Дом над рекой

За пределы жизни

Отец Александр с прихожанами чаёвничали в храме за большим столом.

– Располагайтесь, – предложили мне.

Потом привезли навоз для огорода, и мы всё не могли поговорить. Четыре машины как-никак.

– Картошку ещё не посадили? – уточняю.

– Земля пока прогревается, – задумчиво ответил батюшка.

Протоиерей Александр Антонов

Это был, кажется, конец мая или начало июня прошлого холодного года. Прихожане возятся с цветами, кошка несётся за матушкой Ольгой, словно боится её потерять.

– Жили в посёлке Краснозатонском возле Сыктывкара. Отец был разнорабочим, стропальщиком, на пилораме работал, – начинает рассказывать о себе отец Александр. – Мама – бухгалтер. Был октябрёнком. Помню, как в пионеры принимали, повязав галстук. В комсомол не успел, Союз распался. Но всё это смутно припоминаю. Знаете, яркие воспоминания начинаются с той поры, как пришёл к вере, – в 18 лет я начал ходить в храм.

Батюшка явно не любитель поговорить. Слова из него приходится добывать. Но с каждой минутой мне становится всё интереснее. Итак, обычный парень. На романтика и сейчас не похож, и прежде вряд ли им был. Человек крепкий, хозяйственный. Когда таким за сорок, они в Церковь приходят не так уж редко. В восемнадцать – почти никогда. Начинаю расспрашивать об увлечениях.

– В юности увлекался тяжёлой музыкой – роком. Что-то искал в ней, возвышенное, может.

– В роке?

– Ну, может, не возвышенное, но какой-то выход за пределы той жизни, которой я в то время жил. Парни тогда нередко старались подчеркнуть, что не такие, как все. Кто-то волосы отпускал подлиннее, кто-то татуировки наносил, иной и уши прокалывал. Я ничего этого не делал. Просто слушал рок. Кинчева, скажем. У него ранние альбомы агрессивные, но когда он пришёл к вере – смягчился. Рок – разный. Есть про жизнь, а есть про смерть. Кипелов, скажем, в «Беспечном ангеле» вполне приемлем. Но западный рок чаще всё-таки связан со смертью. Возьмём Pantera или Megadeth, Sepultura и другие, пытающиеся заглянуть в потусторонний мир, намекающие на связь с диаволом. Sepultura вообще переводится как «Большая гробница». А у нас в Сыктывкаре есть своя группа KillDeaD, «Убийцы смерти» – в том же ряду. Алкоголь, наркотики, музыка соответствующая – всё для того, чтобы войти в транс, подняться над обыденностью, но на самом деле выходит, что опускаются ниже её.

В общем, слушал я всё это, слушал, а потом понял, что ничего я здесь не найду и никуда это меня не выведет. И стал слушать классику – Бетховена, Баха, Чайковского. Понял, что именно эту красоту я и искал. В детстве у меня с музыкой как-то не вышло. Одно время играл на скрипке, но заболел, а после перерыва в учёбе интерес пропал.

Поступил в сельхозтехникум на ветеринара. На первом курсе стал ходить в краснозатонский храм Николая Чудотворца, на последнем – помогать настоятелю отцу Михаилу Левковцу. Верующим-то я, наверное, лет с десяти был, с тех пор, как меня крестили. Очень переживал, когда потерял вскоре после этого свой первый крестик. Спустя несколько лет пришёл в храм уже самостоятельно. Как-то перед Пасхой батюшка попросил прихожан помочь прибраться, и меня отвели в алтарь. После этого душа стала туда проситься, и я после техникума поступил в духовное училище. Ход богослужения начал учить сразу, как стал алтарником, а потом к нам в приход приехал на практику студент из училища. Я подошёл к отцу Михаилу, сказал, что тоже хочу получить духовное образование. Батюшка не был уверен, что у меня это всерьёз. Знаете, так бывает: впечатлишься, а потом страсть утихнет и ты бросаешь учёбу. И стал я ждать. До осени ждал. А затем сказал отцу-настоятелю, что не передумал, и он меня благословил. Училище было при кочпонском храме, где в Прокопьевском приделе стояло пианино. Когда никого не было, церковь была закрыта, и я учился играть.

– Классику?

– Да. Ещё у меня возле дома была детская музыкальная школа, там тоже был инструмент, за который меня пускали, а одна учительница подарила «Детский альбом» Чайковского.

– Ноты сами выучили?

– Да, я самоучка. В училище стал музыкой заниматься более-менее серьёзно. Когда слушаешь – это одно, а когда сам играешь, через себя пропускаешь – совсем другое. После армии гитару освоил, потом, в семинарии, – балалайку, аккордеон.

– Так и жили ровно, без потрясений?

– Всё грустное остаётся в прошлом, в памяти сохраняется только хорошее. Было по-разному, сомнения в вере, скажем. Не в Боге, а в том, правильна ли наша вера или протестанты ближе к истине. Думал, искал, жития читал, толкования на Евангелие. И понял, что наша вера целостная, в ней есть всё, в то время как у других только отрывки и искажения.

* * *

Мы разговариваем во дворе храма, откуда открывается вид на Вычегду. Где-то лают собаки, напоминая, что Усть-Кулом – это всё-таки село, в отдалении от цивилизации, железных дорог, аэропортов.

Церковь Св. апостолов Петра и Павла построена в с. Усть-Кулом в 1857 году

Треть века назад сюда все товары, горючку и прочее завозили по реке. Отца Александра это, как я понял, не беспокоит. Он создаёт здесь свой мир – Божий, меняя Усть-Кулом. В отдалённом райцентре делать это увлекательнее, чем в городе. Какое-то удовлетворение от него исходит, это чувствуется во взглядах, которые он бросает на Вычегду, на храм. «Потеплело, пошли мошки», – говорит он торжественно, имея в виду, что пришла пора сажать картошку. Подходит шофёр, говорит:

– Так я задом заеду?

– Сейчас я матушке позвоню, – откликается священник и берётся за телефон: – Оля, тут привезли картошку семенную, хотят выгрузить. Ты поднимись, пожалуйста. Мешки же у нас есть?

Дом у них стоит внизу на склоне, ближе к реке.

– Самое большое и самое обычное чудо в нашей жизни то, что Бог даёт ровно столько, сколько нужно, – произносит отец Александр. – Ни больше ни меньше. Ну всё, пойдём в дом, матушка ужин приготовила.

В монахи или жениться?

– После духовного училища, – продолжает батюшка рассказ, – был выбор: либо монахом стать, либо жениться. Но жениться было не на ком. Я дважды за несколько лет предлагал девушкам руку и сердце, но получал отказы.

– По любви?

– По симпатии. Решил поступить в Московскую семинарию. Не поступил, конкурс там великоват, приехал обратно, а потом мне сказали, что и в Казани семинария есть. Там приняли меня без экзаменов. Решил я жизнь устроить так, чтобы всё время было занято. Днём учился, вечером играл на фортепьяно – они почти в каждой аудитории стояли. Со мной был любимый сборник нот, который я продолжал разучивать. А потом и балалайку для себя открыл. В ней русский дух силён. Стал даже ходить к преподавателю народных инструментов – полюбил балалайку.

– С татарами познакомились?

– Мне трудно с людьми, которые находятся за пределами Церкви: и татарами, и русскими – любыми. Жестковаты они. А вот в детстве друзья-татары были. Для меня ведь Татарстан не чужой, бабушка там жила, я к ней в детстве ездил.

– И что с женитьбой?

– Идти в монахи мне отец Михаил не благословил, точнее, сказал: «До тридцати лет даже не думай». С женитьбой тоже всё было как-то непонятно, потому что регентского отделения в Казанской семинарии нет. Но на одном православном ресурсе я познакомился с девушкой из Эжвы – моей Ольгой. Стали переписываться, созваниваться, а накануне Крещения, когда я был на каникулах, она предложила приехать к ним на ночную службу. Взял такси, приехал, попав на спевку. После службы пили чай и проговорили до утра. Вечером снова встретились. И решили не играть ни в какие романы. Через год, незадолго до Великого поста, сыграли с Ольгой свадьбу.

Тогда же, в пост, меня рукоположили, а осенью приняли на третий курс Московской семинарии – заочно, в Казани заочного не было.

– Как вы здесь, в Усть-Куломе, оказались?

– Это случилось тринадцать лет назад. Владыка благословил сюда, к нашей общей с матушкой радости. С приходом всё слава Богу, хотя есть одна беда – некоторые отходят от храма из-за пьянства. И молимся, и разговариваем, но алкоголизм оказывается сильнее. Это чума нашего времени, особенно в сельской местности. Таких случаев немного, сейчас в приходе пить стали значительно меньше. Обычно даже те, кто пьёт, остаются у нас – и им становится легче. Поначалу каждый месяц в запой некоторые наши работники уходили, а потом раз в год стали просить дней на десять их отпустить.

– Как вас встретили, когда вы сюда приехали?

– После гибели отца Ионы – ваша газета писала о нём – приход три года был без настоятеля, его окормляли отцы из Ульяновского монастыря, приезжая раз в неделю, так что нам с матушкой обрадовались. Да и народ здесь очень хороший, поэтому никаких затруднений с этой стороны не было. Другое дело – хозяйство церковное было не в самом хорошем состоянии.

Электролиния появилась уже при мне, прежде шли два провода на скрутках, там можно было бельё вешать. Сразу пошёл в Южные электрические сети, где от священников отвыкли, а может, и вовсе с ними не соприкасались, поэтому отношения сложились не сразу. Отправился в Сыктывкар, в Комиэнерго, где мы познакомились с Николаем Васильевичем Кашиным. Он меня очень тепло встретил, вспомнил про своего друга, игумена Игнатия (Бакаева), и дал мне свой телефон, мол, звони напрямую. После этого и с местными энергетиками сложились хорошие отношения. Поставили отдельную линию; правда, сначала прислали счёт на 235 тысяч, но потом оформили как благотворительность. Уличное освещение оформили как муниципальное. Отношения с властью хорошие, первый глава, с которым я познакомился, даже кабинет попросил освятить.

Поначалу было немного непривычно. Всё-таки посёлок Краснозатонский, где я прежде жил, скорее город, а здесь сельская местность и жизнь другая. Первым делом я установил, что храм должен постоянно быть открытым для людей. Поначалу на вечерней службе были порой только мы с матушкой, но постепенно народ стал приходить, сложилась настоящая община.

С прихожанами на Пасху 2017 года

 

Крещение. 2018 г.

 

Благотворительная акция «Святое евангелие в каждый дом»

Наблюдаю, как люди растут духовно, радуюсь за них и за нас. Не все. Некоторые походят-походят и теряют интерес, потому что нет желания работать над собой, приобретать живую веру. Но те, кто всерьёз погружается душой в жизнь Церкви, читает Евангелие, святых отцов, – эти люди меняются порой очень сильно, а я меняюсь вместе с ними. Чтобы ответить на вопросы, приходится больше думать, читать. Вот, скажем, об «Опыте построения исповеди» отца Иоанна (Крестьянкина). Батюшка очень тонко всё объяснял, и мы все вместе, изучая труд, задумываемся о жизни, её смысле, применяя советы на практике, начинаем понимать из глубины.

Веки сами собой начинают слипаться. Уже поздновато.

– Вам, наверное, отдохнуть хочется? – раздаётся бас отца Александра.

– Я в гостиницу пойду.

– Не стоит, сейчас постелем.

Бас-балалайка

Утром, проснувшись, обнаруживаю на шкафу какие-то гигантские облупившиеся балалайки. Вспоминаю, что батюшка учился играть на народных инструментах, которые я представлял себе несколько иначе. На этих играли, верно, какие-то местные, усть-куломские, великаны. Ещё игрушки какие-то лежат, на мольберте – недописанная икона. Как потом узнал, батюшка учится, недавно закончил иконописную школу.

– Кушайте, кушайте, – кормит меня матушка завтраком.

Котёнок по имени Бусик ясно осознаёт, что ему со мной повезло. Кормлю его тем же, что ем сам. Он лопает всё.

– Бусик, это что такое?! Кыш отсюда! – возмущается матушка Ольга. – Наглый попрошайка.

Котёнок, похоже, согласен. Да, наглый. Да, попрошайка. И что?

В открытую дверь одной из комнат вижу много книг, как у всех священников, и электрогитару. Вспоминаю про другие инструменты.

– А что это за большие балалайки?

– Бас-балалайка, наверное, я сильно не разбираюсь. Ещё мандолина есть. У отца Александра мечта: создать в Усть-Куломе оркестр или ансамбль. Узнал, что в клубе есть ненужные инструменты, они немножко поломаны и готовились к списанию. На них уже играли, когда приезжал из Москвы ансамбль «Ладони» во главе с Максимом Гавриленко. Теперь лежат у нас, ждут своего звёздного часа. Я вытираю с них пыль и тренирую смирение, – смеётся матушка Ольга. – Скорей бы всё это куда-нибудь. Но может, что и выйдет.

«Защита твоя – Господь»

– Хорошо помню, что в детстве у меня было убеждение, что смерти нет, – говорит Ольга. – Но вопроса, почему нет, не возникало. Это казалось чем-то естественным, как один из законов природы. Конечно, у девочек существование и так довольно безоблачное обычно, но всё-таки кто-то меня охранял, я ощущала его присутствие, особенно после крещения. До этого о Боге не то чтобы совсем не думала, просто пионерам верить в Него было нельзя. Иконы впервые увидела у бабушки, жившей в Архангельской области, недалеко от Красноборска. Её деревня называлась Березонаволок. Иконы были ветхие, а мне нравилось прибираться в красном углу. Родня над бабушкой посмеивалась, мол, мракобесие, ничего не поделаешь. А она ничего на это не говорила, просто молилась за всех нас. Однажды я увидела, что бабушка по рассеянности держит тетрадку с молитвами вверх ногами, и поняла, что помнит их наизусть.

* * *

– В церковь я впервые пришла на собственное крещение, лет в 13-14. Была таким противоречивым подростком, желавшим всё делать наперекор другим, и когда мама предложила креститься, стало интересно, что же это такое. Мне объяснили, как нужно выглядеть в церкви, что надеть – юбку длинную, платочек. Я выслушала, сделала красивую причёску, платок надевать не стала – он плохо гармонировал бы с брюками, в которых я отправилась в храм. Захожу. Бабушки, там сидевшие, обомлели, а одна из них, смачно плюнув в мою сторону, сказала: «Тьфу на тебя, сатана». У меня тут сердце в пятки, конечно, опустилось, захотелось выбежать, но благодаря своему упрямству я осталась. Не помню богослужения, помню только то, что на крещение нас пришло очень много, стояли в два круга.

* * *

– С восемнадцати лет в голове засел вопрос: зачем жить? Ответ на него искала каждый день. Видела одноклассниц, которые ходили в церковь, но не понимала их. Сама начала заходить на службы, которые мне было очень тяжело выстаивать. Но из последних сил старалась. Не знаю, что стало бы со мною дальше, если бы однажды знакомая не позвала меня в Дивеево. Шёл 2001 год, сентябрь, как раз тогда рухнули башни-близнецы в Нью-Йорке. Поехала я скорее из любопытства. Пробыли в монастыре недолго, всего несколько дней, но они изменили для меня всё. Там были обычные девчонки – красивые, которые радостно друг с другом общаются, смеются. Мы вместе с этими молодыми монахинями несли послушание на кухне. Я увидела монастырскую чистоту и красоту и ни разу не услышала ни одного бранного слова.

Когда в Нижнем Новгороде мы вышли на перрон, где были кучи грязи и мусора, а кругом слышались грязные слова, я воскликнула: «Хочу обратно в монастырь!»

Дома поинтересовались, есть ли у нас обители. Мне дали адрес одной из них, в Первомайском, где я оказалась у матушки Василисы. Поехала на два-три дня, но матушка благословила остаться на десять. И снова не хотелось уезжать.

* * *

– В Эжве стала постоянно ходить в храм, причащаться, а однажды увидела своего школьного учителя истории Андрея Валентиновича Чикунова, ныне протоиерея Андрея. Он меня очень поддержал, что-то объяснял, а потом позвал на Библейские курсы, которые вёл. Так я по-настоящему открыла для себя Евангелие, и всё во мне начало меняться – от взглядов до характера.

Камнем преткновения для меня были евангельские слова, что, когда тебя бьют по одной щеке, подставь другую. Это одна из самых важных мыслей – молиться за своих врагов. Но, конечно, не так всё просто, даже когда мы соглашаемся, потому что нужно полностью измениться, чтобы их исполнять. Я была убеждена, что нужно уметь отвечать, защищаться – это казалось естественным. Теперь-то я понимаю, что защита твоя – Господь, лучше Него никто защитить не сможет. Злом и гневом зло не остановишь, только добром и любовью. И ещё открылось, какой вред причиняют сами себе люди, которые нападает на других, – мне стало их жаль. Что тут остаётся-то, кроме как молиться.

Потом стало понятно, что такое любовь. Как многим из молодых женщин, мне казалось, что любовь – это когда тебя любят. Но в жизни я её не находила, а от взрослых не раз слышала, что её – любви – и вовсе нет, только привычка, обязанность, долг. Моё сердце с этим не могло смириться, думала, что если нет любви, тогда незачем жить – ведь это самое главное, самое лучшее, что есть в нашей жизни. Если её нет, остаются только страдания, скорби, раздача долгов. И вдруг открывается, что любовь – это прежде всего состояние твоей собственной души. Люби сама, не требуя ничего от других, тогда и тебя полюбят, но даже если нет, самое главное, самое лучшее всё равно будет с тобой.

Неприятие вызвали поначалу слова: «Любовь всё покрывает». Как это? Ведь это ложь какая-то, нужно обязательно сказать человеку о его недостатках, чтобы он исправился. А потом понимаешь, что, когда видишь в ближнем главное, достойное любви, его слабости отходят на второй план и только тогда ты можешь ему помочь. Уж что-что, а мы умеем чувствовать сразу: с любовью с тобой говорят, которая всё покрывает, или с раздражением, которое рассматривает твои грехи в увеличительное стекло.

За год я очень многое переосмыслила, совсем другими глазами стала смотреть на мир. Я поняла, как это ужасно скучно – жить без Бога. Общалась со знакомыми, которым это ещё не открылось, и видела себя, какой ещё недавно была. Возникло отчуждение, в том числе с родными, но Господь учит принимать людей такими, какие они есть. Я просто молилась и молилась, и близкие тоже стали приближаться к Богу, постепенно появилось общее, о чём мы можем поговорить.

«Ну что, матушка, хорошо молилась!»

– Как вы познакомились с отцом Александром?

– Расскажу предысторию. Однажды пришла с Божественной литургии, когда в дверь нашей квартиры на четвёртом этаже позвонили. Открываю: там какая-то бабушка, просит что-нибудь поесть. Пригласила её войти. Она была опрятная, так что я не опасалась, что даже если придёт кто-то из родных, то будет недоволен. Денежку какую-то ей дала, и старушка стала меня расспрашивать, замужем я или нет. «Нет», – отвечаю. Она на это сказала, что замуж ещё выйду, хотя я в то время начала в этом сильно сомневаться – оставила всякие надежды. Сказала, что стану учительницей. Ещё кое-что добавила, но это пока не сбылось, так что я говорить не стану. Я ей не слишком поверила. Ну, замужество ладно, это ещё возможно, но с какой стати я с моим экономическим образованием, работая в бухгалтерии, стану вдруг учительницей? Когда за бабушкой закрылась дверь, я подошла к окну и стала ждать, когда она выйдет из подъезда. Она не вышла. Я долго ждала, затем вышла на лестничную площадку, спустилась вниз – старушки нигде не было.

Потом мама вдруг приносит икону – первую в своей жизни. У меня было несколько, у неё – нет. Сказала, что подошёл выпивший мужчина, предложил купить. Мама поняла, что купить нужно. Надписи на образе были стёрты, и лишь спустя несколько лет, уже после замужества, отец Александр вдруг говорит: «Это мой небесный покровитель – князь Александр Невский».

Только после этого я смогла разобрать по выпуклостям, оставшимся от букв, надпись: «святой благоверный…». Да, это был он.

На том, что мне нужно создать семью, настаивал настоятель нашей эжвинской церкви отец Владимир Дунайчик. И так получилось, что мы, с Божьей помощью, познакомились с отцом Александром. Он тогда ещё не был отцом, конечно, учился в семинарии. Когда я узнала, что собирается стать священником, то была в шоке – никогда не мечтала быть матушкой. Всё, чего хотела, – чтобы был любящий и верующий муж. Уже поняла, что с неверующим жить не смогу, слишком разные взгляды и желания. После свадьбы жили в Краснозатонском, где я помогала при храме, а отец Александр служил в кирульском Свято-Вознесенском храме. Однажды к нему подошёл человек и протянул конверт со словами: «Это вам лично». Когда мы его открыли, оказалось, что там лежат сто тысяч рублей. Это и сейчас большие деньги, а тогда была ещё более значимая сумма. Мы с мужем столько и в руках никогда не держали. «Давай, – говорю, – по кредитам расплатимся, отложим на поездку в Татарстан, а остальное отдадим в храм».

На нас висели кредиты за холодильник и ещё за что-то – это было очень неприятно, волновало меня, что у нас долги. Так и поступили. На все неотложные нужды нам хватило тридцати тысяч, остальное передали отцу Михаилу для краснозатонского храма.

В Татарстане, в городе Менделеевске, живут родственники отца Александра. Приехали, и очень всё понравилось: погода была хорошая, храм пришёлся по душе и то, что дом священника стоит рядом – очень удобно, река недалеко. Идём со службы, и я признаюсь: «Слушай, я тоже так хочу – жить рядом с храмом». Когда вернулись домой, нас ждало направление в Усть-Кулом. Отец Александр съездил на разведку, возвращается, говорит: «Ну что, матушка, хорошо молилась!» Точно такой же храм, как в Менделеевске, на берегу реки, и дом рядом. Тринадцать лет назад, 8 сентября, на Владимирскую Божию Матерь, в честь которой построен храм в Усть-Куломе, отправились в путь. Это моё третье в жизни место жительства, третий дом.

Матушка Ольга: «Это моё третье в жизни место жительства, третий дом».

– Вам с мужем тяжело было притираться друг к другу?

– Конечно. Если бы мы не были верующими, ничего бы не вышло, наверное, я бы не стала ничего терпеть. Но когда видишь свои грехи, иначе относишься к другим. Когда читаешь в книжке о смирении, о том, как люди учатся жить вместе, – это, конечно, кажется не очень сложным. На практике всё по-другому, особенно когда у тебя богатый опыт жизни до Церкви, подсказывающий какие-то глупые решения. Но думаешь, когда хочется высказаться: «А дай-ка попробую промолчать». Или: «А может, попробовать первой попросить прощения, хотя и не чувствую себя виноватой? Что из этого выйдет?» Знаете, попробовала раз-другой. Интересно получается, и на душе хорошо. Прежде в такой же ситуации неделю злилась, а тут сразу как рукой сняло.

Руки матушки Ольги замерзли после купания в источнике Николая Чудотворца (на Крещение 2019 года)

Учительница

– Игрушки-то чьи у вас?

– Племянники играют, когда приезжают. Своих-то у нас пока нет. Бусик, успокойся! – это уже котёнку.

– Кошка вчера смешно за вами бежала.

– Это Ириска – мама Бусика. Её принесли к нам совсем маленькой и покусанной. Одна женщина подобрала на дороге, после того как собаки отгрызли котёнку хвост. И мордочка была разодрана клыками. Женщина принесла к нам, сказав: «Вы православные, должны её воспитывать, через месяц проверим». В дом мы её взяли не сразу, уже после рождения Бусика. Они сначала гоняли друг друга, цапались, родственные чувства у кошек не очень прочные. Мне это надоело. Посадила их в кресло, потёрла мордочками друг о друга и говорю: «Ну что вы всё ругаетесь? Надо любить друг друга». Как ни странно, они меня поняли: драться перестали, стали вылизывать друг друга и вообще жить душа в душу. Иногда резвятся, но больше не цапаются. А ещё, знаете, Ириска привела в Церковь одну девочку – первоклашку Кристину. Ей с мамой было скучно в храме, но Ириску девочка полюбила, стала из-за неё к нам ходить, а потом и вовсе привыкла к службам. Смешно бывает: посадит Ириску на саночки и катает, а кошка не убегает, как обычно бывает, сидит. Она вообще-то строптивая, может и укусить, если взрослый её попытается погладить. Но детям позволяет всё. «Ириска, – говорю, – ты у нас миссионер. Православная кошка».

* * *

– Второе пророчество той бабушки, которую вы накормили, тоже сбылось? Вы стали учительницей?

– Да, к своему большому удивлению. Детские души, сердца – самая благодатная почва для слова Божия, потому что взрослых уже не убедить ни в чём. И Патриарх говорит, что надо обязательно работать с детьми. У меня не было ни призвания, ни тяги идти в школу, становиться педагогом. Но когда возник вопрос, кому вести уроки православной культуры, то первым делом, конечно, обратились к матушке, то есть ко мне. Пришлось получать дополнительное образование. Впрочем, познакомились и подружились мы с директором, с учителями ещё раньше. Проводили классные часы, на которых и батюшка бывал, хотя Министерство образования смотрит на это очень косо.

Как-то спросили чиновника, может ли священник присутствовать на уроке православной культуры в четвёртом классе. «Ни в коем случае, – отвечает, – у нас религия отделена от государства». Избитая фраза. Говорим, что ведь центральной линией нашего образования является духовно-нравственное воспитание, а религия – это одна из высших человеческих ценностей. А нам: «Существование души не доказано».

– Тяжело им, наверное, без души?

– Объясняют нам, что воспитание – это литература, искусство, фильмы хорошие. Никто не спорит. «Но это, – напоминаю, – нравственное воспитание. А что такое духовно-нравственное, о котором говорится в официальных документах?» Вот тут чиновница и выдала, что души вроде как и нет.

– О чём спрашивают священника дети?

– Почему в чёрном платье ходит? Иногда они рясу и вовсе халатом называют. Почему с бородой? А крест из золота? Сколько он стоит? Но это на первой встрече, когда они ещё ничего не знают, да и немного робеют. Иногда радуют, спросив, скажем, что сильнее – добро или зло. Нередко вопросы бывают вообще замечательные. Одна девочка остановила меня на переменке. «Матушка Ольга, – спрашивает, – вы то говорите, что Бог в храме, то что Он везде. Как же так?» И ты должен быстро объяснить, чтобы ребёнок ушёл с ответом. Они только ещё растут, знаний не хватает, но душа, ум развиты почти как у взрослых – отличие незначительное. И я начала понимать какие-то очень серьёзные вещи. Если ты не можешь что-то объяснить ребёнку доступно, значит, на самом деле сам этого не понимаешь, до сути не дошёл. Ты помнишь заумные слова из книжки, тебе кажется, что ты знаешь ответ, но только кажется. Иногда и заумных слов нет, что-то очень расплывчатое. Что мы знаем об аде? Это сковородки, черти или что-то ещё? А рай – это сад, птички поют, и всё? Даже маленьким детям это говорить неудобно, а те, что постарше, и вовсе уйдут ни с чем. Сначала ты ощущаешь огромную ответственность, потом появляется радость от мысли, что ты закладываешь в человеке основы его представлений о Боге. Меня этому в своё время никто не учил, и столько лет я не знала самых простых вещей. Нас даже если чему-то учили, то не объясняли и не убеждали. Вот, скажем, как вести себя с мужем? Не было никаких представлений.

А без этих знаний, мне кажется, жизнь ущербна.

– Какие-то результаты уже есть?

– Плоды появятся много позже. О результатах я смогу сказать, когда ко мне начнут приходить мои ученики со здоровыми семьями, воцерковлённые, прочно стоящие на ногах. Если я увижу их в Церкви, значит, что-то получилось. Хотя уже сейчас есть несколько примеров, когда дети приводили в храм родителей. У нас одна девочка ходила и в воскресную школу, и на службы, а через год мы узнали, что она некрещёная. Пришлось крестить, она и маму с собой привела.

Отец Александр на Рождество Христово в гостях в детском садике

Иногда дети приводят взрослых в храм невольно, потому что порой только Церковь может защитить семью. Была у нас такая скорбная история. Катюша, мать маленького мальчика, пришла к нам, чтобы поделиться своей бедой. Какие-то завистники оклеветали их с мужем, что они бьют ребёнка. Мальчишка растерялся, когда взрослые начали на него давить. Любому ребёнку шлепок хоть раз, но достаётся или как-то иначе его наказывают, а из этого можно раскрутить целое дело. Органы опеки осмотрели его, выискивая синяки, ссадины, царапины, хотя у какого мальчишки их нет, он ведь где только не лазит. В общем, жёстко всё закрутилось. Мальчишку забрали, родители несколько месяцев его не видели. И мы стали бороться: собирать подписи, добиваться справедливости. Победили! Так эта скорбь привела семью в храм.

Приход

– Живём как у Христа за пазухой, – продолжает Ольга. – Денег как не было, так и нет, но Господь даёт всё что нужно. Когда совсем прижмёт, то на стол что-то подаст, то что-то из вещей, в которых особенно сильно нуждаешься, иногда хорошую поездку – бесплатно, батюшку даже в Иерусалим так взяли.

В храме

Люди здесь открытые, простые, добрые, поэтому нам легко. Я многому у них научилась, прежде всего терпению, мужеству. Сколько времени прошло, сколько судеб перед глазами. У нас есть один прихожанин – человек рассудительный, поначалу он переживал сомнения в вере. Самым трудным для него было преклонить колени Великим постом. Было сложно делать это на глазах у всех, он ведь человек солидный, его каждый в Усть-Куломе знает. Но потом он увидел беса, ощутил, насколько это мерзко и страшно. Его сковал такой ужас, что лишь неимоверным усилием воли он смог перекреститься, после чего видение исчезло. С этого момента начал воцерковляться. Очень трезвый, образованный человек. Галлюцинациями не страдает совершенно.

Другая история. Друг нашего прихожанина, атеист с сильно развитым чувством юмора, любил пошутить над верующими, над батюшкой. Отец Александр относился к этому снисходительно, а я так и не смогла притерпеться. Раз начал ехидничать, и меня это так задело, что вот прямо побить его захотелось. Он как раз пришёл к нам чаю попить. Начала грозно говорить, а батюшка мне: «Иди-иди». Я ушла в кипучем состоянии и лишь позже вспомнила, что нужно молиться и за врагов. Начала молиться, а спустя несколько лет получаем от этого человека сообщение из Сыктывкара: «Я тоже христианин!» Мне трудно бывает с собой справиться, обидчивый я человек. На словах простишь, а внутри не получается. И просишь: «Господи, помоги, у меня не получается». А потом, когда видишь действие Божие, понимаешь, что произошло чудо.

Первым делом взялась за создание хора. Определённая подготовка у меня была. Пела в эжвинском храме на клиросе, в ансамбле «Восхождение» Сыктывкарского университета. Потом на клиросе в краснозатонском храме, где отец Михаил дал мне послушание быть регентом. Я, конечно, в ужасе была, когда услышала, но он ответил: «Ничего, с Божьей помощью». Оглядываясь назад, думаю, всё было неслучайно, словно Господь меня готовил.

Помню лица певчих. Нина Левченкова была со мной с самого начала. В семье у неё были скорби, она очень переживала, а однажды пришла на спевку очень взволнованная. «Девочки, – говорит, – вы не представляете, мне приснилось, что я умерла во сне. Оказалась в каком-то тёмном месте, пещере, и поняла, что меня больше нет на земле. Это было так реально, до сих пор мурашки по телу. Начала кричать: “Матерь Божия, я всю жизнь Тебе молилась. Неужели Ты меня оставишь?!” И проснулась». Нины не стало через год. Она умерла во сне, неожиданно, в не очень хорошем состоянии души. Очень болела и выпивала, чтобы облегчить страдания. Но мы надеемся, что Пресвятая Богородица её услышала.

Мария Опарина повторно заболела раком, первый раз Господь не дал ей уйти, дал время на покаяние. Она снова начала бороться, пыталась выкарабкаться, и это продолжалось года два. Меня поразило, как она изменилась: какой была до болезни и какой стала, показав нам, как нужно уходить. Это были две разные Маши. Молилась непрестанно, уже будучи прикованной к постели, а однажды, смотрю, улыбается, счастливая такая. Говорит, что когда читала акафист Пречистой, то как бы забылась и ощутила такую любовь Божию, какой у людей не бывает. После этого сказала: «Я теперь больше вообще ничего не боюсь». Снова стала весёлой, радовалась, угасая всё больше физически. Сына она очень любила, говорила: «Вот как я его люблю, Господь нас в тысячу раз больше любит». Такая была вера.

Так мы здесь и живём-спасаемся.

* * *

Это мой последний материал об Усть-Куломе, во всяком случае пока – до следующей поездки, если она состоится. Место это я полюбил ещё в восьмидесятые, когда оказался здесь со своим стройотрядом. Помню, как любовался облачным небом, какого не видел нигде и никогда. Как пришлись мне по сердцу люди, что здесь жили: и местные, и пришлые, ставшие своими. Казалось, попал на другую планету, куда принёс меня из Ленинграда самолёт. Вернувшись спустя много лет, понял, что не ошибся. Планета эта всё так же мне дорога.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

1 комментарий

  1. Ирина:

    Прочитала с вниманием и как будто более близки стали мне Батюшка Александр с Матушкой Ольгой, страшно смущалась и робела перед ними. Спасибо, что познакомили нас, грешных, с добрыми людьми!!!

Добавить комментарий