. Полярники из многих стран там всегда готовы прийти друг другу на помощь. Среди прочего их объединяет опасность. Патриарх Кирилл тоже пережил несколько неприятных мгновений на подлёте к континенту. Рассказывает:

– Ко мне подошли пилоты, сказали, что треснуло лобовое стекло прямо перед капитаном и ситуация очень опасная, потому что второе, дублирующее, стекло не такое мощное, как первое, и если на высоте девяти тысяч метров произойдёт разгерметизация, то, конечно, мы все погибнем. По милости Божией мы развернулись над проливом Дрейка – над этим бушующим проливом – и спокойно приземлились в аэропорту Чили, откуда и взлетали. Там нам заменили самолёт, и мы снова полетели в Антарктиду.

– В жизни полярников очень много рисков, – сказал Святейший, – и наверняка многие из них, оценивая то, что с ними произошло, употребляют совершенно для меня не понятное слово «повезло». Куда повезло? Кто вёз? В нашей жизни бывают пограничные зоны, вступая в которые, мы теряем контроль над жизненными обстоятельствами и даже над самим собой. В этих пограничных зонах и проявляется сила Божия, когда Господь прямо включается в нашу жизнь, когда Он ведёт нас за руку… когда у нас самих нет сил справляться с обстоятельствами нашей жизни.

Капитаны Фаддей Беллинсгаузен и Михаил Лазарев тоже не сразу это поняли. Оба они очень рано – один в 11, второй в 9 лет – попали в Морской кадетский корпус. Оказавшись в компании сорванцов и под надзором строгих командиров, дети, лишившись влияния матерей, не слишком утверждались в вере. В списках экспедиции, отправленной на поиск шестого материка, имя отца Дионисия – духовника этого похода – не упомянуто. Когда встал вопрос о назначении священника в экспедицию к Южному полюсу, оба капитана попытались от него отказаться – «за отсутствием приличного места».

Отец Дионисий

Однако с каждым месяцем плавания становилось всё очевиднее – батюшка необходим. Было очень страшно. Карт не существовало – первооткрыватели всё-таки. Месяц за месяцем во льдах, когда дно всегда рядом, на любой глубине. Шлюп «Восток» был построен из сырого соснового дерева и плохо укреплён. Морякам то и дело приходилось откачивать воду. Сегодня на таких кораблях отправились бы во льды разве что самоубийцы. Однако капитаны Беллинсгауен и Лазарев не ведали страха – их так воспитали. Но для простых русских моряков батюшка рядом был очень важен. Нервное это дело – быть первыми.

Священник боялся больше всех – он прежде моря не знал совершенно, но продолжал молиться, превозмогая немощь. Два года. Чтобы было понятно, чего это ему стоило, скажем, что умер он почти сразу по возвращении домой. Другим достались слава, деньги, удовлетворение, а он – первый в истории священник-полярник – просто сгорел без остатка. Мы не знаем ни его фамилии, ни откуда он родом. Только имя и название обители – Александро-Невская лавра, откуда священник отправился в тяжёлый морской поход. Вообразите его потрясение, когда митрополит Петербургский Михаил (Десницкий) благословил монаха на подвиг. Это как полёт на Марс в наши дни.

О владыке Михаиле скажем подробнее. Ведь как и необходимость отца Дионисия в экспедиции была под вопросом, так и сама Церковь со времён Петра не казалась чем-то по-настоящему важным. Неверующих практически не было – Господа чтили, но православное духовенство стало всего лишь приложением к империи. Крестил, отпел – молодец, вот тебе денежка, ступай с миром. На примере столичного митрополита можно показать, как это происходило на практике.

Незадолго перед смертью владыка – первенствующий член Синода – благословил новгородскому духовенству отслужить молебен о даровании хорошей погоды и за это получил нагоняй от обер-прокурора Синода князя Голицына – масона, далёкого от православия мистика: почему не согласовал?! Митрополит был потрясён. «Какой же я святитель, – сказал он со слезами на глазах, – когда во вверенных мне епархиях не имею власти разрешать служение самых обыкновенных молебствий? Притом, если уж Голицын хочет лишить меня этой власти, зачем писать это так публично, он мог бы предупредить меня об этом келейно, тогда бы мы двое только знали, что я митрополит лишь по имени, а не по власти; теперь же последний монастырский служка знает об уничижении моего сана». От сильнейшего огорчения митрополит заболел и весной 1821-го, незадолго до возвращения экспедиции из Антарктики, скончался.

Смерть святителя Михаила исчерпала терпение Божие. На кафедре почившего сменил владыка Серафим (Глаголевский), который, можно сказать, вывел Церковь из плена Вавилонского. Голицын был с шумом низвергнут, и началась борьба не только за возвращение Церкви должного положения, но и досталось вольным каменщикам, ложным мистикам и мнимым просветителям, за что митрополита Серафима по сей день некоторые считают мракобесом. Это далеко от действительности, но гнев владыки на всё более зримую утрату веры в высшем сословии был велик, ведь все способы мирного вразумления ни к чему не привели.

* * *

В эту эпоху и довелось жить отцу Дионисию, показывая и доказывая, зачем нужен священник русскому человеку. Лишь по каким-то оговоркам мы знаем о происходившем с отцом Дионисием в экспедиции. Рождество 1819 года. Капитан Беллинсгаузен о празднике не написал ни слова, но, будучи военным, отметил в записках совершение молебна по случаю победы в войне с Наполеоном. Далее, однако, мы видим, как менялось отношение Беллинсгаузена и Лазарева к священнику экспедиции. Его не только не забыли, но и регулярно стали забирать то с «Мирного» на «Восток», то обратно – быть может, по настойчивым просьбам простых моряков. Батюшка неустанно ободрял изнурённый экипаж – и вдруг оказалось, что ему цены нет.

Вдоль всего побережья, невидимой, скрытой за льдами Антарктиды, были отслужены литургии, молебны – по ним можно составлять её карту. Корабли раз за разом чудом расходились с гибелью.

Но вот они вернулись домой. В Петербурге прошли торжества, офицеров осыпали наградами и денежными премиями, участникам экспедиции профессору астрономии Ивану Михайловичу Симонову и академику живописи Павлу Николаевичу Михайлову определены были от государя пенсии: одному 300 рублей золотом в год, другому 1500. Отцу Дионисию – 120 рублей ассигнациями, ценившимися куда меньше. Дело не в сумме, батюшке было бы довольно и этого, а в уважении.

Может, потомки оценили? Сравнительно недавно вышла книга об экспедиции (не стану называть автора), где батюшка изображён могучим пьяницей, на спор перетягивающим канат у десяти матросов, который потом, «выпив очередную чарку и вытирая огромной лапой своей бороду, хвастливо гудел: “В младости железные оси гнул, а с вами, щенками, я и сейчас без натуги управлюсь…” Этаким забулдыгой он выглядел перед моряцкой молодёжью, ещё не вошедшей в пагубу пьянства».

В одном только автор не согрешил, сочинив всю эту ахинею, когда назвал отца Дионисия всеобщим любимцем. Жаль, не понял, за что именно его любили православные моряки.

В поисках Антиподии

Гипотеза о существовании Антарктиды была известна со времён античности. Тут и Аристотель руку приложил, и другие учёные мужи. Греки, а следом и римляне, полагали, что Европа, Азия и Африка должны чем-то уравновешиваться на юге, «иначе Земля бы перевернулась». В средние века обсуждение возможного существования Антиподии продолжилось. На практике первым попытался выяснить, есть ли всё-таки земля возле Южного полюса, знаменитый капитан Джеймс Кук. Из его попытки, однако, ничего не вышло, что привело к появлению знаменитого утверждения этого путешественника:

«Большая часть южного материка (если предположить, что он существует) должна лежать в пределах полярной области выше южного полярного круга, а там море так густо усеяно льдами, что доступ к земле становится невозможным. Риск, связанный с плаванием в этих необследованных и покрытых льдами морях в поисках южного материка, настолько велик, что я смело могу сказать, что ни один человек никогда не решится проникнуть на юг дальше, чем это удалось мне. Земли, что могут находиться на юге, никогда не будут исследованы».

В общем, Кук не открыл, а закрыл Антарктиду.

«Ни один человек никогда…»

Идея изведать страны Южного полюса принадлежала, скорее всего, Ивану Фёдоровичу Крузенштерну, предводителю первого русского кругосветного плавания. На неё живо откликнулся тогдашний морской министр Иван Иванович де Траверсе, благодаря которому проектом загорелся император Александр Павлович. Вот как они сформулировали цель: «Употребить всевозможное старание и величайшее усилие для достижения сколько можно ближе к полюсу, отыскивая неизвестные земли, и не оставить сего предприятия иначе как при непреодолимых препятствиях».

Средств не пожалели. Пришлось, правда, обойтись теми кораблями, что имелись в наличии – как ни старался корабельный мастер Амосов, укрепляя флагманский шлюп «Восток», пригодность его была относительна. «Восток» был побольше, побыстрее, а «Мирный», перестроенный из ледокола, надёжнее, но тихоходнее. Общее число членов экипажей – 190 человек. Снаряжена была экспедиция основательно. Скажем, в Лондоне закуплены были хронометры и секстаны изготовления лучших английских мастеров. Моряки британского флота не смели о таких и мечтать в то время – их стали снабжать хорошими приборами лишь с 1825 года.

Тщательно озаботились противоцинготными продуктами питания, к которым относились хвойная эссенция, лимоны, кислая капуста, сушёные и консервированные овощи. Как следует из инструкции морского министерства, «сохранение здоровья людей, составляющих экипаж, есть первая обязанность всех мореплавателей, и опытами доказано, что надлежащие для сего средства суть: опрятное судов и экипажей содержание, очищение воздуха в палубах и интрюме, достаточное, но не чрезъестественное упражнение людей в какой-либо экзерциции, крайнее наблюдение, чтобы в мокрой одежде люди не оставались надолго, а особенно не ложились в оной спать, доставление им наилучшей пищи и питья». Очень трогательно, словно родных сыновей отправляли в тяжёлый путь.

Поражает и отношение к туземцам, опередившее европейское и американское лет на полтораста. «Государь повелевает во всех землях, к коим будут приставать, – говорилось в инструкции Адмиралтейства, – и в которых будут находиться жители, поступать с ними с величайшей приязнью и человеколюбием, избегая, сколько возможно, всех случаев к нанесению обид или неудовольствий, а напротив того, стараясь всемерно привлечь их ласкою и не доходить никогда до строгих мер».

Так и было. Расовые теории в Европе в то время только формировались, но презрительное отношение к дикарям торжествовало на практике. Вот отзыв известного нашего мореплавателя Макара Ивановича Ратманова, побывавшего на тихоокеанских островах следом за Джеймсом Куком: «Ежели рассмотреть всё то, что Кук сделал для рода человеческого, – ужаснуться должно. Он при открытии разных народов Южного океана стрелял, резал уши тем, которые его почти богом почитали и ни в чём ему не сопротивлялись. Конец жизни сего мореплавателя доказывает возмутительный его характер и грубое воспитание».

Это возмущение разделял и капитан Беллинсгаузен, писавший об аборигенах Австралии, именовавшейся тогда Новой Голландией: «Последствие доказало, что природные жители Новой Голландии к образованию способны, невзирая, что многие европейцы в кабинетах своих вовсе лишили их всех способностей».

А это перечисление некоторых подарков для туземцев, которые погрузили на корабли по велению государя: ножей разных – 400, топоров – 100, огнив – 300, колокольчиков, бубенчиков и свистушек – 185, пуговиц старинных – 12 дюжин, платков выбойчатых – 100, гусарских курток – 10.

А ещё были барабаны, бубны, роговые гребни для островных красавиц, для них же серёжки и перстни, зеркала, 5 000 иголок и несколько пудов бисеру. С душой собирались в гости.

* * *

Такая же экспедиция из двух кораблей была снаряжена для плавания в Арктику, но её успехи оказались скромнее, да и тема это отдельная. Скажем лишь, что 4 июля 1819 года в шесть часов пополудни все четыре корабля вышли в море. Пятикратно крикнув «ура!» и отсалютовав Кронштадтской крепости, экипажи направили шлюпы в открытое море – на штурм Южного и Северного полюсов.

О происхождении капитанов

Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен

Фабиан Готтлиб Таддеус фон Беллинсгаузен – таково было полное имя Фаддея Фаддеевича в детстве, которое прошло на острове Эзель. Недавно президент Эстонии сообщила: «Адмирал Беллинсгаузен – хотя он на самом деле был адмиралом на российском корабле – наш человек… видел те же можжевельники и камни, что и мы. Мы можем гордиться этим». Ради такой гордости можно и позабыть об отношении прибалтов к остзейским немцам, которое было, мягко говоря, натянутым. После революции, когда Эстония получила независимость, число немцев там сократилось в разы.

Впрочем, капитан и немцем-то себя не особо сознавал, с юных лет оказавшись на русском флоте. Под конец обучения в Морском кадетском корпусе сильно подзабыл родной язык и, наверное, с юмором отнёсся к сообщению одной из гамбургских газет, написавшей, что в первую российскую кругосветку 1803-1806 гг. отобрали одних только «природных русских». В числе этих коренных русаков оказался и молодой мичман Фаддей Беллинсгаузен. О его немецких корнях в Германии вспомнили позже, муссировали, скажем, при Гитлере, что раз так, то… Антарктида наша, и отправили туда экспедицию. До сих пор живы мифы, что там спрятали после войны реликвии Третьего рейха и якобы выжившего фюрера вывезли туда же.

Нам же важнее, кем себя считал сам Беллинсгаузен: русским моряком. Как и Михаил Петрович Лазарев – моряк, совершивший несколько кругосветных путешествий, замечательный флотоводец, учитель трёх адмиралов, погибших, защищая Севастополь: Корнилова, Нахимова, Истомина.

Михаил Петрович Лазарев

Лазарева своим соплеменником считают многие армяне, не сумев, правда, этого обосновать. Но порадуемся, что у нас так много героев, на которых претендуют то одни, то другие.

 Матёрая земля

Так называли Антарктиду простые матросы. Шли к ней ходко. Седьмого сентября Беллинсгаузен озаботился качеством солонины, на поверхности которой выступила лишняя соль, что могло привести к цинге. Для промывки мясо стали загружать в сетку, опуская её за борт. Матросов развлекло то, как солонину пытались ухватить акулы. Одна из них, более четырёх метров в длину, особо усердствовала, но, получив в спину удар острогой, отстала. Когда добрались до Рио-де-Жанейро, были неприятно удивлены, что в лавках в числе других товаров продавали негров – мужчин, женщин, детей. По сигналу надсмотрщиков чернокожие вскакивали и начинали петь и плясать. Ленившихся награждали ударами плетью.

Насмотревшись на это, наши моряки едва ли не с облегчением приняли весть об отплытии в край пингвинов, ледяного крошева и гигантских айсбергов. Особенно приглянулись пингвины с жёлтыми длинными перьями на голове, которых моряки с «Востока» прозвали «мандаринами». Были эти существа миролюбивыми, точнее, считавшими ниже собственного достоинства обращать внимание на пришлецов. Не то что другие пингвины, которых назвали «простыми». Беспокоясь за высиживаемые яйца, они решительно атаковали приблизившихся к ним офицеров и весьма больно дрались ластами.

Пингвин, названный моряками «мандирином». Из альбома художника экспедиции Павла Михайлова

25 декабря по старому стилю – Рождество. Отец Дионисий отслужил на «Мирном» праздничную службу, после чего его вызвал к себе на «Восток» капитан Беллинсгаузен. Совершён был молебен по случаю годовщины избавления России от нашествия галлов, а с ними двунадесяти язык. От молебна капитан плавно переходит в записках к праздничному обеду: «Приготовили любимое кушанье русских – щи с кислою капустою и свежею свининою, пироги с сорочинским пшеном и нарубленным мясом. После обеда роздано каждому по полкружке пива, а в 4 часа по стакану пунша с ромом, лимоном и сахаром. После сего служители были столько веселы, как бы и в России в праздничные дни, не взирая, что находились в отдалённости от своей отчизны, в Южном Ледовитом океане, среди туманов, во всегдашней почти пасмурности и снегах».

* * *

В начале января с «Востока» на «Мирный» прибыл лейтенант Лесков просить железа. Оказывается, на шлюпе Беллинсгаузена треснула носовая часть и матросам беспрерывно приходилось откачивать помпами воду. К сожалению, нужного железа не оказалось и на корабле Лазарева. Так вот и жили.

16 января по старому стилю (28-го по новому) считается днём открытия Антарктиды.

Капитан Беллинсгаузен писал в тот день: «Продолжая путь на юг, в полдень встретили льды, которые представились сквозь шедший снег в виде белых облаков. Сплошные льды – насколько хватало зрения».

А вот что пишет капитан Лазарев: «Достигли мы широты 69°, где встретили матёрый лёд чрезвычайной высоты… Простирался оный так далеко, как могло только досязать зрение. Отсюда продолжали мы путь свой к осту, покушаясь при всякой возможности к зюйду, но всегда встречали ледяной материк». Так впервые в истории прозвучало это слово – «материк» – применительно к Антарктиде, реальной, а не предполагаемой философами, географами, путешественниками.

21 января, Беллинсгаузен: «Здесь за ледяными полями мелкого льда и островами виден материк льда, коего края отломаны перпендикулярно и который продолжается по мере нашего зрения, возвышаясь к югу подобно берегу».

Вид ледяных островов. 1820г. Из альбома художника экспедиции Павла Михайлова

5 февраля мичман Павел Новосильский отметил, что при сильном ветре тишина моря была необыкновенная. Множество полярных птиц, среди которых выделялись буревестники, вились над шлюпом. «Это значит, что около нас должен быть берег или неподвижные льды», – написал молодой офицер, будущий контр-адмирал.

«Голубая бурная птица». Рис. Павла Михайлова

Они не были уверены, что достигли материка, но основания подозревать, что это так, были самые серьёзные. Воды, где находились наши моряки, сейчас известны как море Лазарева.

* * *

26 января решили попробовать добыть лёд из айсберга семидесяти метров в высоту – нужно было пополнить запас пресной воды. Матросы с трудом забрались на гору, словно выточенную из хрусталя, но было слишком опасно находиться там, и капитан Беллинсгаузен велел им вернуться и палить из пушки, чтобы отколоть нужные куски. «Силою выстрелов, – писал Фаддей Фаддевич, – не только что отломили несколько кусков льда, но потрясли в основании огромную сию льдину, так что большие части с громом и треском ринулись в воду. Всё сие и притом нечаянное появление китов, которых мы пред сим не видали, представило взору нашему необыкновенное величественное зрелище, каковое можно видеть только в Южном Ледовитом океане».

Четырежды корабли приближались к южному континенту, но понять, что там – материк или матёрые льды – было невозможно. «Восток» требовал ремонта, но экипажи упорно шли вдоль невидимого берега, четырежды приближаясь к нему почти вплотную. Лишь по окончании короткого антарктического лета отправились в сторону Австралии. Штаб-лекарь Берг поил отваром из сосновых шишек матросов, русского и татарина, у которых появились первые признаки цинги. Капитан, решив, что этого недостаточно, велел поить больных лимонным соком и им же натирать ноги. Плавание в холодном, сыром и бурном климате давалось слишком тяжело, но были и просветы, иногда в буквальном смысле этого слова, чрезвычайно радовавшие экипажи. 3 марта увидели северное сияние такой мощи, что моряки до конца жизни вспоминали его с изумлением и благоговением.

Северное сияние. Из альбома художника экспедиции Павла Михайлова

Из записок Беллинсгаузена:

«Лишь только офицер, управляющий вахтою, успел смениться, приметили по временам показывающееся мерцание света, причины коего мы сначала не знали. Наконец, в исходе второго часа ночи, когда облака стали реже, открылось взору нашему прекраснейшее и величественнейшее явление природы.

На юге представилось нам сначала два столба бело-синеватого цвета, подобно фосфорическому огню, с скоростью ракет из-за облаков на горизонте исходящие; каждый столб был шириною в три диаметра солнца; потом сие изумляющее нас явление заняло пространство на горизонте около 120°, переходя зенит. Наконец, к довершению явления, всё небо объято было подобными столбами. Мы любовались и удивлялись сему необыкновенному зрелищу. Свет был так велик и обширен, что от непрозрачных предметов была тень подобно как во время дня, когда солнце закрыто облаками; можно было без труда читать самую мелкую печать. Явление мало-помалу исчезло и, освещая во всю ночь горизонт, приносило нам великую пользу, ибо уже за несколько дней пред сим в самую облачную ночь становилось по временам светло, чему мы не знали причины, а при сём свете могли смелее продолжать плавание».

* * *

К этому времени наступил перелом в отношении Фаддея Фаддеевича к иеромонаху Дионисию. 5 марта, решив, что коль на «Востоке» моряков больше, значит, священник нужнее, он на всё время Великого поста забрал батюшку к себе. 21 марта батюшка едва избежал смерти. Как вспоминал Беллинсгаузен, шлюп «непомерно лёг на бок, и его так сильно толкнуло, что священник, беседуя в кают-компании, не удержался на ногах. Штурман Парядин, желая ему помочь, по неловкости своей, вместе с ним свалился и ударился головой о продольную переборку в кают-компании, прошиб переборку и проломил себе голову. Священник был счастливее, ибо упал на штурмана и, вставая, удивился, что видит его лежащего на полу».

К радости экипажа и батюшки, понявшего, через кого Господь послал ему спасение, Парядин быстро поправился.

* * *

А затем наступило для экипажей «Востока» и «Мирного» чудесное время. Кроме Австралии, посетили Новую Зеландию и множество тихоокеанских островов, общаясь с туземцами и одаривая их. Изобилие солнца и фруктов быстро поставило на ноги ослабевших. Помимо прочего, изучали быт и языки островитян. На Дружеских островах в Полинезии получили урок, заставивший больше уважать туземцев. Те восхитились компасом, вызвав у наших моряков снисходительные улыбки. Но вдруг на вопрос, где находится такой-то остров, аборигены глянули на небо и точно указали направление. Оказывается, они в совершенстве ориентировались в море по звёздам.

Кроме Австралии, посетили Новую Зеландию и множество тихоокеанских островов, общаясь с туземцами и одаривая их

Фаддей Фаддеевич старательно составлял русско-полинезийский словарик: амбука – огонь, едиба – жемчужная раковина, фалуа – земля, Еолу-Алатолу – три звезды Ориона…

Так закончился первый этап экспедиции. В принципе, можно было отправиться домой – состояние «Востока», который, как оказалось, совершенно не подходит для плавания во льдах, это позволяло. Но капитаны твёрдо решили исследовать предполагаемый материк со всех сторон. Это был подвиг, на который решились моряки лишь одного флота в мире. Джеймс Кук повернул при первой угрозе столкновения со льдами. Спустя два дня после русских, 18 января 1820 года, северную оконечность Антарктического полуострова увидел капитан Эдвард Брансфилд. Объявив кусочек земли (остров это или что-то ещё – он так и не понял) владением Британии, от дальнейших изысканий британец отказался. Слишком было опасно.

Снова Антарктида

«Льдиный материк» – так называл Антарктиду Беллинсгаузен. С одной стороны, суши моряки пока не видели, с другой – массив льда, окружавший Южный полюс, вдвое превышал размерами Австралию. Выяснилось это во время дальнейшего плавания, которое началось 31 октября 1820 года. Шлюпы подняли якоря и вновь двинулись через льды. Уже 8 ноября, несмотря на ремонт, осуществлённый своими силами, опять открылась течь на «Востоке», так что слышалось журчание воды. На вопрос, плыть ли дальше, рискуя жизнью, Фаддей Фаддеевич лаконично ответил: «Я имел одно утешение – в мысли, что отважность иногда ведёт к успехам».

26 ноября вошли в область тумана, снег сменялся дождём, но через пару дней стал выпадать плотными хлопьями. Густые тучи погрузили корабли в сумерки. Не заставили себя ждать и айсберги площадью до пяти квадратных миль.

Айсберги. Из альбома художника экспедиции Павла Михайлова

10 декабря мичман Новосильский записал: «Все мы душой рвёмся за полярный круг; киты приветствуют нас фонтанами, целые стаи полярных птиц летают над шлюпом. В четыре часа пополудни, достигнув сплошного льда, пошли вдоль его к юго-востоку. Ночью небо очистилось, и солнце освещало ледяное поле с набросанными на него во всевозможных формах и видах огромными кусками льда». 11 декабря: «Продолжали идти возле ледяного поля, усеянного памятниками, башнями и даже изображениями разных животных; одно из них чрезвычайно походило на спящего льва».

У края гибели

На Рождество моряки вновь, как и год назад, вспоминали о победе в войне с Наполеоном. «С нами Бог, разумейте, языцы, и покаряйтеся: яко с нами Бог», – с клубами пара от дыхания исходили в небо слова. Экипаж опустился на колени. Встали все: и офицеры, и матросы. И в это время корабль вдруг вздрогнул, напоровшись на льдину. Что-то случилось с рулём, отказавшим в повиновении. Никто ещё не понимал, что это был самый страшный миг в истории экспедиции. Уцелели лишь потому, что корабль на какие-то мгновения сильно зарылся носом в воду, так что удар пришёлся в якорный шток: раздроблены оказались две маловажные доски и сорван кусок медной обшивки.

Первый и последний раз за всё время плавания Беллинсгаузен сильно побледнел, когда понял, что произошло. Глухой отзвук этого редкого, а может, и вовсе неведомого ему чувства – страха – мы находим в записях капитана, где говорится, что хотя корабль не раз бывал в гибельных ситуациях, но никогда это не происходило столь неожиданно. Окажись носовая часть шлюпа не опущена, а приподнята волной, льдина вскрыла бы корабль, как консервную банку, отправив его на дно. Перед глазами Фаддея Фаддеевича стояла картина, скупо им описанная: как спускаются шлюпки на воду, как размещаются на «Мирном» выжившие в крушении. Всё решила секунда. Удача? Капитан вспоминает лица моряков, склонившихся перед Богом в тот момент, когда решалась судьба «Востока». И этот монах на палубе, которого он, Фаддей Беллинсгаузен, так не хотел брать с собой. Что он там возглашал? «О плавающих, путешествующих, недугующих, страждущих, пленённых и о спасении их». При чём тут плавающие? Почему священник сказал о плавающих, если молебен о событиях двенадцатого года?

Неужели это он – отец Дионисий, этот лишний человек в экспедиции, – спас всё и всех?

Последние открытия

11 января мичман Новосильский записал: «Когда пасмурность прочистилась, мы ясно увидели высокий остров, покрытый снегом, выключая чернеющихся мысов и скал, на которых он не мог держаться. В 5 часов пополудни мы были от новооткрытого на далёком юге острова в расстоянии 15 миль. Желательно бы было пристать к этой высунувшейся из моря скале и взять с неё хотя бы кусок гранита, но разбитый лёд густой массой окружал со всех сторон остров, не дозволял к нему приблизиться… Русским предоставлена была честь впервые приподнять угол завесы, скрывающей отдалённый таинственный юг, и доказать, что за ледяной стеной, его опоясывающей, таятся острова и земли».

Это был остров, получивший имя Петра I и омываемый морем Беллинсгаузена.

14 января. «Вдруг раздался голос часового на баке: видать лёд! – пишет Новосильский. – Я поспешил на бак и в самом деле увидел впереди несколько левее мелькавший сквозь туман высокий лёд. Решась пройти его под ветром, тотчас скомандовал: “Право руля!”… Каждая секунда приближала нас к страшной, мелькавшей из-за тумана ледяной громаде… В эту самую минуту вошёл на палубу М.П. Лазарев. В одно мгновение я объяснил начальнику, в чём дело, и спрашивал приказания. “Постойте!” – сказал он хладнокровно.

Как теперь смотрю на Михаила Петровича: он осуществлял тогда в полной мере идеал морского офицера…»

Справа показался из тумана ещё один айсберг. Едва успели от него уклониться, уцелев, как обычно, чудом, ставшим обыденностью в этом плавании. Чудотворец же, с крестом на груди, батюшка Дионисий старается держаться от палубы подальше, особенно после рождественской истории. В каюте у него иконы везде и лампадка горит. Здесь не капитанский мостик, а батюшкин. К отцу Дионисию моряки прониклись громадным уважением.

* * *

Через два дня впереди открылся сплошной лёд. В 3 часа пополудни моряки заметили необыкновенную перемену в цвете воды: из чисто бирюзовой она сделалась темноватой; бросили лот, но 150 саженей дна не достали. Вечером появившиеся птицы перекликались между собой. Моряки на одной льдине приметили большое чёрное животное из породы нерп. Ночью южная часть неба была светлая, а вся прочая покрыта облаками. Неужели земля? Её приближение чувствовалось всё более явственно. Наконец земля показалась – это случилось 17 января в 11 часов утра. Северный мыс берега оканчивался высокой, может быть, вулканической горой, которая отделялась от других не столь высоких гор, идущих к юго-западу узким перешейком.

Так был открыт Берег Александра I, который до 1940 года считался частью материка: он был вморожен в него льдом, так что не было понятно, что это гигантский, размером больше Швейцарии, отколовшийся кусок континента.

М.М. Семёнов. Шлюпы «Восток» и «Мирный» у берегов Антарктиды. 1820 г.

«Земля эта простиралась во льдах к югу, – сообщал мичман Новосильский, – но дальнейшего направления её, а тем более предела, мы не видали, а потому не могли заключать, составляет ли она отдельный остров или часть южного материка; впрочем, замеченная перемена в цвете воды заставляет предполагать, что обретённый нами берег должен быть обширен».

На этом закончилось исследование «льдиного материка». Экспедиция повернула на север, домой, возвращаясь с триумфом.

Записки матроса

Интереснейший дневник экспедиции оставил после себя матрос 1-й статьи Егор Киселёв со шлюпа «Восток», родом с Русского Севера, из крестьян Вологодской губернии. Записи напомнили мне поморские сказания Бориса Шергина.

Мы приводим этот памятник, конечно же, в сокращении. Начинаются записи Егора Киселёва в 1819-м, а заканчиваются в 1821-м:

«М-ца октября 1-го. На самый Покров Пресвятой Богородицы был престрашный большой дождь.

М-ца октября 24-го. Поймали 12 рыб, на которых чешуя как золотая, и употребляли в пищу господа и служители.

М-ца ноября 2-го. Пришли в Португальскую Америку, к острову Абразилия, в город Анжинер (Рио-де-Жанейро. – В.Г.), в нём живёт сам португальский король со своей свитой царской. Обыватели в городе и по острову все почти арапы и арапки, мало белого народа; напитки предешёвые и материи разные есть, премножество фруктов растёт, множество сахарного песка и кофе. Стоянка якорная хороша.

М-ца декабря 2-го. Нашли умершего кита, и пребольшой кит.

М-ца января (1820 года) 16-го. Была погода, шторм. И тут случилось со шлюпом «Мирный» несчастье: ударился форштевнем обо льдину в туманное время.

26-го. Кололи лёд для пресной воды, и тут мы набили 30 бочек… И прекрасная вода.

М-ца марта 5-го. Были светлые три столба на небе: с 10-ти часов и до 3-х часов утра стояли род лучей и преудивительные столбы, после этих столбов сделалась большая погода; тут разорвало грот-марсиль и грот-стаксель и бизань-стаксель и бушприта степениц повредило; тут была течь, до 10-ти дюймов в час прибывала вода.

30-го. Пришли в новую открытую Голландию, в город-порт Зексон (Джексон, Австралия. – В.Г.). Обыватели в городе англичане, по островам живут премножество диких, в лесу как зверь живут, не имеют никаких квартир, питаются с деревьев шишками и рыбой. Есть тоже король, имеет знак у себя на груди, пожалован английским королём. И тут наш капитан пожаловал ему гусарский мундир и бронзовую медаль, а жене белое одеяло и пару серёг в уши женских.

М-ца мая 11-го. Помер матрос 1-й статьи Губин Матвей от болезни и спущен в воду.

19-го. Была большая погода и большая качка, и тут вечером в восемь часов такой нашёл вал, что едва судно не перекинулось, и перешёл через судно, и едва не залило, и тут у нас унесло с правой стороны шкафутную сетку и пять свиней, несколько матросских тулупов, а с нижней палубы было воды в колено, а в трюме до 60 дюймов, тут вся команда испугалась и не знала, что делать, и была большая темнота.

26-го. Пришли в новую открытую Зеландию. Тут у Кука съели дикие люди 10 человек, тому назад прошло 42 года, как он был, и тут он стоял два месяца. И горы превысокие, леса дремучие, и живёт народу дикого премножество, и народ разрисованный: лицо, руки и ноги. И народ прегрубый, платье носит на себе из травы, на головах украшения – перья из разных птиц, и мажутся красной краской, в ушах продетые костяные шпильки и к ноздрям проведены. А питаются больше рыбой.

М-ца июня 29-го. Пришли к острову Опаро. На этом острове народу дикого премножество, и народ преразбойный, того глядит, где бы гвоздик украсть. Тут приехали к нам 22 лодки, одеяния никакого нет, как рыба по воде плавают, так они питаются земляным хлебом, и народ прездоровый собой.

М-ца декабря 25-го. Случилось в самый праздник Рождества Христова – ударились правым скулом обо льдину в 12 часов дня. Было богослужение, и стояли на коленях, и так ударились, что никто на ногах устоять [не мог], но, по счастью нашему, ударились об якорный шток и обшивку.

М-ца января (1821 года) 10-го. Увидели новый остров, который никаким мореходцам не просвещён, кроме наших двух судов, и остров пребольшой и высокой, кругом его ледяные поля и множество разных птиц, особенно больших альбатросов. Тут была пушечная пальба, кричали три раза “ура!” и пили за здравие Его Величества с новым островом».

Так кто же открыл Антарктиду?

Приоритет русских мореплавателей официально никто не оспаривает. Но здесь, как и с Победой во Второй мировой войне, дело обстоит так, что, если факт не сдаётся, его начинают мусолить, замалчивать, что-то присочинять. Был у меня знакомый, живущий в Америке, – русский, доктор наук. Так вот, он был чрезвычайно возмущён, когда я сказал ему, кто открыл шестой континент, и с жаром стал уверять, что это сделал Джеймс Кук. Так это воспринимается в свободном мире, и не только обывателями, но и людьми вполне образованными.

Примером того, как подменяется реальность, служит публикация в The Times, посвящённая 200-летней годовщине открытия Антарктиды. Газета заявляет, что вопрос открытия является спорным, сославшись на собственную статью, сделанную в незапамятные времена. Там утверждалось, что Беллинсгаузен якобы заявил, «что никакого южного континента нет, но если бы даже он был, был бы недосягаем из-за вечного снега, льда». Вот это называется консерватизм: и прежде солгали, и сейчас повторили. На самом деле это утверждение Джеймса Кука, а не капитана Беллинсгаузена, который не знал, является ли льдиный материк склоплением матёрых льдов и островов или всё-таки континентом. Это уже в ХХ веке точно выяснили, что материк, а в 1886 году изображали его на карте ещё как «предполагаемый Антарктический континент», то есть повторяли выводы русской экспедиции.

И ведь на этом английские журналисты не останавливаются, предлагая в качестве первооткрывателя своего капитана Брансфилда, случайно, уже после успеха нашей экспедиции, увидевшего кончик Антарктического полуострова и решительно не понимавшего, что это такое. К тому же куда-то потерялся его судовой журнал, что сильно подмочило репутацию экспедиции. Но и это не всё. Далее британская газета сообщает: «Однако Брансфилд подготовил почву для первой высадки в Антарктиде, которую, вероятно, совершил в феврале 1821 года американец Джон Дэвис». Обратите внимание на слово «вероятно». Дело в том, что никаких подтверждений высадки нет, так что историки просто разводят руками.

Вот поэтому и не оспаривается российский приоритет, хотя вокруг да около слухи бродят с большим упорством ещё со времён «холодной войны». Чем от всех этих, плохо подтверждённых предположений, отличаются данные российской экспедиции? Датой – наши моряки увидели матёрые льды Антарктиды первыми, но и это не главное. Два антарктических лета они осознанно, постоянно рискуя жизнью, исследовали контуры материка, запечатляя их на карте. Все дальнейшие исследования происходили уже по их следам.

Памятник Фаддею Беллинсгаузену открыли в январе 2020 г. на российской антарктической базе его имени. Памятник установлен на берегу острова Кинг-Джордж (Ватерлоо). Скульптор Алексей Леонов.

Что ещё открыли?

Старую истину: «Кто в море не ходил, тот Богу не молился».

Узнав, что отца Дионисия наградили меньше других, огорчённый Фаддей Беллинсгаузен, успевший проникнуться к батюшке уважением и любовью, совершил ещё один подвиг, самый свой малоизвестный. Будучи лютеранином, собрался с духом и отправил прошение в митрополию «о награждении, по усмотрению духовного начальства, иеромонаха Дионисия, в уважение трудов его, во время сего вояжа им понесённых». Пусть хоть в Церкви оценят.

Не успели. Да и небольшой пенсии, назначенной государем, священник так и не получил. Скончался 9 октября 1821 года и был похоронен на кладбище Александро-Невской лавры. Слава Богу, на земле – уж как он боялся, что опустят его в море. Могилы не сохранилось, только память – вечная, как и духовным чадам его: экипажам «Востока» и «Мирного».

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска