Заметки церковной портнихи

Наталия СМОЛИНА

Игумения Миропия (Юрченкова). Фото: monasterium.ru

Здравствуйте, дорогие наши!

Прочитывала свои записи прошлых лет. Этих тетрадок у меня много собралось: о храмах, паломничествах, встречах, о внучках – словом, о жизни. Всё это уже история. Многие герои тех рассказов уже отошли в лучший мир, детишки выросли, мы состарились. Перечитывала и сама удивлялась: сколько всего делалось, сколько всего происходило! Решила выбрать некоторые картинки для «Веры».

В дыму, да не в обиде

Весной 1997 года началось у нас в Угличе восстановление Алексеевского монастыря. Когда в храме Успения Богородицы стали прибираться, там не было ещё ни крыльца, ни даже лестницы. На второй этаж поднимались по стремянке! А ведь это выше, чем на второй этаж жилого дома.

Храм не был порушен, но, конечно же, сильно запущен. Внутри мусора полно, везде голубиный помёт. Выгребали всё это лопатами в большие мешки, а мужчины спускали их на верёвках вниз. Стою у окна, смотрю на эти завалы и думаю: «Ну неужели здесь службы когда-нибудь будут?! Такая мерзость запустения!»

Восстановлением занималась игумения Миропия (Юрченкова). До этого она поднимала Толгский монастырь в Ярославле (один из первых женских, которые начали восстанавливать). Матушка немолодая, тогда ей было уже около 60 лет. Но это был такой активный, сильный человек! Очень целеустремлённая, трудолюбивая и знающая. Вокруг неё всё кипело, всех она заражала и заряжала своей энергией.

На территории монастыря дома были заняты жильцами, на нижних этажах обретались пьющие и неприкаянные – дома-то старинные, неблагоустроенные. Матушка добилась переселения людей в другое жильё.

Сначала она и сёстры жили на втором этаже одного из домов, все вместе в большой комнате – человек 10-15. Матушка и сёстры спали на кроватях, раскладушках и на полу. Кроватей было всего две: на одной спала матушка, на другой – старенькая монахиня. Заболеет кто – матушка на свою кровать уложит, сама на полу. Здесь же газовая плита, длинный деревянный стол со стульями. Рядом была комната под склад для продуктов и материалов. Дальше – бытовка, небольшая комната для рабочих.

Первую зиму в храме топили железными буржуйками. Порой было очень холодно, а иногда эти печки плохо растапливались – и такая дымовая завеса стояла в храме, хоть топор вешай! Молодые сёстры, которые топили, все чумазые, в саже и в слезах от дыма. Матушка ругается – она была, если что не так, довольно резкой, но отходчивой. Наругает и тут же пожалеет. И добавит: «Ну уж не обижайся на меня, старуху». Чего тут обижаться – некогда! Не до того!

Слава Богу, обустраивались быстро. Расселяли прежних жильцов, расчищали территорию, ремонтировали Успенский храм, восстанавливали стены вокруг монастыря. Устроили матушке келью в старом домике на территории монастыря. Построили большую крытую лестницу-крыльцо-звонницу по проекту Виктора Валерьевича Бородулина. Восстановили часовню возле ворот. Отремонтировали старое келейное здание для монахинь и перевели их туда. Постепенно монастырь приводили в порядок: провели водопровод, газовое отопление, устроили нормальную канализацию.

Такое вот шитьё-бытьё

Первую весну и лето, когда началось восстановление, мы с маленькой внучкой Лизочкой часто ходили гулять на территорию монастыря – в парк, на полянку под старинными липами. Собираем любимые наши одуванчики, а матушка видит нас со второго этажа их первого дома и зовёт к себе – кричит из окна. За стол посадит и угощает: чай, крашеные яйца, куличи, каша какая-нибудь – чем богата (пасхальные дни были). Лизочка ей букет одуванчиков вручает, а она: «Ну что это за цветы! Вот устроимся – кругом приличных цветов насажу, как в Толге». Лизочка глазками хлопает: «А жёлтиков не будет?!» Матушка смеётся: «Ладно, и жёлтики пусть будут, для тебя оставим!»

Матушка обо всём расспрашивала. И очень была рада, когда узнала, что я хорошо шью, это дело основательно знаю и люблю. Так стала я шить для монастыря, благо квартира у нас большая, было где разместиться.

Шитья было очень много. Тканей хороших не было, да и вообще не было почти никаких. Это сейчас можно всё купить, производства налажены. А тогда… Сначала сёстрам пошили на лето лёгкие ситцевые подрясники, голубые и синие в цветочек, похожие на длинные ночные рубахи с завязками под ворот. Потом к открытию монастыря шили напрестольное облачение, покровы-накидки на жертвенник, покровы-покровцы, занавеси и занавески в алтарь, покрывала на аналои, скатерти и много-много всего. А галунов и тесьмы для церковных изделий тогда не было. Приходилось из золотистой ткани типа парчи размерять, размечать, нарезать длинные ровные полосы. Потом их нужно было очень ровно загладить и только тогда пришивать по краям изделий и полотнищ. Таких длинных самодельных «галунов» изготавливались прямо-таки километры. И ещё на изделиях нашивались кресты и перекрестья – и всё нужно точно разметить, приладить. Матушка приставила помогать мне молоденькую послушницу Марину. Она со старшей сестрой приехала из Переславля по благословению старца Наума и своего наставника, иеромонаха Никиты. Матушка сказала мне: «Шить она не умеет, так пусть хоть смётывает, да метку выдёргивает, да гладит». Вот с Мариночкой и работали к открытию монастыря. За полтора месяца столько нашили с Божией помощью, сколько в обычное время не сделаешь. Марина всё делала хорошо, быстро строчить на машинке научилась. Когда я спросила девочку, шила ли она раньше и нравится ли ей работа, видя, как она старается, Марина честно ответила, что раньше терпеть не могла шитьё, но по послушанию сделает всё, что требуется во славу Божию! Комната, где мы шили, была огромной, с большим трёхстворчатым окном, двумя швейными машинами и удобными деревянными стеллажами с рулонами монастырской ткани, коробками и прочим. Шьём быстро и всё время поём тропари и молитвы, никаких посторонних разговоров. А маленькая Лиза ходит с веником и заметает к печке обрезки ниток, лоскутки. Ходит и тоже что-то поёт – так с нами и пела тропари и молитвы. Очень любила «Богородице Дево, радуйся».

Открыли монастырь 18 октября, в день Московских и всея России чудотворцев, в том числе святителя Алексия. Освящал правящий архиерей владыка Михей (Хархаров). Он очень любил и уважал матушку Миропию, часто бывал в Алексеевском монастыре. А уж мы-то как его любили! Как празднично и радостно было на его службах! Прямо всё светилось в его присутствии. Добрый наш, любимый, незабвенный владыченька, молись о нас, грешных! Он давно уже в Царстве Небесном. А тогда это были такие замечательные праздники!

После открытия монастыря в помощницы мне дали Дашу, которая полгода жила здесь на послушании у матушки Миропии, тоже по благословению архимандрита Наума (Байбородина). Дашенька была универсалом во всех делах: шить, пироги печь, массаж лечебный делать – чего только она не умела! Рано утром Даша приходила к нам из монастыря и принималась разгружать продукты, которые присылала матушка: хлеб, картошку, макароны, крупы. Иногда перепадало что-нибудь сладкое: банка сгущёнки, пакет карамелек, сухофрукты. Мы завтракали и быстро принимались за работу.

Часов в девять просыпалась Лиза, босиком шлёпала через наш большой коридор-прихожую к нам в мастерскую. Обнималась-целовалась с бабушкой, с Дашей, с Микой – нашей пуделишкой. И Лизавета командовала: «Даша! Маш-шаж!» Укладывалась Даше животом на колени – и вот «маш-шаж». Если изредка девочка не слушалась, стоило Даше сказать, что «маш-шажа» не будет, как всё налаживалось.

Мы обшивали храм ко всем праздникам: на Великий пост – всё чёрное, на Пасху – особенно красивое, золотисто-розовое, шёлковое, парчовое. Шили обыденное, чёрное: апостольники, скуфейки, подрясники и т.д. Для образца сшили первую скуфейку – такую ладненькую, хорошенькую! Вот только не по той выкройке, которую матушка дала. Это был великий промах с нашей стороны. Матушка этой скуфейкой с досады Дашу по щекам отхлестала даже. Ей нужно было ехать на приём к Патриарху и хотелось сменить свою потрёпанную на новую. Вот Даша и получила «за всех и за вся» (так как она жила в монастыре, то готовое наше шитьё всегда относила сама). Было и такое. Только обижаться и дуться совсем некогда было. Порасстраиваемся, потом посмеёмся над собой – и опять за работу. Если нам туго приходилось, то уж матушке каково!

Первые два года в монастыре служил иеромонах Николай (Шишкин). А уж шилось на него такое – трудно выразить! Матушка привозила из Москвы старое-престарое священническое облачение, ведь никаких средств на что-то новое не было, монастырь только начинал подниматься. Привезут, свалят у нас в мастерской большие мешки, и мы с Дашей начинаем разбирать эти «руины». Найдём более или менее подходящее и выкраиваем из двух одно. Срезаем потрёпанное, драное, конструируем, комбинируем. Весь этот, можно сказать, хлам мы называли «лапшой». И в конце концов выходило-таки облачение для нашего дорогого батюшки.

Это шитьё было тогда нескончаемо. Иногда матушка говорила: «Девчонки, вы у меня без выходных трудитесь. Два дня отдыхайте, не шейте». Мы обрадуемся – вот повезло! А часов в 11 вечера или даже позже звонок: срочно, к шести утра нужно сшить что-нибудь эдакое. «Наташенька, сделаешь? Очень надо! Рано утром едем…» – «Ну конечно! Надо так надо». Всю ночь строчу – утром рано приедет её шофёр, мать Макария, за готовым изделием! Вот тебе и выходной…

А ещё мы с Дашей пекли большущие пироги на праздничные трапезы – называли их «архиерейскими». Днём мы с ней пару таких пирогов испечём, а с вечера до ночи я уже одна сто штук маленьких пирожков испеку для общего стола.

Так что никогда не скучали, работа кипела вовсю. Жили дружно. При любых обстоятельствах все старались матушку порадовать, помочь ей. Её очень любили, и было это взаимно. Об угличанах матушка очень тепло отзывалась. Через семь лет её перевели в Ростов Великий поднимать Авраамиев монастырь. Вот там действительно были руины! Но со временем и эта обитель замечательно преобразилась.

Под крылышком

Алексеевский монастырь открылся, постепенно всё обустраивалось, писались иконы для иконостаса. В монастыре ещё не было места для паломников, и матушка их отправляла к нам, благо квартира просторная и находится недалеко. Так что, кроме основных занятий шитьём, реставрацией старых облачений, была у меня ещё одна почётная и интересная должность – принимать паломников, гостей, рабочих, приезжавших из других городов.

Алексеевский монастырь в 1903 году

Но, конечно, самая главная моя «работа» – это моя любимая Лизочка. Родители всё в работе – предприниматели, а я оставила работу ещё за пять лет до пенсии ради внучки, и она чаще бывала со мной.

Владыка Михей часто приезжал в Углич. На архиерейские службы народу собиралось много, были и первые лица города. Всё было чинно и торжественно. Перед этим матушка часто поручала мне какие-то срочные дела, и Лизочку я оставляла с кем-то из сестёр, наказывая, чтобы она не мешалась под ногами владыки или матушки. Сбегаю, всё исполню, а когда вернусь – девочка обязательно между матушкой и владыкой. Тут уж её было не достать. Владыка крест к целованию даёт – Лиза с матушкой за руку впереди. Когда я ей после делала выговоры за эти нарушения, девочка радостно заявляла: «Что ты, бабушка! Владыченька никогда не сердится и меня ещё под крылышко берёт!» Это он её своей красивой фиолетовой мантией накрывает. Вот и поговори тут о порядке.

Дивная Успенская церковь монастыря. Фото: alexmonastir-uglich.ru

Пришли с Лизочкой проведать матушку Миропию, она немножко приболела. Напоила нас чаем, в это время приехала грузовая машина с рабочими, что-то там привезли, нужно разгружать. Матушка побежала командовать – куда ж деваться. Приходит, охает: «Полежать чуть-чуть, поболеть не дают». «Что у тебя, матушка, болит?» – спрашивает Лиза. «Да вот ноги совсем отваливаются, да спина болит. Совсем бабка стала негодная». «Давай-ка я тебе покрещу ножки и спинку», – говорит Лиза. Читает «Богородицу», крестит трижды: «Ничего, ноги не отвалятся! Пока ты ещё совсем годная!» Матушка смеётся, рассказывает нам что-то смешное (рассказчица она была замечательная). Через некоторое время удивляется: «Ой, смотри-ка, и правда полегчало!»

Отчаянная реставрация

Впервые за церковное шитьё пришлось взяться мне в храме Михаила Архангела. Там было много старинного облачения для священников и алтаря. Хранилось всё с древних времён, и многое было в ветхом состоянии.

Вот наш дорогой батюшка, отец Сергий Симаков, узнав, что мы с Галиной Большаковой художницы-мастерицы-рукодельницы, стал давать нам работу на дом. «Сделай, как сможешь», – сказал батюшка, передавая мне первую фелонь. Сил и времени на такую работу тратилось много. Ведь там ткань очень толстая, расшитая такими чудесными рисунками-вышивками – специальными нитями, скрученными из тончайшей серебряной и золотной (медной позолоченной) проволоки. Ткань в некоторых местах расползалась. Приходилось с помощью машинного приспособления «зигзаг» ветхие места закреплять, пристрачивать вместе с подкладкой или с изнанки подкладывать подходящую ткань. Попробовали стирать одну из вещей, но это вообще невозможно оказалось. Верх у фелони-ризы весь с прокладками-подкладками, проклеен специальными «рыбьими» клеями. Вещи очень тяжёлые. Мы старательно работали – «зигзажили», что ещё могли спасти. Наши бедные швейные машины стали сопротивляться такому насилию, ведь это современные машины-белошвейки. Пришлось отказаться от этой почётной работы.

Из Москвы приезжала знакомая батюшки Марина Софронова, профессиональный художник-реставратор. Увидев наши старания, покачала головой: «Это ж надо! Какая отчаянная реставрация!» Но две-три вещи мы всё же отреставрировали.

Пуговицы вразнобой

Шить облачения приходилось для многих священников, которые обращались за помощью. Но когда матушка Миропия «завладела» мною, пришлось всем отказывать. Я объясняла, что теперь завалена работой для Алексеевского монастыря; если уж очень надо, договаривайтесь с матушкой Миропией. Батюшки сразу отступались: «Ну уж это не дело! На танки не стоит идти с рогаткой!» Знали матушкин крутой характер. За глаза так её и звали: «Танковая сила».

Удалось эту силу пересилить только игумену Виктору (Захарову). Позвонил он и на все мои объяснения-отказы сказал, что уже в Угличе и сейчас приедет ко мне, так что «посидим-поговорим». Служил он в с. Сергиевском с 80–90-х годов, это километрах в сорока от Углича. Восстановил он в этом селе храмы, построенные учениками Сергия Радонежского. В своё время я очень хотела к нему попасть, но это было очень сложно. И вот как Господь устроил: не я к нему, а он ко мне!

Зная, что игумен очень строгих правил, я запрятала нашу собачонку-пуделяшку за две двери – в дальнюю комнату. Но, к моему ужасу, когда отец Виктор раздевался в прихожей, Мика вырвалась из заточения. И кто из них больше рад был неожиданной встрече, трудно сказать! «Придумывают про собак глупости разные! Вот уж кто никогда не предаст, не бросит, не разлюбит», – сказал игумен и поведал смешные истории о своих собаках.

Достал он свой заказ… Это был его подрясник монашеский. Причём первый – в нём его постригали в Псково-Печерском монастыре. Оттуда он к нам в село Сергиевское и прибыл по благословению отцов Наума и Павла Груздева. Нужно сказать подробно, что из себя он представлял: цвет уже совсем не чёрный, а серо-выцветший, низ обтрёпан до невозможности, внутренние карманы – одна сплошная дыра. Но это ещё не самое страшное. Пуговицы! Их там было штук 20; если и набиралась половина чёрных, то хорошо, но и те разно-всякие, а остальные – синие, зелёные и даже красные с рисунком. Я от такого зрелища вначале онемела, потом говорю: «Отец Виктор, так это ведь только в печку или в огород на пугало!» А он: «Что ты, сделаешь что-нибудь, и ещё поживёт». Говорю: «Ну, тогда молитесь изо всех сил, отец игумен, чтобы шилось и что-то получилось, а главное, чтобы матушка Миропия не узнала. А то будет и мне и вам на орехи!» Он смеётся, крестит меня, спрашивает о житье-бытье. Засобирался: «Я через недельку позвоню, как тут у тебя дела». Благословил и уехал.

Я сразу и принялась за работу. И так хорошо, легко шилось – как никогда! Срезала всё утрёпанное, заменила новой чёрной тканью, благо монастырского было целые рулоны. Пуговицы подобрала одинаковые по размеру, обтянула той же чёрной тканью. Вещь получилась – просто загляденье! Игумен позвонил через три дня, я велела ему заехать за готовым. Он очень удивился, что так быстро. А когда увидел, что вышло, даже не поверил, что это его старый подрясник. Говорит: «Ну, ожидал хорошего, но чтоб такое получилось! Это же просто удивительно!» Спрашиваю: «А почему же такие пуговицы разнокалиберные были?» А он: «Дак что под руками у моей гвардии – бабушек – было, то и пришивали». Я их ему завернула и отдала – пригодятся ещё, а самые пречудные попросила на память.

«Великие грешники»

 Через полгода после открытия Алексеевского женского монастыря началось восстановление Воскресенского мужского. Начал работу игумен Виктор. Так на нём и было – и в Сергиевском храмы, и у нас. Это уже потом прибыли из Переславля, из Никитского монастыря, несколько иеромонахов. Впоследствии игуменом стал ещё отец Димитрий (Горбатюк). Игумен Виктор продолжил своё служение в Сергиевском уже в сане архимандрита.

Вид у игумена Виктора был внушительный и довольно строгий. Его побаивались. Ну и правильно: послужи-ка, поработай-ка на два восстанавливаемых объекта в разных концах района. С молодыми иеромонахами и послушниками он особо не церемонился. Не терпел расслабленности, самоволия.

Архимандрит Виктор (Захаров). Фото: preparhia.ru

Конец лета. Женщины поставили в храме Смоленской иконы Божией Матери большие букеты цветов в напольные вазы: георгины, хризантемы, розы. Храм восстанавливался первым, стройка шла вовсю. Конец службы, игумен выходит с крестом, громко спрашивает: «Это кто цветов наставил?» Тишина, все затаились. Он опять, ещё строже: «Я спрашиваю: кто цветы принёс?!» Одна из «виновниц» тихонько так: «Это мы, батюшка…» Игумен громогласно: «Вот чтобы всегда так и было!» Потом смеётся и ласково подзывает: «Да не бойся, иди сюда». Та подходит ко кресту, он её благословляет, целует в макушку и даёт большую просфору.

Служба идёт. Игумен Виктор выходит из алтаря: «Ну, кто тут на исповедь? Идите ко мне». Из взрослых никто не выходит, хотя народу достаточно. Впереди стоят маленькие, годика по 4-5: Лиза, Гаврюша, Петя и Ваня. Вот они всей группой и идут к игумену. Он оглядел остальных прихожан: «И больше никто, что ли? Все святые, да? А эти у вас великие грешники!»

Вот такие истории.

Последний раз архимандрит Виктор, подозвав меня к себе, поинтересовался, как мы живём, как моя красавица внучка (её все батюшки любили, а пока маленькая была, у всех на ручках побывала). А тогда крестный ход начинался в Воскресенском монастыре после архиерейской службы. Я ответила, что Лиза уже три года замужем, муж – хирург-травматолог, живут в Ярославле. Отец Виктор перекрестился, благословил меня, говорит: «Слава Богу! Всё как надо идёт».

Упокоился архимандрит Виктор в 2019 году, в день Введения во храм Пресвятой Богородицы. А 11 февраля 2022 года отошла ко Господу матушка Миропия.

Вечная им память!

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска