повесть

СВОЯ СТЕЗЯ РУКОПИСИ

 У каждой рукописи, как у человека, своя судьба. У одних простая, у других счастливая, у третьих – трудная. Не всегда она известна редактору, издателю, да что там – даже автору. Вот так и тут: рукопись этой повести попала к нам, можно сказать, совершенно случайно.

Минувшей весной, готовя к выпуску полосу новостей в очередной номер газеты, я обратил внимание на маленькую информацию, пришедшую от неизвестного человека с Соловков, – фотография новой раки Соловецким чудотворцам и короткий текст. Она показалась мне интересной, я поставил её в номер с указанием авторства – Петра Леонова. Тогда мы не знали о нём. Например, что он был в начале 90-х создателем московского музея В. Высоцкого, что затем занимал должность замдиректора музея-заповедника «Соловки». Это уж потом, как положено журналистам, узнали подробности.

Газеты вышла, а спустя некоторое время получаем ещё одно письмо от него. Надеюсь, Пётр Михайлович простит нам то, что мы частично это письмо процитируем – для пользы дела.

«Дорогие работники редакции газеты “Вера”! – обращается он. – Рассылая веером Пасхальное поздравление своим родным и друзьям, в этом году вдруг захотел послать его и вам, потому что давно выписываю “Веру”. Радуюсь, что есть такая искренняя газета, и очень люблю всех вас. На самом деле существование “Веры” в мире, который лежит во зле, в наше безумное апокалиптическое время – это настоящее чудо (кстати, так же, как Морской музей на Соловках, о котором вы писали)!

Поминая в своём поздравлении о новой сени над мощами Соловецких преподобных, конечно же, никак не ожидал, что вы опубликуете об этом информацию, да ещё и помянёте моё имя… Тем не менее во всём есть Промысел Божий. Полученный вчера очередной номер “Веры” с замечательной передовицей (отдельное спасибо за цитату из чеховского “Крыжовника” про человека с молоточком – я тоже эти слова стараюсь напоминать людям!) подтолкнул меня к тому, чтобы сесть за компьютер и написать сие послание.

Летом к нам в гости вместе с моими друзьями приезжал врач Сергей Иванович Ожегин из подмосковного Одинцово. При первой же встрече я ощутил родство душ с этим замечательным человеком. В 90-е годы Сергей написал (основываясь на реальной истории) небольшую повесть “Возвращение”. Как автор, он говорит, “для меня самого это было неожиданным. Ни до, ни после я ничего не писал и, наверное, не напишу – этот текст как-то сам собою родился помимо моих желаний”.

Фабула повести: переосмысление своего жития героем после того, как ему сообщили диагноз – раковое заболевание. Сюжет, в общем-то, не нов.

В фильме Куросавы “Жить” старик, узнав о смертельной болезни, решает, что детская площадка на месте пустыря – это то, что он оставит миру после себя. Слабый, умирающий старик, робкий чиновник, стал борцом. То упорно настаивая, требуя, то умоляя и унижаясь, он проходил все круги бюрократического ада. Собирал подписи, резолюции, печати. Не уступал ни перед гневом начальства, ни перед насмешками сослуживцев, ни перед угрозами бандитов, чтобы совершить главное дело своей жизни.

Была и диаметрально противоположная трактовка поведения человека, заболевшего раком. В повести Ежи Ставинского “Час пик” (инсценировка шла в театре на Таганке, где я работал завлитом) герой Кшиштоф, узнав о смертельной болезни и решив, что терять уже нечего, пускается во все тяжкие, оттягиваясь “по полной”. При этом осуждает и обличает всех и вся. В итоге выясняется, что у него был не рак, а простая язва. Герой с ужасом понимает, что ему придётся по-прежнему существовать в этом грешном мире, в котором самый большой грешник – он сам.

Повесть Сергея Ожегина принципиально отличается от других произведений с подобным сюжетом тем, что она ПРАВОСЛАВНАЯ и несёт людям не грусть и печаль, не ёрнический смех (повесть поляка очень смешная), а ВЕРУ, НАДЕЖДУ И ЛЮБОВЬ.

Хорошо бы было повесть “Возвращение” напечатать. Может быть, сумеете помочь это сделать? Почему-то я верю, что у вас получится. Сам автор пытался предлагать текст в несколько издательств. Редакторы повесть хвалили, но не печатали. Ведь теперь всё книгопечатание сориентировано на рынок. Если в книге нет секса, убийств, шаманизма, сенсаций или хотя бы политических сплетен – она не будет пользоваться широким спросом. На сегодняшний день Сергию принципиально важно, чтобы книга была отпечатана не по его инициативе. Он осознанно доверяет судьбу повести Богу».

 

Позднее мы связались с автором. Сергей Иванович является прихожанином Преображенского храма в подмосковном селе Большие Вязёмы. Как рассказал он, повесть была написана им буквально за месяц: «Шёл 2010 год, это было время моего воцерковления, и Господь вот таким образом подал мне Свою благодать, как бы авансом. Это был период тяжёлых испытаний в моей жизни, и, быть может, Господь меня вознаградил за то, что я эти испытания выдержал».

Игорь Иванов

(Повесть печатается в газетном варианте под псевдонимом, который выбрал сам автор.)

Глава 1

Мой рабочий день в районной поликлинике, где я по четвергам проводил консультативный приём, заканчивался. Всех пациентов уже приняли, и мы с медсестрой оформляли медкарты. Зазвонил телефон, я взял трубку и услышал заведующую:

– Николай Сергеевич, примите, пожалуйста, ещё одного пациента, случай серьёзный. Проходил мужчина медкомиссию для ГАИ, терапевт направил на рентген – давно не делал. Ну и… Всё сами увидите.

– Хорошо, хорошо, Алла Константиновна. Присылайте больного.

Через минуту я уже смотрел карту пациента: Мишин Александр Иванович, 52 года, село Соколово, предприниматель.

На нескольких листочках были записи специалистов: невролог, хирург, ЛОР, окулист. Заключения у всех: здоров, годен. У терапевта тоже всё в норме – давление 120/80, пульс 64. Направлен на рентген лёгких.

Читаю заключение рентгенолога: «По всем лёгочным полям обоих лёгких определяются множественные округлые образования с чёткими ровными контурами в диаметре около одного см. Необходимо проводить дифференциальный диагноз между метастатическим поражением лёгких и диссеминированным туберкулёзом».

– Верочка, попроси в рентгенкабинете снимки Мишина, – отправил я медсестру за снимками, обдумывая в плане диагноза: «Туберкулёзом, пожалуй, тут и не пахнет, а вот метастазы рака в лёгкие – вероятнее всего».

Посмотрев снимки, я утвердился в своём мнении: рентгенологическая картина типичная, случай, можно сказать, студенческий. Задача только – выявить первичное опухолевое поражение, источник метастазов.

– Вера, зовите! – я отложил подальше снимки пациента и его карту.

– Здравствуйте, – в дверях появился мужчина среднего роста, крепкого телосложения. Выглядел он, по крайней мере, не старше своих пятидесяти с небольшим лет. Правильные черты лица. Выразительные серые глаза. Чётко очерченные подбородок и скулы, короткие, аккуратно уложенные волосы — всё это указывало на твёрдость, уверенность в себе. Одет он был весьма прилично: тёмный костюм, дорогие, хорошо начищенные ботинки. Всё подчёркивало организованность, аккуратность нашего пациента. Само слово «пациент» никак не вязалось с этим человеком. Скорее, посетитель.

– Проходите, Александр Иванович, садитесь, – пригласил я Мишина к своему столу и приступил к опросу: – Какие у вас проблемы со здоровьем? На что жалуетесь? Что беспокоит?

– Проблем нет, всё в порядке, – по-военному коротко ответил Мишин.

Я начал задавать уточняющие вопросы – в надежде ухватиться за какую-нибудь ниточку: чем болел за свою жизнь, как аппетит, не похудел ли за последнее время, нет ли слабости, одышки, какую нагрузку может вынести, характер стула, нет ли затруднённого мочеиспускания, не болит ли в спине и так далее. Александр Иванович никаких жалоб не высказывал.

Завершая расспрос, я почувствовал не то чтобы испуг или растерянность Мишина, скорее, некоторый дискомфорт, недоумение. Похоже, за многие годы никто столь тщательно не интересовался его здоровьем, да и вообще сам он привык больше задавать вопросы, нежели отвечать.

– Доктор… – мой пациент наконец решил внести ясность, – что за проблемы у меня со здоровьем, что на снимках?

– Проблемы есть, я вам всё расскажу. Давайте я сначала осмотрю вас. Нужно раздеться.

Внимательно обследовав Мишина, я не выявил никаких отклонений. Если бы не данные рентгена, следовало бы написать: «Практически здоров».

Пациент быстро оделся, не давая мне времени на обдумывание тех нужных слов, той дозы информации, которую в подобных случаях следует выдавать больному.

– Александр Иванович, у вас серьёзное заболевание. На снимках выявлены изменения, но они носят вторичный характер. Какой орган поражён, неясно. Нужно обследоваться.

– Николай Сергеевич, мне вас рекомендовали как хорошего, опытного врача. Говорите прямо, что вы у меня предполагаете. Я не барышня, в обморок не упаду.

Для меня не было сомнений – нужно говорить правду, не увиливать, не перекладывать ответственность на других. Как сказать – это другой вопрос. И я положился на свой опыт, начиная этот непростой для нас обоих разговор.

– У вас в лёгких метастазы опухоли. Где находится сама опухоль, источник метастазов, я пытаюсь выяснить.

– У меня рак?

– Чтобы сказать точно, нужно исследовать ткань опухоли или метастаза, найти атипичные клетки. Необходимо дополнительное обследование.

– Почему именно метастазы в лёгких, а не другая болезнь? Вы уверены?

– Слишком типичная картина на снимках, к тому же другие причины, дающие подобные изменения, у вас отсутствуют. Туберкулёз, альвеолит имеют характерные симптомы. У вас этого нет.

– Неужели болезнь так запущена? Это нельзя лечить?

– К сожалению, речь идёт о четвёртой стадии, когда опухоль распространяется по всему организму. Операция здесь не поможет. Необходима мощная химиотерапия. К тому же нужно найти первичный очаг, а это не всегда удаётся.

– Как я понял, эти метастазы могут быть у меня не только в лёгких?

– Нужно обследоваться. Скажите: вот сейчас, когда вы уже знаете, что с вами, вы не вспомните никаких перемен в своём здоровье?

– Наверное, стал больше уставать, не высыпаюсь, снизилась работоспособность. Но это я списывал на большие нагрузки на работе – два года без отпуска, да и годы уже немолодые.

– Нужно срочно ехать в областной онкодиспансер, чтобы пройти обследование и решить вопрос о химиотерапии.

– Погодите-погодите, доктор, мне нужно закончить важные дела.

– Какие дела! Нельзя терять время. Болезнь развивается.

– Николай Сергеевич, я вам верю. Будьте откровенны до конца. Мне всю правду вряд ли кто скажет. Сколько мне осталось?

– Вы военный?

– Да, ракетчик, подполковник РВСН, демобилизовался в 2002 году. Десять лет назад была нештатная ситуация. Подвергся радиационному воздействию. Трое из моих сослуживцев уже умерли от рака. Дело связано с раздолбайством руководства. Имеется гриф секретности, вот мы и молчим.

– Если не лечиться, то четыре-шесть месяцев. До майских праздников можете не дожить. А если химиотерапия пойдёт хорошо, то дольше, но насколько, не могу сказать. Если же лечение даст осложнения, то и этих месяцев может не остаться. Тут, как говорится, палка о двух концах. Чтобы подавить рост опухоли, её распространение, нужна мощная химиотерапия, но при этом значительно увеличивается риск осложнений.

На протяжении всего нашего разговора я не отводил глаз от Мишина. Надо сказать, самообладание его не покидало ни на секунду: ни один мускул не дрогнул, цвет лица нисколько не изменился, только капельки пота проступили на лбу и висках.

Какие чувства, какие эмоции бушевали в моём собеседнике, что пришлось пережить ему в эти минуты!.. Ещё полчаса назад это был другой человек. Нет, вернее, у этого человека была другая жизнь. Как бы то ни было, именно я подвёл под ней черту.

– Александр Иванович, не опускайте руки, нужно верить, бороться, надеяться, – я искренне попытался ободрить Мишина, хотя фразы и получались дежурными, стандартными.

– Надеяться на что – чудо? – прервал меня пациент.

– На себя, на медицину, на друзей, близких, на Бога, наконец. И не от такого рака люди поправляются. Вы сильный, вы мужчина.

– Да, меня голыми руками не возьмёшь. Мы ещё повоюем, – попытался пошутить Мишин.

– Это правильно. Александр Иванович, возьмите направление в областной онкодиспансер и, ради Бога, не тяните, – я передал пациенту направление. – Здесь, на обратной стороне, мой телефон. Как поедете, позвоните. В онкодиспансере работает мой знакомый, я попрошу, он поможет вам. Удачи.

– Спасибо, доктор.

Мы пожали друг другу руки и попрощались. Мишин ушёл, ушла медсестра, а я ещё минут двадцать сидел, пытаясь привести мысли в порядок. Не подвела ли меня самоуверенность, не много ли я взял на себя? Может, проще было бы отделаться общими словами – пусть разбираются онкологи? Да нет, картина очевидная. Мой принцип: если можно сказать правду, говори. В общем-то, за двадцать пять лет врачебной практики каких только случаев не было, и экстраординарным этот не назовёшь. Конечно, по-человечески жаль Александра Ивановича.

Эти мысли не покидали меня весь вечер. За столько лет работы, наверное, сотни людей слышали от меня подобные заключения, и я не задумывался, как сейчас, ну разве что в начале моей врачебной практики. Конечно, на моём месте мог оказаться другой врач, и он поступил бы так же. Но это меня мало успокаивало, к тому же откуда-то возникло чувство, которому я не мог дать объяснение. Словно Мишин для меня станет тем человеком, который способен изменить мою жизнь, привнести в неё то, что я сам не мог осознать.

Мы, естественно, сообщили в Соколовскую сельскую амбулаторию о Мишине. Я сам говорил с терапевтом, она обещала взять ситуацию под контроль. Неделю-другую я ожидал звонка от Александра Ивановича, но он не звонил, может быть, не хотел доставлять лишних хлопот. Работа накрыла меня с головой, и я несколько месяцев находился в состоянии хронического цейтнота – терапевтическое отделение в ЦРБ повисло практически целиком на моей шее, тридцать-сорок больных почти ежедневно, консультации в больнице, поликлинике, дежурства. Так что даже о себе забывал, куда там помнить о Мишине, да и сколько у меня их – Петровых, Ивановых, Сидоровых. При наших нагрузках врачебный цинизм – элемент самосохранения. Не в оправдание нашей чёрствости говорю, а просто как факт. О Мишине пришлось вспомнить через полгода.

Глава 2

В середине апреля на скорой к нам поступил тяжёлый пациент, Митин Андрей Иванович. Пятидесяти двух лет, он был из деревни Митки, это примерно в сорока километрах от города. Обследование выявило множественные метастазы по всему организму. Судя по всему, жить ему оставалось совсем немного.

– Как же вы, Андрей Иванович, так себя запустили? – больше с сожалением, чем с укоризной спросил я больного.

– Да как… Думал, пройдёт, полегчает. Скотину опять-таки не бросишь. А уж совсем лихо стало недели две как.

– Оставили б скотину. Не на край же света. Что тянуть?

– Дак фершал посылала, аккурат перед ноябрьскими приезжал в поликлинику вашу, рентген делал. Сказали, что ничего нет.

Я отправил сестру за картой Митина и снимками в поликлинику.

Читаю заключение рентгенолога: «В лёгких и сердце изменений не выявлено». Смотрю снимки: так и есть! Запись лаборанта: «03.11.09. Мишин А.И. 52 года». Меня бросило в пот.

Попросил медсестру принести снимки Мишина Александра Ивановича:

– Верочка, срочно, умоляю!

У меня колотилось сердце в ожидании. Мои предположения подтвердились. На снимках, подписанных: «Митин А.И. 52 года. 03.11.09», отмечаются метастатические очаги в лёгких.

Сравниваю две подписи: «Митин А.И.» и «Мишин А.И.». Написаны так, что не разобрать, где Мишин, а где Митин. Тут ещё и инициалы совпали, и возраст, и дата. Вот такое трагическое, нелепое совпадение, вдобавок невнимательность, неаккуратность рентгенологов и медсестёр, но это ещё нужно выяснять.

Со снимками и картами я пошёл к заведующей поликлиникой:

– Алла Константиновна, помогите разобраться, где чьи снимки.

Я объяснил всю ситуацию. Заведующая несколько минут изучала надписи на снимках, неуверенно, но всё-таки согласилась со мной:

– Наверное, вы правы. Нужно вызвать Федотова, заведующего рентгенологическим отделением, пусть даёт объяснения.

– Алла Константиновна, пострадали два пациента, моя репутация. Как я оправдаюсь перед больными? Простите, перепутали снимки? Сколько раз я говорил: пронумеруйте истории болезни.

– Николай Сергеевич, вы правы на все сто процентов. Вы видели наши коридоры, забитые народом, и знаете, что не хватает врачей, сестёр, лаборантов, они на две-три ставки пашут. Ну, выгоню я рентгенолога, кто работать будет? Пушкин?

– Всё так, Алла Константиновна, у меня в отделении те же проблемы. Народ наш безграмотный, а так мы бы по судам замучались ходить.

– Да, народ у нас простой. Не столица.

Мне не раз указывали на мои московские корни и в зависимости от ситуации ставили это в упрёк или в похвалу (я переехал из Москвы восемь месяцев назад, но это отдельная история).

– Уж вы разберитесь, пожалуйста, я же не главному врачу пришёл жаловаться.

– Хорошо, Николай Сергеевич, разберёмся. Порядок наводить надо, в конце концов.

– А с Мишиным я решу вопрос, объяснюсь, извинюсь, если надо. Может, я сам не проследил, не перепроверил. Если бы знать…

– Да ладно на себя-то наговаривать. Есть в вас это, Николай…

Мы распрощались с заведующей. У нас с ней складывались неплохие служебные и человеческие отношения, и эти отношения мы не форсировали, соблюдали по негласной договорённости некую дистанцию, которая постепенно естественным образом сокращалась. Я был уверен, что Алла Константиновна эту непростую ситуацию решит как положено.

Было уже поздно, и насчёт Мишина я решил позвонить на следующий день прямо с утра.

Звонок в Соколово меня озадачил. Мягко сказать, озадачил.

– Алло, Соколово, амбулатория? – на удивление быстро дозвонился я.

– Да…

– Мне доктора Матвееву.

– Я слушаю.

– Это ЦРБ. Хотел бы узнать, как там Мишин Александр Иванович.

– Похоронили два дня назад.

– А что случилось?

– Ничего не случилось. Рак у него.

Я чуть не выкрикнул в трубку: «Да нет у него никакого рака!»

– Извините, он обследовался, проходил лечение в онкодиспансере?

– Нет, он не поехал. От лечения отказался.

– Спасибо.

Я положил трубку. Нужно было привести мысли в порядок. Ничего не сходилось. По крайней мере, один из двух должен жить, а по факту – Мишин уже умер, а Митин дышит на ладан.

Я позвонил в поликлинику:

– Алла Константиновна, вы ещё головы не сносите по поводу снимков?

– Нет, пока руки не дошли. На два часа пригласила всех заинтересованных лиц.

– Погодите! Я звонил в Соколово по поводу Мишина. Так вот, на днях он умер. Говорят, от рака.

– Ничего не понимаю. А Митин?

– У Митина точно рак. Я думаю, и недели не протянет.

– Мистика какая-то.

– Я, пожалуй, поеду в Соколово, разберусь на месте. Чертовщина какая-то.

– Смотри, Николай Сергеевич, считаешь нужным – езжай. Я главному сама доложу, а то пойдут слухи.

Глава 3

Решение ехать в Соколово я принял быстро, да и раздумывать особо не было времени. Нужно было только сделать все срочные дела в отделении. Как ни старался, но раньше двух часов освободиться не получилось. Я рассчитывал, что до трёх часов успею – езды всего ничего, каких-то сорок пять километров, благо и «Нива» моя стояла под окнами отделения.

По дороге обдумывал разговор с заведующей амбулаторией и решил так повести себя: «Я тут по своим делам, ну и попутно зашёл познакомиться лично, заодно спросить про Мишина… О снимках говорить ничего не буду, ну а дальше – по ситуации».

Не проехал я и половины пути, как начались проблемы. Двигатель стал терять мощность, а вскоре совсем заглох. Мои неумелые попытки завести машину ничем хорошим не кончились, вдобавок я посадил аккумулятор. Как назло, и машин не было, чтобы попросить помощи.

До Соколово оставалось рукой подать, до крайних домов метров пятьсот, не больше. Обидно.

Всё-таки есть Бог на земле. Остановился «уазик», из машины вышел парень лет тридцати:

– Что случилось, командир?

Я объяснил, как мог, проблемы с машиной, заодно поинтересовался, где можно отремонтировать мою старушку.

– Это тебе к Митричу надо, – доставая буксировочный трос, посоветовал шофёр.

– Ну, к Митричу так к Митричу. Деваться некуда.

Мою бедную «Ниву» отбуксировали почти через всё село к большому бревенчатому дому, во дворе которого стояло несколько полуразобранных машин. Между ними деловито, по-хозяйски ходили жирные утки.

– Да… – многозначительно произнёс парень, снимая буксир. – Всё, кранты, теперь до утра.

– Как до утра? – такая перспектива меня не устраивала.

– Посмотри на время, полпятого. Он уже бухой.

– Как бухой?

– Как? Элементарно. Ну ладно, мне ехать надо.

– Спасибо, – я протянул водителю сотню.

Он повертел её в руках, как будто давно не видел денег и не знал, что с ними делают.

– Ну, бывай, – хлопнул он дверью «уазика» и дал по газам.

На мой стук вышел пацан лет тринадцати.

– Мне Митрича, – сказал я.

– Отец спит, завтра с утра приходите, – привычно ответил парень.

– Разбуди, очень нужно. Скажи, работа срочная.

– Пьяный он. Завтра с утра. Не бойтесь, машину никто не тронет.

Я соображал, что делать: искать другого мастера или попытаться застать кого-нибудь в амбулатории? Остановился на последнем.

– Слушай, амбулатория ваша далеко?

– Да нет, рядом. Вон за тем столбом повернёте направо и прямо по дороге минут десять, там увидите.

В амбулатории я застал санитарку, которая мыла пол. Она сообщила, что врачи сегодня работали в первую смену, завтра Людмила Алексеевна будет с десяти часов.

Не везёт так не везёт. Я уже смирился с ситуацией: нечего дёргаться, останусь до утра.

Санитарка оказалась словоохотливой, рассказала про жизнь в Соколово, про амбулаторию. Оказывается, Соколово – очень старое село, жизнь тут кипела, населения было около семи тысяч, его даже райцентром хотели сделать. Богатый совхоз, маслосырзавод, льнокомбинат – всё работало. Сейчас только еле живая агрофирма, несколько фермерских хозяйств и лесопилка. Много народу, особенно молодёжь, поуезжало. Мужчины пьют. Денег нет.

– Правда, пару месяцев назад жизнь пробудилась: начали производство восстанавливать, стройку затеяли, взялись строить дома для переселенцев, дорогу ремонтировать. Говорят, всем работа будет. Посмотрим. Мужики наши к стакану привыкли, а не к работе, – делилась со мной Анна Сергеевна. Сама она была по образованию инженером-технологом льнопроизводства, пять лет как на пенсии, муж умер два года назад. – Дети устроены в городе. Своё-то хозяйство не привыкла держать, так, слава Богу, хоть какую-никакую приработку к пенсии нашла, многие и этого не имеют.

Я улучил момент и, объяснив свою ситуацию, спросил у Анны Сергеевны, есть ли в селе гостиница, общежитие или гостевой дом какой-нибудь.

– Что вы, какая гостиница! Общежитие при льнокомбинате раньше было, а сейчас вряд ли, комбинат не работает. Пройдёте по нашей улице до конца, там увидите. А не получится, у меня переночуете. Советская, девять.

Я не удержался, спросил про Мишина.

– Народ разное говорит. Вроде рак у него был. Но это врачам виднее. А вот с головой у него были нелады, это уж точно. Бизнес свой наладил и отдал, от лечения отказался, замкнулся весь в себе, в домик свой переселенцев поселил. Странным каким-то стал, блаженным. Прежде не замечал никого, одно слово – начальник! А в последнее время сам подойдёт, поздоровается. Да и умер странно. Уж раковые больные как мучаются, сколько лежат. А он вроде как и не болел особо, всё время на ногах. Похудел, правда, немного – так иные до глубокой старости одни кости носят. За несколько дней до смерти его видела. А тут говорят: помер!

– Вы были с ним знакомы?

– На одной улице жили, через пять домов. Почитай, соседи. Каждый день на работу мимо его дома хожу.

Я поблагодарил Анну Сергеевну за информацию, за предложение остаться у неё на ночь. Решил всё-таки дойти до льнокомбината. Прогулялся, как она и предполагала, напрасно. Впрочем, мысли мои были заняты не проблемой размещения на ночь, а Мишиным. Рассказ санитарки поставил передо мной много вопросов. Я раз за разом возвращался к той единственной встрече с Александром Ивановичем. Мишин не показался мне человеком, которого можно легко сломить. Впечатлительным, ранимым, внушаемым он явно не был.

Конечно, внушить человеку можно многое, но внушить рак?! Да и вообще, не похоже, что он умер от рака, – в словах санитарки есть доля правды. А если не от рака, то от чего? Впору хоть проводить эксгумацию. Поймал себя на мысли, что меня интересует больше причина смерти Мишина, чем сам Александр Иванович, и его жизнь я воспринимаю в свете его болезни. А ведь он работал, любил, страдал, радовался, к чему-то стремился, что-то оставил в этой жизни. Неужели врачебный цинизм так деформировал мою душу, что я перестал воспринимать больного человека как личность, как создание Творца, а вижу в нём лишь носителя болезней?

Для меня вдруг стало ясно, что загадка смерти и загадка жизни Мишина – одно целое. И ещё моя личная причастность к судьбе этого человека и его смерти. Конечно, можно прикрыться ошибкой медсестёр, рентгенлаборантов, но диагноз поставил я, я же и объявил его Александру Ивановичу, с моим диагнозом он вернулся в Соколово.

С такими мыслями я бродил по улочкам – делать было нечего, податься особо некуда, а думалось на ходу как-то лучше.

Незаметно я оказался на самом высоком холме села – там, где стояла церковь с колокольней. Храм выглядел довольно старым. Строительные леса наполовину окружали здание. Шла служба.

Какой замечательный вид открывался с этого холма – такой простор, такая ширь! Внизу поля, обрамлённые лесами, озёра, перелески, мирно расположившееся село Соколово. Солнце опускалось в тёмную гладь далёкого озера. Конец апреля. Только-только проклюнулись зелёные листочки на деревьях, юная, нежная зелень. Торжество рождения жизни, торжество возрождения. Как хорошо, что я бросил все дела, приехал сюда, что у меня сломалась машина, иначе я бы не увидел этого великолепия, не дышал бы этой свежестью, не слышал бы этого хрустального звона колокола.

Я вспомнил, что с утра ничего не ел – откровенно говоря, было не до этого. Продавщица уже закрывала магазин, но я уговорил её отпустить мне кое-что из еды, пригрозив, что, если я умру с голоду, она будет виновата.

Смеркалось, нужно было торопиться к Анне Сергеевне. В Соколово я уже ориентировался и быстро вышел на Советскую. Моё внимание привлёк добротный кирпичный дом – он выделялся среди обычных деревянных деревенских домов. Глухой, основательный забор, большой участок, ворота и дверь освещались фонарями. Надо сказать, что Советская, в отличие от других улиц в Соколово, освещалась на всём протяжении. Я остановился, рассматривая дом, посмотрел на его номер и решил, что это дом Мишина.

Конечно же, я должен был сюда прийти. К двери подошла миловидная женщина лет тридцати пяти. Света было достаточно, и мне удалось её рассмотреть. В выразительных больших глазах на худом тонком лице отражались усталость и грусть. Роста она была небольшого. Одета довольно просто. Тёмная куртка была размера на два больше, и оттого женщина казалась особенно хрупкой.

Я заговорил первым:

– Простите, это дом Александра Ивановича Мишина?

– Да, это его дом.

– Я старый друг Александра Ивановича, мне поздно сообщили о его смерти. Но я не мог не приехать, он очень много для меня сделал.

Я сходу придумывал историю знакомства с Мишиным. «Главное, – думал, – не сболтнуть лишнего». Женщина посмотрела на меня изучающим взглядом. Вид интеллигентного человека и вежливое обращение вызвали у неё доверие.

– Добрый вечер. Пройдёмте в дом.

Я сообразил, что эта женщина из тех переселенцев, которых пустил к себе Мишин. Мы прошли в дом через просторную веранду, в прихожей разделись, хозяйка предложила тапочки и пригласила на кухню.

– Как узнал о смерти Александра Ивановича, решил обязательно приехать, сходить на его могилу, пообщаться с людьми, с которыми он в последнее время был близок. К сожалению, несколько лет мы практически не имели вестей друг о друге. Так получилось. Да, извините, я не представился. Николай Сергеевич.

– Валентина Петровна.

Прибежали две девочки: одной было лет десять, другая – на год-два постарше.

Мать представила своих детей: «Постарше Маринка, маленькая Ира. И ещё есть Антон, ему шестнадцать», – и отправила их заниматься своими делами.

– Вы, наверное, голодный с дороги? Сейчас я вас ужином накормлю.

– Спасибо, не откажусь. Это вам к чаю, – я достал конфеты из сумки и продолжил разговор: – Вас не удивляет, что я вот так заявился к вам? Ведь и время позднее…

– Нет, я уже перестала чему-то удивляться в этой жизни. А вас не смущает, что я тут хозяйничаю, в чужом, собственно, доме? И Александр Иванович мне, по сути, никто. Четыре месяца назад я его вообще не знала.

– Нет, ведь вас здесь поселил Александр Иванович.

Хозяйка достала горячий плов из микроволновки. Быстро наладила закуску, поставила початую бутылку водки и две стопки:

– Давайте помянем.

Я разлил водку.

– Мне хватит, – остановила Валентина Петровна.

– Светлая память.

Мы выпили, как положено, не чокаясь.

– Вы кушайте, кушайте и водки налейте себе, не стесняйтесь…

Валентина Петровна сидела напротив меня, устало подперев голову руками, так по-свойски, так доверчиво, как будто к ней в гости зашёл хороший знакомый или родственник. И я чувствовал себя до того комфортно, уютно и спокойно. Намотавшись за весь день, после двух стопок водки и хорошего ужина я так расслабился, что никуда не хотелось уходить.

Валентина Петровна разлила по чашкам чай и начала свой рассказ.

Глава 4

– Мы с семьёй приехали сюда, как вынужденные переселенцы, пять лет назад из Таджикистана. Юра, муж мой, уже тогда болел. Сколько всего претерпели – не приведи Господь никому! Муж – инженер-энергетик, я – учитель математики. Думали, здесь обустроимся понемногу, начнём жизнь заново – молодые ещё. Обещали субсидии, работу, жильё нормальное. Мы понимали, что на многое не стоит рассчитывать, главное – из того ада вырвались, руки есть, дети уже подрастать стали. Думали, вытянем. Поселили нас и ещё три семьи в барак, старое общежитие льнокомбината, удобств никаких. С работой тоже проблемы. Муж то на одной, то на другой, то вовсе без работы. Я в садик няней устроилась – копейки, но какая-никакая всё же работа. Детей в школу определили, худо-бедно приспособились, огород завели – всё подмога. А тут у Юры обострился туберкулёз. Холода, а у нас одежды тёплой-то и нет, детям кое-как выкроили. А Юра – он совестливый, лишний кусок не съест, ходил в куртчонке. Да где какую копейку заработать всё старался. А работа тяжёлая. Вот и надорвался. Полгода болел сильно, то дома, то в больнице. Уже год, как похоронили. Тяжело было так, что жить не хотелось. А куда деваться? – дети. Антон стал помогать, да и девочки. Утешим друг друга, поплачем – всё легче.

В середине декабря, в самые морозы, загорелся наш барак. Проводка где-то замкнула, дом-то ветхий. Выскочили с детьми в чём были, документы успела захватить, а всё остальное сгорело. Слава Богу, сами целы. На работе помогли и школа – кто чем мог: кто деньгами, кто вещами. А жить-то негде. Девочек на первое время заведующая в детском саду разрешила пристроить – нашли им комнатку. Да ещё и подкармливать стали на кухне. Ну а мы с сыном в бане у знакомой разместились. И на том спасибо. С неделю так прожили, я между детьми разрывалась, что-то хлопотать пыталась насчёт жилья – бесполезно. Как-то вечером, часов в семь, заходит к нам в баню Александр Иванович. Я его и не знала, слышала, что есть такой бизнесмен, предприниматель, Юра одно время у него подрабатывал. Поздоровался, представился, так, мол, и так, я за вами, собирайте вещи, какие есть, поедем ко мне – дом пустой стоит, а вы бедствуете. А я ничего сказать не могу, слёзы ручьём, стою как дура. Александр Иванович уже вещи складывает с Антоном. Машина у него большая, иномарка – джип. Сели, поехали за девочками. А я грешным делом думаю: «Не замыслил ли чего дурного? Чем платить буду, как рассчитываться придётся?» Судачил народ, что он мужик жёсткий, свою линию умеет гнуть. Приехали в дом, я понемногу пришла в себя, говорю:

– Нету у нас денег платить вам, могу только круглые сутки работать на вас. На любую работу согласна.

– Ну что вы, какие деньги? На чужой беде грех наживаться! Сын с семьёй живёт далеко, жена тоже, да и я здесь редко бываю. Располагайтесь, хозяйничайте, места всем хватит. Девочкам отдельная комната, сыну тоже. Вот ключи. Вот визитка моя с телефонами, если что – звоните, не стесняйтесь. Пользуйтесь всем, что здесь найдёте, в холодильнике на первое время есть продукты.

– Как же нам вас благодарить, дорогой Александр Иванович?.. Всю жизнь на вас молиться будем!

– Господу Богу молитесь, Его благодарите. Прошу только, постарайтесь с народом об этом не говорить. Берегите себя. Спаси Господи.

И так сердечно, так искренне он сказал это, что не удержалась – как отца родного, как спасителя обняла.

Засмущался он, поцеловал в лоб, погладил меня по голове. Дочек поцеловал, с Антоном по-мужски за руку попрощался. На душе так тепло стало, так хорошо – не помню, когда уже так радовалась. Слёзы льются. Дети тоже плачут.

Александр Иванович вернулся через пять минут.

– Совсем забыл, извините, – говорит, – это вам на нужды, одежду купите, к школе что нужно…

Положил на стол деньги. Я потом, как он ушёл, посчитала – двадцать тысяч.

Вот так мы здесь оказались. Поначалу думала, что это сон: вот проснусь – и снова наш барак, наша баня. Постепенно привыкли, освоились. Порядок поддерживаем, чистоту. К деньгам я прикасаться не решилась, совестно как-то было, человек и так большое благо сделал.

Александр Иванович, так я поняла, весь занятой, в делах, разъездах, но зайдёт вечером на минуту-другую, справиться, как жизнь, нет ли в чём нужды. Дня, наверное, через три-четыре после нашего переселения, как обычно, заглянул и увидел, что деньги так и лежат, и с обидой так высказал:

– Что это вы, Валентина Петровна, от денег отказываетесь? Я могу себе позволить, есть у меня такая возможность.

– Александр Иванович, дорогой, я себе позволить не могу! Не нищие же мы, в конце концов, я работаю. Вы и так столько добра сделали.

Забрал он деньги и ушёл. Чувствую, обиделся человек. Думаю, нужно позвонить, извиниться, ситуация не очень хорошая.

Через день, так же вечером, приезжает он, аккурат за день до Нового года. Заносит ёлку живую, а следом – подарки: детям куртки зимние, тёплые, красивые, добротные. Продуктов всяких к новогоднему столу.

– Извините, – говорит, – обидел я вас с этими деньгами в прошлый раз.

– Это вы меня простите, не думала, что так получится. А за подарки спасибо огромное.

Я чмокнула его в щёку, и дети кинулись благодарить, расцеловали его. Александр Иванович засмущался, но было видно, что доволен.

Хотели его на Новый год пригласить, но как-то не решились. А он, оказывается, уехал куда-то далеко, неделю примерно не было его. Приехал перед Рождеством, заглянул на несколько минут. Опять привёз продуктов, девочкам пригласительные билеты на Рождественский праздник в городской театр. А мне подарил пуховый платок.

– Вы простите, Валентина Петровна, я вас без подарка оставил, ей-богу, не знал, как вам угодить. А это моя мама посоветовала, гостил у неё.

– Александр Иванович, голубчик, мы-то ведь не можем вам достойного подарка подарить, отблагодарить вас мы не можем.

– Господа Бога благодарите. Сегодня такой праздник. Приходите в церковь.

Так мы в первый раз пришли в храм. По сути, нас туда Александр Иванович привёл. Вскоре и крестились мы. А на Рождественский праздник в город он сам девочек свозил. Так дети радовались: на горке накатались, в кафе пирожные ели, приехали с гостинцами. Весь день потратил на них.

Уже после Рождества стала замечать, что вечером в летнем домике горит свет. Летний домик расположен в глубине двора, где сад и баня. Решила пойти посмотреть, мало ли что. Постучалась в дверь, никто не отозвался. Я вошла. В небольшой комнатке, стоя на коленях спиной ко мне, лицом к иконам, молился Александр Иванович.

(Продолжение следует)

 

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска