Людмила Яцкевич

Людмила Григорьевна Яцкевич

Чувство, обозначенное словом «покаяние», живёт в любой душе, если она не омертвела. Поэтому покаяние свойственно человеку с древних времён, о чём свидетельствуют древние языки, в которых оно так или иначе находило своё выражение.

В народной культуре и народном миросозерцании понятие о покаянии издавна существовало. В «Словаре русских народных говоров» содержится богатейший материал, подтверждающий это. Так, в Калужской и Смоленской областях, говоря о покаянии, использовали слово «кая», в Архангельской – «кай», «каянка», «кайка», в Пермском крае – «каята». С древнерусских времён «каяти» значило «порицать» и «исповедывать», а «каяться» – «сожалеть», «сознаваться с сожалением», «сознавая греховность, приносить покаяние».

Обратимся к теме покаяния в русской поэзии.

По нашим наблюдениям, существует четыре мировоззренческие и стилистические установки при обращении к этой теме: библейская, романтическая, эмоционально-психологическая (лирическая) и публицистическая. В современных поэтических произведениях они могут взаимодействовать.

«Что ты спишь, душа моя?»

В народной духовной поэзии «покаянный стих», или «умиленный стих», получил распространение с XV–XVI веков и используется до наших дней. В этих произведениях, первоначально созданных в монастырских стенах, но получивших широкое бытование в православном народе, звучит призыв к собственной душе проснуться от греховного сна и покаяться:

Что ты спишь, душа моя,
непробудным крепким сном?
А проспишь, душа моя,
Царствие Небесное…

В современном сборнике духовных стихов, составленном известным старцем протоиереем Николаем Гурьяновым, представлено достаточно много произведений, посвящённых этой теме: «Пора тебе уж пробудиться», «Душу буди», «Призыв к покаянию», «Увещание душе» и др. Звучит подобное обращение к душе и в любимой многими православными песне отца Романа (Матюшина):

Что ты спишь, восстань, душе моя!
Иль самой себя не вынести?

В этих строках, как и в народных духовных стихах, нашли отклик слова Великого покаянного канона Андрея Критского: «Душе моя, душе моя, восстани, что спиши? Конец приближается…»

В своей песне о. Роман обращается далее к словам 50-го псалма царя Давида, которые он передаёт современным поэтическим языком:

Так открой Псалтырь Давидову
И покайся Судие:
«Боже, Боже мой, помилуй мя
По велицей Твоей милости
И по множеству щедрот очисть
Беззаконие мое!»

Этот псалом вдохновлял многих русских поэтов, начиная с Г.Р. Державина. Бессмертные его строки мы встречаем и у современных вологодских поэтов. Удивительно лично и глубоко развивает тему 50-го псалма Андрей Лушников:

Когда холодный взгляд ночной пустыни
Моё изучит сердце наизусть
И на лице, как будто шрам, застынет
Какая-то особенная грусть,
Тогда, вот эту стужу принимая
И понимая то, что поделом
Всего меня объяла мгла немая,
Я прошепчу спасительный псалом:
«Помилуя мя, мой Боже, по велицей,
Неизмеримой милости Твоей.
В ночи холодной сердце бьётся птицей,
Его Своей любовью обогрей».
И вздрогнет вдруг душа от удивленья.
И замерцает что-то впереди.
И посветлеет ночь саможаленья.
И потеплеет радостно в груди.

Важным представляется тот факт, что образы этого стихотворения Андрея Лушникова близки образам Покаянного канона, составленного оптинским иеромонахом Василием (Росляковым), убиенным в пасхальную ночь 1993 года. Так, состояние души, по греховности отдалившейся от Бога, передаётся обоими авторами через образы ночи, тьмы и стужи, а возвращение к Господу путём покаяния – через образ теплоты и света.

Сравните поэтический текст А. Лушникова с небольшим отрывком из Покаянного канона иеромонаха Василия (Рослякова): «Оставих Тя, Свете истинный, тьма обдержит мя и хлад, огнь мудрования моего не греет мя, нощи смертныя ужасаюся. Востани рано, Господи, Солнце мое, и оживи мя теплотою Духа Твоего».

Вологодский поэт Константин Козлов также обращается к библейским образам покаяния в своём творчестве. Далее приведём его стихотворение, где в качестве эпиграфа приводятся строки из 129-го псалма:

Из глубины воззвах к Тебе, Господи, Господи, услыши глас мой.

(Пс. 129, 1)

Христос мой Бог и Утешитель,
Спасенье мира вижу в Нём.
Его небесная обитель
Струит молитвенным огнём.
Из тьмы греха к Нему взываю:
«Помилуй, Господи, меня,
Помилуй всех нас! Я ль не знаю,
Как Ты спасал меня, храня
От необдуманных решений,
От обольстительного сна,
От своевольных искушений,
От игрищ, песен и вина.
Я виноват. Услыши, Боже!
Ты Свет любви – а без неё
Никто не может ничесоже.
Прими ж раскаянье моё!»

Таким образом, традиции молитвенного и поэтического покаяния продолжаются и в наши дни. Греет надежда о духовном возрождении нашего Отечества.

«Жил Кудеяр-атаман…»

В романтической поэзии образы и сюжеты покаяния имеют свои особенности, обусловленные её стилем и жанрами. К покаянию приходят люди сильных страстей, совершившие когда-то ужасные преступления. Например, героем баллады В. Жуковского «Покаяние» стал шотландский властитель, который сжёг в часовне венчающуюся с его вассалом возлюбленную им девушку. Вскоре его душа прозрела и, изумлённая и измученная воспоминанием о преступлении, покаялась. Всю оставшуюся жизнь покаявшийся грешник провёл в странничестве и нищете.

Образ раскаявшегося разбойника является одним из любимых в русской поэзии. К нему обращались не только в устном народном творчестве (самый известный из них – разбойник Кудеяр), но и многие поэты, например В.К. Кюхельбекер (баллада «Кудеяр»), И.И. Козлов (поэма «Чернец»), Н.А. Некрасов («О двух великих грешниках» из поэмы «Кому на Руси жить хорошо»), В.Я. Брюсов («Сказание о разбойнике») и др.

В творчестве Н.М. Рубцова также есть образы раскаявшихся разбойников: это главные герои его поэмы «Разбойник Ляля». Атаман Ляля отказался от разбойной жизни ради любви к прекрасной княжне и поэтому гибнет, убитый своим помощником по былому разбою. А разбойница Шалуха после гибели своего любимого атамана покаялась и стала кроткой нищей странницей:

Бор шумит порывисто и глухо
Над землёй угрюмой и греховной.
Кротко ходит по миру Шалуха,
Вдаль гонима волею верховной.
<…>
Так, скорбя, и ходит богомолка,
К людям всем испытывая жалость,
Да уж чует сердце, что недолго
Ей брести с молитвами осталось…

«И, с отвращением читая жизнь мою, я трепещу…»

Большую эмоциональную силу имеют покаянные произведения, которые являются поэтической исповедью лирического героя.

Основы покаянной поэзии в русской художественной литературе были заложены А.С. Пушкиным. Поэт разрабатывал эту тему прежде всего в библейском и святоотеческом ключе. В стихотворении «Отцы пустынники…» великопостная покаянная молитва Ефрема Сирина, переведённая Пушкиным на современный ему поэтический язык, предваряется личным покаянием поэта.

Покаянный голос Пушкина звучит во многих его стихотворениях. Особенно мужественной духовной силой наполнена исповедь поэта в элегии «Воспоминание», которую заключают такие строки:

…Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивают свиток:
И, с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слёзы лью,
Но строк печальных не смываю.

Вологодские писатели следуют пушкинской традиции – очищают душу покаянием и надеются на милость Бога. В последний год своей жизни поэт Виктор Коротаев написал покаянное стихотворение, которое начинается так:

Пришла пора замаливать грехи.
Не так уж много времени осталось.
Не зря, не зря предзимняя усталость
Диктует покаянные стихи.
Пора, пора замаливать грехи…

Поэтическое покаяние каждого автора так же неповторимо, как неповторимы личность каждого и его поэтический дар. Вот чисто есенинская исповедь:

Не за песни весны над равниною
Дорога мне зелёная ширь –
Полюбил я тоской журавлиною
На высокой горе монастырь.
Каждый вечер, как синь затуманится,
Как повиснет заря на мосту,
Ты идёшь, моя бедная странница,
Поклониться любви и кресту.
Кроток дух монастырского жителя,
Жадно слушаешь ты ектенью,
Помолись перед ликом Спасителя
За погибшую душу мою.
А вот чисто блоковское покаяние:
Вздымаются светлые думы
В измученном сердце моём,
И падают светлые думы,
Сожжённые тёмным огнём.

У Николая Рубцова свои покаянные слова, которые тем духовно сильнее, что идут не от разума, а от сердца в минуты необыкновенного просветления души («На озере»):

Светлый покой
Опустился с небес
И посетил мою душу!
Светлый покой,
Простираясь окрест,
Воды объемлет и сушу…
О, этот светлый
Покой-чародей!
Очарованием смелым
Сделай меж белых
Своих лебедей
Чёрного лебедя – белым!

Апостол Павел в Послании к Римлянам (глава 7-я) исповедовался: «Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю». Осознанно или нет (теперь уже не спросить) поэт Виктор Коротаев повторил эти покаянные слова апостола в своём стихотворении:

Нередко взмывая с размаху
На гребень идущего дня,
Я думаю с болью и страхом:
Надолго ли хватит меня?
Забыта средь грома и шума
Торжественность звёздных ночей,
И некогда стало подумать,
И кто ты такой,
И зачем.
Из гари и пыли недаром
К берёзке, к реке,
К шалашу,
Как будто дитя из пожара,
Я душу свою выношу.
И там в одиночестве с нею
Опять покаянно шепчу,
Что жить, как я жил, –
не хочу,
А жить, как хочу, –
не умею.
И, чувствуя светлую зависть
К сынам колокольных веков,
На лапник душистый склоняюсь
И плачу, и плачу легко…
Потом засыпаю,
сквозь слёзы
Себе успевая шепнуть,
Что утром
Река и берёза
Наставят на истинный путь.

«Мы забыли о самом высоком…»

В XX веке в русской литературе тема покаяния получила, кроме лирического, эпическое и публицистическое звучание. Подобно древнему пророку, поэт бичует грехи своего народа и призывает к покаянию. Одним из таких поэтов был Сергей Сергеевич Бехтеев. Приведу здесь только одно из многих покаянных его стихотворений, написанное уже в эмиграции, в 1937 году («Мой народ»):

Среди скорбей, среди невзгод
Всегда я помню мой народ;
Не тот народ, что ближним мстит,
Громит, кощунствует, хулит,
Сквернит святыни, нагло лжёт,
Льёт кровь, насилует и жжёт,
Но тот народ – святой народ,
Что крест безропотно несёт,
В душе печаль свою таит,
Скорбит, страдает и молчит,
Народ, которого уста
Взывают к милости Христа
И шепчут с крестного пути:
«Помилуй, Господи, прости!..»

Мощной по силе покаянного чувства является незавершённая поэма Николая Алексеевича Клюева «Каин» (1929). Поэт с болью в сердце показывает жуткие картины кощунственных преступлений против православного народа, Церкви и всего святого, которые вершились в России после революции. Он описывает массовое богоотступничество людей, охваченных каиновым грехом, который является главной причиной гражданской междоусобицы. Он и себя считает причастным к этому греху. Однако Клюев верит, что народ покается, прозреет и снова обратится к Христу. Тогда и наступит «Руси крещение второе», что и произошло в наши дни.

Пророческое начало всегда было в творчестве русских поэтов, даже в глухие безбожные времена. Одним из самых сильных поэтов-пророков того времени, будивших людские души и призывающих к покаянию, был Юрий Поликарпович Кузнецов. В стихотворении «Вина» (1979) символом греховности русских людей в XX веке представлен образ заброшенного храма, зарастающего травой и лозой:

Мы пришли в этот храм не венчаться,
Мы пришли в этот храм не взрывать,
Мы пришли в этот храм попрощаться,
Мы пришли в этот храм зарыдать.
Потускнели скорбящие лики
И уже ни о ком не скорбят.
Отсырели разящие пики
И уже никого не разят.
Полон воздух забытой отравы,
Неизвестной ни миру, ни нам.
Через купол ползучие травы,
Словно слёзы, бегут по стенам.
Наплывают бугристым потоком,
Обвиваются выше колен.
Мы забыли о самом высоком
После стольких утрат и измен.
Мы забыли, что полон угрозы
Этот мир, как заброшенный храм.

В конце XX века наступило время, когда новое поколение русских людей вдруг прозрело (это было настоящим чудом, милостью Божией!). С жёсткостью и прямотой молодых и горячих оно, это поколение, стало осмысливать события последнего столетия. Именно тогда, в 1993 году, вологодский студент Константин Козлов написал стихотворение «Вина» (кстати, с таким же названием, как и у Юрия Кузнецова):

В умах – разброд, в сердцах – печали…
О люди русские, ваш крест!
Не вы ли сами заключали
Живого Бога – под арест?
Не вы ль иконы жгли, рубили
На безобразные дрова?
Не ваши ль жёны юбки шили
Из золотого покрова?
Вы порушали Божьи храмы,
Украв богатства алтаря,
Вы братьям наносили раны
И не спасли Государя.
Так не вините злую волю
В несчастьях русского пути:
Мы сами выбирали долю…
Прости нам, Господи, прости!

Слова молодого поэта жгут справедливым упрёком, они наполнены покаянным чувством за свой народ, от которого он себя не отделяет, и поэтому в конце стихотворения он умоляет Бога: «Прости нам, Господи, прости!»

В девяностые годы наступила эпоха свободы вероисповедания, открылись храмы, полилось в них молитвенное покаяние, но одновременно за стенами храмов всеобщий разврат охватил души незащищённых от тёмных сил людей, воспитанных в безбожии и соблазнённых вседозволенностью либеральной эпохи. Ю.П. Кузнецов, страдая за судьбу своего народа, страшится его духовного перерождения. В 1998 году появилось его стихотворение «Предчувствие», действительно проникнутое грозными и страшными предчувствиями:

Всё опасней в Москве, всё несчастней в глуши.
Всюду рыщет нечистая сила.
В морду первому встречному дал от души,
И заныла рука, и заныла.
Всё грозней небеса, всё темней облака.
Ой, скаженная будет погода!
К перемене погоды заныла рука,
А душа – к перемене народа…

Поэтическое покаяние нетленно и часто бывает снова востребовано уже в новую эпоху и в новое время. Меня, например, поразило стихотворение С.С. Бехтеева, которое написано около семидесяти лет назад, но звучит так современно и сейчас – в нём поэт приносит покаяние за грехи и нашего поколения, он обращается и к нам:

Мы все, друзья, повинны в том,
Что не горим святым огнём
Любви к взрастившей нас отчизне,
Что мало думаем о ней
В годины грозных, мрачных дней,
Кошмаром ставших в нашей жизни.
Ища себе удобств и благ,
Мы устремляем каждый шаг
К тому, что страсти наши манит,
Что всем нам радости сулит,
Что наши помыслы пьянит,
Но что в конце нас всех обманет.
Забыв наш культ, наш быт, наш род,
Стремимся тщетно мы вперёд
Куда-то в призрачные дали,
Надеждой праздной сердцу лжём
И безрассудно создаём
Себе лишь новые печали.
Сменив свой лик на лик чужой,
Язык на говор неродной,
Мы неприметно исчезаем.
И, позабыв мятежный нрав,
В международный пегий сплав
Себя постыдно обращаем.

* * *

В заключение замечу: следует с доверием относиться к нашим поэтам, вдумываться в их слова и следовать за их чувствами и мыслями, потому что, как сказал наш поэт Александр Романов:

Любовь, беду, тревогу
Переплавляя в стих,
Поэт всех ближе к Богу
В страданиях своих.

(Печатается в сокращении)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска