Когда я работал директором леспромхоза, мы проводили по утрам радиопланёрки со всеми лесопунктами и бригадами. Одну из них уже заканчивали, когда главный технолог попросил слово минут на пять. Он только что приехал из леса и захотел поделиться впечатлениями. Красивым сочным, как у Левитана, басом начал распекать начальников лесопунктов, техноруков, мастеров: кругом беспорядок, плохо идёт погрузка, лес не выровнян, подъезды плохие. И так на полчаса. Многие были очарованы этой речью, ведь её произнёс настоящий специалист. Через два часа заходит взволнованный человек, протягивает заявление на увольнение. Спрашиваю: «Что случилось?» Отвечает: «Мало того что денег не платят, так ещё и кричат, обвиняют». С зарплатой тогда, в начале 1990-х, и в самом деле были задержки. За ним пришёл другой, а всего в этот день уволилось 12 человек. Не все они слышали выступление технолога – кому-то перепало от изобличённого начальства, которое с матом обрушилось на подчинённых: трактористов, погрузчиков, сучкорубов.

Система наша неплохо работала в то время, когда создавалась, – в 1930–40-е годы. Заключённые, ссыльные, лишённые прав, трудились, подгоняемые далеко не шуточными угрозами и обещаниями: «Не можешь – научим, не хочешь – заставим». По мере того как насилие сходило на нет, механизм начал сбоить, пока однажды не вышел из строя. Руководство долго пыталось заменить страх повышением зарплат, раздачей дачных участков. Стали закрывать глаза на мелкие кражи и халтурную работу. Кнут становился всё мягче, а пряник больше и слаще, что противоречило самой сути системы.

Как-то меня спросили, есть ли другие способы управления, кроме насилия. Есть, конечно. Всё получается куда лучше, когда служат себе, своей семье, имеется свой интерес. Тут не нужно ни пугать, ни уговаривать, но чем больше и дольше гребёт наш человек под себя, тем хуже на душе – тускло ей, невесело. Поэтому выше всего – служение Богу, когда тебя обязывает что-либо делать любовь. Это не все понимают. Иные даже в Церкви, не говоря о государстве, требуют, чтобы служили не Господу, не стране, а лично им. Такие отношения непрочны. Придёт день – и окажется, что всё застряло, разладилось.

Помню, как человек шёл в храм, а оказывался в секте, потому что в храме встречали его, как мытари – должника, наконец-то решившего вернуть должок, ещё и сердились, почему раньше не пришёл. Смотришь выступление иного архиерея или священника, который грозно обличает, и думаешь: «Да улыбнись ты хоть раз!» Говорят, что и Спаситель не улыбался. Может, и так, ведь Евангелие застаёт Его на пути к Голгофе, в состоянии огромной сосредоточенности. Но потом было Воскресение, после которого мы видим по святым отцам, старцам, кто уподобляется Христу, что улыбка для них обычное дело.

«Всегда радуйтесь», – наставляет апостол. А как можно радоваться без улыбки? Да и Сын Божий, если бы только и делал, что шпынял да пугал апостолов, те, пожалуй, и разбежались бы. За чем они шли? За Его беспредельной любовью. Знаком я с иереем, который произносит отличные обличительные проповеди, но не имеет ни одного духовного чада. У Христа же их бессчётное множество, ищущих радости и любви. «Не бойтесь», – учит Христос. «Радуйтесь», – доносит до нас Его пожелание святой Павел.

Смотрю на работу школьных учителей, скованных правилами. Спрашиваю, удаётся ли донести до детей что-то действительно существенное, важное. Отвечают, что работают по программе; шаг влево, шаг вправо – уволят. Их программируют – они программируют. Всё пронизано страхом: как бы чего не вышло. Это теперь суть образования, да и не только образования, а всего, где властвует государство, властвуют корпорации. Мудрый командир или чиновник знает, где брать строгостью, а где добром, чтобы в охотку служилось и работалось. Но мудрых всегда не хватает, и тогда начинается уставщина.

Так же бывает и в Церкви, куда человек, воспитанный миром, приносит с собой все мирские правила и приёмы. Но в Церкви куда больше выбор, ведь основа основ всех наших уставов – Евангелие, пронизанное любовью. Оттого так много у нас пастырей радующихся, улыбающихся, берущих пример с Амвросия Оптинского, Паисия Святогорца, Антония Сурожского, Патриарха Алексия II и подобных им учителей Церкви.

Вчера приезжали из Максаковского реабилитационного центра. У меня нередко бывают такие гости, но с целями скорее туристическими. Нынешняя группа немолодых людей – почти все с палочками – как раз такие. Зашли в храм. Говорю, что прежде нужно помолиться, а потом уже познакомимся. Объяснил, что смотреть нужно на алтарь, а сам поднялся на клирос с молитвой. Но они поворачиваются ко мне, отвернувшись от алтаря, на меня и крестятся – им всё равно на кого. Господи, что же с ними делать, такими?! Спустился, обнял – гости обрадовались. Но один мужчина, с ромбиком учебного заведения, говорит: «Я-то грамотный, два высших образования, и знаю, что Бога нет». «Как же нет?» – спрашиваю. «Есть космический разум», – отвечает. «А почему не Бог?» Не знает, что ответить. Его так запрограммировали. И ведь неслучайно ромбик нацепил. Всё в нём вопиет: «Меня запрограммировали, но запрограммировали правильно!» Не богоборец, нет, просто жертва внушения.

Бог открывается тем, кто Его ищет. Знаю человека, который ходит в храм, но у него скучная работа, не удовлетворён своей жизнью. Что делать? «Попросить у Господа», – предлагаю. Помню, как и сам пребывал в тоске в начале девяностых. И сказал тогда: «Господи, сделай так, чтобы я был Тебе нужен». Жизнь моя разом изменилась: потерял работу, жена ушла – но всё это было от Бога. Так начался самый осмысленный, плодотворный период моей жизни, в котором было много горестей, но ещё больше радостей. Путь, где зло раз за разом побеждалось добром.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска