Старая тетрадь
Рубрика • Паломничество •
(Продолжение. Начало в 19-м выпуске газеты)
Продолжается летнее редакционное паломничество, и путь его ведёт нас в Ипатьевский монастырь. Здесь в 1613 году был призван на престол первый российский царь из династии Романовых. И с его воцарением прекратилась в стране Великая Смута: безвластие, семибоярщина, самочинства чужеземных пришельцев – все то, что и сегодня творится в нашем Отечестве – России-матушке…
От первого царя династии Михаила Федоровича (ныне исполнилось 400 лет со дня его рождения) до решения о прославлении последнего царя-мученика династии… Предощущение, что в наши дни в истории России завершается какой-то очень большой и значительный исторический цикл, а мы стоим на пороге невиданных перемен…
Прощание с Сусанино
(Из романа П. Полевого «Избранник Божий»)
«…С тех пор, как Михаил Феодорович и Марфа Ивановна Романовы под охраною своих земляков-костромичей вернулись из Москвы в Домнино и вступили в свой старый боярский дом, им показалось, что они в рай земной попали. Кругом тишина и покой, добрые, знакомые лица домашних и слуг, знакомые стены хором, знакомые издавна виды.
“Господи! Как здесь хорошо! Как мы счастливы, избавленные по милости Божией от всего, от всего, что нас окружало там, в Москве!..” – вот с какою мыслью просыпались и мать, и сын в течение первых недель своего пребывания в Домнино, убаюкиваемые царившею кругом на сотню верст безопасностью.
– К нам, государыня-матушка, в наши костромские лесищи не сунутся никакие воры, никакие лихие люди, – так говорили Марфе Ивановне все домашние и вся ее служня. – Тут и дороги-то непроходимые, и дебри дикие, и тянутся-то на десятки верст, а версты те мерила бабка клюкой да махнула рукой… Кому сюда зайти, кому затесаться?
…Вдруг до слуха его долетел какой-то странный звук… Как будто в сенях кто-то в дверь стучит. Но никто не отворяет: крепко спят холопы у его порога и в сенях на залавке. А стук сильнее и пуще… Наконец Михаил Феодорович не вытерпел, вскочил с постели и разбудил старика Скобаря, который постоянно ложился у порога его опочивальни.
– Ступай, узнай, что там за стук? – сказал он. – Боюсь, как бы и матушку не разбудили.
Прислушиваясь, он расслышал, как отодвинули засов двери, как раздались потом чьи-то голоса, поспешные и тревожные шаги, потом даже суетливая беготня по всему дому. До слуха его долетели слова: “Скорее, скорее!.. Не медлите!” На пороге его комнаты явился Скобарь, ведя за руку мальчика в коротком тулупчике, с ног до головы запорошенного инеем…
– Государь! – проговорил Скобарь тревожно. – К тебе внук Сусанина с недобрыми вестями…
– Что такое? Говори скорее! – обратился Михаил Феодорович к мальчику.
– Дедушка послал меня… Злодеи к нам пришли – тебя ищут; он их в лес увел; говорит, не скоро их из лесу выпустит… А тебе велел немедля укрыться в Кострому. Немедля! – мальчик все это выговорил одним духом, запыхавшийся и взволнованный.
– Я уж послал будить государыню и коней велел впрягать, – проговорил поспешно Скобарь.
– Да всей дворне вели садиться на коней с запасом для охраны поезда… Авось еще успеем уйти…
Михаил Феодорович, ничего ему не отвечая, подошел к Васе, обнял его и поцеловал.
– Спасибо за услугу, – проговорил он, глубоко тронутый. – Я тебя не забуду».
Из заметок Михаила Сизова:
Домнино ныне – небольшое сельцо. На месте имения Романовых, где разворачивались эти события, стоит красивая каменная церковь. Храм этот – дар династии Романовых в память о беззаветной службе деда и внука Сусаниных. Здесь же, на родовой земле, царственными потомками Михаила Феодоровича построен каменный благоустроенный детоприимный дом. Несколько лет он стоял заброшенный, а теперь здесь подворье Макариевского монастыря. Здесь, в комнатке на первом этаже, мы и сидим, уплетаем гору домашнего творога, запиваем молоком. Монахини подкладывают еще. После погони за вором и благополучного возвращения монастырской кассы сестры смотрят на нас умильно: «Чудеса Божьи, да и только! Помолились мы Макарию, заступнику нашему, чтобы кто остановил вора. Не проходит и минуты – вы являетесь, на велосипедах».
За окном дождь. Сестры ушли совершать правило, предложив нам отдохнуть. Господи, как долго длится этот день! В 6 утра мы начали паломничество, выехав из Буя, а сколько уже километров позади, сколько событий. Как-то сразу обрушились на нас всякие «случайности», удостоверяющие: да, вы теперь паломники и нету вашей воли в том, что происходит. Тем и удивительны паломничества: не ты, а покровители-угодники, Ангел Хранитель пекутся о твоем теле, думают за тебя, куда ногой ступить. Ты же сам свободен – оставленный наедине с душой своей…
О чем же мне спросить тебя, душа моя? Вот идет за окном дождь. Сижу на узкой койке, покрытой грубошерстным монастырским одеялом. Стекают струи дождевые по стеклу, мы одни. Что мне ответить, душа моя… «Дние, яко сень преходят», – доносится из-за стены, сестры читают акафист преп. Макарию Писемскому. Мой спутник, словно проснувшись, достает акафистник, подарок матушки Галины, листает страницы:
«Дние, яко сень преходят и приближают к концу житие наше. Что принесем в дар Отцу нашему? Обаче одни грехи, беззакония, нерадения и лености, и что ожидает нам от Праведнаго Судии и Владыки, как не вечныя муки от безплоднаго раскаяния нашего и невозвратно ушедших днях жития нашего…» (кондак 11).
Чем, Господи, оправдаемся на суде Твоем? Подвигами ли, которых нет в нашей жизни? Детьми? Или тем, что ревностно славословили Тебя? – но не слишком, многогрешный, уповаю на силу своих молитв. Что же я заберу из этой жизни? «Вся тленная в мире сем проходит и уходит, слава, богатство, честь и юность земная, токмо вечны труды и добродетели. Вечны грехи, покаянием не омытии…» (икос 3). Какие утешительные слова! «Токмо вечны труды…» Может быть, этим спасемся, видит Бог, поработали на своем веку. Но чего ради трудились – ради куска хлеба? Где те таланты, что даны были при рождении? Много ли приумножили?
В конце книжечки – краткое житие преподобного. Ученик прп. Сергия Радонежского, он поселился в дремучем лесу вместе с иноком Павлом (св. Павлом Обнорским – общая их память 23 января, а отдельно св. Макария поминаем еще 22 июня), место для скита они выбрали на берегу реки Письма. Речку эту, помнится, мы проезжали в 15 километрах от Домнино: долго катились вниз на полной скорости, а потом, спешившись, целую
вечность толкали велосипеды в гору. Такие у нее берега – у этой узенькой, бродом перехожей речушки. Наш земной век – песчинка, влекомая неспешными ее водами. На берегу этой древней реки и вырос скит преподобного Макария. Спустя двести лет, когда земли здешние перешли к роду бояр Романовых, на Письме уже стоял большой монастырь, вся земля округ намолена была иноками, просвещена чудесами от преподобного Макария. Местные жители брали воду из колодца, вырытого самим преподобным («Радуйся, в ископании кладезя воднаго потрудивыйся» – икос 7), и водой этой люди исцелялись. Конечно же, часто бывали у Макария и крестьяне Сусанины. Не ему ли, покровителю здешних мест, молился Иван Сусанин, когда провожал поляков в Чистое болото? Не он ли, «яко камень тверд и непреклонен», даровал мужику крепость духа – потрудиться для Святой Руси?
Чудотворные мощи преподобного и поныне лежат в Макарьево-Писемском монастыре. И колодец его до сих пор дает целебную воду. Сюда, в Домнино, на монастырское подворье, ее привозят в больших молочных флягах. Напились и мы этой необычайно вкусной водицы, набрали в походную фляжку – для подкрепления сил в дороге. Еще монахини дали нам с собой две вместительные бутыли с молоком и благословили крестиками с Гроба Господня…
Дождь утих, и снова выглянуло солнце, только не жаркое, венценосное, а после дождя словно охолонувшее, – залило округу светом догорающего костра, напомнило, что пора в путь… Нескончаемы летние закаты на Севере. Решив сделать привал, когда начнут сгущаться сумерки, мы проехали еще не один десяток километров. Из мокрых перелесков выплыл на пустынную дорогу туман, заурлыкал близ дороги вяхирь, остро и зябко запахло с луговин сеном.
«У первого же ручья тормозим», – бросает через плечо Игорь и нажимает на педали. Едем и едем. Ручья нет. Где-то останавливаемся, дрова собираем ощупью в полной темноте. За неимением воды варим ужин на молоке – последнее впечатление этого удивительного дня.
Кострома
Непреложный закон дальних велосипедных поездок: вначале ли пути или где-то в середине, или на последних метрах обязательно хрякнешься с велосипедом на землю. Хотя бы одно падение за всю поездку – это обязательно, это не обсуждается. Крутишь педали и никогда не знаешь, когда оно случится: вдруг опрокинется земля – и ты уже лицом на асфальте, или затылок, или локоть ободраны. Этого тоже знать не дано – как упадешь.
День близится к полудню, а до Костромы еще многие десятки километров. Мы гоним велики во весь опор, чтобы успеть к вечеру устроиться в городе. Навстречь со свистом, обдавая жарким духом машинного масла, проносится длинная фура с прицепом. Чуть вильнешь колесом – и ты уже под ней, в мясорубке. Я спокоен: велосипед в порядке, руки твердо держат руль. Откуда мне знать, что педаль вот-вот отвалится и в любую секунду может случиться «оно»? К счастью, это случилось на стоянке: железный штырь вдруг переломился и педаль сама собой упала на траву. Усталость металла… Потом уже, сделав замену, решал в уме задачку по теории вероятности: останавливаемся мы очень редко, 99 к 1 эта авария должна была случиться на шоссе, при встречном движении. Но «пронесло»… Забегая вперед, скажу: за все время паломничества никто из нас ни разу так и не упал.
День солнечный, чудесный. Селения редко попадаются. Цветущий июльский мир обволакивает-обнимает теплым одеялом запахов: сладко, дремотно пахнут луга, а вот щекочет ноздри едкими иголочками дух смолистых сосен… Ехать бы и ехать так бесконечно. Да Игорь что-то сзади замешкался, встал, рукой машет. На въезде в какое-то село чиним его велосипед. Прошло полчаса, и вдруг в чистом синем небе появился черный мячик и стремительно стал приближаться.
– Скорее!
Едва успели завести велики под крышу подвернувшегося ангара-весовой, что была в двух шагах, как непонятно где громыхнуло, по небу разлились чернила и обрушился на землю настоящий потоп. За всю дорогу это была единственная поломка у Игоря – переключатель скоростей заклинило – и как вовремя! Не остановись тут, оказались бы мы далеко за селом, в открытом поле…
Дождь зарядил не на шутку – и Кострома отодвинулась далеко-далеко: успеем ли к вечеру? Читаем по очереди молитвослов, потом акафист: «Беды и напасти, яко волны морския нас потопляют: но ты, угодниче Христов Макарие, исхити нас из пропасти погибели и помози проити воды напастей, да и мы, яко израильтяне, воду прошед яко сушу, сподобимся вместе с тобою пети Избавителю и Богу нашему: Аллилуия!» (кондак 10). Унылый этот дождь и «воды напастей» в уме моем слились вместе, с воодушевлением дочитал я до конца акафист – и верьте не верьте: дождь тут же прекратился.
В Кострому мы въехали неожиданно. Встретился в лесу указатель с жестяной табличкой: «Кострома». Табличка вся изрешечена дробью, видно какой-то неудачливый охотник, бродивший по здешним урочищам, сердце отводил. Потом еще много километров мы ехали сосновым бором – и вдруг оказались перед светофором, на перекрестке улиц. Кругом высокие дома, толпы людей на тротуарах, рогатые троллейбусы… Куда мы попали? Катимся по инерции из улицы в улицу, куда глаза глядят. Вот широкая площадь с анфиладами арок гостиного двора. Очень похоже на петербургский Гостиный двор, но есть отличие: угол торгового дома украшает золотая маковка с крестом… Велосипед словно сам катится, вперед-вперед, скорее к Волге! Вот сейчас ширь великой русской реки раздвинет дома, улицы и, слившись с небом, встанет пред нами голубой стеной. И только тогда с шипением под колесами тормознем, бросим велики на траву, сядем вдвоем на бережку, вытянув гудящие ноги, и будем смотреть, смотреть…
Обогнув огромного Ленина, из которого торчит «пистолетом» указующая рука, въезжаем в тесные кварталы невысоких купеческих домов – и открывается нам кусок синего зеркала. Волга! По горбатой крутой улочке, подпрыгивая по брусчатке, съезжаем вниз,
прямо к речному причалу.
Дощатый дом на воде, запах прели, речной сырости. По деревянным мосточкам прохаживается милиционер, прямо у борта теплохода идет торговля, серьезный иностранец приценивается к гардинам из экзотического материала – льна. Продукция Костромской льняной фабрики. Теплоход огромный, трется бортом о причальную стенку, кажется, что раздавит дощатый домик вокзала.
– Я в Ярославле бывал. Там речной вокзал из стекла и бетона, как аэропорт, с залами ожидания, буфетами. А здесь… – удивляется мой спутник. – А я-то думал, Костро-ма-а!
Спрашиваем у старшины, как ближе за город проехать, в лес, чтобы палатку поставить. В гостинице-то, поди, дорого.
– Зачем за город? – попыхивает «беломориной» старшина. – Поезжайте к Ипатьеву монастырю, это рядышком, почти в центре. Там и лес найдете.
Кострома действительно небольшой город. Спешить нам некуда. И отправились в другой монастырь, Богоявленский. К настоятельнице его, игумении Иннокентии, была у нас рекомендация из Домнино.
Монастырь находится в самом центре Костромы, у Кремля, за торговой площадью. История его удивительна. Основанный в 1426 году в день Богоявления Господня преп. Никитой, сродником и учеником преп. Сергия Радонежского, он к XVI веку был уже известен на Руси. В ту пору здешний старец предрек некоей девице Анастасии, что станет она царицею. Так и вышло – Анастасия стала первой женой Иоанна Грозного. Впоследствии она любила посещать эту обитель, и царственный ее супруг распорядился выстроить тут большой храм по образцу Успенского собора Московского Кремля – пятиглавый Богоявленский собор. Шли века… В 1608 году Кострому захватили поляки, только иноки Богоявленского монастыря еще защищались, решив пожертвовать жизнью, но не покориться. После осады монастырь пал, 11 иноков приняли мученическую смерть (их память – 12 января). А спустя пять лет игумен этой обители Арсений был в числе выборных на Московском Земском Соборе и выступил за избрание на царство Михаила Феодоровича Романова. Голос настоятеля крепости-монастыря был авторитетен на Руси.
В самом начале царствования Романовых монастырь был расписан, на стене юго-западной башни появился прекрасный образ Смоленской Божией Матери. В 1773 году в монастыре случился страшный пожар, но образ Богоматери чудесным образом остался нетронут. В 1847 году сгорело пол-Костромы, дотла сгорела и Смоленская церковь, пристроенная к башне, а фреска на стене все так же была невредима. И в 1887 году, когда опять вся церковь выгорела, образ сохранился. И революционное лихолетье не стерло его – по сей день со стены башни смотрит на нас Божия Матерь.
Несколько раз обитель закрывали, но всегда она возрождалась. В середине прошлого века она возродилась с новым именем – Богоявленско-Анастасьинский женский монастырь, в память о той Анастасии, которая по пророчеству стала царицею. Сестры, поселившиеся в обители, устроили лечебницу для народа, а также знаменитое впоследствии училище, где готовились сестры милосердия и сельские учительницы. После революции обитель снова закрыли, но вновь она возродилась, и вот каким образом… Еще в 1891 году несколько сестер отправились в Эстонию распространять свет православия: открыли там подворье с бесплатной лечебницей, аптекой, приютом для девочек-сирот. Так возник знаменитый Пюхтицкий монастырь. Прошло сто лет, и в 1991 году из Пюхтиц, которые никогда не закрывались, в Кострому приехала инокиня Иннокентия – возрождать Анастасьинскую обитель, праматерь Пюхтиц.
Летом того же года в Костроме произошло небывалое событие. По улицам несли главную святыню города – Феодоровскую чудотворную икону Божией Матери, древний явленный образ, которым в 1613 году инокиня Марфа благословила на царствование своего юного сына, Михаила Феодоровича Романова. Икону несли в возрожденный Богоявленско-Анастасьинский монастырь. По официальным сведениям, в крестном ходе участвовало 10 тысяч человек. Крестный ход с Феодоровской иконой стал традиционен – в прошлом году, 29 августа, за чудотворным образом также шли10 тысяч человек, горожан и приезжих.
Богоявленско-Анастасьинский монастырь опоясан чудесной кладки из красного кирпича стеною, за ней виднеется белоснежный собор с пятью золотыми главами. С улицей он соединен крытым арочным переходом, так что никто из прихожан не может ступить на территорию обители и беспокоить сестер. Иду по гулкому коридору – сбоку кем-то не прикрытые воротца. Заглядываю: один из монастырских двориков, аккуратные газоны с фиалками, розами, флоксами. Настолько это красиво, что кажется нереальным, будто нарисовано. Но это я уже видел… Где? Да в Пюхтице же! Та же райская красота.
С замиранием сердца вхожу под своды Богоявленского собора. Это самое древнее здание из сохранившихся в Костроме: здесь, под полом, усыпальницы основателя обители преп. Никиты, 11-ти святых умученных поляками иноков, князей Хованских, бояр Салтыковых и Кафтыревых, племянников Великого князя Василия Темного… Прикладываюсь к раке преп. Макария Писемского – неожиданного нашего покровителя в этом путешествии. Вот ведь как получилось. Ничего мы не знали о преподобном, ехали в Кострому мимо Писемского монастыря и не привернули туда, мощам не поклонились. Зато вот раке его поклонились – тоже слава Богу.
Собор огромен, своды подобны небу. Удивительно тонкой резьбы белоснежный иконостас украшен живыми цветами. Справа – киот с русской святыней, Феодоровской чудотворной иконой Божией Матери. В храме никого, служба давно закончилась. И можно долго стоять перед ней… Коричневый лик Богородицы словно из земли вылеплен. Мати сыра землица, в ее глубине – ясные очи, всепрощение в очах…
Не могу я это описать. И не буду.
«Возможет ли язык…» Игорь, оставшийся сторожить велосипеды, не выдержал и пришел в храм. Я сменил его, потоптался у велосипедов и, махнув рукой, снова в храм. Долго мы были в соборе. А велики наши никто и не тронул.
Пора уходить… Под конец для очистки совести (мы же журналисты) Игорь «собрал материал» о монастыре, выяснил у монахинь: сейчас здесь 100 сестер, действует приют на 30 детей-сирот и богадельня для престарелых инвалидов на 40 человек. Вот и весь «материал». На большее нас не хватило.
И в храм Смоленской Богоматери тоже не пошли, отложив на завтра. Как нам сказали, лик Богородицы, слегка порушенный огнем, все так же смотрит со стены монастырской башни – с тех самых пор, как воцарилась на Руси династия Романовых. Нестираемый лик. Ни разу он не поновлялся.
Призвание на царство
Несколько минут гонки – и, перемахнув мост, скользнув вниз мимо бледнеющей в темноте громады Ипатьевского монастыря, оказались мы в лесу. Луна качается в растопыренных пальцах осины, ветки хлещут по лицу, мы пробираемся сквозь чащобу к реке. Знаем, что монастырь стоит на полуострове: сзади речка Кострома, а впереди Волга. Впереди, за паутиной веток, плывут разноцветные огоньки. Вот она – Волга. Стоим на берегу, провожаем глазами пассажирский теплоход… Ставить палатку не хочется. Лечь бы на теплую землю, под дерево, да слушать землю, бормотание прибоя…
Наутро Ипатьевский монастырь оказался не таким большим. «Старый город», в котором скрывались во время Великой Смуты Романовы, еще меньше – всего 518 метров по периметру. Зато стены высоченные, крепкие, с четырьмя угловыми башнями. Монастырь этот еще более древний, чем Богоявленский, основан он в конце ХIII века. Предшественник царя Михаила, Борис Годунов, устроил в нем родовую усыпальницу: здесь похоронены отец царя Бориса, брат, близкие родственники. При нем же обитель стала центром просвещения: здесь хранились православные святыни, было редкое собрание рукописей, в том числе знаменитый список Ипатьевской летописи.
У крепости два входа. С какой стороны ни зайди – сразу открывается златоглавый Троицкий собор. Древние фрески, иконы в нем прекрасно сохранились. Но службы здесь не совершаются, все это принадлежит музею. Вдруг откуда ни возьмись батюшка в фиолетовой рясе, огромный, медвежьих размеров, с лицом радостным, вдохновенным, начинает петь громоподобным густым басом тропарь Богородице – щуплого старичка-иностранца чуть не подкосило. Сноровистый экскурсант навскидку ослепил фотовспышкой русского богатыря, а у меня мурашки пробежали по телу… Эх и силища!
А вообще бродить по музею скучно. Ходим по безлюдным залам меж замерших на стульях, вроде восковых фигур, старушек-смотрительниц. Вспоминаем: сколь веселее было в сельском музее в Сусанино. Посередь зала стоял там огромный стол, за которым пировали списанные на берег моряки-сусанинцы, отмечали 300-летие флота. Добрейшая директор музея тем временем водила нас от стенда к стенду, показала сабли, найденные в 50-х годах в Чистом болоте (возили их в Москву – экспертиза установила, что польские!), завела для нас старинную музыкальную шкатулку, которая, шипя и щелкая, сыграла мелодию из оперы Глинки «Жизнь за царя»… Потом мы стояли перед стендом с фотографиями. Вот Настя Дроздова – завела в псковские болота фашистский патруль. Ее расстреляли. Матвей Кузьмин – взялся фашистов в тыл Красной Армии провести и, отправив 14-летнего сына предупредить наших, водил врага по буеракам и дебрям и вывел на встречной огонь… Всего известно 58 человек, повторивших подвиг Ивана Сусанина. Есть среди них и архангелогородец Иван Рябов, сусанинской хитростью посадивший на мель шведскую эскадру еще во времена Петра Первого. Подвиг этот, замешанный на хитрости и какой-то отчаянной отваге (знать, что дело твое гиблое, и продолжать играть простачка), видно, как-то по-особому свойственен русской душе… Что удивительно: у всех Сусаниных на фото большие окладистые бороды, за исключением Насти, конечно. Русские лица…
В Костромском музее Сусанину отведен небольшой стенд: жалованная грамота потомкам Сусанина от 1619 года да старая фотография д. Деревеньки – мужики в зипунах на фоне крепких рубленых домов. О Романовых тоже немного. Карта владений бояр Романовых: 97 сел, 116 деревень, 22 починка. Да… Были бояре и побогаче. И еще один любопытный документ – «Жалованная грамота царя Михаила Романова Железноборовскому монастырю, возмещающая убытки, причиненные монастырю польским отрядом в 1613 году». Царь нес материальную ответственность за урон, нанесенный внешним врагом.
О призвании царя на Русь в музее почти ничего нет. Выходим во двор посмотреть на Романовы палаты. Вот ворота, через которые вошла многолюдная делегация. Вот высокое крыльцо с крутыми ступеньками, на которых стоял юный Михаил с матерью… Над крыльцом табличка: «Последние годы Романовых. Выставка».
– Там интересная выставка. Материалы о расстреле Дома Романовых, – рекомендует экскурсовод, заметив, что я замешкался у входа. Я не спешу, поднимаюсь по ступеням медленно, пытаюсь представить то время…
Из романа И. Полевого «Избранник Божий»:
«…Несколько дней спустя из Домнино получены были печальные вести: Иван Сусанин был варварски убит ворами, которых он завел в непроходимые лесные трущобы в стороне от всяких путей, пролегавших от Деревищ в Домнино. Деревищенские и домнинские крестьяне по темным и смутным указаниям Васи разыскали шайку злодеев в лесу и истребили их всех до единого, мстя им за Ивана Сусанина. Получив это известие, Марфа Ивановна и Михаил Феодорович заказали в Троицком соборе Ипатьевской обители заупокойную обедню за рабов Божиих Иоанна и Симеона, верных слуг, положивших живот свой за спасение своих господ. Одновременно с этой вестью Марфа Ивановна получила и присланное в Домнино письмо от Ивана Никитича, который извещал ее, что все, участвующие в Соборе, созванном в Москве для избрания царя, склоняются на сторону ее сына, Михаила Феодоровича, на единственного отпрыска именитого боярского рода, имеющего и “царское происхождение”, как пострадавшего более всех других от Смуты, и в то же время ни в каком смысле Смутою не запятнанного. Это письмо в такой степени поразило Марфу Ивановну своим содержанием, что она даже не решалась показать его сыну, только вскользь сообщила ему о вестях, полученных из Москвы… Ее нежное материнское сердце с ужасом отвращалось от тревог и опасностей, которым должно было подвергнуться ее милое детище, вступив на Престол в такую страшную эпоху, когда все расшатано, разорено, казна царская расхищена и отовсюду грозят и смуты, и войны, и бедствия народные. Но ей вспомнился и завет Филаретов, и рядом с ним, вся дивная судьба этого юноши, прошедшего через тысячи превратностей, бед и опасностей, столько раз бывшего на краю гибели и все же сохраненного неисповедимым Промыслом… Не он ли есть истинный Избранник Божий, на котором почиет благодать Господня? И не ему ли суждено умиротворить и успокоить расходившиеся волны смут народных и залечить раны, нанесенные взаимною враждою и нескончаемыми войнами? Эти думы не давали ей покоя ни днем ни ночью, и вопросы, тревожившие ее, требовали настоятельного и немедленного разрешения: в народе уже шел слух о том, что “великое посольство” отправлено из Москвы в Кострому и не сегодня-завтра должно прибыть в Ипатьевский монастырь…
И вот 13 марта под звон всех колоколов двинулось многолюдное шествие, предшествуемое хоругвями, крестами и образами с чудотворною иконою Феодоровской Божией Матери во главе; шло Великое Московское Посольство с Соборным наказом и грамотами об избрании Михаила Феодоровича Романова на Царство “всею Землею Русскою”. Позади посольства шли воеводы костромские, духовенство, служилые и толпы народа.
Марфа Ивановна и сын ее увидели приближающееся к обители шествие. Сын, ничего не знавший о прибытии посольства, с недоумением смотрел на чудное зрелище из окна своего монастырского терема и наконец спросил у матери:
– Матушка, что это за крестный ход? Я ничего о нем не знаю… И почему он идет к обители из города?
Марфа Ивановна проговорила чуть слышно:
– Эта люди идут сюда разлучить меня с тобою…
– Как? Что ты хочешь сказать?
– Они несут Грамоту об избрании тебя на Царство.
– Меня?! – воскликнул Михаил Феодорович с изумлением и страхом.
– Да, тебя! – твердо ответила ему мать. – И я должна буду внять их мольбам и исполнить их просьбу, дать согласие на твое избрание, хотя сердце мое обливается кровью при одном помышлении о том.
– Но, матушка, я не могу, не смею…
– Ты не можешь отказаться. Таков завет отца твоего. Иди и исполни долг свой перед избравшею тебя Землей…
21 февраля 1613 года “Избранник Божий” Михаил Феодорович стал Царем всея Руси, положив начало благословенной династии Романовых».
(Окончание следует)
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Добавить комментарий