Автор: Владимир Григорян
СЫНОВЬЯ МАРИИ
К семидесятилетию со дня восстания советских военнопленных в Маутхаузене В ОЖИДАНИИ ОТВЕТА Её звали Мария Лангталер. Она жила в центре Третьего Рейха. Четверо её сыновей один за другим ушли на войну, и Мария страшно боялась потерять их. Поэтому она поклялась каждый день ходить в церковь и молиться за возвращение своих детей. Но молиться можно не только словами. Однажды, на исходе зимы 1945-го, в её дом постучали. Истощённый до последней крайности человек на плохом немецком представился переводчиком и попросил поесть. В это время по всей округе шла страшная охота за тремя сотнями советских военнопленных, бежавших из лагеря Маутхаузен. Страшная, потому что все пойманные уничтожались, часто местными жителями – они получили на это разрешение. Жена одного фермера услышала вечером шорох в хлеву для коз. Она привела мужа, который вытащил пленного из укрытия и ударил ножом в шею. Когда из раны хлынула кровь, жена фермера прыгнула к умирающему и дала ему пощёчину. Она не могла упустить этого шанса – стать участницей безнаказанного убийства. В документах СС эта история получила название Muhlviertler Hasenjagd – «Мюльфиртельская охота на зайцев». Мария Лангталер знала, кто стоит перед ней. И человек знал, что она это знает. Но ему нечего было терять. Уходя, он, наверное, предупредил друга, прячущегося неподалёку:
НАСТОЯЩАЯ ЖИЗНЬ – ЗДЕСЬ
Беседа с православным французом САМОЕ ВАЖНОЕ Не могу сказать, что мы хорошо понимали друг друга: Даниэль Арно не всегда умеет выразить мысль по-русски, а я не знаю ни французского, ни английского. При этом понимали мы друг друга просто замечательно – наверное, каждый из вас встречал людей, с которыми живёшь и думаешь на одной волне. У Арно – физико-математическое образование; может быть, поэтому он дисциплинирован, деятелен – европейский интеллектуал, словно шагнувший в наш мир из довоенного прошлого, когда умные люди были действительно умными. Крестил его лет десять назад отец Николай Макар, довольно известный киевский священник, и легло это на душу Арно, похоже, очень естественно. Среди предков Даниэля – евреи и баски, то есть иудеи и католики, не говоря об атеистах. Все они были мало похожи друг на друга. Но в православии всё неравнодушное и непошлое находит своё место, примиряется. – Что самое важное вы узнали, Даниэль, прочитав Евангелие? – Все религии приглашают тебя изменить образ жизни и наблюдать за своим поведением, но Евангелие требует и контролировать свои мысли. Это важно и как вопрос личного развития, и как вопрос коллективной ответственности. Мысли влияют на мир, в котором ты живёшь через настроение, взаимодействие с другими людьми и так далее. Я нашёл подтверждение этому
Я – не «Шарли»
Одна знакомая журналистка объявила себя «Шарли» (это такая форма солидарности с погибшими в Париже от рук исламистов) и написала статью о жестокосердии окружающих. Дескать, россияне не сострадают погибшим журналистам, как не сострадали и погибшим в нью-йоркских башнях-близнецах, более того, знакомая где-то услышала по этому поводу даже крики восторга. Удивительно, но мы словно живём в разных странах. Я помню, как с утра до ночи наше телевидение крутило кадры трагедии, как переживали люди. Мы видели лица погибших, мы слышали их голоса и словно погибали вместе с ними. Восторги по поводу теракта? Их было не больше, чем при гибели «Курска». У нас есть, как и в любой стране, странные люди, способные по политическим мотивам торжествовать в таких ситуациях. Их немного, но журналистка утверждает, что слышала восторги со всех сторон, что общество теряет стыд, – а это уже совсем другое. Это неправда. Довольно сказать, что посол Франции был взволнован реакцией россиян по поводу теракта и сказал, что «возможно, мы стали ещё больше братьями и сёстрами, чем в прошлом». Удивил и морализаторский тон статьи: автор присвоил себе право выносить приговоры с высоты своей высоконравственной позиции. Неужели как только ты становишься «Шарли», то получаешь на это право? И я написал ответ, рассказав, как ждал от знакомой хоть капли
Путь волхвов
У Иосифа Бродского есть стихотворение, где он не слишком весело шутит над нашими попытками совместить в Рождество праздник духовный и телесный, которому предшествуют мирские хлопоты. Начинается оно так: В Рождество все немного волхвы. В продовольственных слякоть и давка. Из-за банки кофейной халвы производит осаду прилавка грудой свёртков навьюченный люд: каждый сам себе царь и верблюд. Поэт замечательно уловил, что состояние мира накануне рождения Христа во многом осталось прежним – языческим, растерянным: Валит снег; не дымят, но трубят трубы кровель. Все лица, как пятна. Ирод пьёт. Бабы прячут ребят. Кто грядёт – никому непонятно: мы не знаем примет, и сердца могут вдруг не признать пришлеца. Но повторяется не только это. Последние строки точны и прекрасны: Но, когда на дверном сквозняке из тумана ночного густого возникает фигура в платке, и Младенца, и Духа Святого ощущаешь в себе без стыда; смотришь в небо и видишь – звезда. И так из века в век. Мы суетимся, мы плохо умеем подготовиться к их приходу – юной Матери с Младенцем на руках, но Они всё равно приходят, загорается звезда, мудрецы склоняют головы перед тем, что трогает их сердце и непостижимо для ума. Наш сегодняшний рассказ о них – о мудрецах, о волхвах. На Руси так называли
Положение честной ризы Пресвятой Богородицы во Влахерне (V)
