Слово и камень
Колючий сумрак осеннего утра, неодолимый ветер событий с запахом смерти и лжи, крови и денег. На паперти стоит худая пожилая женщина в чёрном платке, благословляется и подаёт мне сложенный вчетверо листок:
– Это мой внук написал стихотворение. Вернее, продиктовал, а я записала. Он ещё не умеет писать. Мне кажется, вам стоит прочитать. Меня они тронули. Вы не могли бы взять его в духовные чада? Правда, он ещё маленький…
Кладу в карман подрясника с мыслью как-нибудь посмотреть. Помню эту худенькую женщину, по-монашески стягивающую чёрным платком голову, приезжающую на службу с внуком к нам из Дивеево.
– Знаете, я не беру в чада никого. Дерзости не хватает. С собой-то не всегда получается разобраться… Побеседовать, посоветовать – куда ни шло…
Молитвы, пение хора, ход литургии как-то согревают сердце. Причастие окончательно снимает нагар и тесноту. Надо выходить к народу с проповедью. Сегодня Евангелие о Сеятеле. Много раз читанное, истолкованное и привычно скользящее мимо сознания. Но ведь нет в Книге книг ни одной запятой, ни одной буквы, которая бы не кричала, не сверкала ослепительным огнём: проснитесь, вы замерзаете, вы окоченели на этом жестоком ветру повседневности, которая кажется жизнью, а на самом деле – глубокая кома.
Вчера вечером от наших женщин, работающих в швейном добровольческом цехе, на телефон пришло стихотворение донского казака Олега Кашицина. Прочитал и понял: это и будет основой проповеди.
Говорю о притче, о Сеятеле, о семенах, которые падают на разную почву. Господь – Сеятель, семена – Его Божественное слово, призванное спасать души человеческие. Почва разная. Дорога, обочина в сорняках, птицы, ворующие зёрна, земля благодатная, способная принять зерно и выпестовать его в колос.
– Хочу сказать, дорогие мои, что в последнее время мне всё больше кажется, что вся почва, за редким исключением, ни к чему не пригодна и превратилась в камень. Мне кажется, что на картине Ивана Крамского «Христос в пустыне» вокруг Спасителя не камни, а человеческие сердца, превратившиеся в камень. Оттого столь грустен Его вид, оттого под нечеловеческой тяжестью склоняются Его плечи. У Клайва Льюиса есть слова: «Вначале Бог говорит с человеком шёпотом любви, потом голосом совести, а если и это не помогает – через рупор страданий». Для чего говорит Бог с человеком? С одной целью – спасти его от неминуемой гибели, ввести в Своё неизреченное Царство. Чтобы человек закричал при виде черноты, которая клубится в нём и которую он увидел. Чтобы позвал на помощь Того Единственного, Кто может услышать и понять покаянный вопль. Наша зримая жизнь, всё яркое и многозвучное, что мы принимаем за настоящее, желанное, пленительное, есть лишь цветные блики и образы «волшебного фонаря» на камнях пустыни. Чтобы разбить камень и освободить утеснённое сердце, Господь включает жестокий молот войны. Но и он, к сожалению, будит не всех. Послушайте стихи бойца, написанные слезами и кровью:
Я, вернувшись с войны, ничего не пойму:
Кто-то слышит в России ещё про войну?
Сплошь концерты, эстрада – фанфары гудят,
Под Донецком бои, будто громом набат.
Стойки барные – водка, коктейли, вино…
И понять никому здесь совсем не дано,
Что не так далеко рвёт эр-эс небеса,
Коль вернёшься живой – значит, верь в чудеса.
«Ламборджини» летает проспектом в ночи,
А у нас над окопами снова «грачи»
И «артой» развороченный напрочь блиндаж,
И дороже «джинсы́» стал давно камуфляж.
Вечер томный, над речкою виден салют,
Веселится «элита», ведь здесь не убьют.
Что тут может случиться: пожар, камнепад?
Здесь никто не слыхал, как работает «Град»!
Здесь не знает никто, как грохочет «КамАЗ»,
Как трепещет на танке полотнище «Спас»,
Как снарядами пашут «зелёнку» в полях
И как страшно за друга, а не за себя.
Здесь не знает никто, как «двухсотых» возить,
Как парней молодых поминать, хоронить.
Как глядеть мне в глаза матерям и отцам,
Зная: смерть не имеет живого лица…
Я, вернувшись с войны, ничего не пойму:
КТО-ТО СЛЫШИТ В РОССИИ ЕЩЁ ПРО ВОЙНУ?
Через Исайю пророка Господь говорит: «Во что вас бить ещё, продолжающие своё упорство? Вся голова в язвах, и всё сердце измождено…» Один из самых трагических даров Бога человеку – дар свободы. Бог лишь подсказывает, указывает, направляет, а человек волен поступать по-своему. «Насильно мил не будешь» – гласит народная поговорка. И ещё: «Вольному воля, спасённому рай»! Дьявол – искусный сочинитель миражей. Под его наркотическое завывание человечество бредёт в бездну. Блажен, кто очнётся и отпрянет! Кто с детским криком и слезами раскаяния бросится к ногам Создателя!
Разоблачаюсь и машинально опускаю руку в карман: не осталось ли непрочитанных поминальных записок. Только сложенный листок. Пробегаю глазами крупный, шатающийся, но понятный почерк старческой руки, потом возвращаюсь к началу и читаю уже внимательно. Какой-то сегодня особенный стихотворный день! Вот что надо было добавить к проповеди! В следующий раз непременно! Воспроизвожу оригинал без исправлений:
Этот день серьёзный
и война идёт… раненый я
и очень слабенький
Достаю свой меч
И Боженьке молюсь
Встаю я на колени
И щит свой верный достаю.
Боженька – мой Меч и Щит
Он моя Броня!
Эту жизнь я отдаю за
Родину мою!
Встаю я на колени
Боженьке молюсь.
Много военных умерло,
А я остался.
Я не хочу вставать на
колени перед злыми людьми.
Я встаю за Русь мою!
О святой батюшка Серафим,
Ты помоги нам выйти из тупика.
Батюшка Серафим, умоляю
Прости нас грешных людей
И Русь родную!
Ты вывел грешных людей из большого греха
Ты Богу служишь каждый день
Ты большой помощник всем людям
Когда мы были маленькие
Ты нас хранил.
И сейчас сохрани и спаси!
Мирон, 5 лет
Удивительный малыш! Вот такие стихи-молитвы слышит Господь! За такие детские стихи-молитвы, может быть, и помилует нас!
Выхожу из храма и слышу крик Зои Филимоновны:
– Я вас мордами в песок натыкаю, только ещё суньтесь сюда!
Рядом с ней стоит женщина в чёрном платке, которая и дала мне листок:
– Ну что вы! Успокойтесь! Ничего страшного не произошло. Это же дети!
– Коль дети, так держите их у своего подола и не отпускайте от себя!
Метрах в десяти от паперти куча мокрого, покрытого ранним снегом песка, который привезли ещё в начале лета для укладки брусчатки.
Зоя Филимоновна, маленькая юркая женщина, – церковный завхоз и въедливый блюститель порядка. За словом в карман не полезет, у неё всегда они наготове, как патроны в автоматном рожке. В выражениях не стесняется, авторитетов не признаёт, если дело касается порядка и чистоты в храме и на его территории.
Подхожу к ней, разворачиваю листок:
– Почитайте, Зоя Филимоновна. Эти пронзительные строки пишет ребёнок, которого вы только что вместе с другими детьми прогнали из церкви.
Та смотрит на меня, потом на лист бумаги. Поджимает тонкие непреклонные губы:
– Мне-то на что это? Мало ли кто что пишет! Они разворотят всё тут, а потом мне со сторожами убирай! Деньги плочены! А им только поохальничать! И не учите меня, отец Михаил! Не виноватьте! Иначе завтра же напишу заявление и уйду от вас!
Смотрю на неё, потом на женщину в чёрном:
– Скажите вашему Мирончику, что беру его в свои духовные дети.
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Добавить комментарий