Другие берега

(Продолжение. Начало в №№ 813–815)

Из записок М. Сизова:

На сухом берегу

Дорога с Цилибы в Суходол ровная, воздух живительный (о, как дышится легко в сосновых борах!), бодрости ногам прибавляли и волчьи следы, которые сразу же обнаружились на песке. Так что и не заметили, как вошли в селение. Первым показалось кладбище, где мы задержались, побродив между могил, – 19 лет минуло, вдруг знакомые имена увидим. Затем встретился какой-то лесной хуторок. За ним ещё один, потом ещё… Тут только и поняли, что мы уже в Суходоле. Как же я забыл? – ведь ещё в первый приезд сюда я подивился, что все дома в Суходоле наособицу. Вольные люди селились здесь как хотели – земли-то вокруг вдоволь. 

Такие хоромы есть в Суходоле, вот только вокруг – «газон», никто в доме постоянно не живёт

Но вот дома пошли плотнее, издалека видны двухэтажные бревенчатые хоромы – бывшее общежитие, в котором жила учительница Екатерина Безменова, наш первый гид по Суходолу. За ним на берегу реки всё так же возвышается Сретенский храм, архитектурная доминанта села. Только осталась от него одна стена – словно каменная ладонь, воздетая от земли к небу. По старой памяти направляемся к общежитию, спросить про Безменову. И сразу я узнал её. По-северному сухощавая, стройная женщина складывала берёзовые поленья в оцинкованную тачку.

– Екатерина Александровна, давайте мы поможем!

– А, это вы… Здравствуйте! Да вон Светлана Викторовна мне пособляет, за две ручки волочим.

За поленницей я её и не приметил. Пока Екатерина ходила переодеваться «из рабочего», разговорились с её коллегой Светланой Дудик. Она также занимается детьми, но не здесь, а в Яренске – педагог-организатор тамошнего Дома творчества и председатель организации «Мир нашего детства».

– А вы из Цилибы, значит, идёте? – интересуется Светлана. – Мужики наши постоянно ездят туда рыбачить на лодках, рыба у Цилибы не переводится. И земля хорошая, чернозём – единственное место в нашем Ленском районе, где созревала пшеница. А луга какие!.. А я вот приехала из Яренска, решила за смородиной сходить, да нету ягод. И кругом медведем натоптано. Их у нас нашествие какое-то.

– Не случайно ваш Суходол ещё и Ошлапьем именуют, – припоминаю я. – «Ошлапье» же переводится с коми как «медвежья лапа»?

– Ошлапье, в которой мы сейчас находимся, – это лишь одна деревня, а таких деревушек у нас полно, – объясняет педагог. – Если идти в глубину, в тайгу, то через четыре километра упрётесь в крайнюю деревеньку Большой Мыс. Если в другую сторону, то встретите деревню Коковкино – откуда мой род, девичья-то моя фамилия Коковкина. А если вниз по реке – там Княжинье и Остров. Всё вместе – это Суходол. Потому как берег наш сухой, никогда разливами не затопляет.

– Какой же сухой, если храм подмыло? – показываю рукой в сторону остова Сретенской церкви. – Его ведь река сгубила?

От Сретенского храма осталась одна стена – словно каменная ладонь, воздетая к небу

– Да, Вычегду нашу называют «гулящей», – согласилась Светлана, – но русла её меняются не враз, а за сотни лет. Храм сгубила вовсе не природа. В 70-е годы какие-то умники решили намыть искусственные острова, чтобы направить течение к нашему берегу. Рассчитывали, что стремнина углубит дно у пристаней и к ним свободно смогут причаливать баржи, пассажирская «Заря» и так далее. В уме-то правильно рассчитали. Но теперь река бьёт в наш берег, разрушая его. А пристани пустуют – «Заря» не ходит, судоходство признано неприбыльным. А теперь что удумали… Про Шиес-то слышали? Вот вы удивляетесь, откуда у нас медвежье нашествие. А я думаю, их выгнали с тех мест, где сейчас расчищают площадку под могильник для московских отходов. Дотуда по прямой через тайгу меньше тридцати километров, а от Большого Мыса ещё ближе.

– Многие, кого мы встретили в Ленском районе, возмущаются этой помойкой, – говорю и думаю: может, неслучайно «Ленский район» и прежде вызывал у меня стойкую ассоциацию с «ленским расстрелом» на золотых приисках барона Гинцбурга; как о нём писали в 1912-м большевики, «ленские выстрелы разбили лёд молчания, и – тронулась река народного движения. Всё, что было злого и пагубного в современном режиме, всё, чем болела многострадальная Россия, – всё это собралось в одном факте, в событиях на Лене».

Но тут Светлана огорошила своим «буржуазным оппортунизмом»:

– Вчера у нас собирали подписи против могильника. Я подписываться отказалась. Потому что свалки – это золотое дно, на них наш район может хорошо заработать. Да и надо сначала разобраться, что за свалка-то. Может, и вправду построят современный мусороперерабатывающий комбинат? У нас нигде работы нет, а тут рабочие места!

По-своему Светлана Викторовна права. Если бы москвичи действительно вложились в это, а не закопали свой мусор в здешние верховые болота, откуда вода стекает в Вычегду!.. Но пример человеческого произвола – с искусственными островами – ведь тоже перед глазами. Позже я поинтересовался, насколько Вычегда «гулящая», и нашёл в «письмах и дозору Василия Ларионова и подьячаго Андрея Горохова» от 1608 года запись: «За рекою за Вычегдою над озером над Княжим, что была старая Вычегда, деревня Княжича». То есть 400 лет назад знали, что Княжье озеро прежде было старым руслом реки. Насколько старым? Название своё озеро получило пять веков назад, когда стало вотчиной местных князей Петра и Фёдора Вымских. А когда оно образовалось, вообще неведомо. Кстати сказать, по Вычегде не так много «княжеских» названий – пожалуй, только это да Княжпогост в Коми, на реке Вымь. Земля эта историческая. А для москвичей – тмутаракань, пригодная лишь для свалки. Нынешние выходцы деревни Княжинье, среди которых много Ларионовых (не потомков ли того Василия Ларионова, из 1608 года?), вряд ли с этим согласятся.

Видно, заметив сомнение на моём лице, Светлана Викторовна решила уточнить:

– Не подумайте, что я хочу этот могильник. Я против поднятой бучи и пены. Если бы не выборы в областное Собрание, то тихо-мирно без нас бы всё решили. А тут приезжают кандидаты, бьют себя в грудь, что они за народ. Поднимутся вверх на экологии, а потом носа сюда не покажут, ведь для них Ленский район такая же «дыра», как и для москвичей.

Здесь жили люди

Принарядившись, Екатерина Александровна ведёт нас в подклеть бревенчатого общежития:

– Осторожней, головой не ударьтесь… Покажу вам фонды нашего школьного музея. У нас более трёхсот предметов крестьянского быта. А если считать единицы хранения, то их почти три тысячи. В том числе фотографии, подлинники документов, книги церковно-приходской школы.

Нагибаясь перед притолокой, входим в полуподвал. У стен – прялки, старинная мебель, посуда… Всё это мы видели 19 лет назад, когда заходили в школу, где работала Екатерина Безменова, но выясняется, что той школы уже нет – переехала в новое здание, в котором места музею не нашлось.

Катерина рассказывает о музее в окружении экспонатов, которые можно потрогать, подержать в руках

– Школа новая, а учиться некому, – говорит Катерина. – Осталось одиннадцать учеников. Нынче не будет 1-го, 2-го, 6-го и 9-го классов. Рожать-то некому. Мы как-то подсчитали, что если бы ребята из юбилейного выпуска не уехали в города, а родили своих детей в Суходоле, то у нас было бы в школе 76 учащихся.

– Куда обычно едут?

– В Питер, Сыктывкар, Котлас.

– А помните, вы говорили, что лучше вкладываться в троечников, нежели в отличников, которые всё равно уедут?..

– Я по-прежнему так думаю. Горько видеть, как твои лучшие ученики разъезжаются, заканчивают вузы и не помнят добро. А кто остался – помогают всё время, друзья прямо. Недавно приходил Серёга Овчинников с ребятами, принёс интересную находку… Он, кстати, единственный на моей памяти, кто не доучился до 9-го класса, бросил школу. И вовсе не из-за лени – учился-то он нормально. Это были 90-е годы, он – старший в семье, надо было кормить братьев-сестёр. Сейчас занимается сбором металлолома, иной-то работы нет. И вот когда они искали железо у старого дома, из-под угла вытащили какой-то свёрток. В нём старинный кошелёк. Видимо, хозяева положили, когда их раскулачивали, а может, и раньше. Потому что деньги дореволюционные, а с ними призывной лист розового цвета, большого формата. В нём написано, что хозяин Кожевников призван в ополчение. Серёжа сразу кошель принёс: «Это вам в музей». Помнит наши занятия краеведением и землю свою любит. А призывной лист, кстати, датирован концом девятнадцатого века. Это ж какая война была? Когда славян от турок освобождали? И вернулся ли Кожевников домой? Вот пытаемся выяснить.

– Музей-то ваш развивается?

– Все думают, что музей – это то, что по стенам развешено. А это большая исследовательская работа. Мы до сих пор участвуем в конференциях, в конкурсах, сколько уже книг по краеведению выпустили! Ведётся огромная переписка с нашими уехавшими земляками, они делятся воспоминаниями – и книги наши охотно приобретают. Ещё без конца пишем родословные, почти на каждую семью составили – глубиной до 14 поколений, в одном древе по 400 имён. Для тех, кто из города приезжает, проводим экскурсии. А у нас бывают не только уроженцы Суходола. Предприниматель Валентина Байгина открыла центр туризма, чтобы как-то развивать нашу местность, и привозит на автобусах людей из Урдомы. Всем понравился устроенный ей народный праздник «Катерина-санница» – он в старину проводился на память великомученицы Екатерины Александрийской. В этот день открывали санную дорогу и молодёжь каталась на разукрашенных санях, а ребятишки – с горы на санках. У неё в центре была устроена ледяная горка, так что все остались довольны. А до этого была экскурсия в деревню Заречье, и в старинном доме, которому больше ста лет, рассказывали про русскую печь. И всё это с играми, конкурсами…

– Многие деревни у нас пустые, – включается в беседу Светлана Викторовна. – В Большом Мысе праздновали, так там вообще никого не осталось. Или моё Коковкино – его не узнать, всё заросло.

– Получается, праздновать-то нечего, – говорю.

– А у нас не только «спели-сплясали», – не соглашается Екатерина, – но и познавательный рассказ о селении, с театральной постановкой. К каждому празднику оформляем фотостенд «Лучшие люди села и фронтовики», делаем альбомы, в них история домов – кто где жил…

Покуда чистая земля

Екатерина рассказывала увлечённо, радуясь добрым плодам общего дела, в котором участвует не только она со школьниками, но и совет ветеранов, библиотека, администрация, предприниматели Валентина Байгина и Николай Викторов, в прошлом учитель истории. А я не понимал: откуда в ней такой оптимизм? Тут впору рыдать в три ручья. Хорошее дело – во всех заброшенных деревнях поставили памятные знаки, мол, здесь жили люди. Но сами-то деревни от этого не оживут. Что мы утратили? Не просто селения, а то здоровое лоно, откуда пополнялся русский генофонд.

– В Княжинье тоже памятный знак стоит? – спрашиваю. – В прошлый наш приезд бывший лесничий Векшин рассказывал, что там рождались богатыри вроде Ильи Муромца. Он сам видел, как их ветеринар Семён Хомутников бешеного быка к столбу привязал. А на танцах брал буянов за шкварник и в окно выбрасывал. И ещё был Паша Минин, который к цыганам попал, и те его силу за деньги показывали.

– Так и есть, – подтверждает Светлана, – княжинские богатырями были. Бердниковы, Хомутниковы, Ларионовы… А женщины какие-то щупленькие. Помнишь, Екатерина Александровна, Анну Ларионовну? Все такие.

– Не щуплые, а худощавые, – уточняет Екатерина. – Деревня, да, весёлая была. Все поголовно гармонисты – едут в клуб на своих кошевых лошадях, издалека слышно. Приедут, танцуют свои старинные пляски, такие весёлые. И места у них благословенные. Люди шутили, что княжинские прямо из окон домов рыбу ловят. И дичь в их борах не переводилась. Даже климат там какой-то другой – когда у нас здесь подмёрзнет, то ездим в Княжинье за белыми грибами. В народе говорили, что здесь, в Ошлапье, урожай приносили в горсти – земли у нас низовые, холодные, с туманами. В Большом Мысе на глинистых покатых угорах урожай лучше, и его приносили в шапке. А в Княжинье и Цилибе урожай приносили в большом решете.

– Ещё Векшин говорил, – припоминаю, – что из его Княжинья Ермак произошёл.

– Да, есть предание, что там он родился и оттуда подался на Дон. Раньше ведь особо сильных и безудержных сельский мир исторгал из себя – и куда таким идти, как не в казаки? Потом он вернулся и набирал здесь охотников идти за Урал. Последнее, кстати, вполне достоверно.

– Чего уж Ермак, у нас даже Робинзон Крузо бывал, – вполне серьёзно комментирует Светлана.

– То есть как? – не верим.

– А вы читали книгу про Робинзона? В последней главе написано, как он из Японии добирался в Европу через Сибирь. Перейдя Урал, он и его спутники «прибыли третьего июля к Яренску, где наняли две большие баржи для наших товаров и одну для себя, седьмого июля отчалили и восемнадцатого благополучно прибыли в Архангельск». В 2004 году у нас в Яренске отмечали трёхсотлетие визита Робинзона Крузо, да и на всех городских праздниках кто-нибудь обязательно им наряжается.

Подивившись, возвращаемся к грустным реалиям: можно ли сохранить ту жизнь, какая ещё осталась в деревнях?

– Помните, вы рассказывали о школьном конкурсе на лучший герб Суходола, – напоминаем Екатерине, – и одна девочка в насмешку нарисовала бутылку с рюмкой? Как у вас теперь с этим?

– Я для себя как-то подсчитала, в каких домах пьют. Так через дом, – ответила Светлана. – Сейчас здесь обосновался один торгаш, сбывает мужикам технический спирт. К нему идут днём и ночью. Нынешним летом три мужика сорокалетних от этого умерли. Жаловались в полицию, да без толку.

– А какой тогда герб выбрали? – спрашивает Игорь.

– С изображением медведя, идущего по зелёному полю. У нас ведь…

* * *

Рассказ Екатерины прерывает появление двух сорокалетних мужиков, пришедших к учительнице «по делу». С одним из них она стала что-то обсуждать, а на другого кивнула мне: «Помните, я вас к Векшину отводила и на тропинке встретился парень, с которым вы не успели поговорить? Так это он, Вася Тепляков». Ну и память! Ведь почти двадцать лет прошло… И о чём теперь говорить-то? Неудобная ситуация. Поздоровавшись, показываю на музейный экспонат:

– Приличный чан. Сколько в нём литров, как думаете?

– Тонна-то есть. В нём пиво варили, на всю деревню, я думаю.

«Приличный чан. Сколько в нём литров?..»

– И кружка – как детское ведёрко… вот мужики были.

– Триста литров, – отвлёкшись от своего разговора, бросает в нашу сторону Екатерина.

– Так я и говорю, – авторитетно заключает Василий. – Тут от плотности зависит. У соляры в одной тонне чуть больше тысячи литров, а солярка-то пожиже пива будет, вот триста-четыреста литров и выходит.

Не зная, о чём ещё спросить, перевожу на рыбалку:

– С прекращением судоходства по Вычегде рыбы больше ловится?

– С неводом ездили, так мало ловится. Стерлядь брать запрещено, поэтому приходится щуку троллить.

– Зачем её троллить? – не сразу понимаю. Для меня «троллить» – это подкалывать фрэндов в интернет-форумах. Наконец догадываюсь: с вёсельной лодки блесну пускают дорожкой, а с моторной – троллят. Да-а… с учительницами почему-то легче диалог вести. Говорю:

– Мы тут шли и объявление видели: «Уважаемые жители, просим не выпускать детей за пределы деревни». Это из-за медведей? Светлана Викторовна говорит, что их, наверное, москвичи выгнали сюда из Шиеса.

– Москвичи-то при чём? – мужик искренне удивился. – Мы сами около деревни делянки вырубили, там малины наросло, вот они и пасутся, ягодами лакомятся. А в деревню зайдут – беда небольшая: ну, забор повалят, сарай сломают, побезобразят чуток. Волки – хуже. Этой зимой одиннадцать собак задрали. И днём людей не боятся. Шёл я на лыжах по реке, так волк следовал в двухстах метров. А сейчас и летом наглеют, в деревню заходят.

– А если их отстреливать?

– В Котласе проводили облаву и за сезон всего шестерых бирюков завалили. Остальные бегают. Да и муторно это: чтобы волка из леса выманить, нужно приманку устраивать, щенка подсаживать. Ещё муторней разрешение на летнюю охоту получить. Наши в Архангельск обращались – там месяц промурыжили, а когда прислали, время уже ушло. Порядка нет, потому волчарам и вольготно.

Последнюю фразу Василий произнёс многозначительно, мол, сам понимаешь, о каких волках речь.

* * *

Когда мужики ушли, продолжили разговор о том, как выживать деревне. Екатерина приводит в пример Устьянский район:

– Оттуда не уезжают. Почему? Нашёлся хозяин, лесопромышленник Буторин. Аквапарк вот собираются построить. Мне рассказывали про их «Малиновку» – центр горнолыжного спорта, где теперь проводятся всероссийские соревнования. Ничего там не было, сами сделали. Владимир Буторин, автор этого «экономического чуда», построил крупный лесокомбинат и местных трудоустроил. Не все местные его любят, потому что «нашему Ване пить не даёт» – сразу увольняет. Но уважают за то, что не надмевается, а, наоборот, хочет, чтобы его земляки стали сами хозяевами. В одной деревне он центральную улицу заасфальтировал и каждому домовладельцу дал по ведру краски, чтобы заборы покрасили. Те не только заборы, но и дома украсили. Тогда Буторин дал деньги, чтобы заборы были железные, красивые.

Светлана, слушая свою подругу, вздохнула:

– У нас в Яренске тоже своя «Малиновка» есть – туристическая «Резиденция Матушки Зимы». В красивом дореволюционном здании её устроили, а хороший подъезд сделать забыли. Доехать туда – это ж страх Божий. Почему так? Бюджетная организация – создать создали, но она не развивается. Частник бы такого не допустил, он в свободном плаванье за всем бы уследил.

– А если ко дну пойдёт? – спрашивает Игорь.

– Раньше единоличники как жили? Хорошо жили. Себя не забывали и другим помогали, потому как христиане.

А река течёт

Перед тем как проститься, спросили о судьбе тех, с кем встречались в Суходоле 19 лет назад. Игорю довелось тогда побывать в гостях у Виталия Лисина, племянника священника туглимской церкви Сергия. Заштатный иерей этот доживал здесь после освобождения из сыктывкарской тюрьмы, крестил людей, отпевал. Умер он зимой в Илецком. «Поехали мы с ребятами за ним на лошади, чтобы привезти похоронить его на церковном погосте в Суходоле, – рассказывал Виталий. – В дороге выпили для сугрева. Много выпили, два литра. Ничего под конец я уже не помнил. Просыпаюсь наутро – глядь, чуть не в обнимку с покойничком лежу… Чего его бояться-то было? Отец Сергий сам говорил, что не мёртвых бояться надо, а живых. Над этим случаем вся деревня смеялась, а похоронили мы его как следует».

– Виталий-то у нас спивался потихоньку, – рассказывает Екатерина. – Заболел совсем, и его отправили в социальный дом, что в Вилегодском районе. Там местные жители по государственной программе берут их к себе и ухаживают. Летом они все вместе живут в одном помещении, а на зиму забирают по домам. Мы узнавали его судьбу: здравствует и вроде даже нашёл себе вторую половину. Он же мастеровой, золотые руки, и если бросил пить, то цены ему нет. И ещё он весёлый, таких любят.

– А как Векшин? – спрашиваю.

– Умер Николай Иванович. От гриппа.

Упокой Господи… То есть как от гриппа?! До сих пор помню крепкое его рукопожатие, настоящее, княжинское. Не пил, не курил, всю жизнь на свежем воздухе, в лесу. И какая-то чепуха сразила. Как и его земляка-силача Семёна Хомутникова, про которого он рассказывал: «А помер Семён Иванович так. Шёл как-то весной по берегу реки и лёг на бугорок отдохнуть. Во сне вниз под горочку скатился – и прямо к воде. По весне берег подтапливало, и волнами его плеск-плеск, нахлебался он и умер. Они ведь, богатыри эти, и спят, и едят не так, как наш брат мелюзга. Такой уснёт – пушкой не разбудишь. Почему и говорят: богатырский сон».

– Никто не ожидал такого, – продолжает Екатерина. – На свою простуду Векшин никому не жаловался, думал, вылечится на русской печи, отогреется. А потом соседка видит: два дня, как дым не идёт из трубы. Пошла к нему, а он весь больной. Увезли его в Урдому в больницу, полежал там немного и умер.

* * *

Прощаемся с суходольскими нашими знакомыми. Затем – со Сретенским храмом. Взбираемся по косогору к последней его стене, вставшей ребром над рекой. По рассказу Екатерины, в 2000 году церковь была ещё целая, Вычегда только-только к ней подступила. В ту пору сюда, на берег, часто приходил Николай Иванович Векшин и молился, искренне надеясь на чудесное спасение святыни.

Ныне обрушившийся в Вычегду Сретенский храм в прошлый свой приезд мы застали ещё целым. Теперь он представляет из себя классические русские руины

«Вот, говорят, чудес не бывает, – рассказывал он мне за год до этого, в 1999-м. – А у нас на прошлый Новый год такое было. Снарядили мы со старухой ёлку и решили поставить прямо под иконами. Проходит время, уже Старый Новый год наступил – и представьте, ёлка зацвела. Тридцать три года я лесничим работал, а такого не видывал. Должны иголки бы осыпаться, а у неё шишечки завязались, цветёт вовсю…»

Храм Векшин отмолил. Многие в Суходоле удивлялись, что река отступила. Прошло время, был какой-то весенний молодёжный праздник, и подростки отмечали его на берегу. Поднялся ветер, они спрятались в храме и разожгли в нём костёр, чтобы согреться. Храм загорелся. Тушили всем селом, и пожарные приезжали. Стены отстояли, но внутренние деревянные перекрытия сильно обгорели.

«А лет десять назад, в мае, в храм ударила молния, после чего поднялся ураган, – припомнила Екатерина. – Я дома сидела и испугалась – земля вся вздрогнула. Отродясь у нас не было землетрясений, а тут… А это первая стена от храма отвалилась. И после с западного угла река стала отламывать от него кусочек за кусочком. Старики говорили, что вода обойдёт вокруг и храм устоит, оказавшись на островке. Так и должно было произойти. Но ослабленные перекрытия не выдержали…»

В стене обнаруживаю дощатую дверку, открываю, вхожу. Гора битого кирпича. Уже и кустики выросли – с незнакомыми красными ягодками вроде мелкой брусники. Словно капельки крови.

Из записок И. Иванова:

Название – посёлку

Все грунтовые дороги на Севере страдают одной болезнью: они похожи на бельевые стиральные доски, такие – я помню это из детства – были у моей бабушки. А вот дорога из Суходола в Урдому гладкая. Просто потому, что её не разбивают интенсивно лесовозы. Вспомнилось услышанное в Суходоле: вокруг уже всё вырублено…

На въезде в посёлок газовиков (в Урдоме расположена «градообразующая» газокомпрессорная станция) стоит Успенский храм. Построил его уроженец этих мест Виктор Успасских, литовский политик и предприниматель, ныне депутат Европарламента. Мне довелось присутствовать на его освящении Патриархом Алексием Вторым в 1999 году («Чудо-храм среди сосен», «Вера», № 340, июль 1999 г.). С тех пор мало что изменилось, разве что в ограде храма появились необычные деревянные кресты – не кресты, а такие резные скульптуры, увенчанные крестами. Одна композиция посвящена лесорубам: на ней бородатый лесной человек держит в одной руке девочку, а в другой колун. Рядом композиция, посвящённая железнодорожникам, на которой обходчик в фуражке и с фонарём.

Уникальная скульптура железнодорожника возле храма в Урдоме

Поверх всей конструкции сидят два сокола, внизу – табличка с четверостишьем:

Мы помним ваши славные дела,

О них стучат составы без умолку…

Судьба здесь людям Родину дала,

А станция – название посёлку.

Это, конечно, не совсем точно – посёлку дало название село Урдома на другой стороне Вычегды, ныне заброшенное. Но пусть, всё равно довольно-таки оригинально и даже мило. Третий столп посвящён нефтяникам и газовикам. «О том, что труд ваш величают благим во славу наших мест, отныне Небу возвещают благовест и этот крест», – прочитал Михаил вслух с выражением. Я разглядывал замысловатую композицию: нефтяник с вентилем, вокруг – трубы, маленькие человечки, а над всем этим – некий дед с длинной бородой, держащий в руках факел, внутри которого крест. Ещё два креста по бокам. Ух!

С настоятелем Казанского храма, протоиереем Василием Карпецом, увидеться нам было не суждено – как нам сообщили соседи, с семьёй он отбыл в отпуск. «Неужели на родину, в Тернополь? – с каким-то содроганием подумал я. – В своё время на Архангельскую землю приехало много священников с Украины, как-то им теперь ездить туда к родственникам?»

Постояв на берегу рукотворного пруда, выкопанного в то же время, когда строился храм, мы отправились дальше. В посёлке возле железнодорожной станции – часовенка. Дверь открыта. Разговорился со служкой о том о сём, о свалке на Шиесе, о которой здесь все говорят, о святых местах России. Спросил, доводилось ли ей бывать в Цилибе, самом близком к Урдоме святом месте. «Нет, даже не слыхала про такое», – ответила собеседница и задумалась. Есть о чём: вот так колесим мы, православные, по всей стране в поисках святынь и старцев, а что рядом есть – и не знаем.

Наш путь лежал на запад, в сторону Северной Двины. Но прежде хотели мы заехать в Христофорову пустынь, с которой было связано тоже много воспоминаний. Чтобы добраться дотуда, нужен был специальный пропуск, чтобы проехать по специальной трассе вдоль газопровода. А где этот пропуск брать и дадут ли его журналистам из другого региона, сие нам было неведомо…

(Продолжение следует)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

3 комментариев

  1. Галина, по бабушке Ларионовой Офонасьи, внучка:

    Я в детстве видела реку от церкви за 2 км. Церковь помню, я еще на параходе передвигалась к бабушке в Ошлапье, через Суходол, там есть Бор,Мыс Большой и Малый Мыс. Слабо со мной общаться?!

  2. Аноним:

    д. Козьмино, рядом через Вычегду, сестра моей бабушки, Кривополенова Екатерина Андреевна

  3. Галина, по бабушке Ларионовой Офонасьи, внучка:

    Брату, Толе, спасибо, что нашел эту публикацию о Суходоле, мы в детстве с братьями, нас трое было, жили у бабушки в Ошлапье, Ленского р-на, т.е. рядом. У меня много фото, я с детства фотографиловала. Качество, конечно желает…

Добавить комментарий