(Окончание. Начало в №№ 913–927)

Село у дороги

Из заметок Игоря Иванова:

Вот и пришло время ехать нам в обратную сторону – на восток. Городские постройки Гродно скоро закончились, прямо к шоссе грудью выдвинулась ещё не убранная кормовая кукуруза. Вдали на жнивье словно плывущие морские лайнеры – гигантские скирды из рулонов сена. По дороге на Минск то и дело встречаются обозначения платных автодорог, но для российских легковушек все дороги в республике бесплатны. А потому, не боясь проскочить указатель (пунктов пропуска со шлагбаумами и кассирами тут нет, всё в автоматическом режиме), можно перейти на «автопилот» и думать о своём. В голове вопрос, который не покидает меня уже четверть века: зачем мы, один народ с белорусами (в ходе этой экспедиции это стало для меня совершенно очевидно), хоть и живём в едином Союзном государстве, но всё же порознь? Скажу сразу, что плюсы я вижу. Главный из них: здесь смогли вырастить альтернативную общественно-государственную систему, непохожую на российский людоедский коррумпированный капитализм. Не без недостатков получилось, да. Но всё же государство у белорусов прежде всего для граждан. А не как у нас. Нам есть чему у них поучиться.

Да ведь и опасность сколь велика! В 90-е только благодаря инерции советского времени народу здесь удалось сбросить отребье всяких шушкевичей, и если б в 1994 году не избрали Лукашенко, Белоруссия поехала бы тем же маршрутом в ад, как и Украина. Потому что и по сей день здесь среди интеллигенции принято заглядываться за Запад. И всё равно только Господь помог, ну или, как обычно у нас говорят, не было бы счастья… Не случись попытки переворота 2020-го, можно было бы с уверенностью прогнозировать, что республика на фоне войны сегодня усиленно бы дрейфовала от России в сторону Запада. Показательнее всего тут – исчезновение государственного русского языка из государственного обихода (хотя и во многом внешнее, в табличках и вывесках, – из семейного и общественного обихода его исключить непросто). До недавнего времени не могло не удивлять россиянина полное отсутствие объявлений на русском в минском метро – были только на белорусском и английском. И вот только в прошлом году они начали возвращаться…

Всё дело в том, что местные сторонники слияния с Западом прикрываются борьбой за белорусскую самобытность. И это парадоксально: ведь именно Запад всегда и уничтожал национально-белорусское. Но для местных самостийников главное – подальше от России, поэтому в союзники готовы взять и янки, и пшеков, и прибалтийских нацистов. А у тех в ход идёт образование по европейским программам, гранты, экономические преференции, подкуп… Ситуация осложняется тем, что в Белоруссии живёт немало католиков-поляков. В Гродненской области их почти четверть населения. Русских, к слову, вчетверо меньше – и за последние двадцать лет их число сократилось вдвое. Вся история свидетельствует, что едва складываются исторически благоприятные обстоятельства, ослабевает Россия, как сразу лидеры польской общины забывают о лояльности, активно включаются в работу по уводу территории под Польшу, а народа – под латинство. Так что ситуация у Лукашенко сложнейшая: с одной стороны, давление Запада и внутренней «пятой колонны», а с другой – российских (не скажу русских) олигархов. Управлять Белоруссией в чём-то даже сложнее, чем Россией. И кто снисходительно называет его «картофельным президентом», тот просто мало понимает всю сложность геополитического, экономического, национально-конфессионального положения страны. Так всё-таки хорошо ли, что мы с белорусами порознь?..

Так и не найдя ответа, через полсотни вёрст на навигаторе обнаруживаю, что вскоре будем проезжать село Волпа. В голове сразу щёлкнуло: «А не здесь ли расположен знаменитый деревянный костёл Иоанна Крестителя – самый большой в Белоруссии?» И мы завернули в село, остановившись прямо напротив его ограды.

Сельский костёл Иоанна Крестителя в Волпе

Выстроенный в 1773 году как бы в стиле барокко, с двумя традиционными башнями, возвышаясь своей громадой над деревенскими домишками, костёл выдаёт своё крестьянское происхождение: фасад безо всяких украшений, алтарной абсиды сзади нет, вместо неё пристроен к храму, кажется, жилой дом или хоздвор. Не знаю, как Михаилу, а мне эта наивная архитектура понравилась – показалась чем-то очень сродственной неуклюжим, но практичным крестьянским овинам, медленно жующим траву быкам на лугу. Вокруг и в самом деле трава скошена низко, будто коровы подъели. Обстриженные до размера мячей кустики, скульптуры ангелочков, могильные памятники, свежим деревом белеет крест с распятием, установленный в мае «святой миссией отцов-редемптористов» (есть такой католический орден).

Конечно, смотреть на костёл трогательно, но первая мысль: как же мы небрежно относимся к нашему храмовому деревянному зодчеству! Ведь в сравнении с этим костёлом старинные русские храмы Севера – это настоящие шедевры, это как если сравнить образок сельского богомаза с «Троицей» Андрея Рублёва!.. Но мы не бережём своё, а здесь не просто на стене табличка: «Прычыненне шкоды караецца па закону», а видно, что старинный памятник действительно холят и лелеют. Скорее всего, это труды прихожан, но видно, что и государство не забывает. Историю храма можно прочитать на стенде – к слову, текст на нём опять только на белорусском и английском. Первый костёл в селе возвели ещё в XV веке, от него до наших дней дожил алтарь – но он, увы, за закрытой дверью. Удивительно, что костёл пережил несколько войн и не сгорел, как это случилось с уничтоженным пятикупольным православным храмом. Погибла здесь от немецкой бомбы и самая красивая в Европе деревянная синагога – фотографии и чертежи её сохранились, так что пять лет назад какие-то коммерсанты в Польше воспроизвели её копию ради туристов. Хотя, впрочем, не удивляет, что именно католическая святыня не сгорела, если вспомнить, кто сюда приходил с оружием: своё-то берегли. Да ведь и русские, наступая в 1944-м, не порушили!

Возле храма разговорился с 76-летним Анатолием, который пешим порядком катил мимо закрытого храма свой велосипед. Поспрашивал о храме, что да как. Рассказал он, что ксёндза два, служат на польском, живут напротив. «Вон в доме с крестом на стене и с этой, как её…» – «Мансардой?» – «Ага». Уточняю, много ли поляков в селе. Собеседник задумывается: «Да я не считал: и поляки есть, и белорусы, даже цыгане… Сам-то я белорус, сюда не хожу». Спрашиваю, богато ли живут сельчане, ведь Волпа имеет статус агрогородка. «Живём не очень», – говорит Анатолий. А когда я выясняю, в чём беда, сетует, что зарплата маловата, да и здоровья нет. Дальше в разговоре узнаю, что вообще-то он пенсионер, пенсия – 700 белорусских рублей (средняя по Белоруссии – меньше 600) и жить-то можно, и родное село ему нравится. Разговор, в общем, очень похожий на десятки таких в России: жить трудно, но можно, а если будешь робить хорошо, так и жить будешь неплохо.

К слову, о жителях этого типичного западно-белорусского села. В конце XIX века их здесь было две тысячи на 110 дворов, жили дружно, христиане и евреи, которых было больше половины населения. То есть это типичное еврейское местечко, здесь им принадлежали все магазины, сапожные мастерские, кожемятни, аптека, но большинство евреев были крестьянами, сеявшими табак. У них была своя часть села – «на горке» за рекой Волпянкой, дома стояли тесно, между ними узкие улочки-«сутачки», наподобие тропинок. Из-за этого в 1869 году в Волпе пожар истребил почти все еврейские дома и лавки, более сотни строений. Погорельцы написали Гродненскому губернатору князю Кропоткину, что «приемлют смелость припасть к покровительству и защите Вашего Сиятельства и всепокорно просят выдать пособие от казны, чтобы отстроить свои жилища». И, оперативно получив помощь, они успели отстроиться до наступления зимы.

А в 1921 году по Рижскому мирному договору Волпа стала частью Польши. Правительство Пилсудского начало политику переселения сюда «осадников», армейских отставников, которые могли получать землю на льготных условиях. Дискриминация по национальному и религиозному признаку, госмонополия на табачное производство, завышенные налоги на евреев – всё это привело к тому, что они потянулись в Америку. Довершила разгром общины гитлеровская власть. Ранним утром ноября 1942 года немцы оцепили местечко и приказали евреям собраться на рыночной площади. Стариков и инвалидов отделили, сказав, что их отправят в дом престарелых, где о них позаботятся. Остальных 900 человек построили и погнали в гетто. Когда колонна скрылась из виду, стариков и немощных расстреляли. Угнанных частично отправили в Освенцим, остальных тоже расстреляли. Среди них было 340 детей. С тех пор евреев в Волпе нет ни одного.

Это я к чему? Вот называли большевики Российскую империю «тюрьмой народов». На примере Волпы вы сами можете судить, правда ли это.

Из заметок Михаила Сизова:

В Волпе Игорь отправился с фотоаппаратом искать красивые ракурсы и, чтобы сфотографировать общий вид, ушёл далеко в поля. За его спиной – православная церковь с серебристой воздушной главкой: храм Преображения Господня, возведённый двадцать лет назад. Какой всё-таки контраст между этими двумя сельскими храмами, построенными невдалеке друг от друга! Купола православного храма словно летят над землёй по небу. А костёл, выкрашенный в коричневое, мрачен, конструктивно прост, не тянется вверх. Таковы были первые храмы, когда в Европе недавние варвары, принявшие христианство, ещё не умели строить. Это уже позже научились, и вектор «вверх» был овеществлён с величайшим совершенством: взять, к примеру, Кёльнский собор – запечатлённое в камне человеческое стремление к Богу. Воплощённая человеческая мысль, поднявшаяся выше неба и звёзд, в полном отрыве от земного.

Я остановился у старого надгробного памятника возле костёла – некоей Ядвиге Звиерович, почившей в 1886 году. Памятник венчает натуралистичная скульптура ребёнка, очень похожая на скульптуры юного Ленина, какие ставили перед домами пионеров; невольно вспомнил я и октябрятскую звёздочку с щекастым детским личиком в центре, какую носил в первых классах школы. Я тогда не мог понять, кто это в кудряшках – девочка или мальчик? Художник хотел выполнить маленького Ленина как можно реалистичнее, но не получилось. Так же невозможно выразить-скопировать живое в камне – это будет или кич, или чучело, посмертный слепок. Вот и здесь, в типичной католической кладбищенской скульптуре, как мне видится, слишком нахально выперло человеческое. Эти попытки католичества всю свою историю подчинять себе жизнь, в которой дышит Дух, – великое заблуждение. Это не дано даже самому гениальному художнику, удостоившемуся расписать храмы Ватикана, или умнейшему политику в кардинальской шапке.

Из заметок Игоря Иванова:

А мы едем дальше: поворот, ещё один – и притормаживаю. На перекрёстке стоят рядом поклонные кресты в два человеческих роста – католический и православный. Рядом скульптура Девы Марии, клумбочки, плиткой уложено – в отношении устройства таких небольших мемориалов белорусы большие спецы.

Католический и православный кресты

Спрашиваю местного жителя, что это. То есть я вижу что, но по какому поводу и к чему? Кресты ведь на таких перекрёстках ставят обычно для духовной защиты села – от кого? Жмёт плечами: «Ну, вообще…» А установил их в августе 2021-го местный сельсовет. Помнит, что освящали вместе ксёндз и православный священник, на столике под крестами стояли два кремовых торта с розочками. «Торты? Может, куличи?» – «Да какие куличи в августе!»

Может быть, этим мемориалом с крестами-распятьями и дан ответ мне на вопрос, как должно строиться взаимоотношениям двух старинных здешних конфессий, прежде всего на приходском уровне: вместе и рядом, но не взамен и не за счёт.

«Что такое болезнь?»

От Волпы до Сынковичей ехать час. Там, близ городка Слонима, находится церковь Михаила Архангела, последний пункт нашей белорусской экспедиции – редкий даже для Белоруссии и совсем неизвестный в России тип храма-крепости. Кому могла понадобиться крепость не на границе, а в глубине белорусских земель? Доедем – узнаем… Вот мы уже, судя по карте, и рядом: вижу на холме среди поля небольшую крепостцу – а где же храм? А это он и есть.

Храм-крепость Архангела Михаила с часовней в Сынковичах

Действительно замок, а поверх него – православные кресты. Вечереет, кругом ни единой живой души. Низовое яркое солнце играет светом и тенью на стенах красного кирпича, на башнях храма, лучи стелятся над стернёй, золотят клёны в ограде, подсвечивают рубиновые кусты сумаха. Жалобно подвывает ветер. А в поднебесье своя жизнь: над горизонтом стройными фалангами тучи пехоты волочатся на запад, за ними стальные громады рыцарей в доспехах, лёгкими облаками там и тут кавалерия на белых конях. Где-то в небо поднялся рой бесчисленных стрел – это ливень опрокинулся на землю. А чуть в стороне, похоже, завязались авангардные бои: лучи отразились в клубящихся вертикальных облаках, засверкал огонь в льдистых стремительных струях дождя…

Меня снова унесло с фотоаппаратом в поля: то пригнусь, то лягу, то сменю объектив – не могу насытиться этой великолепной картиной. Древняя русская земля! И ведь понимаю, что не сможет снимок передать этот пронзительный запах надвигающейся осени, этот тонкий унылый свист норд-оста, даже игру света не сможет передать. Запечатлеть это может только память. Но всё равно…

Михаил уже машет рукой: «Идём уже в храм, а то ещё закроется!» В храме никого, кроме служки. Невысокий двухъярусный иконостас из дерева, возле колонн киоты с образами Божией Матери, целителя Пантелеимона, Михаила Архангела. На некоторых иконах рушники. Всё как везде… Тут мы узнаём, что настоятель отец Арсений Ананко, оказывается, ещё здесь, в своей келье под колокольней. Поспешаем туда. Ввалившись в настоятельский закуток, мы застали батюшку разговаривающим по телефону: «…Господь лучше знает, как помочь вам в спасении вашего сына. И помните: о чём бы вы ни попросили в молитве своей – но с верой и безо всякого сомнения, – то получите. Поэтому с мужем объединитесь и все мысли направьте на то, чтобы помочь вашему малышу. Сегодня его разбудят и он задышит самостоятельно… Да, будем молиться, чтоб он задышал самостоятельно. Всего самого доброго… Звоните в любое время!»

Батюшка кладёт трубку и извиняется:

– В нашем храме есть чудотворный образ Божией Матери «Всецарица», поэтому очень многие из разных уголков звонят. Вот поговорил с женщиной – у неё пятилетний ребёнок находится в искусственной коме, на ИВЛ, судороги, диагноз не могут поставить, врачи пока ищут…

Настоятель храма Михаила Архангела о. Арсений Ананко

– Вы поневоле врачом становитесь на этом месте! – подхватываю тему.

– На самом деле священнику и надо быть врачом, ведь прежде чем врачевать тело, надо уврачевать душу. Потому что… Что такое болезнь?

Как оказывается, это не риторический вопрос, батюшка смотрит на нас и ждёт ответа. Мы переглянулись. Михаил ответил за всех:

– Нарушение нормы.

– А если ещё точнее?..

Мы с Сергеем Егоровым мнёмся.

– Болезнь – это зло, направленное против человека, – чеканит Михаил.

«Ввек бы не сформулировал…» – думаю про себя с завистью.

– А как со злом нужно бороться? – продолжает экзаменовать отец Арсений и в упор смотрит на меня.

– По-разному можно… – мямлю.

– Это глупость! Не «по-разному», а только добром! Дело в том, что зло – это минус, а добро – это плюс. При одинаковом количестве плюсов и минусов в остатке будет ноль и ничего не получится. Поэтому плюсов мы должны сделать значительно больше…

Тут раздаётся спасительный звонок, батюшка снова отвечает какому-то взволнованному абоненту: «…Вы такие глупости говорите, хотя сама врач! Разве операцию делают ради денег? Если мы знаем, что кость срослась неправильно, значит, надо её поставить, чтоб она срослась правильно, потому что потом начнутся проблемы… На самом деле, у всех врачей высшее образование, а тут нужен практик, постоянно работающий с больными, а не тот, кто работает в поликлинике, – он теоретик… Два мнения есть, узнаем третье и примем решение. Но предварительно надо помолиться. Кому? Святителю Луке Крымскому… Желательно акафист, но хотя бы прочитать молитвы… Благословение Божие да пребудет с вами».

К счастью, с этим звонком батюшка, похоже, забыл, о чём мы говорили, – надо срочно слазить с богословских тем на житейские, иначе мы, как журналисты, уедем не солоно хлебавши. Заваливаем его вопросами из биографии: кто, откуда, где учился, служил?..

– Тридцать лет я уже служу священником, а ведь был человеком глубоко неверующим, – начинает рассказ отец Арсений. – Рос в обычной советской семье, далёкой от Церкви, был пионером, комсомольцем. Потом пошёл в армию. Служил в отдельной 35-й десантно-штурмовой бригаде Западной группы войск в немецком городке Котбус. Восемь лет служил, пока не получил серьёзную травму.

– Неудачный прыжок? – догадывается Михаил.

– Произошло событие, несовместимое с жизнью, – округло отвечает батюшка, но потом мы всё-таки узнаём, что да, это был нераскрывшийся парашют. – И вот тогда я закричал: «Господи, если Ты есть, спаси – жить хочу!» Полгода я провалялся в госпитале, мне говорили, что никогда не буду ходить. Но, как видите, живу, служу в храме… Я тогда понял, что выжил благодаря Господу, и потому начал Его искать…

С 1992 года отец Арсений был на послушаниях в Жировичском монастыре. Тогда и побывал впервые в Сынковичах, сопровождая туристов с экскурсией. Храм не действовал, был заброшен, вокруг всё заросло бурьяном. Окончив духовную семинарию, служил в Троицком храме Слонима и приехал сюда во второй раз с воспитанниками воскресной школы. Прошло ещё немного времени, и архиерей назначил его в Михайло-Архангельский храм настоятелем.

– Не мы, священники, выбираем, а нас выбирают: получил указ и пришёл сюда. Храм был тогда уже действующим, но служили в нём раз в два месяца, обычно висел огромный амбарный замок. Внутри – полностью сгнивший пол и покрытые синей масляной краской потолок и стены. В иконостасе – две иконы и Царские врата. И всё! В храм ходили два человека – староста и её помощница – да три певчих Марии. Батюшка, мой предшественник, просился отпустить его, и ему дали другой приход. И в 2004 году сюда меня привёл Сам Господь Бог. А кто такой Бог?

– Творец? Создатель? – снова отдувается за нас Михаил.

– А каково определение Его? Почему мы – Его образ и подобие? В чём наше подобие Богу?

– Душа? Любовь? – отвечает Михаил, но видно, что и он уже сбит с толку напором разнокалиберных вопросов, вылетающих залпом.

– Бог – это Совершенный Разум и Совершенный Дух. Не высший, а совершенный. А что такое душа?

Ответ на сей раз пытается угадать Сергей, но неудачно.

– Душа – это жизнь! – поясняет батюшка.

– Вы, наверно, преподаватель? – наконец подаю голос я и продолжаю с намёком: – Помню одного преподавателя семинарии, который задавал вопрос, потом делал паузу и сам же отвечал на свой вопрос…

– Нет, в семинарии я не преподавал, – не уловил мой неуклюжий намёк батюшка и продолжил: – Мы хотим спасти мир, не имея мира в себе…

– Да не хотим мы спасать мир, – не соглашаюсь я.

– …и становимся судьями. Но у нас есть замечательный закон, по которому мы должны жить, – это Евангелие. Вспомните притчу о блуднице – что Господь сказал ей?..

Далее батюшка пересказал притчу о блуднице, затем – про воскрешение дочери Иаира, потом – про Тавифу из Деяний апостольских, пояснил смысл выражения «мир вам», объяснил про отличие ума от разума. Я сидел молча, понимая, что это нам для смирения. А то ишь какие! Хотели по-журналистски быстро «взять материал» и дальше ехать. Не угодно это оказалось, видно, Богу – нужно сбавить скорость и поразмышлять-послушать о вечном.

В какой-то момент Михаил удачно вставил вопрос о найденных на стенах храма древних граффити – и откуда он узнал?

– Их нашёл протоиерей Евстафий Михайловский, который был настоятелем здесь с 1872 по 1903 год, – увлечённо начинает рассказывать батюшка. – Эти граффити в советское время замазали краской, но благодаря его описаниям обнаружить их будет несложно.

Справа от входа в храме есть надпись на латыни: «Лета Господня 1347. О Ольгерд, одних убивая, а других обвиняя, ты унизил государство». Другая надпись, тоже на латыни, на южной стене: «Ольгерд славится дома и на войне. Сильно действует он мечом, дружелюбен, умен, богат». Датировано 1352 годом. Необычная такая заочная дискуссия. Что это значит? Во-первых, что стены эти здесь уже стояли тогда. Эта земля принадлежала в XIV веке князю Ольгерду. Но если, как утверждают некоторые, храм был построен в шестнадцатом веке, скажите, зачем петь какие-то оды человеку, который умер давным-давно?!

– Почему же надписи на латинском языке, ведь в княжестве Ольгерда пользовались славянской письменностью?

И тут отец Арсений рассказывает свою версию происхождения храма-крепости, отличную от пока что общераспространённой.

Происхождение твердыни

Согласно ей, латиницей владели пруссы, которые и построили Сынковичский замок. В XIII веке, после поражения второго восстания против тевтонских крестоносцев, пруссы, близкий к нам славянский народ, попросили убежища в русско-литовском княжестве. Здесь, в окрестностях Слонима, князь предоставил им землю для компактного проживания – место на полуострове у реки Берёза было для этого очень подходящим. И сюда они принесли свою культуру и архитектуру, построили по-своему замок в начале XIV века. Они же принесли сюда знание латыни, поскольку раньше соприкасались с латиноязычной средой крестоносцев.

– То есть получается, что пруссы не храм-крепость строили, а обычную крепость? А позднее, когда в ней уже отпала военная необходимость, её перестроили в православный храм?

За подтверждением этого выходим на площадь перед храмом. На первый взгляд он действительно похож на какую-нибудь шотландскую крепостцу. Но если это так, то почему такие большие окна, через которые нападающие могли внутрь закидывать горшки с горючим? Допустим, окна растесали в более позднее время. Но со стороны алтаря нет бойниц, только окна – как в таком случае такую крепость защищать с восточной стороны? Это может означать, что апсиду пристроили позднее. Две башни из четырёх – те, что примыкают к абсиде, – отличаются конструктивно от двух других. Почему? Потому что их строили в другое время…

– Всё-таки храм-крепость – это не по-русски, – подводит итог внешнему осмотру Михаил. – В древние времена наши люди прятались за толстыми стенами соборов от вражеских стрел, а потом и пушечных ядер, но никто из храмов по врагу не палил. Да, монастырские стены в военных целях использовали, но не сам же дом Божий!

Позже Михаил отыскал туристический путеводитель и в нём статью: «Крепости духа: 14 храмов Беларуси оборонительного типа». Оказалось, что действительно оборонительные сооружения в одном объёме с храмами были построены или католиками, или кальвинистами. А этот храм был православным. Правда, в 1926 году поляки отдали его униатам, а в 1960-х он вообще перестал действовать – из него сделали склад.

– А вам нравится архитектура храма? – неожиданно спрашивает настоятеля Михаил.

 – Храм – это моя жизнь, как он мне может не нравиться? – удивляется отец Арсений. – Я из военных пришёл в храм, и он для меня служит напоминанием о крепости духа, которая должна быть внутри каждого из нас. Мы с ним едины, поэтому я от него не отхожу. Каждый день я здесь с девяти до пяти, а в воскресные дни – с полвосьмого до семи. Без выходных. Я живу в Слониме и приезжаю сюда ежедневно – от дома мне ехать ровно десять минут. Люди, зная, что не наткнутся тут на закрытую дверь, а всегда смогут поговорить, сюда и едут.

– И звонят тоже…

– Хотя моего телефона на сайте храма нет, люди, нуждающиеся в поддержке, со всего мира звонят. В моём телефоне около 2,5 тысячи контактов – только тех, кого я знаю, – батюшка достаёт телефон и начинает перечислять по порядку позвонивших: – Код +7 – это Россия, +48 – Польша, +357 – Кипр, +996 – Киргизия, +33 – не помню…

– Греция, – подсказывает Сергей.

– Обращаются к вам, потому что здесь находится чудотворная икона «Всецарица» или потому что это известный храм-замок? – уточняет Михаил.

– Открою вам секрет: храм был абсолютно неизвестным до 1990-х и никто не придавал ему такого значения, как теперь. Его и закрыли-то потому, что признали в аварийном состоянии: слишком древний и потому рассыпается. Я – самый обычный сельский священник. Чтобы место приобрело какое-то значение, его значимость надо донести до людей. Как вы заметили, храм находится среди поля, рядом никто не живёт, дорогу не подскажет. Но вы же дорогу нашли! Почему? Потому что есть такое радио… Как оно называется?

– Сарафанное, – Михаил привычно уже отвечает на встречные вопросы батюшки.

– Верно. Но когда человек просто приехал, увидел, услышал, он никому ничего не расскажет. А вот когда он что-то получит здесь, тогда он и скажет… Почитаемые иконы Божией Матери «Всецарица» есть, наверно, во всех городах. Потому что онкология – чума нашего времени, и здесь, в Белоруссии, тоже, особенно после Чернобыльской аварии. Наша чудотворная «Всецарица» была написана здесь, в Слониме, даже не иконописцем, а обычным художником. Хотя в храме есть другие иконы. Они были написаны на Афоне, в Аннинском скиту, – вы, может быть, слышали?

Сергей кивает: он работал иконописцем на Афоне и в скиту Св. Анны, конечно же, бывал.

– У меня был такой случай интересный. Несколько лет назад из Австралии в Белоруссию приехали бизнесмен со своим дедом, который в раннем детстве был узником концлагеря, а потом его усыновили и так далеко увезли. Он смутно помнил, что родом из Белоруссии, из какой-то деревни, и больше ничего. Возили его на экскурсии и привезли в этот храм. Мы с ним пообщались, он отметил удивительную энергетику храма и прочее. Говорю ему: «По-настоящему удивительно другое свойство нашего храма: если вы приехали один раз, то обязательно приедете во второй». Он отвечает: «Нет, я уже человек старый, меня ждёт смерть, и я просто решил напоследок увидеть родину». И что вы думаете?..

– Наверно, приехал снова.

– Да, в прошлом году он приехал снова! Рассказал, что чувствовал себя неплохо и упросил внука ещё раз привезти его туда, где ему было хорошо. Поэтому я уверен, что вы тоже приедете в своё время, – улыбается отец Арсений. – И потом вы мне скажете, почему на это решились.

– Верно, отче, жизнь научила нас тому, что прощаться навсегда нельзя, – отвечаю. – Неисповедимы пути, которыми Господь ведёт человека пишущего. Ну и плюс это, известное: никогда не говори «никогда». Вот мы проехали всю Белоруссию, но даже и мысли попрощаться навсегда с этой землёй у нас не возникло: столько всего интересного пришлось отставить из-за того, что мало было времени.

Дары Божией Матери

Мы заходим в храм. Какая из икон «Всецарица», угадать несложно – перед ней во множестве висят на цепочках приношения православных верующих.

Чудотворная икона Божией Матери “Всецарица” с приношениями от исцелённых

– Первоначально на этой стене висела печатная икона, с календаря. Мы начали молиться перед ней – и стали происходить чудотворения. Потом одна благочестивая семья, в которой произошло исцеление от онкологии, предложила заказать для нас икону. Написали её. Стали молиться. Люди продолжали приносить в благодарность за исцеления дары. Мне хотелось, чтобы люди видели свои дары Богородице, поэтому всё мы вешали на эту икону. А в 2016 году произошло вот что: приехали некие люди, увидели, что на иконе несколько килограммов золота, во второй раз приехали – изучили сигнализацию, а в третий раз приехали на третий день после Пасхи и ограбили нашу икону. Они хорошо подготовились: заглушки на сигнализацию поставили, замки сняли и прочее. Единственное, что они не рассчитали, так это то, что на иконе стекло окажется бронированным. Ударили монтировкой – не сыплется. Стали её молотить и разбили-таки в конце концов стекло, но при этом порезались. По этой причине на третий день уже судмедэксперты по анализу крови установили, что укравшие золото известные в криминальных кругах проходимцы из города Воронежа. Задержать их не смогли, поскольку это граждане России, но ровно через три года, в 2019-м, мне позвонили из Следственного комитета Российской Федерации и сообщили об их задержании при очередном ограблении. Меня пригласили на суд, но я не поехал. Сказал, что на самом деле для нас нет потери: золото с иконы Божией Матери нам не нужно, оно лишь только свидетельство Её чудес. Люди так выразили благодарность за исцеление от своей болезни, а того человека, который украл эти дары, можно только пожалеть, потому что он забрал себе все эти болезни и неприятности, а вдобавок покрыл проклятьем себя и свой род. Сейчас из тех даров, которые люди жертвуют, мы вешаем на икону только крестики, а всё остальное переплавляем. Так мы сделали ризы для икон Божией Матери и Архангела Михаила, другие необходимые для служения вещи.

Мы разглядываем вотивные металлические фигурки частей тела, подвешенные на икону, – это старинная афонская традиция благодарностей за исцеления. Батюшка заводит с Сергеем разговор на афонские темы – особенно тепло отец Арсений вспоминает монастырь Симонопетра. Рассказал, как однажды служил там литургию и вдруг его скрутило: стал выходить камень из почек. «Я весь взмок от боли, а по-гречески всё, что знаю: калиспера, калимера да евхаристо. Нашли переводчика, вызвали монастырского врача – там в алтарь можно пройти прямо из амбулатории; врач тут же взял анализы, сделал укол… Я говорю, что хотел бы причаститься, он сделал ещё укол и успокоил: “Сейчас боль пройдёт и причаститесь, а вечером камень выйдет”. Так и получилось… Всё для людей там, замечательная больничка для монахов. Одному из них было 102 года, и за ним так ухаживали…»

Сергей попросил помолиться за своего крестника, участвующего в военной операции. Батюшка сказал, что с благоговением относится к верующим иконописцам, потому что таких мало, теперь больше ремесленники… Встречные вопросы он более нам не задавал, и разговор продолжился вполне непринуждённый – похоже было, что «проверку на смирение» мы прошли. Потом стали фотографироваться. А вот сфотографировать свои церковные и светские награды батюшка не разрешил: «Незачем хвастаться». На прощанье посоветовал нам заехать на святой источник неподалёку:

– Там тоже кусочек нашей земли, там у нас дом паломника. А раньше был пустырь. Мы построили купель, облагородили территорию, очистили источник – вода в нём оказалась исключительно чистой по химическому составу. Владыка Артемий родник освятил, и теперь каждый год 31 августа после литургии у нас совершается крестный ход к нему. Можете окунуться… Ну, с Богом! Берегите себя, не пускайте в себя никакое зло, потому что сами знаете – враг очень коварный.

Фото на память в завершение нашей экспедиции

Святой источник в Сынковичах

Купель на источнике

Прощание

Бросаю последний взгляд на храм, символ всей Белой Руси – крепость, переделанную в храм. Дай-то Бог, чтоб не пришлось переделывать обратно… На автостоянке храм уже не прикрывает нас, здесь вовсю задувает осенний ветер: но хоть он и холодит, забираясь за шиворот, зато не даёт пролиться дождю – рвёт на части мрачные тучи, несущиеся по небу. В двухстах метрах от храма я притормозил – здесь мемориал на братской могиле, в которой покоятся 407 русских воинов Великой Отечественной. «Вечная память героям, павшим в боях за свободу нашей Родины» – написано на обелиске, а поверх него – красная звезда. На холме одиноко возвышалась церковь-крепость, кажущаяся отсюда такой же маленькой, как обелиск. Над ней – семь сверкающих в последних лучах солнца крестов, как семь светильников Апокалипсиса.

Из заметок Михаила Сизова:

…Едем в Россию. Странно звучит. А сейчас мы где, если кругом русские люди? Даже если они говорят на белорусском и некоторые слова я не понимаю… Помнится, проходил я студенческую практику в Мезени и некоторых местных слов не понимал. И в том же году ездил в Белоруссию на свадьбу однокурсника, иногда слышал белорусскую речь, и тоже приходилось догадываться, что отдельное слово означает. И что же? Всё же мы оставались русскими.

Тогда, в Белорусской ССР, нас, однокурсников, поселили в студенческое общежитие – и что поразило: на каждом этаже сидел за столиком дежурный с красной повязкой. Подтянутые, спокойные, не то что мы, ленинградцы, оставившие после себя разбитый плафон и сломанную дверь. Быть может, нам сейчас в России этого как раз не хватает – белорусской дисциплинированности, чёткости, что ли. Помнится, когда мы жили в одной стране, министром иностранных дел был у нас белорус Андрей Андреевич Громыко, уроженец деревни Старые Громыки на Могилёвщине. На Западе его за переговорную жёсткость называли Мистер Нет – он был принципиален в отстаивании интересов великой державы. Как нам не хватает сейчас таких людей…

Мы едем домой. Меня наполняет радость. Лично для себя я открыл огромный мир. Русь – она больше, чем я знал до этого. Сколько новых святых и святынь, сколько светлых православных людей! И спокойнее на душе оттого, что знаю: с запада они прикрывают нас.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска