«Радуйся, от утробы матерния очищенный»

В центре Сыктывкара встречаю Патрушева. Три дня назад расстались в Великорецком. Мне нужно было возвращаться домой, а он готовился идти с ходом дальше. Восклицаю:

– Дмитрий Алексеевич, здравствуйте!

Обнимаемся. Его улыбку я понимаю так: «Вы думали, всё будет очень плохо? Нет, всё будет очень хорошо. По-своему». Большую часть жизни проработал главным бухгалтером, а сейчас ведёт учёт в визябожском скиту отца Игнатия (Бакаева).

– Как добрались? – спрашиваю.

– Как вышли, начался ливень, глина размокла, а дорога – подъём за подъёмом… тяжеловато было. Да это ладно, ты новость слышал? Когда входили в Киров, женщина в ходу начала рожать. Приехала «скорая». Потом сообщили, что с ней всё слава Богу.

«Если родился мальчик, наверняка назвали Николаем», – подумал я. Конечно, для кого-то это дикость – на девятом месяце идти в ход полторы сотни километров. Но мне кажется, мать очень сильно любила будущего ребёнка, если ради него решилась на эту муку. Под пение акафистов началось вступление в мир:

Радуйся, от утробы матерния очищенный.

Радуйся, даже до конца освященный.

Радуйся, рождением своим родителей удививый…

Мать молила о счастливой жизни для него. То, что я видел в этом ходу, что видел каждый из нас, идущих, – это немыслимо. Тяжело было и в старину – Великорецкому ходу шесть веков, но сейчас, когда двигаться приходится мало, мы всё больше ездим или сидим, ноги малопригодны для таких испытаний. А люди идут. Смотришь: молодая женщина плачет, но идёт. Ничего не выражают лица старух, опирающихся на клюки. Неунывающие мужики в камуфляже распевают:

Радуйся, крепкое падающих возведение.

Радуйся, право стоящих утверждение…

Это наш народ, каким он должен быть и, дай Бог, обязательно будет. Тысячи родных русских лиц. Но вот мелькают – одна, другая – грузинские шапочки, ступает похожий на учителя огромный армянин в подряснике, часто слышны финно-угорские наречия, иногда украинский язык, двое идущих рядом вдруг начинают говорить на итальянском. Только из Ростова приехали четыре больших автобуса с паломниками, и так добираются со всей страны, а то и с других континентов.

Радуйся, Николае, радуйся, родной наш. К тебе идём и с тобой.

Снова в дорогу

У меня это в четвёртый раз. Дошёл до Великорецкого лишь однажды. Дважды меня снимали с хода, не особо спрашивая согласия, и каждый раз я говорил себе, что иду в последний раз. Потом – какое-то затмение: ум вроде сохраняет ясность, но ничем не управляет. Впереди снова Бобино, Загарье, Горохово. Идут в основном люди, глубоко равнодушные к туризму и всяческому экстриму. Никакого рационального объяснения их поведению нет.

Помолились, отправляясь из Сыктывкара

В этот раз я поехал с сыктывкарскими паломниками. Помолившись под предводительством о. Александра (Митрофанова), отправились на двух автобусах и нескольких автомобилях. Вместе очень удобно. Автобусы везут самые тяжёлые вещи – палатки, еду, на стоянках вокруг них возникает маленький Сыктывкар. Впрочем, не все из столицы Коми. Добрейшей души Костя, например, рабочий из Жешарта. Здесь же несколько человек из прихода отца Игнатия (Бакаева): его сын Денис, Дмитрий Алексеевич, архитектор Георгий Родионов, Максим, Николай из Максаковки, Елена… Перешучиваемся. Народ у нас в приходе очень жизнерадостный.

В Кирове по какой-то невероятной, ребристой, как стиральная доска, дороге среди тополей едем вдоль Вятки. Ночлег у нас на третьем этаже здания, принадлежавшего до революции пароходчику Тихону Булычёву. Портрет купца висит на стене, заключённый в спасательный круг. Везде надписи: «Вятские кустарные мастерские», – тут изготавливают церковную утварь, а ещё «Ежи» – это известный в городе семейный клуб. Нас много, за сотню – неужели все в двух автобусах ехали? Может, своим ходом добрались? Спать укладываемся в спортзале, прямо на матах. Самые предприимчивые кипятят чай с помощью баллончиков с газом.

Мимо идёт Георгий с перемотанными пластырем ступнями. Расспрашиваю, что да как, а потом следую его примеру. Забегая вперёд, скажу, что лишь благодаря этому смог в этот раз дойти до Великой. Одна, самая длинная, полоса пластыря из рулона клеится с захватом пятки и части ступни. Вторая полоса, отдельно от неё, – поперёк ступни, прикрывая подушечку под пальцами. Один бактерицидный пластырь между этой полосой и пальцами. Обматываются также мизинец и большой палец. Полностью это от мозолей, может, и не избавит, но из строя ноги не выйдут. Проверено. Сплю под огромным мешком для кикбоксинга, в просторечье именуемым «бананом». Ранний подъём, ведь в восемь сюда придут на работу люди, нас к этому времени здесь быть не должно.

Едем в Трифонов монастырь. Прежде ход начинался от храма Преподобного Серафима, сейчас – отсюда. Во дворе уже несколько тысяч человек. Прикладываемся к Великорецкой иконе святителя Николая. Сыктывкарцы собираются недалеко от источника под деревьями. У кого-то находятся фисташки, их не хватает, и пробуем молодые еловые побеги. Кисленькие. Вкусно.

Отец Дамиан

Инок Дамиан

Под деревом сидит отец Дамиан из скита отца Игнатия, слушает птиц. У него и самого, когда поёт на клиросе, голос негромкий, но выразительный. Четыре года был послушником, три года назад принял постриг. Батюшка вспоминал: «Вижу, идёт к нам по дороге. Предлагаю сесть в машину, подвезти. “Нет, – говорит, – не сяду”. Паспорта не было, выправили. Жизнь с ним обошлась сурово, людей дичился, долго приходил в себя. Один раз три дня на колокольне молился, мы ему туда еду носили».

В миру он, наверное, погиб бы, а в Церкви заменимых нет.

Спрашиваю:

– В первый раз идёте?

– Нет. Первый раз очень легко прошёл и душевно, и физически. А вот последующие дались потяжелее. Но всё равно радостно. Нравится знакомиться с людьми. В прошлый раз поговорил с одной сестрой из Смоленска, она мне икону подарила и рассказала, как много у неё в жизни поменялось после того, как сходила в крестный ход и начала читать акафист святителю Николаю. Наладились отношения в семье, всё теперь слава Богу.

– Чем занимались прежде?

– Строительством, отделкой в основном. Я из Вуктыла, там и потянулся к вере, но не было книг, да и храма поначалу. В окружении матери были в основном староверы. Прежде было много ссыльных, но я их особо не застал. Верующие – большинство старики, но Пасху справляли все, ещё в советское время. Бывало, случится пожар, и старики выходили с иконами, его останавливали. Так что вера была, но давала о себе знать нечасто.

И мама верила, хотя она не православная, католичка из-под Витебска. Среди белорусов немало католиков. Мама рассказывала случай из детства. Однажды шла с хутора по лесной дороге и возле моста увидела молодую женщину в белой полупрозрачной одежде. Женщина подошла к маме, спросила, как пройти к таким-то. Мама отвечает: «Их давно расстреляли». После этого женщина стала удаляться и исчезла. О Боге в мамином окружении говорили много. Да я и сам чувствовал Его помощь. Не раз мог погибнуть, утонуть, разбиться или напороться на что-нибудь при падении с крыши. Но обошлось. Особенно остро почувствовал нужду в Боге, когда мама умирала, лежала почти всё время без сознания.

– Как вы решились на постриг?

– Пришёл в скит к игумену Игнатию, про него рассказывали много хорошего. А когда три года назад в Троице-Сергиевой лавре архимандрит Лаврентий благословил в монахи, стал добиваться пострига неотступно. Была, конечно, возможность в мир вернуться, много думал над этим. Но всё-таки выбрал постриг.

– Господь давал вам о Себе знать?

– Когда обратишься в трудную минуту, когда деваться некуда, силы заканчиваются, искушения одолевают – что-то происходит. Изнутри идёт. Иной раз помолишься, и всё выходит куда лучше, чем если бы на себя положился. В другой раз тяжело, горько, но вдруг приходит радость, и ты даже самые обычные вещи начинаешь видеть по-другому.

«Господи, помоги Оле»

В ход меня позвал на этот раз Андрей Масалыкин – муж моей двоюродной сестры Оли. Здесь нужны некоторые пояснения.

Родилась Оля в Йошкар-Оле. В детстве там я проводил у бабушки почти каждое лето, бегал для сестрёнки за бутылочками в молочную кухню. Она выросла, получила несколько высших образований, но с замужеством всё не складывалось. Как-то раз пришла мне в голову мысль познакомить её с другом Андреем. Он живёт в Москве, в Йошкар-Олу не позовёшь… Тут меня осенило – надо нам всем месте на Великую сходить! Звоню другу – он ни в какую. Молюсь: «Господи, помоги мне познакомить Олю и Андрея, отче Николай, ну придумай что-нибудь».

Помню, встретились мы в Макарьево, возле храма на выходе из Кирова. Целую сестёр – Олечку и Леночку, они вместе собрались в ход. Рядом парень с хорошим лицом. Представляется:

– Андрей.

«Ну и ну», – думаю.

Работает Андрей в Йошкар-Оле. Познакомились Андрей с Ольгой ещё до хода, но дальше «привет-привет» отношения не развивались, пока мы не решили вместе сходить на Великую. Через девять месяцев после хода сыграли свадьбу, а ещё через несколько лет позвали меня в крёстные отцы первенца – Ванечки.

Так святитель всё устраивает. Сколько семей в Великорецком ходе завязалось, Бог весть. Наши, сыктывкарские, вспоминают, как у них на глазах нашли друг друга парень с девушкой из Вятки, а спустя какое-то время уже катили на Великую коляску с младенцем.

В этом году Лена с Олей пойти в ход не смогли: родились у обеих дочки, и обеих девочек назвали Анечками. А вот Андрей со своим отцом Анатолием Владимировичем и ещё одним православным из Марийской республики, Сашей, выбрались – и меня увлекли. Встретились недалеко от Трифонова монастыря.

– Ну что, вперёд, братья! – говорю.

Макарье

Макарьевский Троицкий храм находится на окраине Вятки. Во дворе и окрестностях кто трапезничает, кто дремлет. Больше двадцати тысяч человек, но наших, сыктывкарских, нахожу легко.

Дмитрий Алексеевич показывает на немолодую женщину, сидящую у дорожки:

– Она тут напевала только что: «Вы идёте в крестный ход, крестный ход. Крестный ход весь под номерами. И вы теперь все занумерованы», потом что-то про ИНН и про то, что крестный ход ведёт к сатане. Мимо проходит епископ, не знаю, как зовут, их тут двое, говорит: «С каких это пор баба стала учить православию? Твоё дело – сидеть на кухне и готовить мужикам». А женщина ему в ответ: «Я тут про Софию, Премудрость Божию, рассказываю». Сердится владыка: «Не учи, не твоё это дело! – и, обратившись к нам: – А вы, мужики, что уши развесили?» Мы смущаемся, а эта-то за словом в карман не лезет. «Что вижу, то говорю», – отвечает.

Бедная. Ни один ход без таких не обходится. И что удивительно, мы-то к Николе идём, а они – «к сатане». Чего маются-то?

Дмитрий Алексеевич с Денисом Бакаевым приглядываются к мальчишке лет четырёх и его маме.

– Так это же Лена с сыном Мишей! – говорит кто-то из них. – Они из Тюмени.

Оказывается, в прошлом году наши помогали Лене нести сына в ходу. Она очень хрупкая, но из тех, кого не остановить.

Тюмень с нами

Семья Кива: Александр, Елена и Миша

Подхожу познакомиться. Рядом расположился муж Лены Александр, отдыхает. Фотографирую. Миша фотографироваться не любит и заявляет, что я злодей и разбойник. Потом, впрочем, меняет гнев на милость.

– Лена, как в прошлый раз было, дошли до конца?

– С Божьей помощью, – улыбается она. – Я сначала ревела, думала: «Хоть бы один день пройти». Но потом всё уладилось. Меня ещё пятнадцать лет назад благословили, но только в прошлом году получилось.

Приехали мы из посёлка Боровской с батюшкой Евгением Пуртовым. Он на баяне играет и поёт, выступает вместе с Заволокиными. Вы Заволокиных знаете – Захара и Настю? Их отец, Геннадий Заволокин, создал передачу «Играй, гармонь» и был её ведущим, а дети продолжают его дело. Отец Евгений невысокий, но быстрый и очень деятельный человек. Готовит нас к трудным временам. На всякий случай.

Спрашиваю у Миши:

– Как ты решился в прошлом году пойти?

– Не наю.

Лена смеётся:

– Он в этот раз всё не решался пойти, уже хотели с бабушкой оставить. А как увидел, что мы палатку собираем, испугался, что не возьмём, кричит: «Пойду! Пойду!»

– Сколько Мише?

– Четыре года. Это Господь нас вытаскивает, чтобы не заросли мхом. В прошлом году оставила в машине – она сопровождала нас, тюменских, – все вещи. Мне ведь ещё Мишу нести, и я взяла только его маленький рюкзачок. Еду тоже пришлось оставить, и мы целый день с Мишей ничего не ели. Но есть почему-то и не хотелось. Немного поспали в Бобино, а в два ночи, когда нужно выходить, он меня будит: «Мама, пойдём на крестный ход». Здесь всё по-другому, не так, как мы привыкли. Люди на костылях ковыляют – как идут? Я скажу как. Один раз за всё время мне захотелось чаю. Но где его взять? Ну, нет и нет, обойдёмся. Минуты не прошло, как подходят, спрашивают: «Не хотите ли чаю?» – «Хочу-у». – «А вам какого?» – и предлагают несколько сортов на выбор.

В этот момент оживает муж Елены Александр:

– И это обычное дело. У нас коврик был только один, а нужно два. Я беспокоюсь, а Лена успокаивает: «Да будут, будут коврики». И что же? Сегодня идём, видим – стоит бабушка на обочине, предлагает: «Коврик, кому коврик?» Подхожу, спрашиваю: «Вы что, продаёте?» – «Нет, так отдаю. Только помолитесь за меня».

Лена:

– В прошлый раз пришли в Медяны, сил никаких. И вдруг так захотелось молока! Ведь последний день перед постом, завтра уже нельзя. А молоко нас, оказывается, уже поджидало. Подходят, спрашивают: «А вы чего не берёте молоко?» – «Где, какое молоко?» – «Да вон, бесплатно разливают. Банку несите». – «Так нет банки».

Дали банку. Трёхлитровую. И налили доверху, хотя я просила чуть-чуть. Напилась от души и даже лишнего выпила…

– Почему у тебя очки? – интересуется Мишенька у меня.

– Читал много.

– А у дедушки почему? – напоминает Елена.

– Молоденькие глазки, – тычет в меня пальчиком Миша.

– Так получилось, Мишенька.

– Меня Михаил зовут.

У Лены смеются глаза:

– Он у нас сочинил стишок на Вербное.

– Миша, расскажи, – прошу я.

– Клестик, клестик…

Лена:

– Нет, это другое. Сейчас:

Вербочка, вербочка Божия

На Пасху в воскресение пришла.

Господь скачет к нам на осля,

Едет на крест на страдание,

за нас распинание,

хочет нас спасти,

Ей, Господи, гряди!

Правда, последняя строчка моя. Миша не закончил.

Восклицаю:

– Какой ты талантливый, слушай!

– Дю-дю-дю, – отвечает Михаил.

– В прошлом году он сказал, что папу с работы не отпустят, – говорит Лена, – хотя мы надеялись. Так и вышло. А в этом году успокоил: «Папу отпустят».

– Лена, а как ваша фамилия?

– Кива.

– Украинская?

– Шведская, – откликается Александр. – Нерусский я. Предок был шведом, в плен попал при Петре Первом под Полтавой. Тогда фамилия звучала как Кивант, но потом две буквы стёрлись.

– В прошлом году Миша во время хода заболел, – продолжает Лена. – Что делать? В медпункте один врач говорит: «Поезжайте домой». А другой врач на ухо мне шепчет: «Не уходите, всё пройдёт». Случаются и другие искушения. Я животных очень жалею. Иду, слышу: котёнок мяукает. Я его не вижу, иду на мяуканье, и стал он меня в поле уводить. Уже далеко ушла, но нет нигде котёнка. Иду обратно – снова мяукает. Помолилась. И такое злобное шипение услышала… Надо же! Не думала, что с этим столкнусь. А вы в пермском крестном ходе на Белую гору бывали?

– Нет.

– Там тоже по времени около недели идти – 120 километров. Спортсмены ноги ломают, а бабушки с палочками доходят. Я такая немощная, а там Господь мне силы даёт. Многодетные матери идут, детки меньше наших. Мы в прошлом году, наверное, в десяти ходах побывали. Господь сподобил: Абалацкий ход, Утятский (тоже Никольский), Царский, Алапаевский, Великорецкий, Белогорский, Пламенных младенцев… Нам ангелы помогают. На Великую как шли, я в первый же день ноги смозолила. А в последний день ноги уже сами шагали. Как в песне «Русская дорога» поётся – «не чуя сапогов». Это одна из моих любимых песен. Когда отец Евгений на обратной дороге запел, я рыдала. Вспоминала всё, что было.

Александр:

– Русскую дорогу вспоминаешь, когда в Киров едешь. Я думал, знаю, что такое плохие дороги, но вчера здесь… Про себя одно повторяю: «Терпи, терпи, терпи». Это же невозможно. Вот он уже, город, перед городом обычно хорошую дорогу делают. Нету. Думаю: что такое? Или Кирова нет? Снесли? На карте есть, а дорога говорит, что нет: ду-ду-ду – трясёт. Да ладно, что про это.

– Миша, Миша! – окликает Лена Мишеньку, устремившегося куда-то, а затем произносит: – Нам ангелы помогают, а Господу не помогал никто, когда Он шёл с крестом на распятье. Кровь льётся. Как Он шёл, избитый весь? Мало того, что в гору с крестом тяжёлым, но ещё избит был.

Что хотела мне сказать Елена Кива, я понял лишь на следующий день, когда начал изнемогать. Такая простая мысль, почему раньше мне это не приходило в голову? Все крестные ходы на Руси, сколько бы их ни было, проводятся в память о Христе, шедшем на Голгофу, оттого они и называются крестными.

– Христос – это же Путь, Жизнь истинная, – говорит напоследок Лена. – Некоторые понимают, что Господь – Истина. Некоторые даже идут этим путём. Но хотелось бы пожелать, чтобы у всех была такая вера, чтобы Господь был их Жизнью.

(Окончание следует)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска