В четырёх комнатах

Собор Покрова Пресвятой Богородицы в Гатчине – самый большой из Богородичных в Ленинградской области. Он и внешне впечатляет, а внутри – словно под высоким, бездонным небом стоишь. Вот почему у нас так в православии?

Покровский собор в Гатчине

«Словно под высоким, бездонным небом стоишь»

Все законы физики рушатся – внутренний объём больше наружного.

Во дворе храма стоит двухэтажный деревянный домик с табличкой у входа: «Благотворительный фонд “Благо Дари”. Сектор помощи семьям в трудной жизненной ситуации». Собственно, самому фонду там выделена лишь половина этажа.

Олег Богданов, его директор, показывает мне тесные комнатки: столовую с двумя столами, душ, сушилку, склад с продуктами, инвалидными колясками и костылями. Поясняет:

Олег Богданов, директор благотворительного фонда «Благо Дари»

– Эти коляски нас очень выручают. Не всем хромым дают инвалидность, да и потом государство не сразу коляски выдаёт бесплатно, а человеку-то передвигаться надо… А в этой комнате у нас «Отдушина» – два года назад её обустроили для приёма бездомных, которых обычно бомжами называют. В этом названии и «душа», поскольку говорим с ними по душам, и, что немаловажно, «душ».

– Понимаю, – говорю. – Бездомный отмоется от грязи, нормальным человеком себя почувствует и, может, задумается, как свою жизнь нормально обустроить? Такой психологический эффект?

– Вроде того. Но это всё равно не действует. Просто даём ему помыться и постираться. Вот здесь две стиральные машины, купленные на деньги наших волонтёров. Ультрафиолетовый обеззараживатель «Дезар» – его один предприниматель нам купил. В целом всё обошлось в 800 тысяч рублей, в основном мы, волонтёры, скидывались на это, поскольку у горожан пожертвований просить было рискованно: вдруг не получится – и как деньги потом возвращать?

– Здесь и стрижёте тоже? – показываю на вешалку с пеньюарами, накидками для стрижки.

– Да, другого-то места нет. Просили у городской администрации помещение для «Отдушины», но там отказали. Пришлось нам вещевой склад ликвидировать и в нём всё размещать. Собственно, этот склад уже и не нужен был.

– Почему?

– Был у нас проект «Помощь семьям», но это название только на табличке осталось, вы её видели. Сейчас он называется «Опора», потому что за десять лет нашей работы в Гатчине с конкретной помощью более-менее наладилось. Но нам продолжают присылать вещи, хотя уже и девать некуда – в этом бедные семьи сейчас не нуждаются. Мы уже доросли до того, что можем оказывать им полномасштабную поддержку – в плане бытовых, юридических вопросов. Ещё у нас добровольцы-психологи работают и с неустроенными по жизни мамочками, и с теми же бездомными. Есть и профессиональные психиатры, но им нужно отдельное помещение – не могут они при всех вытаскивать личные травмы человека. Сами видите, посадить их некуда.

Заглядываю в душ. Там стоит инвалидная коляска.

– А больше негде её помыть, – словно бы оправдывается директор фонда. – Эта коляска осталась от нашего подопечного, который недавно умер. Бездомные ведь долго не живут.

Одиночество – это болезнь

Далее прошли в кабинет директора, тоже тесноватый – там за вплотную расставленными столами работали его помощницы, Ольга Гусева и Диана Соловьёва. Разговор получился общий, но больше спрашивал я Олега Геннадьевича:

– Насколько знаю, вы первый в Гатчинском районе создали благотворительную организацию. Был какой-то толчок к этому?

– Было много разных обстоятельств. А вообще я ещё с детства думал, когда видел несчастных людей: «Если я стану сильным, то спасу их, потому что никто не хочет». Никому до них не было дела, все спешили по своим делами. А когда стал взрослее, то узнал, что и моя религия говорит об этом, что надо помогать. В 2014 году у нас митрополии стали делить на малые епархии, в них возникли отделы по социальной работе, и вот для активных христиан открылось поле деятельности. Это, наверное, и было толчком.

– Неужели всё так просто? – сомневаюсь. – Открыли отдел – и пошла работа.

– Не совсем так, конечно. С самого начала я нацелился на помощь всем, кто несчастен и нуждается. А были мнения, что в первую очередь надо помогать «своим», на приходе. Да и то только в определённых случаях. «Пусть милостыня твоя запотеет в руках твоих, пока ты не узнаешь, кому дать» – вот вцепились в эту фразу, прямо гладили её. Она, кстати, взята из «Дидахе» – учения-наставления, которое иногда причисляли к каноническим книгам Нового Завета. Но многие не знают, какие слова предшествуют этой фразе: «Всякому просящему у тебя давай и не требуй назад… Блажен дающий по заповеди, ибо он неповинен. Горе принимающему, ибо если кто, имея нужду, принимает, тот будет неповинен, если же (кто принимает) не имея нужды, тот даст отчёт». То есть надо творить милостыню для всех – это первое. И только потом идёт уточнение: «Но и о сём также сказано: пусть милостыня твоя запотеет…» Это в тех случаях, когда возникает подозрение, что пожертвованное может принести вред принимающему. Но у нас же всё однозначно: бездомные голодают, замерзают, болеют – и что тут раздумывать, стоит ли им давать хлеб и крышу. Чему тут «потеть»?

Уже взрослым пошёл я на катехизаторские курсы, потому что чувствовал: что-то не так, Церковь не должна смотреть лишь внутрь себя. И там убедился, что моя позиция верная.

– А первое образование у вас какое?

– Художник-монументалист. Участвовал в росписи храмов. А так, можно сказать, всю жизнь в этом соборе. Родители мои коренные гатчинцы, не в одном поколении, и когда были ещё молодыми, пришли в Церковь. Я родился – и тоже с ними, потом учился здесь в воскресной школе. Помню, когда этот собор передали верующим в 90-м году, то мы, малышня, помогали отмывать в нём всё от солевых разводов – здесь в советское время склад «Гатчинторга» был, соль хранили.

Олег Богданов: «Можно сказать, всю жизнь в этом соборе»

– Большой у вас храм. Такая белоснежная свеча до неба!

– Это он сейчас белоснежный – его только в 2011 году оштукатурили и побелили. А в 1914-м, когда построили, только сверху успели штукатурку сделать. Горожане решили: лучше передадим свои пожертвования в помощь раненым солдатам, а наружную отделку храма после войны закончим. Так он и стоял почти сто лет наполовину побеленный. Видите, и раньше прежде всего бросались нуждающимся помогать, а внешнее благолепие было на втором месте. Так мыслили и прихожане, и настоятель собора священномученик Севастьян Воскресенский, расстрелянный в 38-м году.

– Если вернуться к началу: как ваш фонд возник?

– Началось всё в 2011 году с организации «За права семьи», с лидером которой, Павлом Парфентьевым, я дружил. Он сам питерский, но и здесь, в Гатчине, мы взялись защищать семьи, из которых ювенальщики забирали детей. Посмотрел я, как эти семьи живут, и понял, что юридической помощи им недостаточно, надо по жизни помочь.

Вот типичный пример. Многодетная семья, папаша пьянствует, мама всё тянет сама. Когда детей у них стали отбирать, мы их защитили в суде. Но что дальше? Стали их дальше курировать, и спустя время отец начал лечиться от алкоголизма, дети сыты, в школе у них тоже всё хорошо. Некоторые уже выросли, благодарны нам. И таких семей – множество. Вот так и возник проект «Помощь мамам». Параллельно стали помогать бездомным. А потом волонтёры наши предложили ещё посещать больных. Вот только что вернулись из психиатрической больницы. Там несколько корпусов, и мы взяли шефство над корпусом «Милосердие», где держат неизлечимых. Передали туда разные вкусности, какими в столовой их не потчуют, а Оля сыграла им на фортепиано красивую спокойную музыку. Конечно, не на всех душевнобольных это подействовало, но многие замерли, внимательно слушали. Улыбки даже появились, осмысленность в глаза. Главное, добрый эмоциональный фон они почувствовали – и это для них благотворно.

Мы всех горожан зовём туда, чтобы выступили перед ними. Даже если человек не умеет петь, но споёт им с душой, это будет благодарно принято – станут аплодировать, радоваться. А ещё мы посещаем в больницах одиноких больных, к кому никто не ходит. Вы не представляете, как они оживают от этого! И не фруктам, конфетам, которые приносим, радуются, а вниманию к ним. Ещё с нами приходят священники – наш духовник протоиерей Михаил Юримский и другие батюшки из собора. И многим это в утешение. Или вот простая вещь: посылать поздравительные открытки к праздникам и дням рождения старикам, которые живут одиноко. Они даже здоровеют от этого. Считается, что одинокие люди чаще болеют. А я думаю, что одиночество – это уже такая болезнь, которую надо лечить.

Тихая радость

– Волонтёры зарплату у вас получают?

– У нас только добровольцы. Из пятидесяти человек зарплату получает лишь директор, то есть я.

– И много получаете?

– От фонда? Пять тысяч рублей.

– Не может быть! Как же вы концы с концами сводите?

– Ещё десять тысяч платит наш приход как социальному работнику – и в целом почти минималка выходит, МРОТ есть. И ещё есть пожертвования, удаётся как-то прожить. Проблемы начнутся потом, когда дочка вырастет и в вуз будет поступать. Но, думаю, Господь не оставит.

– Всё-таки пять тысяч – это уж слишком.

– По закону организация, зарегистрированная как юридическое лицо, должна платить какую-то зарплату руководителю, вот я и определил эту сумму.

– Государство вашему фонду как-то помогает?

– Нет, всё это существует на пожертвования горожан. Поначалу мы и регистрироваться не хотели, чтобы не ограничивать помощь людям какими-то рамками. Но идея у нас такая: не просто помогать нуждающимся, а вовлечь в это как можно больше народа, в идеале – весь город. Для этого нужно контактировать с разными организациями, поэтому без юрлица никак не обойтись. На очереди – войти в реестр организаций, оказывающих услуги. Но с этим временим, поскольку тогда в своей работе будем зависеть напрямую от чиновников. И чиновники нас не очень-то любят. Администрация награждает наших волонтёров, но другой помощи нет – раз вы церковные, то пусть Церковь и помогает. Приход и помогает: помещения выделил по возможностям своим, электричество оплачивает, без чего бы просто загнулись.

– Пятьдесят волонтёров – это постоянные у вас работники?

– Все с разной степенью активности. У нас есть чат, пишем, что, где и когда надо сделать. И люди приходят. Есть постоянные, например повара. Они у нас профессиональные и очень вкусно готовят, что бездомные очень ценят. Когда их кормим, то стараемся и сами с ними трапезничать, чтобы всё было по-домашнему. Тут всё важно. В столовой у нас телевизор стоит, и включаем старые записи таких трапез, на которых бездомные могут увидеть своих друзей, уже умерших в подворотнях. Это тоже их мотивирует задуматься о своей жизни. Каждое лыко в строку.

– Среди волонтёров текучка большая?

– Тусовщики у нас сразу отсеиваются. А кто задерживается – тот вникает основательно. У нас есть своя идея, свои смыслы, от которых, единожды окунувшись, уже трудно отойти в сторону. Ты видишь человеческую беду, видишь, что твоё конкретное участие меняет всё к лучшему, – как же это бросишь?

В чём проявляется Божья благодать? В тихой радости. В понимании, что ты на своём месте и всё, что делаешь, угодно Богу и людям. Осознание этого может граничить с гордыней, но тем интереснее справляться с ней. Можно такую аналогию провести – что лучше: когда человеку сразу, в одночасье даётся очень много или когда он всё время получает, но кусочками? Гордыня – это много и сразу. И это потом тратится, проходит. А тут каждый раз видишь маленькое счастье другого человека, его радость – и сам постоянно радуешься этому.

Бывает, что человек исходит из ума, мол, надо заниматься добрыми делами. Чувствует себя социально активным, и это его греет. А посмотрит на беду – ужаснётся и в сторону. А другие наоборот. Есть у нас парень, зовут Назар, посмотрел, потом говорит: «Я знал, что некоторые люди живут на улице. Но и представить не мог, на какой они там помойке!» Новые реалии ему открылись, а с ними и новые смыслы. Иному человеку кажется, что жизнь направлена только вперёд и вверх и вопрос только в том, чтобы справиться с такой крутизной. Но вот он посмотрел по сторонам и понял, что проблемы человечества здесь рядом – не где-то вверху, в некоем прогрессе, а на земле, прямо под ногами. Надо наклониться и всё это вычищать.

– Некоторым, наверное, не очень-то приятно с бомжами возиться. От них же так пахнет…

– Эти некоторые до нас не доходят. У нас есть буферная зона – это раздача пищи бездомным. И поначалу новичок стажируется там пару месяцев, после чего с ним заключается договор о волонтёрстве и мы смотрим, на каком месте ему лучше работать. Например, к проекту «Не забыты» – это когда навещаем одиноких пациентов местной больницы – мы подключаем далеко не всех. Потому что те одинокие люди зачастую психически неустойчивы, нужен с ними особый такт. Ведь можно не только обрадовать, но и душевно ранить таких людей.

Иногда мы собираем волонтёров на «круг доверия», где каждый из нас может высказать всё, что думает о нашей деятельности, и получить поддержку. Есть и дискуссионный клуб, где приходим к общему пониманию целей нашей работы, чтобы мы думали на одном языке. Например, есть такой у нас термин – «принятие». Его ведь можно понимать по-разному. Так укрепляется наша организация – за счёт общения и общего самообразования.

– И что для вас «принятие»?

– Это принимать людей такими, какие они есть, а не пытаться увидеть, какими хотим видеть. Вот перед вами бомж – обозлённый на всех, с дурным характером. Как ему помогать, если он вызывает у вас неприятие? А нужно смотреть в корень, в его несчастье. У нас нет такого: вот мы тебя моем в душе, кормим, а ты не желаешь ехать лечиться от алкоголизма, поэтому ты плохой и мы тебя выгоним. Так нельзя. Надо надеяться, что человек всё-таки проснётся для нормальной жизни. Либо умрёт. И мы будем рядом до конца. Наша задача – не оставлять людей в одиночестве.

Вовремя поддержать

– А сколько всего бездомных в Гатчине, кто-то такую статистику собирает?

– Нет никакой статистики. Когда возникает нужда, полиция, администрация города обращаются к нам за справками. По нашим данным, в Гатчине сейчас около 50 бездомных на 92 тысячи жителей. Некоторые умирают, но на их месте появляются новые. Мы их всех знаем. Вообще эта проблема на государственном уровне никак не решается, в социальных кодексах слово «бездомный» лишь косвенно употребляется, отдельной такой категории, можно сказать, и нет. Во времена Советского Союза какое-то внимание к этому было, во всяком случае бездомных привлекали по статье за бродяжничество, а сейчас и этого нет. Социологи, учёные тоже этой темой не особо занимаются. А что такое бездомность, почему люди становятся такими? Я уверен, что лет через сто учёные назовут это болезнью. Потому что она явно имеет психическую составляющую, на неё влияет и алкоголизм, и какие-то травмы детства, насилие – эта причина нередка у женщин. Из-за алкоголизма женщина, бывает, забрасывает своих детей, а потом это становится для неё сильной психической травмой и она дальше скатывается. Во всём этом месиве мир ещё не научился разбираться.

Что является первопричиной? Мы можем только прослеживать корреляции одних явлений с другими, какую-то взаимосвязь, а причинно-следственную связь не видим. Психологи до сих пор не могут объяснить, после чего человек становится алкоголиком. Понятно, есть какой-то социокультурный код, но это слишком общее понимание. Или, например, миграции бездомных – они совершенно не поддаются логике. Мне коллеги-социологи из другого региона прислали на рецензию свою статью, в которой упоминается, что в их городе бездомных больше на улицах зимой, а не летом. А у нас наоборот. Почему? Если в этом разобраться, то как-то по-научному можно подойти и в комплексе решить проблему. Но мы не учёные и не социальные инженеры. И не коммунисты, которые хотели бы построить рай на земле. Наша задача – не допустить на земле ада. Это не моя идея, её высказал ещё философ Владимир Соловьёв и повторил Николай Бердяев, говоря о задачах государства. Государство не может обеспечить рай, но может избавить от ада. А рай – это уже духовное, незримое, что даже добрыми делами просто так не построишь, а только через Бога.

– И всё же 50 бездомных на 92 тысячи населения – это не так уж и много. Вам не кажется, что в последнее время бомжей на улицах стало меньше?

– Такая тенденция, слава Богу, прослеживается. Но учтите, что сейчас вы не всегда отличите бездомного от обычного человека. И это потому, что стало много таких организаций, как наша. С годами мы смогли поднять планку падения, так сказать. Если раньше днищем было, когда человек на улице валялся и под себя мочился, то теперь он может быть чистым, хорошо одетым, неразличимым среди толпы.

И ещё, мы научились поддерживать людей в самом начале падения. Вот человек приехал в наш город, напился, его избили – и он проснулся в грязи, без документов. Он идёт в больницу, в полицию, и там называют наш адрес. У нас он помоется, мы всё ему подскажем, поможем паспорт новый оформить, билет домой купить. А так бы он, отфутболенный, нашёл бы таких же бездомных, с ними бы снова напился – и дальше вниз покатился.

– Насколько знаю, без денег паспорт не восстановить, если он утерян. Нужно платить полторы тысячи рублей госпошлины.

– Необязательно, – вступает в разговор сотрудница фонда Ольга, – если оформлять новый паспорт через Госуслуги, то это будет стоить на 450 рублей меньше. У нас вообще люди много чего не знают. Например, что любому человеку государство может давать в помощь 6 тысяч рублей раз в год. Возникла проблема, пиши заявку – и выдадут. Это федеральные деньги, а ещё в каждом регионе есть своя программа «Поддержка семей и граждан, оказавшихся в трудной жизненной ситуации» – так это называется. А что такое трудная жизненная ситуация? Расшифровывают так: «Это обстоятельства, ухудшающие жизнь человека, которые он не может преодолеть самостоятельно. К ним относятся в том числе отсутствие работы и средств к существованию; отсутствие места проживания; невозможность обслуживать себя из-за болезни, травмы, возраста, инвалидности и так далее». Всё по нашей теме! Только этим редко кто пользуется.

– То есть на практике это не работает?

– На практике никто никому ничего не объясняет. Людей выписывают из больницы, когда они без памяти, и иди куда хочешь. Или вот пример. Один человек ехал на похороны матери, почему-то вылез в Гатчине, и его нашли в кустах с сумкой водки. В полиции ему сказали, чтобы пошёл к нам и помылся. И вот привели мы его в порядок, поселили в гостинице, за несколько дней к нему память вернулась, кто он и откуда. И мы спокойненько его назад в Москву отправили. Вполне себе приличный мужчина, просто он участвовал в боевых действиях и у него посттравматический синдром – пьяный всё забывает. И вот скажите, что ему в такой ситуации надо было делать? Идти в социальную службу, чтобы там его поддержали в «трудной жизненной ситуации»? Там же такая волокита. Да он и не соображал ничего, ему нужно было помочь здесь и сейчас.

Подняться со дна

– Были случаи, когда кто-то из подопечных становился верующим?

– У нас подопечные часто верующие уже. Но прежде чем говорить с человеком о Боге, нужно привести его в сознание. Потому что в озлобленном состоянии нищему, пьянице Бог часто кажется недобрым. Все как бы против него, и поэтому Бог тоже. Чтобы такой человек научился видеть реальность, что она не такая злая, он должен для начала протрезветь. А это происходит не сразу, порой длится всю его короткую жизнь. Так что на этом этапе вести человека за руку в храм не имеет смысла. В храме и так открыты двери, и многие из них кучкуются у входа – и не только милостыню просят, но ищут и подработку, и доброе отношение к себе. Они тянутся к тем, кто их палкой бить не будет. Вообще с такими людьми о Боге получается говорить только на уровне каких-то нравственных христианских понятий, а богословское они никак не воспримут.

– Мне многие соцработники говорили, что бомжи как дети, добрые внутри. А вы говорите, что озлобленные.

– Они очень разные. Как и мы. Вы знаете, сколько людей с высшим образованием среди бездомных? Примерно столько же, сколько и среди нас. И во всём остальном они тоже отражают реалии нашего общества. Кто-то добрый, кто-то проявляет сочувствие к другим, а кто-то озлоблен и замкнут. И это ещё зависит от стадий – кто-то ещё в полёте, а кто-то уже достиг дна. Есть такие, кто падает прямо на наших глазах: осталась у человека только комната в коммуналке, но он уже и эту комнату пропивает. Никакие увещевания не помогают. И приходится ждать, когда он достигнет дна, чтобы помочь ему оттолкнуться ногами и всплыть на поверхность. А ведь иначе не понимает. Им всем кажется, что у них всё хорошо, нормально так. Они ослеплены и не могут разобраться ни в окружающих реалиях, ни в самом себе – летят с горки, переживая гамму чувств. А потом человек оказывается в подвале, спит на трубах и видит рядом с собой такого же бедолагу – и что-то начинает просыпаться в душе.

Иногда, чтобы помочь оттолкнуться от дна, многого и не требуется. Вот парень прислал нам письмо: «Спасибо вам, вы очень помогли – я восстановился, женился, всё у меня хорошо». Вспоминаем: кто же это? Ага, так он же к нам редко ходил, с ним никакой социальной работы и не велось. Просто приходил, видел доброе участие, и всё. Недавно ещё письмо написал: устроился на работу, но думает отправиться добровольцем на СВО.

Или вот семья, где папа и мама вместе бухали, а кушать приходили к нам – с малолетним сыном. Ходили так полгода, а потом куда-то пропали. Наступило 9 мая, иду я по праздничной улице – День Победы! Вдруг меня окликают: «Олег, привет!» Подымаю глаза – передо мной человек с боевыми орденами на груди. И тут узнаю, это же Валентин! Тот самый, который бухал с женой и приходил к нам кормиться. Оказывается, он в Афганистане воевал. Всё у них с женой теперь хорошо, и с сыном тоже – впрочем, он и тогда хорошо в школе учился. И говорит мне Валентин, что жизнь у них наладилась из-за того, что к нам приходили. А что у нас? Только кушали ведь. Но ещё, может, чувствовали, что в них верят и не всё у них потеряно.

– Свой опыт вы пробовали распространять?

– Мы тут вдруг оказались людьми столичными – Гатчина ведь недавно стала столицей Ленинградской области. И вот ездили с Общественной палатой по области. В Волхове и Всеволожске не нашли отклика, не знаю почему. Чувствовал себя, признаюсь, шутом, когда рассказывал о нашем опыте. Люди смотрели на меня, а сами думали: «Вот заливает, что полсотни человек бесплатно работают». Мол, бессребреника из себя строит, а у самого, конечно, есть какие-то денежные транши, о которых молчит. Такой подход я называю в шутку: «Без бабла нет добра». Им что надо? Чтобы научили, как правильно заявки на гранты подавать.

В Сосновом Бору встретили получше, там было большое собрание – пришли представители соцзащиты, опеки, администрации и православной организации «Милосердие» при местном храме. Но мне показалось, что они всё же вовнутрь как-то работают, а не вовне, чтобы всем помогать. Разговаривал я с нашими, православными, и снова слышал про «милостыня твоя запотеет» и «не труби перед собой» – вот ещё одна расхожая фраза, выдернутая из евангельского: «Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди» (Мф. 6, 2). Того не понимают, что это относится к личному доброделанию, а про дела своей организации надо трубить на каждом шагу, писать в соцсетях, иногда спорить на форумах, «кормить троллей» – пусть люди знают из этих дискуссий, что есть такое дело, и присоединяются. Но такая активность не для всех комфортна – лучше ведь потихоньку творить добро в меру сил и чтобы тебя никто не трогал. Так думают хорошие, искренние люди, и я их понимаю. Но такого делания мало! Кажется, как-то их расшевелил. И с батюшками имел разговор, что социальная активность должна выражаться вовне. А искушение гордыней – дело второе. Всё время бегать от ситуации, где ты можешь загордиться, и поэтому не делать добро – постыдно. Мы Церковь Апостольская, нам сказано: идите, научите все народы. Это же доброе дело? А почему о других добрых делах нельзя рассказывать? Верно же сказано: свеча не может светить под сосудом.

При дверех

Прощаемся, Олег взялся проводить до выхода. Спрашиваю, насколько гатчинцы ощущают свою «столичность».

– Так столицей области нас совсем недавно объявили. Так-то мы хорошо устроились: рядом с Петербургом, но при этом сохраняем спокойный, неспешный образ жизни. Знаете, у нас даже бездомные не такие, как в Петербурге. И волонтёры другие. Там текучка, мелькание лиц и все нацелены на результат здесь и сейчас. А нам важнее ценностная ориентация. У нас нет задачи «починить человека», это невозможно. Главное – вовлечь в делание добра как можно больше людей.

– Но не всем же понравится бомжей спасать, – говорю. – Многие считают, что горбатого могила исправит и что каждый должен строить свою жизнь сам.

– А знаете, что я на это отвечаю? «Вспомните, у вас в жизни ведь бывали проблемы? И как вы из них выбирались? Неужели никто вас тогда под локоток не поддержал – родители, друзья, ещё кто-то?» Начинают вспоминать: «Точно! Вот мне тот и тот помог». Говорю: «То-то и оно. А вы: “Каждый человек творец своей судьбы”. Да, творец, но в беде мы должны поддерживать друг друга, иначе никакого творения и не будем, по дороге сломаемся».

Мы уже вышли на улицу, и Олег напоследок произнёс:

– Если все будем заботиться друг о друге, то, конечно, не рай, а нормальное социальное общество сможем построить. Я не коммунист, не революционер и сам ничего не придумываю – всё это написано в Священном Писании. А кто не хочет знать это из Евангелия, то пусть заглянет в социологические исследования. Ведь любой социолог скажет, что человек нуждается в другом человеке. Если нуждаешься ты, то почему не поймёшь, что в этом нуждается и другой? Если будешь паразитировать на участии других, ничего не давая взамен, то поначалу будет тебе успех в делах, а потом всё это обрушится, пойдёт прахом. Это видно и на примере отдельных людей, и в больших социумах. В нашей стране ведь дичайшая социальная разобщённость. Это беда! Образно говоря, мы теперь не играем в футбол, а в футбол играют наши футболисты. У нас всё меньше и меньше объединяющих факторов… Так ведь, Серёга?

Олег обратился к пробегавшему мимо молодому человеку, тот кивнул в ответ:

– Да-да, я в субботу буду.

– Хорошо, ждём тебя.

Парень пробежал дальше, и я спрашиваю директора фонда:

– Это ваш волонтёр?

– Не угадали. Это Серёга, наш подопечный. Бомж то есть. Что, не смогли отличить бездомного от волонтёра? Да, чистенький, хорошо одет. А между тем он у нас считается тяжёлым, спивается потихоньку, только мыться к нам и приходит.

– А чего он со стороны храма бежал? Верующий?

– Ну да. Там эти верующие у паперти кучкуются, милостыню просят. Да и вообще у храма им безопасно: знают, что не бросят в случае чего, скорую вызовут. Как говорится, стоят при дверех. Поэтому двери должны быть всегда открыты.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска