28 сентября – 110 лет со дня упокоения первой фронтовой сестры милосердия Марии Михайловны Дондуковой-Корсаковой

Мария Михайловна Дондукова-Корсакова

Место её упокоения было забыто, могилка заброшена после того, как ушли в вечность последние жители деревни Старые Буриги, знавшие и любившие княжну. Но сохранилась память, что она любила ландыши. По ландышам её и нашли у стен разрушенного Троицкого храма. Власти дали технику, за работу взялись приезжие добровольцы, краеведы, местные жители – пилили деревья, вывозили мусор. Из Петербурга прибыл железный крест, возле которого отслужили панихиду по этой святой душе – Марии Михайловне Дондуковой-Корсаковой.

Установка креста на могиле М.М. Дондуковой-Корсаковой

Вера и дело

Думается, пора о ней вспомнить и нам, ведь именно Мария Михайловна положила начало движению сестёр милосердия, ухаживающих за ранеными во время войны. Другой её заслугой стало создание первой в России сельской общины сестёр, заботящейся о крестьянах. Хотя первую больницу на Руси создала ещё святая княгиня Ольга, но на много веков после этого дело встало. До появления земств деревня врачей не знала. Лечили крестьян знахарки да фельдшеры из отставных солдат, обучение которых в армии занимало два-три месяца, что, понятно, было слишком мало. В 1860-е годы положение начало меняться, буквально за несколько лет появилось около семисот больниц, но число врачей всё равно оставалось ничтожно.

А была ли в них нужда? Те, кто любит идеализировать прошлое, не представляют реального положения с врачебным делом в России. Детская смертность была чудовищной. Главная причина – матери почти не кормили детей грудью, сразу после родов отправляясь работать, а младенцев питали бабки и старшие сёстры хлебным мякишем и кашами. Другие бедствия были типичны и для всего остального мира, в том числе самых развитых стран, таких как Англия, где продолжительность жизни в середине XIX века была практически такой же, как и в России. Но главная причина смертности – ужасное состояние санитарного дела. Всерьёз, на государственном уровне, первым озаботился этим император Николай Второй. Вскоре после его воцарения была создана Особая комиссия о мерах предупреждения и борьбы с чумой, затем началась борьба и с эпидемиями других болезней. Сохранились записи Государя на документах, где он требует заняться скорейшим созданием санитарного ведомства. «Обращаю самое серьёзное внимание министра внутренних дел на безотрадное состояние в России санитарного дела, – помечал он в одной из них. – Необходимо во что бы то ни стало добиться не только улучшения его, но и правильной постановки. Нужно быть в состоянии предупреждать эпидемии, а не только бороться с ними». Тогда же началось внедрение территориальной системы врачебных участков, которой не было нигде в мире, – большевики впоследствии выдали её за своё изобретение.

Отчего, когда во всем христианском мире врачебное дело двинулась вперёд, мы начали отставать на десятилетия? Почему в России не хватало таких фигур, как доктор Гааз и Пирогов или Мария Дондукова-Корсакова? Думается, что, хотя верующих и добрых людей в России было великое множество, как и тех, кто имел и волю, и энергию, далеко не во всех эти качества соединялись. Возьмём Веру Фигнер, с которой княжна Мария Михайловна была очень хорошо знакома и даже мечтала, обратив узницу ко Христу, сделать её своей преемницей. Две эти женщины имели много общего, но одна была Христова, другая – безбожница. Так и не закончив медицинское образование в Бернском университете, Фигнер с головой ушла в революцию, оказалась причастна к убийству Царя-освободителя Александра II, затем – к покушению на прокурора Стрельникова. За этим последовали два с лишним десятилетия, проведённые в тюрьме. Сохрани Фигнер веру, она могла бы стать выдающимся врачом. Железный характер, энергия, ум – всё было при ней. Она нужна была России, чтобы давать жизнь, но, увы, выбрала путь прямо противоположный. Вера и дело у нас слишком часто существовали отдельно друг от друга.

Тем ценнее пример Марии Михайловны Дондуковой-Корсаковой. Чем жила она, что двигало ею?

Фронтовая сестра

Предок княжны хан Дондук-Омбо и её прадед Иона правили Калмыкией, но постепенно род совершенно обрусел и окончательно перебрался в исконно русские земли. Муж единственной дочери православного хана Ионы, Никита Иванович Корсаков, получил право на двойную фамилию.

Никита Иванович Дондуков-Корсаков, дед княжны Марии

Эта история повторилась буквально и в следующем поколении, так как сыновей у Никиты Ивановича не было, только дочь Мария, а зять тоже носил фамилию Корсаков. Род принадлежал к высшей петербургской знати, был богат и щедр – традиции благотворительности передавались в нём долгие годы. Князь Михаил Александрович Дондуков-Корсаков, отец нашей героини, был камергером и закончил службу вице-президентом Академии наук. Именно о нём Пушкин написал известную эпиграмму: «В Академии наук заседает князь Дундук…»

Мария Михайловна родилась в 1827 году вторым ребёнком своих родителей из десяти. Выросла в селе Глубоком Псковской губернии. С детства часто болела.

Мать княжны – Мария Никитична – с дочерью, имя которой неизвестно. Вероятнее всего, это одиннадцатилетняя Мария. Картина написана художником Филиппом Будкиным в 1838 году

Когда княжне исполнилось 22 года, правую половину её тела парализовало. Никто особо не надеялся, что она выживет, но однажды, обратившись к Богу, она получила большое облегчение. Спустя какое-то время после причастия в Казанском соборе и молитвы перед чудотворным образом Божией Матери всё окончательно переменилось. Княжна не просто исцелилась, но получила в дар на редкость крепкое здоровье и выносливость, которые не изменяли ей много десятилетий. После этого, дав обет девства, она обещается Господу и в другом – славить Его словом и делом до последнего дыхания.

К этому времени, 1849-му, относится рождение её мечты – создать передвижные госпитали при армии, где служили бы сёстры милосердия. Ошибочно считается, что первая такая служба была организована англичанкой Флоренс Найтингейл – в октябре 1854 года. На самом деле Мария Михайловна озаботилась этим на несколько лет раньше и даже писала об этом графу Сиднею Герберту Пемброку, в скором будущем военному министру Великобритании. Так что не исключено, что эта мысль достигла Найтингейл именно с лёгкой руки княжны, которая организовала первый полевой госпиталь в своём Порховском имении в селе Полоное ещё в 1851-м. Брат её, полковник Александр Михайлович, сражается в это время на Кавказе, заслужив золотую шашку с надписью: «За храбрость». Мария рвётся со своим маленьким госпиталем к нему, обивая пороги кабинетов в Петербурге, где ей вежливо отказывают: «Непристойно барышням ехать на Кавказ». Она в ответ на память зачитывает стихи из Евангелия, что окончательно убеждает сановников: это хрупкое создание нужно держать подальше от опасностей. Они не понимают, что девушка перенесла в своей жизни больше страданий, чем любой из них, что остановить её невозможно.

Весной 1854 года, в начале Крымской войны, Мария добивается аудиенции у императора Николая, который даёт согласие на отправку её госпиталя в Кишинёв. В ноябре в Севастополь прибыли вместе с великим хирургом Николаем Пироговым ещё несколько десятков сестёр, так что доброе дело получило самое замечательное развитие.

Разумеется, в Кишинёве, в тылу, Мария со своими девушками не задержалась, отправившись догонять фронт. Из-под румынского Браилово княжна писала: «У нас ранило двух сестёр и убило санитара. Одну из них ты знаешь, Доли Оболенская, ей сломало руку и ногу. Из-за той же гранаты на меня упал шкап и разрезало голову. У меня обвязана голова, как у раненого. Мы много смеялись». Это не легкомыслие, конечно, а попытка спрятаться за ним от ужасов войны.

Согласно историку Татьяне Груздевой, дальнейший путь княжны был таков:

«Второй её госпиталь добрался до Севастополя и оказывал защитникам города неоценимую помощь. Об этом госпитале писал в своих “Севастопольских рассказах” Л.Н. Толстой»:

«Войдя в первую комнату, обставленную койками, на которых лежали раненые, и пропитанную этим тяжёлым, отвратительно-ужасным госпитальным запахом, они встретили двух сестёр милосердия, выходивших им навстречу.

Одна женщина, лет пятидесяти, с чёрными глазами и строгим выражением лица, несла бинты и корпию и отдавала приказания молодому мальчику, фельдшеру, который шёл за ней; другая, весьма хорошенькая девушка, лет двадцати, с бледным и нежным белокурым личиком, как-то особенно мило-беспомощно смотревшим из-под белого чепчика, обкладывавшего ей лицо, шла, руки в карманах передника, потупившись, подле старшей и, казалось, боялась отставать от неё.

Козельцов обратился к ним с вопросом, не знают ли они, где Марцов, которому вчера оторвало ногу.

– Это, кажется, П. полка? – спросила старшая. – Что, он вам родственник?

– Нет-с, товарищ…

Хорошенькая сестра посмотрела на Володю и вдруг заплакала.

– Боже мой, Боже мой! Когда это всё кончится! – сказала она с отчаянием в голосе».

Едва ли эта девушка была Марией Михайловной, которой исполнилось двадцать семь, скорее всего – одной из её боевых подруг. Севастопольский госпиталь основан был на деньги деда Марии, Никиты Ивановича, который обожал внучку, имевшую очень схожий с ним характер. Их обоих всю жизнь обманывали, пользуясь добротой этих людей, что ни в малейшей степени их не озлобило.

 Ученье – свет

Вскоре после войны Мария занялась обустройством на родине школ для крестьянских детей, основав их около десяти. Благодаря этому уже в начале 1860-х Порховский и Опочецкий уезды, которые она опекала, заняли первое и второе место по числу грамотных и учащихся в Псковской губернии.

В. Е. Маковский, «В сельской школе»

Школы открывались прежде всего в деревнях, принадлежащих её семье. Для преподавания приглашались дети священников, грамотные дворовые Дондуковых-Корсаковых получали послушание работать в школах за зарплату. Кроме того, юных педагогов готовили из мальчишек в уездном училище. Уговорить родителей отдать детей в школу было непросто. Мария Михайловна сама их обходила, убеждала, обещала помощь. Работала она не только с детьми. С помощью двух девушек из Царскосельского училища она несколько зим подряд ездила по селениям, где вела просветительские беседы, рассказывала о Евангелии, убеждала оставить суеверия. Но главным попечением оставались всё-таки школы, где обкатывались разные методики преподавания, скажем Золотовская, идея которой заключалась в том, что для обучения письму, к тому же красивому, дети должны были использовать картонные трафареты букв – строчных и прописных, а также слогов. Арифметику преподавали с помощью камушков. Один из учителей, грамотный крестьянин Степан, вспоминал:

«Как только обласкал я детей и те перестали меня бояться как учителя, сложил я из вырезных букв на доске четыре слова. Первое слово было “буря”. Спрашиваю я детей: “Как это называется, когда ветер подымается и на озере волна бывает?” Они отвечают: “Буря”. Тогда я спросил: “Что раньше бывает: ветер или волна на озере?” Дети говорят: “Сперва ветер подует, а потом уже волна подымается, когда начинается буря”. “Вот она, – говорю, – буря-то, здесь на доске и написана. Первая половина этого слова – «бу», а вторая половина слова – «ря». Хотите, мы для памяти скажем, что «бу» у нас – ветер, «ря» у нас – волна? Ветер прежде подует, а потом волна подымается? Так и мы прежде скажем «бу», а потом «ря», и будет «буря»!” Дети, показывая на слово, начали повторять: “Ветер – волна, буря!” Так и с другими словами, я прежде объяснял детям, что каждое слово значит».

Часть учебников Мария Михайловна покупала, часть писала сама, издавая в виде брошюр или распространяя в рукописях. Все были прекрасно написаны, например «Разговор Ольги Даниловны с крестьянами о молитве Господней». Ольга Даниловна – это вымышленный персонаж, точнее, псевдоним княжны. Рождались сочинения не просто так, а благодаря её многочисленным беседам с народом.

Отмена крепостного права способствовала тому, что интерес к учёбе вырос, точнее, родители перестали бояться, что обученных детей заберут в дворовые (конторщики, скажем), оторвав от земли. Дети приходили даже из соседних деревень, так что собиралось их до тридцати человек. По воскресным и праздничным дням при общине деревни Буриги работала воскресная школа для взрослых, которых воодушевлял пример сестёр, в недавнем прошлом крестьянок. Учили не только читать и писать, но и объясняли, откуда происходят болезни, как соблюдать правила гигиены, отговаривали лечиться у знахарок и колдунов, ну и, конечно, преподавали Закон Божий.

Община Марии Магдалины

Прославившаяся на всю Россию община Марии Магдалины в деревне Буриги была создана княжной в 1861 году на деньги, оставленные ей дедом в наследство. Екатеринбургский священник и доктор Сергий Вогулкин рассказывает:

«Мария Михайловна Дондукова-Корсакова у себя в деревне образовала общину сестёр милосердия. Приехав в деревню… вдруг увидела всю эту страшную нищету, абсолютно необразованный народ, который страдает от различных предрассудков, от действий тех же колдунов и так далее. Она пришла в ужас.

Это было недалеко от Пскова. Она решила в деревне организовать общину сестёр милосердия и организовала её. Причём очень интересно – вся семья её в этом поддержала. Они построили больницу, дом для сестёр милосердия, закупали в городе, привозили и бесплатно раздавали крестьянам лекарства. Сначала княжна привезла двух профессиональных сестёр милосердия из Крестовоздвиженской общины. Но потом, когда они при своей общине сделали школу, в которой стали учиться и взрослые, и дети, у них появились сёстры милосердия из крестьян. Крестьянки стали реально помогать сёстрам милосердия.

Видите: больница с бесплатным посещением, родильный дом, бесплатные лекарства. Сёстры ездили по ближайшим деревням – собирали больных. То есть такой пример есть. К великому сожалению, он единичен. Не удалось больше найти примеров вот такой сельской общины сестёр милосердия. А эта община существовала ещё в 1912 году. Но пример всё-таки был».

На устройство общины княжна потратила 40 тысяч – огромные деньги в то время. Помощь оказали также императрица Мария Александровна, пожертвовавшая 3 тысячи рублей, столько же передал один из петербургских благотворителей. Землю подарил брат Александр Михайлович, отец обеспечил постройку дома с 11 комнатами. Здесь были помещения для приёма больных крестьян из четырёх соседних волостей, аптека, классные комнаты, где учились сёстры-крестьянки, библиотека. Кроме сестёр, жили дворник, прачка, кухарка и два работника. Во дворе построили небольшую больницу для сифилитиков – проституток и их детей, которых Мария сама мыла и перевязывала. Имелись также конюшня, коровник, амбар, ледник, баня. Вокруг дома разбили сад и огород с лекарственными растениями.

Идея назвать общину в память святой Марии Магдалины, небесной покровительницы Марии Михайловны, принадлежала Псковскому владыке Платону. «Назовите эту общину именем Марии Магдалины: она первая возвестила людям радость Воскресения Христова», – сказал он. Это был, по сути, монастырь – довольно почитать наставления, своего рода Устав, написанный для общины княжной Марией. Вот, например, совет её руководительнице, избираемой на три года: «По немощи человеческой приходится переживать болезни и неприятности, которые раздражают нервы, возбуждают впечатлительность. Хорошо в таком случае старшей сестре временно прекращать свои занятия и отношения с другими сёстрами, пока чтением слова Божия и уединённой молитвой не испросит она у Господа Его Духа и общения с Иисусом Христом, для исполнения Его воли. Молитва к Господу об очищении сердца скоро будет услышана, и тогда сёстры, обращаясь к старшей сестре, будут через неё руководимы Небесным Учителем».

На монастырский дух обратил внимание и социалист-народник Аптекман, иудей, точнее, атеист, принятый в качестве врача: «В общине господствовал монашеский, крайне ригорический», то есть строго христианский, дух. Тем более что митрополит Московский Филарет отправил на помощь Марии Михайловне игуменью Серпуховского Владычного монастыря Митрофанию (Розен), устроившую при обители схожую общину сестёр милосердия.

Игуменья Митрофания, гравюра Хелмицкого. Изображение: ru.wikipedia.org

С Аптекманом вышла своеобразная история. Он решил пропитать одну из сестёр, Прасковью Бухарщину, своими идеями и очень радовался, что она внимательно его слушает и со многим соглашается. В итоге крестился, так что расстались они с Прасковьей полными единомышленниками, став христианскими социалистами.

Крестьяне в те времена больниц не любили, называли их «морилками», но сюда, к Марии Михайловне, они притекали довольно охотно. Причин было несколько. Во-первых, здесь царил православный дух. Во-вторых, сёстрами были благочестивые деревенские девушки и вдовы, которых все знали. Да и добрую барыню любили, полностью ей доверяя. Одно время сёстры сами разъезжали по деревням, но потом к ним привыкли и потекли толпами. С удивлением селяне обнаружили, что лекарства, которые распределялись в аптеке бесплатно, действительно помогают.

Одной из причин высокой детской смертности в России было то, что за детьми плохо присматривали. Этим княгиня Мария Михайловна тоже озаботилась, создав при своей общине Марии Магдалины специальное отделение, куда крестьянки могли отдать своих детей на время работы – посева или уборки. Это был один из первых в стране детских садов. Открылся и небольшой приют для стариков.

Княжна старалась в работу больницы не вмешиваться, предоставляя сёстрам самим решать все вопросы, с чем они замечательно справлялись. Думается, именно это и позволило общине просуществовать много десятилетий, вплоть до революции, пережив свою основательницу. Но всякий раз, когда в ней возникала нужда, она немедленно откликалась.

Из наставлений княжны Марии сёстрам милосердия

Молитвенное настроение сердца должно предшествовать всякому проявлению деятельности сестёр милосердия, так как «плод правды сеется у тех, которые хранят мир». А мир даруется Воскресшим Господом нам – Иисусом Христом.

* * *

Для поступления в общину необходима чистота побуждений, чтобы не препятствовать Милосердному Спасителю приготовить испытуемую к благословенному служению сестры милосердия. Греховное сердце человека только постепенно очищается. Для сердца смиряющегося перед Господом, поверка своих мыслей, чувств и желаний со словом Божиим всегда открывает волю Божию, в меру искренности, с которой человек обращается к Богу.

* * *

<Надо, чтобы> в течение дня для обновления сил духовных все, посвятившие жизнь свою Господу, испытывали необходимую потребность оставаться наедине с Богом, в чтении слова Божия и молитве. Без этого, хотя и короткого перерыва обычных занятий, существует опасность забыть, что ветки истинной Виноградной лозы без Него, Источника Силы, не способны приносить пользу людям.

* * *

Утрата кротости и смирения – настоящая причина тех смущений и скорбей, которые мы приписываем людям. При живой вере в любовь Спасителя нашего внутренняя жизнь человека озарится таким светом, что легко становится узнавать проявление Его любви во всех трудностях жизни. Господь воспитывает нас для неба Ему Одному известными путями; и Тот, Который Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас, как с Ним не дарует нам и всего! Драгоценно пред Богом личное общение души с Спасителем нашим. Когда Господь видит в сердце человека искреннее желание следовать за Ним, то Он расширяет это сердце любовью Христовой к людям и живым общением с ними.

* * *

Немощная молитва наша, соединённая с горячей молитвой служителей Церкви Христовой, восходит к Господу. Благодать Божия, дарованная служителям Церкви Христовой, есть общее достояние членов Тела Христова, соединённых с ними в Таинствах Церкви. О, как Воскресший Милосердый Спаситель так живо, так радостно через них проявляет Свою волю в тех добрых делах, которые Бог предназначил нам исполнять! Именно нам, не отдельным ничтожным личностям, а нам, как членам Единого Тела Христова, управляемым, руководимым Главою нашей, Господом нашим Иисусом Христом.

Искушение

В 1874 году в Петербург прибыл английский барон Гренвил Редсток, полковник, переживший во время войны в Крыму некое религиозное озарение. Именно с него пошли в России евангелисты. Человек он был весьма обаятельный. «Что нового для славы имени Господня?» – спрашивал он людей при встрече и, доставая из кармана Библию, начинал проповедовать. Прежде чем проститься, вставал на колени и громко произносил молитву своего сочинения, обращаясь к Богу Отцу или Христу, никогда не поминая Богородицы. «Он делает чудеса над сердцами людей, – вспоминал Фёдор Михайлович Достоевский, – к нему льнут; многие поражены: ищут бедных, чтоб поскорей облагодетельствовать их, и почти хотят раздать своё имение… Правда, все эти проповедники-сектанты всегда уничтожают, если б даже и не хотели того, данный Церковью образ веры и дают свой собственный».

Барон Редсток. Фото: ru.wikipedia.org

Здесь нужно сказать, что на самого Достоевского очень сильно повлиял Диккенс, и вообще вся эта «религия сердца», которая шла от британских и американских протестантов, произвела на русских огромное впечатление. В какой-то степени это было даже неплохо, побуждая тысячи людей к исканию Бога, пусть поначалу слишком душевному, поверхностному, но искреннему. Опасно это было в тех случаях, когда уводило из православия – веры куда более прочной и трезвой, пусть и переживавшей тогда определённый кризис в России. «Ты должен!» – к этим двум словам у нас сплошь и рядом сводилось воцерковление. Должен стоять на службе, пусть и мало в ней понимая, должен как минимум раз в год исповедаться и причаститься, за этим следило государство, и неважно, что ты не знаешь Евангелия и так далее. Всё это было не слишком привлекательно и давало мало пищи для ума и сердца. Однако подлинным ответом на это стало у нас Оптинское старчество, Господь дал нам отца Иоанна Кронштадтского и тысячи других пастырей, осознавших, что сосуд церковный опустел и должен быть наполнен.

Но прежде чем это дало свои плоды, многие поддались искушениям. Оказалась среди искусившихся и Мария Михайловна. Многое из того, что говорил Редсток, было ей очень близко: и вопрос живой веры, и необходимость деятельной помощи бедным. В общем, она увлеклась. После изгнания Редстока секта не исчезла – англичанина сменил граф Пашков. «Было время, когда она отпала от православия и, находясь в Англии, примкнула к так называемой апостолической церкви, к тем, кто у нас в России называется “пашковцами”, – вспоминала Вера Фигнер. – Но впоследствии вернулась в лоно православия. “Я нашла, что человек должен умереть в той вере, в какой родился”, – говорила она». Разумеется, это поверхностное объяснение, скорее, отговорка в беседе с атеисткой. Наивность княжны в отношениях с людьми была следствием её доброго сердца, но в вопросах духовных надолго сбить её с толку не удавалось никому. Переболев духовно, она лишь укрепилась в православии. Возможно, это произошло после того, как во время русско-турецкой войны 1877–78 годов Мария Михайловна вновь отправилась в действующую армию. «Тревожные бессонные ночи уходят на перевязку раненых, писание солдатских писем, дежурства… она бежала туда, где слышала вопли о помощи, где видела смерть, где чувствовала горе», – писал современник.

(Окончание следует)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска