Настройка антенны

В наше время арктические рейсы ледоколов редко бывали короче шести месяцев. Навигация по Северному морскому пути начиналась в мае, а заканчивалась в октябре.

Летом в Арктике сравнительно тепло. Термометр на солнце разогревается до 30 градусов, но если сделать замер в тени, то температура может быть и минус пять.

Солнце не заходит за горизонт несколько месяцев, и белая ночь позволяет наслаждаться ледовыми красотами круглосуточно. А любоваться есть чем: безбрежный ледяной – насколько хватает глаз – простор: ни души на сотни миль вокруг.

Поражает воображение первозданная мощь, грандиозный размах и чистота окружающего нас мира.

Понимаешь и ужасаешься: как Бог из ничего создал всё это?..

Над головой – чаша бездонного голубого, не замутнённого индустрией неба. Воздух прозрачен. Вольный ветер, если зазеваешься, сам заполняет тебе лёгкие, своим напором сбивая привычный ритм дыхания. Ослепительное – на него и не глянешь – солнце. Штурманы на вахте носят чёрные курортные очки, чтобы не ослепнуть – свет ото льда отражается и режет, как от электросварки, глаза. Промоины пресной талой воды тут и там синеют в белом льду, напоминая собой декоративные курортные бассейны.

Когда мы идём по открытой воде, глаз нельзя отвести от играющей на солнце морской волны, цветом – в зависимости от глубины под килем – от нежной бирюзы до глубокого ультрамарина.

Красота…

* * *

Только нелюбопытному и невнимательному наблюдателю Арктика кажется безжизненно мёртвой. Заполошные чайки никак не насытятся – кричат дурными голосами, плотной стаей вьются за кормой ледокола, выхватывая что-то из воды.

Говорят, что чайки – это души погибших моряков. Может, так оно и есть, но я не хотел бы быть чайкой.

Фото с сайта polarbearscience.com

Изредка на больших ледовых полях попадается задумчиво бредущий властелин этих мест – белый медведь, самый крупный хищник на земле. Мишка, кроме всего, отличный пловец – может проплыть, если ему потребуется, в открытой воде много миль. У него острые когти длиной с человеческий палец и острый ум. Однажды мы наблюдали, как медведь расправился с брошенной ему банкой сгущёнки: лёгкое движение когтистых лап – и вот уже миша слизывает с них сладкую тянучку.

Иногда встречается лежащий на отдельной льдине морж (похож на нашего боцмана – своей мордой и важной повадкой) с самочками своего гарема. Морж – серьёзный зверь, весит более полутора тонн. Нам он кажется толстым, неуклюжим и ленивым – подходи и бери его голыми руками. Но это не так. Не всякий белый медведь отважится напасть на матёрого моржа – молниеносный удар моржовых клыков может сильно поранить, а то и убить мишку.

Юркие тюлени, завидев громаду ледокола, ныряют со льдины в воду без брызг и уже с безопасного расстояния изучают нас своими внимательными чёрными глазами.

Бывает, что линялый летний песец, похожий на облезлую дворняжку, не обращая на нас внимания, стоит, опустив голову, нюхает лёд, долго и мучительно соображая: как же ему теперь перебраться на противоположную сторону канала?

* * *

Летом морской солёный лёд, в отличие от речного пресного, не такой крепкий, как в зимние морозы. Лёд под корпусом ледокола колется легко, лопается с арбузным треском, осыпает ледяными брызгами всё вокруг.

Огромные, порой размером с деревенскую избу, вывороченные штевнем из ледового поля глыбы с шумом – уханьем и сопеньем – всплывают за кормой ледокола. Долго ныряют, трутся друг о друга, вальсируя в водяных струях трёх мощных винтов атомного ледокола.

Радостно, весело делается на душе, когда начинаешь осознавать власть и скрытную силу нашего атомохода, быстро идущего в нетяжёлых льдах на трети своей мощности. Чувство общности с чем-то великим, созданным, по Божьей милости, человеком, возвышает сердце и наполняет его гордостью за русских людей, создавших такую фантастическую конструкцию.

Слова «Россия», «Родина», «Русь» наполняются духовным смыслом, и ты начинаешь чувствовать сопричастность к махине, в миллиарды раз большей нашего ледокола…

* * *

Что такое наш ледокол, сложное плавучее инженерное сооружение с атомным двигателем? Это, грубо говоря, плавучий дом с лифтом на девять палуб.

Жизнь на нём разбита на вахты. Каждая вахта длится 4 часа. Затем у моряка 8 часов отдыха. Потом опять вахта. И снова отдых 8 часов. И так весь рейс. Все полгода. Или дольше…

В начале рейса в сауну с бассейном или в спортзал, или в библиотеку не протолкнуться – каждый хочет «начать новую жизнь в этом рейсе»: заняться спортом, сделать что-то полезное, например написать курсовики и контрольные работы, если учится в заочном институте. Или освоить смежную специальность, прочитать умную книгу – да разве мало благопожеланий у человека?

Но дни идут за днями, и вот уже целая проблема найти себе партнёра для игры в теннис или для похода в баню – некому веничком похлестать, потереть спину мочалкой, не с кем попить чайку после доброго банного пара.

Монотонность ходовых вахт, постоянный недосып, вызванный стремлением поучаствовать в судовой жизни в ущерб сну, угнетает моряков. Отсутствие семьи и женского общества делает людей раздражительными, замкнутыми, готовыми на немотивированную агрессию.

И как важно бывает в такой момент позвонить на родину, узнать последние новости из дома, услышать голос любимой, а также дорогих сердцу людей – матерей, отцов, малых деточек.

* * *

У нас на ледоколе была спутниковая станция «Волна-С». И, несмотря на то что это недешёвое удовольствие: звонить через космос домой, от желающих позвонить у радиста не было отбоя.

Однако радист не может целую вахту давать телефонную связь экипажу. Ему и служебные радиограммы надо отправить в пароходство, принять диспетчерские сообщения от других ледоколов и передать свои, принять прогноз и карту погоды…

Бывает так, что с подъёмом ледокола в высокие широты спутниковую станцию надо подстраивать, так как сигнал спутника слабо охватывает арктическую зону.

Тогда в ручном режиме при помощи специальных таблиц радист занимается профилактикой, а говоря по-простому, настройкой антенны, стараясь поточнее навести её на спутник, висящий на высоте 35 700 километров над экватором Земли.

Как-то раз после обеда штурман и радист поднялись на ходовую вахту: один направился к себе на капитанский мостик, другой – в радиорубку. Тут штурман спрашивает у радиста, можно ли сегодня позвонить в Москву по спутнику.

Тот отвечает: «Нет, сегодня нельзя – спутник на профилактике».

Язвительный штурман, собрав весь свой сарказм, говорит: «А не ты ли ему делаешь “профилактику”?»

На что радист разумно отвечает: «Мы не можем изменить траекторию полёта спутника или что-то изменить в нём самом. Но мы можем изменить своё отношение к орбите спутника, изменяя угол наведения нашей антенны. А когда антенна будет настроена, у нас появится телефонная связь».

* * *

Вот уже много-много лет я вспоминаю тот разговор и уже в который раз на примере своей жизни убеждаюсь, что нет у нас возможности изменить что-то вне самих себя.

Не то что траекторию спутника изменить, а и соседа своего не изменишь, чтобы он, дай Бог ему здоровья, дверью не хлопал по ночам.

Жену свою не изменишь – чтобы стала поласковей.

Ни начальника ты не изменишь, ни подчинённого.

Даже кошку изменить невозможно – чтобы не шкодила.

Всё это пустая трата времени – суета сует и томление духа.

Так уж Господь управил.

И каждый сам стоит перед Господом, и каждый сам перед Господом падает.

Да и кто я такой, чтобы «менять» людей? – пар, выпущенный из чайника на малое время…

Но замечаю: если я что-то начинаю менять в себе, делаюсь добрее и внимательнее к кому-то, пытаюсь услужить, покрыть любовью, тогда в ответ что-то начинает меняться и в людях.

Вот я думаю: как правильно настроить свою собственную «антенну»? как наладить свою собственную жизнь, то есть как стать самому лучше – чище, добрее, сердечнее? как научиться любить людей, чтобы и люди могли полюбить меня, и окружающая нас жизнь изменилась бы в лучшую сторону?

Где брать эту любовь? Вот вопрос!

А ещё, Господи… чтобы не болтать лишнего, научи, помоги мне стать хотя бы таким, каким представляет меня моя собака.

Аминь.

Слышимость в Заполярье

I

Дизеля – дизельные ледоколы – довольно часто стыкуются в Арктике и стоят бортами друг к другу по три-четыре часа, а то и дольше.

Нужно успеть передать топливо, почту, откачать пресную воду, отгрузить скоропорты – фрукты, овощи. Бывают так, что в ледовых проводках морских судов образуется перерыв.

Фото с сайта tsushima.su

Тогда экипажи двух ледоколов спускаются на лёд, выбирают поровнее место, без торосов и застругов, и играют в футбол под присмотром вахтенных штурманов, которые внимательно следят за обстановкой на предмет своевременного обнаружения белых медведей и состояния льда – как бы не пошла трещина.

С борта на борт перекидывается трап, и по нему моряки ходят в гости друг к другу. Механик к механику, штурман к штурману, доктор к доктору. Все хорошо знакомы – вместе учились, женились, работали в других экипажах, бичевали на биче* и всё такое прочее.

*«Бичевать на биче» – выражение из морского сленга (от англ. beach – пляж); означает «сидеть на берегу», т.е. временно не работать в море.

II

Наш радист отправился к коллеге Коле Попову, с которым они заканчивали мореходку. Коля узнал заранее о швартовке их ледоколов и поэтому хорошо подготовился к встрече старого друга: на столе стоял спирт, разбавленный по широте (а широта на тот момент была примерно 75 градусов севера), ломти жирного, крупно нарезанного омуля и «сухая колбаса» из артелки.

Друзья по-мужски крепко обнялись и поспешили за стол.

Разлили огненную воду по рюмочкам – и веселье началось.

В соседней каюте по громкой связи прозвучало какое-то объявление.

Коля с гордостью сообщил другу, что он, как настоящий радист, отключил свой динамик, чтобы после вахты ему не мешали спать всякие дурацкие внутрисудовые объявления типа «штурману Иванову срочно подняться на мостик». Наш радист, уже немножко пьяненький, поинтересовался у Коли, мол, как же мы узнаем, что стоянка закончена и ледоколы расходятся. Коля ответил, что старпом его лучший друг и он лично позвонит ему и предупредит об окончании бункеровки и подъёме трапа. «Ну, тогда проблем нет!» – и веселье моряков пошло своим чередом. В соседних каютах что-то бубнили по громкой связи, но, помня об обещании старпома, друзья не придавали никакого значения едва различимым из-за переборки словам. Да и вообще зачем нужны слова, когда сердца двух моряков разговаривают между собой без слов?

III

Вдруг наш радист почувствовал лёгкую вибрацию палубы под ногами, и ему показалось, что ледокол немного качнуло. Затем качнуло сильней, и в открытый иллюминатор так сильно дунул морозный воздух, что занавеска приподнялась, и вместо стоящего вплотную своего родного ледокола обнаружилась тёмная, без конца и края ледовая пустыня.

Что тут началось! Наш радист разволновался, в крайнем возбуждении схватил шапку с тулупом в охапку и бросился прочь из обеззвученной каюты Кольки.

Алкоголь и природная горячность его натуры сыграли с ним дурную шутку. Вместо того чтобы подняться на капитанский мостик и покаяться – так, мол, и так, выпили, засиделись за праздничным столом и прозевал отход, виноват, простите, давайте ошвартуемся ещё разок, чтобы я вернулся на свой ледокол, – наш радист сыграл, что называется, свою игру…

Конечно, это было бы очень стыдно и неприятно – докладывать начальству о допущенном косяке: надо специально получать добро от капитана на швартовку; вахтенному помощнику придётся напрягать швартовную команду, чтобы они в мороз вышли опять на палубу собрать и перекинуть трап с борта на борт; нужно связаться с другим ледоколом, чтобы объяснить, зачем они опять хотят швартоваться – дескать, заберите своего пьяного радиста, он у нас тут в гостях нарезался… Ситуация вырисовывалась скандальная, но, если учесть, что наш радист пребывал в не совсем трезвом состоянии, а за бортом был космический холод Арктики, получалось, что единственно правильный выход именно таков. Ну получил бы он нестрогое наказание…

Но легко ли молодому человеку виниться и каяться?

IV

Что же сделал наш герой? В запале он кубарем скатился вниз по наружным трапам ледокола и с невысокой кормы выпрыгнул на лёд, чтобы бегом добежать до стоящего неподвижно своего ледокола. Безумец…

Во время прыжка его в воздухе крутануло. Он больно ударился об лёд головой и на мгновение потерял сознание.

Когда он открыл глаза, то увидел, что его ледокол стоит со стояночными огнями на довольно значительном расстоянии, а ледокол Кольки уже развернулся и, набирая ход, пошёл в противоположную сторону. Тут же выяснилась малоприятная деталь – он прыгнул на лёд с того борта, на который и взошёл, но при развороте ледокола эта сторона оказалась отделена ледовым каналом от его ледокола. Времени нельзя было терять ни минуты.

Можно было бы бежать вдоль ледового канала, чтобы обогнуть ледовый разворот, но это потребовало бы времени и сил, которых не было из-за приёма внутрь тяжёлого алкоголя и громоздкого одеяния – арктических сапог с застёжками под коленками и овчинного тулупа с шапкой. Ужас положения заключался в том, что его ледокол мог в любую секунду тронуться и уйти навстречу каравану судов, а он бы остался здесь, в бездонной темноте среди арктических льдов.

Когда его на ледоколе хватятся? – только утром, когда он не выйдет на вахту. За это время ледокол может отмахать чуть не сотню морских миль. Но сейчас об этом лучше не думать…

Наш радист принял решение немедленно форсировать ледовый канал.

Ширина канала была метров тридцать и наполнен он был крошевом льда и довольно крупными льдинами, по которым наш радист и решил где перебежать, а где и переползти на противоположную сторону. На всякий случай он переодел тулуп пуговицами назад, чтобы, если придётся ползти ползком по мокрому льду, полы тулупа не цеплялись за лёд и не забирали воду.

V

Над каналом из-за мороза стоял пар. Ни на минуту не сомневаясь в своей правоте, он бесстрашно шагнул на ближайшую льдину.

Этот большой кусок льда показался ему весьма устойчивым – он почти не двинулся под его весом.

На счастье нашего полярника, была ясная морозная ночь и ярко светила луна, давая возможность присматривать себе наиболее пригодные льдины. Крепкие тренированные ноги, природная способность к равновесию наполнили его сердце гордостью и отвагой.

Прыжок, прыжок, ещё прыжок – отлично!

И вот совсем уж рядом противоположный край канала. В мозгу стучит одна мысль: «Лишь бы мой ледокол не тронулся, лишь бы он не ушёл…»

Но вдруг – то ли нога у него подвернулась, то ли каблук сапога заскользил – он потерял равновесие, замахал руками и, не удержавшись, рухнул и заскользил по вздыбившейся льдине вниз, черпанув сапогами воду. В кровь раздирая пальцы, он выкарабкался-таки из воды и смог взобраться наверх, чтобы схватиться за край льдины. И повис на ней. Та под его весом встала торчком в воде и на какие-то секунды замерла, как бы решая, что ей делать дальше: вернуться обратно, в своё обычное положение, или же перевернуться брюхом кверху, подминая под себя человека. Радист с ужасом понял, что в эти мгновения решается вопрос его жизни и смерти. Кто-то сейчас вершит его судьбу, как римский император на арене Колизея: большой палец вверх – жизнь, палец вниз – смерть.

– Я прошу, прошу, прошу!.. – громко закричал радист.

А что просишь? Кого просишь? Льдина стала запрокидываться назад. Бездонная пучина приготовилась пожрать бедного радиста.

VI

Что делать, как спастись?

И выход нашёлся. В мозгу вспыхнуло, как бабушка, подолгу стоя перед иконой Спасителя, говорила: «Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй!»

Надеяться не на что, кроме как призвать Того, Кто находится выше луны и сейчас, может быть, наблюдает за ним. С внутренним усилием, запинаясь от сковавшего его ужаса, он зашептал непривычные по его гордости слова: «Господи, прошу, помилуй!» Льдина по-прежнему стояла вертикально, вопреки законам физики закончив своё отрицательное движение переворота. Сколько это длилось? – почти целую вечность.

Тут радист явно почувствовал, что в толще воды произошло какое-то движение, что-то вроде плеска волны, – и льдина, на которой он висел лишь на одних руках, как гимнаст на перекладине, не прикасаясь к ней телом, получила толчок и стала плавно опускаться в нужную ему сторону. Ровно легла на прежнее место, слегка качаясь.

Хмель уже выскочил из головы, и он понимал всю серьёзность своего положения.

Более не рискуя вставать во весь рост, он ползком, страхуясь и перепроверяясь, добрался до противоположного края ледового канала.

VII

Теперь – бегом к ледоколу.

В какой-то момент ему показалось, что ледокол начал движение. Отчаяние обручем стиснуло ему сердце.

Но теперь у него появилось внутреннее сердечное чувство, что он не одинок, и полярник на бегу закричал, призывая Бога в помощь: «Господи! Господи! Господи!»

Сразу после этого вопля ему стало очевидно, что ледокол остановился, а может быть, и вовсе не двигался.

Теперь быстрее, быстрее, быстрее! Громада ледокола всё ближе и ближе. Сердце выскакивало из груди. В сердце и голове – в такт сердечным ударам – звучало: «Господи! Господи! Господи!» Наконец он добежал до кормовой промоины ледокола и встал, соображая, что же ему делать дальше, как взобраться на борт. Забежать с носовой части ледокола и позвать вахтенного, стоящего на посту на мостике, ему просто не могло прийти в голову, ибо это же унизительно – впутывать в свои проблемы посторонних людей. Лохмотья тросов из распутавшегося кранца нависали над промоиной, но до них было не дотянуться.

VIII

Теперь, обращаясь к Богу, радист, как опытный молитвенник, с теплотой и искренним чувством попросил внутри себя: «Господи, помоги мне!»

Разбежался, удачно прыгнул и вцепился в тросы. Тросы опустились под ним до воды, но он, мокрый, вцепился клещом в стылые тросы и, неловко карабкаясь, полез по ним вверх. На сердце пришло спокойствие: даже если ледокол начнёт движение, все силы ада не смогут оторвать его от транцевых тросов.

Выбрался наверх транца. Перевалил через фальшборт. Сел на корточки возле буксирной лебёдки. Долго не мог отдышаться. Когда окончательно затекли ноги, он с трудом встал и, шатаясь на занемелых ногах, побрёл к себе в каюту.

 ← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска