Отголоски другой жизни
Публикация дневников ленинградской девушки 30–40-х годов («Дневник Веры», № 946, апрель 2024 г.) получила два неожиданных отклика. В редакцию написал Юрий Юрьевич Кочинев, профессор Санкт-Петербургского политехнического университета: «Я давний читатель и подписчик вашей газеты. Вчера получил очередной выпуск “Веры” и едва поверил глазам: в нём дневник Верочки Тилли – подруги моей матушки, Аллы Марковны. О ней и моём папе, Юрии Георгиевиче Кочиневе, Вера несколько раз упоминает в дневнике».
Мы тоже удивились и обрадовались: публиковали случайно найденные записи неведомого нам человека – а тут продолжение истории! Забросали вопросами: «Одноклассники Алла и Юрий в дневнике – это ваши родители? Вера всё-таки вышла замуж? До каких лет дожила? Известно ли, была она верующий и дальше, ходила ли в храм? Необычно, что Вера, комсомолка 30-х годов, думала о Боге. А как её одноклассники, были атеистами?»
Юрий Юрьевич ответил: «Они все учились в одном классе: моя мама, Алла Марковна, мой папа, Юрий Георгиевич Кочинев, Верочка Тилли, Ляка (Алла) Клюсс, Виктор Бутурлин. Папин брат, погибший на финской войне, военный лётчик, о котором пишет Верочка – Шурик (Александр Георгиевич) Кочинев. Папа и мама поженились после войны, в 1946 году, в 1947-м родился я. О Верочке Тилли я не раз слышал в детстве от мамы. Как я теперь понял из дневника, Верочка была в школе неравнодушна к папе. И мама упоминала её имя в разговорах с папой с некоторой насмешкой (это я только сейчас осознал). Послевоенную судьбу Верочки я не знаю. Мама пережила блокаду и оставила письменные воспоминания, папа оборонял Севастополь и чудом остался жив. К Богу они близки не были, но атеистами их назвать было нельзя».
Вот такое живое свидетельство о довоенном времени.
Вскоре пришло ещё одно письмо – из новгородской глубинки, от давнего нашего автора Андрея Еграшова: «Христос воскресе! Читаю в последнем номере “Дневники Веры”. Терзания юной интеллигентки. Это новая советская поросль, не утратившая, что удивительно, связи с Богом. А как верили старшие её современники, вышедшие из дореволюционной России? На чердаке в домике дьячка в деревне Высокий Остров Новгородской области нашёл я две пачки писем – из 20–30-х годов и 62-го года. Они заинтересовали меня, и я даже не поленился их набрать в ноутбуке…»
Публикуем выдержки из этих писем с комментариями. Ещё одна история – уже не одного человека, а целой семьи.
Письма инженера Крашенинникова
Андрей ЕГРАШОВ
В этих письмах в суматохе родственных пустячков пробиваются важные исторические детали и, главное, витает дух того мутного времени. Обывательская история, иногда раздражающая своими подробностями (первая пачка писем, 1920–30-е годы), логично перерастает во внутрисемейную склоку (вторая пачка, 1962 год). В ходе чтения создаётся невольное ощущение, что трагедия страны в эти десятилетия имела лишь косвенное отношение к обывательскому племени «русских интеллигентов». «Никто плохого не хотел», все как бы «неплохие люди», результат же – распад семейных связей и отдельных судеб, нынче приобретающий апокалипсические формы. Помоги, Господи, не повторять губительных ошибок, хотя это нам всё труднее. Помоги жить честную, естественную жизнь. Хотя всё труднее жить в подлинно полезных трудах и взаимной любви, отголоски которой слышатся и в этих «хрониках», писанных давно почившим «главой» рода – несомненным добряком, притом витией, безвольным мечтателем, человекоугодником, типичным представителем столичной «фронды» февраля 1917 года, прозевавшей страну, а с ней и себя самих, и собственное потомство.
На пачках была надпись: «Письма от папы Сергея Крашенинникова из Ленинграда в Тифлис (и в Новгород) для милых деток Тасика и Васика и прочие более поздние письма “от Маруси”». Среди писем содержалась записка: «Всегда, везде, мы вместе. Так было, так есть, так будет. 16–17.02.1926». Под клятвой – десять подписей. Романтическая «десятка». Очень умилительно и в стиле тех лет.
Радио в коммуналке
19 декабря 1928 г.
Куда: Тифлис, район Авлабар, Хивинский переулок, д. 10. Таисии Сергеевне и Василию Андреевичу Ивановым.
Милый мой Василёчек! Только что возвратились из заседания трудсессии, где разбиралось моё исковое заявление о взыскании с Рудметалторга твоих 350 рублей. Слушать дело пришли Глеб с Таней и Дина с Вячиком. Со стороны Рудметалторга выступал Г. Абри-Шейнин. Я заявил следующее: истец, инженер Иванов В.А., служил в Рудметалторге, но, получив предложение и назначение на должность по специальности в Управлении Закавказских железных дорог, 3-го декабря выехал к месту новой службы. Для ведения дела выдал доверенность мне, Крашенинникову. Прошу суд допустить меня в качестве представителя истца (ст. 15 ГПК). Судья спросил, кто я такой. Я ответил: «Инженер Крашенинников». Судья тогда спросил, кем я являюсь в отношении истца. Отвечаю: «Только отец его жены». Обратившись к Шейнину, судья спросил, что он имеет возразить. Судья на это: собственно, название «трудовое соглашение» неправильное, это есть трудовой договор, предусмотренный ст. 30 Кодекса законов о труде, на которую истец и ссылается в своём заявлении…. В итоге судья предложил нам расписаться и после этого продиктовал секретарю: «Иск удовлетворить, взыскать с ответчика судебные, канцелярские и за ведение дела издержки. Срок обжалования 14 дней». Итак, поздравляю! Мало того что дело выиграно, но ещё Шейнин был посрамлён настолько, что приведён был в краску от стыда и совершенно смущён, так что последние сказанные им фразы были несвязны.
Теперь, пока идёт срок для кассации, буду ждать от тебя распоряжений, как поступить с деньгами, когда получу. Получить я должен 350 руб. + за ведение дела 5 %, т.е. 17 руб. 50 коп., а возможно, ещё и % на 350 рублей из 6 % годовых. Как видишь выше, судья ничего не сказал про %, и взыщут ли их, я не знаю, хотя в исковом заявлении я просил об этом.
Жизнь течёт своим порядком. Получил ли ты, Вася, мои открытки, посланные по месту твоей службы: Управление Закавказских жел. дорог. Конечно, без указания улицы и дома, т.к. я их ещё не знаю.
29 декабря 1928 г.
Милые и дорогие мои детки. После отправления вам письма у нас изменились все условия жизни, так что и не поймёшь: у нас это или мы попали в чужой дом. Дело в том, что 24-го декабря Глеб притащил 4-ламповый приёмник и к нему громкоговоритель. И вот началось прежде всего натягивание антенны у нас в комнате – в кабинете под потолком, на высоте электропровода. Когда это закончилось, началась настройка инструмента. Притом были преуморительные сцены: собрались все, друг другу указывали, высказывали разные предположения, ссорились и т.д., а Глеб восседал у аппарата (в наушниках) и крутил где нужно и не нужно. Наконец с сияющим лицом заявил, что поймал «заграницу». Соединил с громкоговорителем, и мы услышали какое-то сообщение на иностранном языке, но так как довольно часто слышалось слово «пункт», лица начали вытягиваться, а затем, когда по-русски заявили: «…на этом мы заканчиваем передачу ледовых сведений», начали хохотать.
Но вскоре, как замолкла Ленинградская станция, услышали звуки органа, затем возгласы по-латыни и опять орган и решили, что где-то идёт (церковная) служба. По справочнику – это оказалась «Швеция», «Мотала». И так теперь чуть ли не с утра или Глеб, или Владимир Львович сидят у приёмника и крутят, крутят без конца. Иногда и часто извлекают такой рёв или свист, хоть беги! Так продолжалось до ночи среды. В этот день, как прекратилась передача нашей станции, достали из форточки проволоку от антенны к Тольману и верхний конец соединили с приёмником. И вот тогда мы услышали: Берлин! Ляйпциг! Прага! В большинстве случаев слушали фокстроты. То же самое происходило и в четверг. В этот день наладили ещё лучше, и вот в 2 часа ночи, будучи соединены с Лондоном, услышали отчётливо бой часов Вестминстерского аббатства – 12 ударов. Очень красивый звук и торжественный. Мы все были очень довольны. Этим днём и закончилось уловление «заграницы», т.к. антенну снова вернули хозяину, и тогда могли слышать только свою станцию да иногда Швецию, где всегда попадали на что-то религиозное.
Всякие дела бывают на белом свете. Получаю я 28-ого повестку с Биржи, являюсь 29-ого, и, оказывается, были представители из Института инженеров путей сообщения и попросили, просмотрев ряд карточек, командировать меня, как самого для них подходящего, на должность руководителя. Спрашиваю: чем и кем руководить? Оказывается, вести со студентами занятия по АВИО-делу. Что за казус? Говорю, это мне не подходит, т.к. летал я только в детстве, а что теперь, хоть жизнью похвастаться и нельзя, лететь всё же не хочу. Упёрлись, говорят: не мы посылаем, сами выбрали, значит, знают, что им нужно. Насилу убедил, что это ошибка, у меня написано «АВТО», а они прочли «АВИО». На этом только и согласились. Но послали в ГИПРОМЕЗ. Оказалось, там нужен мелкий техник: мастер, бригадир или в этом роде, практически знающий сборку и разборку частей машин, да и то только на две недели, не больше.
Пришёл домой, а к обеду письмо от вас пришло. Вот и начали читать, как в баньку ходили. Позавидовал я: так бы и сам пошёл! Ну да, даст Бог, может, и помоюсь!
Помните, как здесь все говорили, что в Тифлисе много рыбы вследствие близости Баку, а теперь я от вас и не слышу о рыбе. Напишите. Чёрная-то икра и здесь есть, хотя и дорога, да и там, наверное, не дешевле. Приятно только, что вы, видимо, устраиваетесь по-доброму да по-хорошему. А что к вам относятся все ласково, так это потому, что вы оба уж очень хороши.
Наша жизнь течёт так же, как при вас, только ежедневно гудит радио, а после 12 часов слушаем Лейпциг, Берлин, Лондон и т.д. Вот и сейчас играют вальс «Дунайские волны» из Лейпцига. Поздравляем вас с праздником Рождества Христова, желаем лучше встретить и провести. А мы по-старому ждём 7-го и 14-го чисел. Пишите, как будете проводить праздники и вспоминайте нас.
Любящий и тоскующий папа.
Венчание Дины
26 февраля 1929 г.
Милые мои деточки! Опять продолжительное время не писал вам. У меня скопилось много дел, а затем заботы и хлопоты по приготовлениям к свадьбе Дины занимают всё время, и настолько к концу дня издёргаешься, что ни одной путной мысли в голове нет.
Мама очень печалилась, что не сообразила снабдить вас печкой-«буржуйкой» – одной из тех, что я делал на заводе, т.е. на ножках и с духовкой. Она бы служила тебе и плитой, и русской печью для печения пирожков и пирогов, а после использования, будучи покрыта скатертью, могла бы заменить стол. Эту ошибку мама решила исправить по вашем приезде; за счёт 4-х пудов багажа вы сможете увезти и «буржуйку».
02 марта 1929 г.
Милые и дорогие детки. Сегодня канун брака Дины. Хлопот и забот свыше мер. У Сони опять разболелись зубы, и она ещё вытащила зуб, ходит теперь подвязанная и ноет. Дина с понедельника совместно с Вячиком устраивают своё гнездо. После опишу, как устроена их квартира. Пока могу сказать, что сделано 2 комнаты: кабинет-гостиная при входе из нашей столовой и за шкафом книжным, переехавшим к нашей двери, спальня. Но ещё всё двигают и стучат.
Мама просит передать тебе, Тасюрочка, следующее: в «Госшвеймашине» швейных машин нет, а когда прибудут, надо вставать в живую очередь с 5-6 часов до 11-ти. Теперь у нас вторую неделю стоят морозы от 15 до 22 градусов. Следовательно, ожидать невозможно. Стоимость центральношпульной ручной машинки до 85 рублей. По собранным мамою сведениям, новые машины нашего изготовления за первый год требуют починки до 6-ти раз, из них 1-2 раза капитального. Вследствие сего мама предпочитает приобрести настоящую машинку «Зингер». Мама предполагает, что ей удастся сторговаться за 100 рублей.
С вашим отъездом я стал чувствовать, что старею. Прежде этого так не ощущал. Ну да и пора. Ведь в этом году стукнет 60 годков.
Вот наступающее шестидесятилетие в связи со «звонками» и проч. и проч. наводит меня иногда на разные мысли. Ничего в этом особенного нет, и ты, моя милая дочурка, так на это и смотри. Просто, так сказать, обыкновенный разговор. Дело в том, что, если я умру, прежде всего подумай о маме, не оставляйте её, помогите чем возможно. Она будет получать, положим, 33 рубля, но этого мало. Я никогда не думал, что нам придётся так жить, как теперь, и что моя жена может остаться в нужде. Но что же делать, не от меня это зависело и зависит. Так вот, из наблюдений за жизнью моих детей я вижу, что девочки будут ближе к матери и скорей о ней подумают, а ты из первых. Но за тобой ещё и преимущество, что ты можешь и повлиять, и настоять, чтобы Глеб озаботился о маме, и не в сухой какой-то, деловой форме, которая её обижает, а в деликатной.
07 марта 1929 г.
Расскажу с возможными подробностями о произошедшем у нас торжестве. Приехавши в эстонско-православную церковь, где было назначено и происходило венчание, мы застали Дину только что снявшую пальто (мама ей сделала новую шубу с плюшевым, как у тебя, воротничком и обшлагами). Церемониал входа, оставление голубицы в ожидании жениха и т.д. произошёл в строгом порядке. При открытии Царских врат жених был подведён Гогою к невесте, затем вошёл отец Вячика в облачении и, соединив руки брачующихся, провёл к аналою.
Церковь небольшая, очень чистенькая, хор певчих хороший, освещение полное, пол устлан коврами, но загородки не было. Публики было довольно много, т.к. до нашей пары было одно венчание и после нас должно было быть два. Особенно интересно, что в числе публики было человек сорок детишек от 3-х до 7-8-ми лет. Венчание, или правильнее обряд обручения, началось в 4 часа 55 минут. Как я и просил, служба совершалась неторопливо, с отчётливым и прочувственным чтением установленных молитв. Только голос у протодиакона оказался неважный, какой-то надтреснутый баритон, хотя и он, видимо, предупреждённый, выдерживал и тон, и настроение торжественности. Наши, то есть Глеб с Татьяной и Вл. Львов с Соней, приехали только к обряду венчания, то есть после обручения и перехода брачующихся на подножный коврик. Вступили на коврик одновременно. Венчание, включая краткое молебствие и такое же краткое (3 минуты) наставление, длилось 45 минут. Со стороны жениха была вся родня. Ниночка держала букет Диночки, у Милочки был, в свою очередь, такой же букет, привезённый Зворыкиным. Диночка выглядела очень эффектно. Фата и флёр «оранж» были одеты на неё по твоему, Тася, указанию, и даже сверялись с присланным тобою рисунком.
Шаферами были: у Вячика – Игорь и брат Вячика, Веня, а у Дины – Зворыкин и Леонид. Но оказалось, что Венедикту не дотянуться до головы Вячика, и потому, при переменах, он переходил к Дине, удерживая на вытянутой во всю длину руке венец, а Леонид заменял Гогу у Вячика. Возвращались так: новобрачные с матерью Вячика и детьми, а у нас вместо Леонида был отец Вячика. Встретили новобрачных вновь с образами. Отец Вячика прочёл краткую ектинью с многолетием, и сели за стол. Первый тост был предложен за новобрачных, затем за родителей новобрачного и за родителей новобрачной. Тосты провозглашал старший шафер Гога. Тотчас же за этими тостами им же были прочтены телеграммы: первая – от вас, полученная в 2 часа, вторая – от Сменцовских и Корольковых.
Вышли из-за стола в 7 часов, а некоторые задержались и дольше. Никол. Прокоф. просидел до 1 часа, слушая музыку из Берлина по радио.
Пасха по-семейному
29 апреля 1929 г.
Христос воскресе!
Дорогие мои деточки, Куколка и Василёк. Поздравляем вас с великим и светлым праздником, крепко и горячо целуем традиционно трижды и, помимо того, по родительски бесконечное число раз и глаза, и носишки, и щёчки, и в «душку» и при этом желаем всего, что в земной нашей жизни даёт счастья и радостей. Вся семья присоединяется к нам. Опишите, как устроили праздник и как проводили, а я, в свою очередь, буду описывать, как проводили мы и каждая пара в отдельности.
Вася, милый, никак не могу найти здесь шнура-трута для зажигалки. Такие ещё прежде были и у портсигаров, наверно, помнишь, только мне нужен не толстый. Возможно, что за пределами столиц такие шнуры ещё сохранились. У меня есть зажигалка и для кремешков, и одновременно для шнура, закуривать на ветру. Кстати, и кремешки исчезли из продажи; как в Тифлисе?
К празднику готовятся все три наши пары, каждая по-своему. Глеб выдал Тане удвоенную против обычного сумму и велел приготовить праздничный стол. Оказывается, у её родителей этого не было принято и она совершенно не знает, что значит «праздничный стол». Говорит, что пекли кулич и покупали пасху, красили яички, всё это подавалось частично к столу, а потом убиралось. Поэтому она самостоятельно только придумала купить 800 г ветчины и полкило чайной колбасы, но, видимо, Глеб не одобрил её самостоятельных соображений, и потому она стала спрашивать советов у мамы и у Сони. Результатом таких советов было то, что вслед за мамой (через 3 дня) купила 5 кг рулета, который намерена запечь, как это будут делать мама и Соня. В остальном будет подражать им. Соня предполагает приготовить у себя стол по нашим традициям. Дина не берётся за окорок, а порешила приобрести ветчины, кулич же и пасху преднамерена готовить с помощью мамы, в остальном присоединится к нам, добавляя некоторые закуски.
Мы, старики, по-старому, освящённому годами обычаю готовимся встречать великий праздник, но только в очень скромных пределах, т.к., во-первых, мало муки, обещали, но не принесли творогу и нет яичек (у частников 1 руб. 50 коп. десяток), а масла выдали только по 1 кг, но окорок целый уже куплен и все необходимые припасы (изюм, миндаль, цукат, пастила и проч.) заготовлены.
Соня определённо наметила поехать в Тифлис или туда, где вы будете, чтобы на обратном пути поехать вместе. Я и мама ждём выигрыша 100 000 или 50 000 рублей, а они будут, если не ошибутся напечатать наши номера облигаций. Тогда и решим, куда поехать и как: по суше, по воде или по воздуху. Так что самое верное дело – это наше. Ниночка смотрит на меня и улыбается.
Была у нас сегодня, 28-го, Галя. Наконец принесла твоё письмо. Рассказывает, что прямо с поезда попала на биржу труда, а оттуда кондукторшей на трамвай. После этого заболела и вышла только сегодня. А потом в разговоре сообщила, что после кондукторши её посылали в сапожную мастерскую и в обучение водопроводному делу. Так что получилась неувязка с первоначальным объяснением причин долгой неявки. Девушка довольно симпатичная, и я бы не сказал, что дурнушка. Но, видимо, фантазёрка необычайная. Она была хороша для нас тем, что – счастливица! – видела вас менее месяца тому назад. Сидела она в шляпке и, уходя, объяснила, что не снимала её потому, что у неё голова безволосая (т.е. она лысая); я ей сказал, что мне кажется, что у неё густые волосы и т.д. Кажется, такой был у нас разговор. Из её слов мы сделали заключение, что вам, ребятишки, скучновато в Тифлисе и довольно здорово бывает скучно, а все ваши письма надо читать не только по строкам, но и между строк.
Посылаю Василёчку милому портсигар, радиатор и записную книжечку. Тебе, Тасюрочка, мама посылает изделия своих рук, тоже на память об ней. Корзиночки так эффектно выглядят на костюмах, но видеть их приходится редко, т.к., во-первых, они сравнительно ценны (продаются у Ляпидус и Альтшулер только), а во-вторых, нынешние дворянки ещё не усвоили изящных вкусов, да и, пожалуй, шелуха от семечек, которую они сплёвывают, будет попадать в такие корзиночки. Идём провожать Екатерину Павловну, и я пройду в вагон, чтобы почувствовать, что он будет в Тифлисе, и оставить в нём свои мысли и частицу переживаний при воспоминании об вас. Если войдёте в вагон, вы это почувствуете, а потом, когда прочтёте эти строки, проверьте свои ощущения. Я рад за вас, что в великие дни праздника вы будете не одни, будете говорить о Ленинграде, о нас, вспоминать прошлое и строить планы на будущее.
Забыл сказать ещё о том, что передала Галя. Её по дороге обыскивали, т.е. не только её, но и всех едущих в поезде – не везёт ли кто контрабанды. Рассказывает, что у одной из едущих отобрали три ношеных шёлковых платья и ещё что-то – видимо, приобретённое на барахолке, считая это контрабандой. Говорит, что всё, что приобретаешь, надо надевать на себя.
06 мая 1929 г.
Милые мои детки, Васико и Тасико, и глубокоуважаемая Екатерина Павловна!
Христос воскресе и ещё раз Христос воскресе! Теперь уж эти возгласы делаем многократно, встречаясь со всеми своими родными, друзьями и знакомыми. А особенно торжественны они были в храме в этом году, и, как никогда, молящиеся отвечали не обычными спокойными голосами, а криком, с особым воодушевлением и особенной уверенностью в том, что это событие действительно известное и понятное.
Скопление молящихся было необычайное. У нас они стояли до забора к садику плотной массой и кругом церкви. У Владимирского собора была заполнена вся площадь до Загородного проспекта. И так всюду. Вследствие ли прекрасной погоды, закрытия некоторых церквей или же вследствие усилившегося гонения, что вернее всего, молящихся было значительно больше, чем во все предыдущие годы. Я, Соня и Вл. Львов вышли из дома в 11 часов, и довольно удачно, хотя и с некоторым затруднением прошли вперёд, до Плащаницы. Вышедшие после нас через 5 минут Глеб и Таня хотя и попали с трудом в церковь, но не могли добраться даже и до Распятия. Дина и Вячек, вышедшие ещё позже, уже не попали в церковь обычным путём; пошли кругом церкви; случайно в это время открыли боковой вход – кого-то выпускали; они сунулись, чтобы войти, их стали отталкивать, но сзади напирали, и они всё же просунулись в дверь, за ними ещё кто-то, а потом всё же дверь захлопнули. Через несколько времени они увидели нас и пробрались к нам, и мы, впятером, очень удачно встали; было тесно, но всё же стоять можно, а самое важное – всё время через нас шла струя свежего воздуха, так что отстояли благополучно утреню; кончилась она без пяти минут час, а затем мы благополучно и спокойно вышли тем же боковым ходом. Мама оставалась дома. Она была в церкви с 9 до 10 часов. Около церкви в толпу молящихся прошли 2-3 человека с антирелигиозной пропагандой, их окружили рабочие и так остро и умно им возражали, что те оставались всё время поражёнными и уже делали попытки уйти, но плотное кольцо их не выпускало. Чем закончилась эта история, не знаю, мы ушли.
Дома мамою было всё приготовлено – как всегда, всего было достаточно. Куличи оказались хотя и подгоревшими, но прекрасными на вкус. Пасха тоже, как и в прежние года. Разговлялись все, конечно, у нас, причём посреди стола, на особом возвышении, мама выставила фотографию Васи и Таси.
Наше семейное празднество было испорчено лишь тем, что Татьяне пришло в её мудрую голову пригласить своего братца Шурочку. Глеб после вкушения освящённого кулича и пасхи принёс бутылку шампанского, которую ему подарили в день рождения Локшины, и мы, с бокалами в руках, по моему предложению выпили за нашу родную милую «десятку» и тут же особо и сугубо за «тифлисцев». А затем следовали тосты за Васю и Тасю, за Тасю и Васю, за троицу тифлисскую, за милых наших деток, причём я и мама, только вдвоём, долго и громко кричали «Ура!», причём мама кричала больше меня. А в это время радио передавало очень отчётливо и громко танцевальную музыку. Разговляться под музыку было очень весело. Воскресшего Христа прославляли и музыкальные инструменты. По окончании музыки мы завели граммофон и ещё потанцевали, повеселились до 4-х часов утра. После этого разошлись по домам. Шурик, здорово напившись, Татьяной был тоже почему-то спроважен домой, но, как оказалось впоследствии, он туда, кажется, не попал, а ещё где-то продолжил веселье.
Примерно с часу дня я и мама начали делать визиты. Сначала поехали к Глебу, застали их дома, выпили и закусили, затем поехали к Соне. Их сначала, к сожалению, не застали дома, так как один из хозяев, оказывается, был в помещении с «ОО», а другой ещё не успел натянуть нижнюю принадлежность верхнего костюма и не отозвался на стук, а потому пришлось вернуться и проехать к Дине, но тоже неудачно, их также не было дома. Оказалось впоследствии, что хозяйка ушла на коммунальную кухню, а хозяин в ванную комнату побриться… Пришлось снова возвращаться и опять попытаться съездить к Соне с Володей. На этот раз удачнее. Хозяева были дома. Мы и там выпили чайку и закусили. И так с визитами, очень, надо сказать, оживлёнными, проездили до 6-ти часов.
Наводнение и одиночество
18 мая 1929 г.
Яркое солнце. Тепло. Зелень, цветы! Всё это у вас в Тифлисе. Вы живёте уже полной жизнью в расцветающей природе. А мы мёрзнем, ходим с насморками, с кашлем, закутанные и завязанные. Какая противоположность. Было и у нас несколько дней тёплых, но они даже не прогнали зимы. Деревья только посерели, но ещё не зеленеют, а пыли стало много.
Уж очень надоело мёрзнуть и кутаться. Если читаешь в газетах, что организуются экскурсии, едут за город тысячи, то понимайте это так, что сгоняют группы рабочих и служащих и везут за город. И их не тысячи, а и сотен немного, в большинстве в шубах или тёплых пальто, со свёртками, в которых закуска и неизбежная бутылочка. Да, без закуски и нельзя, ничего нигде не купишь и не достанешь. Вот и я с мамой поеду 22-го в Гатчину, а затем, в ближайшее время, в Сестрорецк, тогда опишу, какие прелести мы найдём в окрестностях Питера. Я еду на осмотры по экспертизам, а мама – гулять, и она, как совершенно беспристрастная, расскажет потом о тех прелестях, которые так расхваливаются в печати.
А вырос ли у тебя к Пасхе ячмень, который ты вместо овса посеяла? Летом ожидают полного отсутствия товаров для питания. Мы очень хлопочем получить деньги за большую экспертизу. Следовало свыше двух тысяч, а пока ничего нет. Бютэк подал счёт, обещали рассмотреть, и вот уже три недели ни звука. Хотя бы заплатили тысячу.
Всё, что я приобретал и имел, я делал только для вас, чтобы всем раздать. Всю свою жизнь я лично ничего, кроме одежды, не имел, да и та, если возможно, приспособлялась для вас, как, например, бобёрворотник, сукно и т.д. Я и теперь имею в кармане только копейки, на всякий случай – на трамвай, на извозчика и тому подобное, остальное всё передаю маме. Вы, благодаря Господу, самостоятельны, независимы один от другого, а потому вам легче сохранять между собою дружбу и любовь. А после моей смерти прошу делать это, кроме того, и в память мамы, чтобы не делать мою последующую за земной жизнь тяжёлою для меня и страшною. Тогда только, когда я буду знать, что вы живёте дружно, я буду считать, что мои желания, мои жизненные заботы достигли своей цели. (Этот абзац отчёркнут красным карандашом, возможно, действительно уже после смерти автора писем. – А.Е.)
Все вырезки из газет почитали и посмеялись. И везде теперь такая жизнь. Основное в газетах – это натравливать одних на других, как можно больше делать зла, хвалить себя во всём, а жизнь всё время указывает, что зло порождает только зло и делает людей противными или, в лучшем случае, смешными.
Ты, Тасенька, расспрашиваешь относительно отпуска и о возможности встречи в Кисловодске. По всем данным, ничего не выйдет. Надеяться на получение места в санатории нечего, теперь всё отдают партийным. Мы и в прошлом году видели там здоровых парней и баб, весело проводящих время, а в этом году и официально объявлялось, что нужно предоставлять места им. Да, ещё разница в том, что прежде ездили за свой счёт и много денег оставляли местному населению, а теперь за общественный счёт едут и живут на средства, частью взятых у того же населения.
Россказням Глеба о хорошем житье в Душанбе не доверяй. Во-первых, он это говорит с чужих слов, во-вторых, берёт только лучшее, не испытав его, а в-третьих, большой оклад – один миф. Я прежде получал 100 рублей, имел семью, содержал лошадь, мог прислугу содержать и жил лучше, чем сейчас, а там всё будете проживать, никакого удовольствия не увидите, а горьких переживаний будет много.
Мама очень интересуется твоими обновами, рекомендует, и очень настоятельно, купить бухарские или персидские – шут их знает какие – одеяла; они очень легки и пушисты, т.к. вместо ваты имеют шёлковые очёски. А теплоты необычайной.
У меня есть уверенность, что последние месяцы моей жизни должны протекать не в нищете, как сейчас, а в более спокойных условиях. Я никого никогда не эксплуатировал, всю жизнь трудился, уйму денег, и хороших, взяли с меня в эмеритуру (эмеритальные кассы военно-сухопутного и морского ведомства – накопительная пенсия прежних лет. – А.Е.), и потому я должен был теперь получать более 250 руб. в месяц, а у меня их нет, да и ваше всё пропадает, хотя я считаю это временным для вас. В прежнее время я продолжал бы служить, т.к. чувствую, что мог бы приносить много пользы, тем более теперь, когда везде нет хороших, опытных работников, а поставляемый товарищеский материал – суррогат плохого качества, почему в газетах и читаешь сообщения из действительной жизни как анекдоты.
Крепко-крепко целуем мы, старики, вас – юных и смелых. Все присоединяются к нам. Грустящий папа.
18 октября 1929 г.
В среду, 16-го, в Петрограде вновь было наводнение: вода была на Сенной, на Забалканском и во всех низких местах. Фонтанка вышла из берегов. Острова были затоплены. Началось наводнение в 4 часа. Я был в это время на Петровском острове, там вода залила на высоту 1 арш. 2 вершка, мы мерили. Пришлось задержаться. Завод «Электрик» залило кругом, так что нельзя было выбраться. К 7-ми часам вода стала спадать, и я постепенно выбрался с острова, но пришлось идти пешком до Кронверкского, а там случайно попал в автобус, на котором и доехал до Детскосельского. Глеба же задержали до 11 часов, и он только добрался домой к полуночи на автомобиле, который был прислан на завод для развозки рабочих и служащих (все автомобили были мобилизованы, т.к. трамваи перестали ходить).
С продовольствием становится всё хуже, пропадает с рынка даже самое необходимое. По слухам, начинает развиваться меновая торговля: гниющие продукты обменивают на предметы обихода и на платье. В общем, впечатление такое, что возвращаемся к 18–20-м годам. Весело! Деревня идёт в город и увеличивает число остроголодающих. Колхозы не оправдали возлагавшихся на них надежд.
04 июля 1931 г.
Милые наши детки, Тасюра и Василёчек! Прежде всего от сердца, т.е. искренно, благодарю вас за поздравления… Бывают дни, когда я не нахожу себе места от какой-то безотчётной тоски, хочется уйти от мира, от людей, никого не видеть, ничего не слышать, ни о чём не думать. И вот тогда я мчусь, как ненормальный человек, ухожу по какому-нибудь делу, а затем или брожу бесцельно по улицам, выбирая менее людные места, или сажусь в трамвай и еду на окраины города. Это даёт некоторое облегчение, но далеко не полное, т.к. я знаю, что должен более или менее к определённому часу прийти домой, иначе моё отсутствие вызовет беспокойство, а это тоже известным образом угнетает. Сказать же, что я бродил без цели и смысла, как-то не понятно ни для кого.
И хочется, да и нужно отдохнуть. Как будто бы и складывается всё благоприятно. Поехать в Новгород, побродить по полям и в лесочках, посмотреть, как живёте вы, забыть на время обыденщину, работу, приискивание службы, отвлечься от всего.
Меня не встречайте и не ждите, я сам разыщу вашу квартиру.
Думал было поехать куда-нибудь на Юг, но, во-первых, дорога чрезмерно дорога, а во-вторых, все приезжающие с Юга жалуются на полное отсутствие продуктов, доходящее до голодного в буквальном смысле состояния. Некоторые прямо заявляют, что сбежали.
Горячо, горячо любящий вас папа.
P.S. Мама купила утюг для тебя. Приеду, привезу. Возможно, завтра, послезавтра вышлем булок.
Проклятие сестры
Что сталось с добрым инженером, когда он ушёл из жизни, из дальнейших писем не понять. Его дочери, Таисии, пишет уже родственница Маруся. Спустя 30 лет упоминаются всё те же люди: Соня, Глеб и его жена Таня, Дина, чьё венчание описывалось выше. Но тон в письмах уже другой. Из писем видно: нежность, забота и участие в семейных отношениях с уходом старшего поколения исчезли, зато появились мелочные склоки и подозрительность.
28 октября 1962 г.
Дорогая Тасенька, прости за задержку с ответом. Конечно, горько мне было читать о твоих несчастьях. Ты спрашиваешь часто, что делать. Всё можно терпеть ради сына. Если твой Саша полюбил Марину так, что может с ней жить после всего случившегося, придётся терпеть и тебе ради него.
Ты пишешь о шубе – постарайся её не продавать. Я говорила с Лялей, она в курсе всех новинок, говорит, что в моде сейчас только эрзацы всякие, синтетика. Подруги у неё все высокие и полные, и часть из них была за границей, и там купили себе шубы. С Ниной я не разговариваю – после очередных оскорблений, о которых и говорить не хочется. Если ты уже твёрдо решила, то надёжнее всего отдать (шубу) в комиссионный – сейчас продать вещь очень тяжело. Моё платье уже 3-й месяц без движения.
Непонятно также ты написала, что случилось с губой Нины – если Аста её не ударила, то сейчас у неё загноилась губа. Пишешь, что Нина и Соня врали на суде – а что именно, не пишешь. Расспроси обо всём Таню и напиши мне подробно.
02 ноября 1962 г.
Дорогая Тасенька! Ты меня извини, но мне всё же непонятно до сих пор: почему ты не веришь, что Аста ударила Нину? Ведь ни с того, как говорится, ни с чего не помчалась бы Нина в комнату Глеба за Астой?! Насколько я видела губу у Нины, она была рассечена, а не прикушена. Губа разорвалась от удара. А о том, что Глеб их выгнал, Нина не говорила. Вообще вся эта драка недостойна обоих.
01 декабря 1962 г.
Дорогая Тасенька, ты не сердись, что я стала реже отвечать тебе. Я тебя очень прошу, пожалуйста, пристыди Глеба, заставь его выслать мне остаток долга – двадцать рублей. Я не допускаю мысли, что он, коренной житель Ленинграда, не мог бы занять денег, чтобы отдать мне долг с сентября месяца 61-го года за год и два месяца!
Ты не пишешь ни слова о Дине. Неужели она одобряет ссору Нины с Астой из-за белья? При её характере, мне кажется, ей глубоко безразлично, сушат бельё в кухне или нет, а запрещать вешать – так для этого нет правил, это само собой разумеется. Ведь не развешивать же в комнатах?
29 декабря 1962 г.
Милая Тасюрка, сегодня наконец получили от тебя письмо… Ну, конечно, Саша (да и все мужчины) горд, что родился сын, но сейчас у него сложное положение. Саша был яростным защитником тебя, а сейчас ведь сын – это большой магнит, тем более первый в жизни ребёнок. Отравляет эту радость, что опять незаслуженно оскорбляют тебя. И что Марина взъелась – что за чудовищные мысли (убить ребёнка и т.д.)? Ты совершенно права, что там не показываешься.
Глеб, конечно, тебе наврал, что весь мне возвратил долг. Летом я получила от него вместо сорока двадцать рублей. Я ещё Тане писала, что, видимо, он половину оставил на водку – просила её помочь мне. Она мне не ответила. После моего письма к тебе я недавно получила от него перевод оставшегося долга 20 рублей. Почерк на переводе очень исковеркан – необычный почерк Глеба.
Ты пишешь прямо-таки о страшных вещах. Когда это случилось, что Соня тебя прокляла перед образом даже? Ведь это чудовищная вещь – проклятье сестры! На каком основании ты говоришь (троица – значит, и Дина?) затеяла выселение Глеба с Таней. Чего же Глеб держится таким слюнтяем, где его мужское «я»? Ведь просто стыдно, что он не может защитить жену и дочь от злобствования сестёр. Дело в том, Тасенька, что если большинство жильцов настаивают на выселении кого-либо, то суд вправе постановить о выселении: конечно, при наличии серьёзных данных.
Так вот, какие же основания у Сони с Ниной? То, что Глеб пьёт, – это не основание, ведь он не устраивает скандалы с драками. На что они ссылаются? Если хочешь выступать, будь объективна, то есть не нападай по мелочам на Соню, а говори, что тебе известно о серьёзных фактах.
Желаю тебе спокойно встретить Новый год. Береги себя, лечись крепко. Скорее напиши обо всём, какие лекарства ты пьёшь. Целую. Маруся.
* * *
На этом письма заканчиваются. Как тут не вспомнить романтическую клятву «десятки»: «Всегда, везде, мы вместе. Так было, так есть, так будет. 16–17.02.1926». И сколь благодушны были письма отца этого семейства. В итоге его дочь Соня проклинает перед святой иконой другую дочь, Тасю, начинаются какие-то судебные тяжбы. Видно, чего-то не хватало этой, соблюдавшей православные обряды, интеллигентской семье. И ещё вопрос: для чего сохранились эти письма на чердаке дома? Чтобы нас чему-то научить?
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Добавить комментарий