Окропление косметики
Сегодня после службы, выйдя из храма, разговорился со знакомой прихожанкой. Она обычно стоит дежурит у икон, во время коронавирусного времени протирала их антисептиком. Поправляет горящие свечи, убирает догоревшие. Всегда приветливо здоровались, но близко знакомы не были, а сегодня вот она рассказала, каким образом пришла в Церковь.
– Мне сейчас за шестьдесят…
– Да не может быть!
– Может. За шестьдесят. А в церковь до пятидесяти ни ногой. Относилась к религии с уважением, но не приучали нас. Отец военный, переезжали. Он сошёлся, разошёлся, потом ещё раз. А мама умерла рано. Новые мамы хорошо ко мне относились, но икон в доме не было. На работе была подруга Соня, она-то и тянула: «Ирин, да это ж такая красота, такая радость!» Согласилась, пришла с ней вечером на службу, постояла – ноги онемели, одна усталость. Стою, что говорят, слов не разбираю, но, конечно, хорошо очень поют. И запах от ладана – прямо не надышаться, такой замечательный! Но устала. И не втянулась.
А Соня не отступает, агитирует: «Пойдём ещё на воскресную. Там и мужчин много». А я к тому времени, как и отец, сошлась – разошлась. Детей нет, тоскливо. А чувствую себя молодой, думаю, может, кто на меня посмотрит. Тем более Соня, подруга, она начитанная, говорит, что у Карамзина, по-моему, если не забыла, такое выражение: «Где же могла девушка увидеть своего суженого, только в церкви». Соня даже платок на работу принесла, чтобы им на службе покрыться. Красивый. Ещё к Тысячелетию Крещения выпущенный. Я и так и этак примерилась, повязала у зеркала. Очень понравилось. А то я всё в шляпках, а в платке – прямо русская красавица! Решила идти. Думаю: «Дай ещё подчепурюсь». Стрижку сделала. У меня парикмахер хороший. И косметичка всем заряжена. Мы же как: если не накрасишься с утра, прямо как голая идёшь. Ну вот. Одежда тоже приличная. Мне же не на кого деньги тратить, только на себя. У отца пенсия военная. Пораньше встала, перед зеркалом как следует посидела и пошла. Какой праздник был, забыла. Потом вспоминала не вспомнила, но решила, что это было именно Введение во храм. Так и стала думать, и сейчас думаю. Получилось-то именно введение.
Интересно, что стояла на службе как-то легко, с вниманием. Конечно, слов многих не понимала, но так всё красиво: дьякон входит, выходит, свечи впереди дети несут, батюшка весь такой представительный. Два хора: постарше – справа, помоложе – слева. Вроде как соревнуются. Оба очень хорошие. Но я же смирно стою, по сторонам глазами не бегаю, только когда вынесли Чашу золотую, причастие, тут я очень смотрела. И видела, как идут. С каким чувством. Видно, что все, начиная с детей – они первые пошли, – переживают и идут как за каким лекарством. Вроде того. А мужчин подходящих не заметила. И поняла вдруг, что мне это и не надо. Ну какой мне муж: детей уже не будет, не те годы – а иначе зачем муж? И как-то успокоилась. И очень захотелось, это я помню, причаститься. И ко кресту со всеми подошла. Мне батюшка даже по голове им пристукнул. И я даже не обиделась.
Ну вот. А причастие, вернее сказать, просфорка мне досталась. Тут уж Соня помогла. И запивка в маленьком стаканчике. Такая сладость! Никакие вина близко не могут быть. Да, но главное-то что! Молебен с водосвятием! Людей в церкви убавилось. Хор тоже уменьшился. Вынесли большую чашу с водой, по краям свечи горящие. Люди хору подпевают. Мне стыдно, слов не знаю. Уж теперь-то! Трижды батюшка крест в чашу погрузил. Из неё в маленькую чашу налили, её перед батюшкой несли, он большую кисть в неё макал и людей обрызгивал. Я же слова «окропление» не знала. Он идёт, кистью взмахивает, брызги на всех летят. Тут ещё солнце из окон – красота! Прямо радуга. Вижу, как все радуются. К нам приблизился, кисть намочил и размахнулся. Я испугалась, ведь я вся накрашенная: глаза, губы, щёки нарумянены, напудрены. Да, досталось. Так мало того, он опять кисть в чашу опустил, вознёс её надо мной и меня, одну из всех, окатил. Понимаете? Урок дал.
Сразу после водосвятия короткая молитва была, потом узнала – называется лития. Соня свечку зажжённую дала держать в память о матери. Держу, а уже сама не своя, чувствую, течёт по лицу святая вода.
– Слёзы текут.
– Да, скорее всего, и они. Выходим. Перед выходом большая икона под стеклом, потом узнала: Архангела Михаила. И в этом стекле, как в зеркале, я отразилась. Ой, позорище! Ой, такая страхолюдина! – Ирина засмеялась. – В общем, вот так. Я платок развязала и им, как полотенцем, лицо вытерла. Вот такое моё воцерковление.
– Да, не любит наш батюшка накрашенных.
– И очень правильно: зачем лицо краской пачкать. Не надоела я вам своим рассказом?
– Это же мне в радость – такое слушать.
– Тогда и ещё дослушайте. Мы же с отцом совсем уже не общались. А тут, когда я стала в храм ходить и причащаться, решила ему позвонить. Я же его о здравии поминала, а маму – о упокоении. Позвонила. Чувствую – рад. «Дочка, я один остался. Не переживай, жениться больше не буду». «Пап, – говорю, – давай вместе к маме съездим». В смысле на кладбище. «Давай, давай». Приехали. Он – с цветами, совсем старенький. «Давай, пап, маме хороший крест поставим». Заказали, поставили. Настоял, чтобы мы в контору кладбища зашли, чтобы место ему около мамы выделили. «Да там, – думаю, – и мне будет хорошо». И говорю отцу у маминой могилки: «Переезжай, папа, ко мне».
– И переехал, и вместе в храм ходите?
– Точно, – засмеялась Ирина. – Как вы угадали?
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Добавить комментарий