Храм в Корёге

Батюшкина дочка

В Корёгу, что в Буйском районе Костромской области, мы с Игорем Ивановым завернули по пути – лишь только храм сфотографировать. Уж очень его рекомендовали: «Дивная церковь, глаз не отвести! Жаль только, деревня там запустевает…» Приехали мы ранним утром, и посёлок Корёга действительно показался вымершим. Зато на краю его… Почему-то сразу всплыло лермонтовское: «Кто видел Кремль в час утра золотой…» Большой, красный, яркий – храм и вправду высился как кремль среди сельских домишек. Ходим вокруг, фотографируем.

– А вы кто и откуда? – вдруг раздался голос за спиной. Женщина в кожаной куртке и накинутом платке подозрительно на нас глядела. Представились. Извинилась: – А я вижу в окошко, люди какие-то у церкви кружат. Вот так же однажды кружили – и у нас икона «Недремлющее Око» пропала.

– Понятно, и вы теперь не дремлете, – говорю. – А что за икона?

– Чудотворная. Она ещё до нас появилась, в середине 50-х годов. Говорят, в ночь на 6 декабря этот образ Богородицы и на небе ярким сиянием высветился, так что мы в этот день и отмечаем. Вечерняя служба называется у нас «Стояние Богоматери». Хотя по календарю-то праздник иконы на 11 июня приходится.

– Как же вы иконе служите, если её украли?

– Так новую заказали. И молимся, чтобы старый образ вернулся. Сколько лет-то прошло? В начале 90-х она пропала… А мы с батюшкой Фёдором сюда в 89-м приехали.

– Вы его матушка?

– Я? Нет, я батюшкина дочка, Марией зовут. Мой батюшка здесь служил, Фёдор Гангур. Помогала ему в храме, псаломщицей была. Он одиннадцать лет назад умер, и мама умерла, одна я здесь осталась. Вот наш дом тут рядом, в нём и живу.

Мария Фёдоровна, дочь священника

– Сюда издалека приехали?

– Папа родом с Закарпатья, из горного села Копашнево. Места там красивые, ручьи прозрачные, поблизости – заповедник «Долина нарциссов». В селе четыре храма и монастырь, оттуда вышло более двухсот священников. Сначала папа строителем работал, по всему Союзу ездил, а в 1972-м его в Костроме рукоположили и направили в село Луптюг. Там мы служили семнадцать лет. Там же у нас был дьяконом отец Василий Семулик, которого после рукоположения направили сюда, в Корёгу. Приход здесь маленький, так что отец Василий подрабатывал тем, что корзинки из лозы плёл. А когда он уехал на Украину, то вместо него нас с отцом сюда направили.

– Здесь лучше?

– В Луптюге храм красивый, огромный, колокольня видна за тридцать километров, прям из райцентра Вохма. Но холодно в нём зимой, никак отопление наладить не могли. И глухомань. До Вохмы дорога плохая. От неё ближайший город, Никольск, в 170 километрах. Ещё из Луптюга ведёт зимник – по нему можно попасть в село Ключи. И там ещё шестьдесят километров до Транссиба. Но это по тайге, только зимой и ездят. Тупик, одним словом.

– Это самый дальний угол Костромской области, действительно глушь, – поясняет Игорь, опустив фотоаппарат. – Нынче проезжал мимо Супротивного, откуда в сторону Вохмы идёт – идёт, да не доходит – уникальная железнодорожная ветка. Необычная тем, что не узкоколейка, а с широкой колеёй. Говорят, в последние годы мосты на ней сгнили, рельсы уже наполовину разобрали, деревни вдоль неё обезлюдели. Эх, всё катится вниз наш Русский Север, никак не остановится…

– Ну а здесь-то, поближе к центру, дороги хорошие, да и полустанок рядом, электрички до Буя и Данилова ходят, – говорит Мария Фёдоровна.

– Вохма… где-то слышал это название, – начинаю я припоминать.

– Да обычное село, посреди леса. Музей там хороший. Смотрели фильм «Красная палатка» про дирижабль, который в полярных льдах упал?

– Это про полярника Нобеле, его экспедицию в 20-е годы?

– Так вот первым сигнал бедствия принял паренёк, у которого был самодельный приёмник. И он жил в Вохме. Представьте, где полярный полюс, а где Вохма. Везде жизнь, даже в Луптюге. После нас там двадцать священников было, а сейчас служит отец Александр Кондратьев. Он родом из Шарьи, а с матушкой своей ещё в детстве познакомился. Она – дочка моего брата Серафима, настоятеля храма Святого Варнавы Ветлужского в Шарье. У меня много родственников во священстве. Старший брат Ефрем – архимандрит, он в монастыре в родном селе Копашнево, где игуменья тоже родственница – племянница моего отца.

– Значит, вы так и остались в Корёге, – говорю. – Не знаете, почему село так называется?

– Речка Корёга тут есть, и название понятное. По-местному «корёга» или «корга» – это упавшее в реку дерево, которое плывёт вместе с корнями. Но Корёга эта чуть поодаль протекает, а село с самого начала стоит на реке Кострома. Вон она, в полукилометре за храмом. Здесь был погост Егорий с деревянной церковью Георгия Победоносца, а как в 1819 году вместо неё каменный храм построили, стало село Георгиевское. Рассказывают, что храм хотели на самом берегу Костромы поставить, но река поднималась и брёвна сюда относила. Старики очередью дежурили, эти брёвна ловили, но куда там. И поставили церковь на прежнем месте. А в советское время здесь леспромхоз организовали, брёвна стали сплавлять – и вырос посёлок Корёга, который слился с Георгиевским. От начала посёлка до магазина у нас Корёга, а от магазина в сторону храма – Георгиевское. Такая география.

– Ясно. В округе-то храмы ещё были?

– Не знаю. Отец мой интересовался историей и говорил мне, что здешними деревнями владел помещик Лермонтов. И раз его у Георгиевского храма похоронили, то, значит, он главным и был.

– Это потомок великого поэта?! – удивляюсь. – Могилу его покажете?

– Я не знаю, где она. Там только несколько надгробий сохранилось, а надписи все стёрлись.

– Может, нынешний священник знает?

– Отец Андрей? Наверное. Он молодой, сорок четыре года, и всюду поспевает. Смотрите, как наш храм отремонтировал, как новенький! Вы в пятницу приезжайте, он будет служить.

– А живёт он где?

– В райцентре. Он сам местный, закончил Буйский сельхозтехникум, работал по сельскому хозяйству, а потом рукоположили его.

– Да мы здесь проездом, – огорчаюсь, – не удастся с ним свидеться. А храм, да, удивительно красив! И много на службы приходит?

– Очень мало. Когда мы с отцом в 1989-м сюда приехали, уже тогда мало было. А сейчас и подавно – много ведь людей уехало, когда нижний склад закрыли и работы не стало. Школа ещё действует, есть библиотека, клуб, но народу нечем заняться. Вчера вот парень 28-летний удавился. Уже третья такая смерть за год.

– Если мало ходят, то кому такая красота?

– Знать, нужна. Наш-то храм никогда не закрывался, даже когда гонения были.

– Вы одна живёте?

– Одна. Пенсия маленькая, минималка, потому что только при храме и работала, но мне хватает.

– Хозяйство держите?

– Раньше, при родителях, были и козы, и поросята. А мне одной зачем они?

– Дети ваши разъехались?

– У меня детей нет, незамужняя. Как с 73-го стала псаломщицей служить, так и была при храме и отце. А сейчас в храме псаломит матушка отца Андрея, я просто на службах стою.

Прощаемся с Марией Фёдоровной и едем дальше.

Победоносная фамилия

Прошло порядочно времени, а в голове застряла эта Корёга. Какое-то чувство оставленности… Вот прожила женщина всю жизнь при храме – и одна с Богом осталась. И сам храм – для кого его ремонтировал отец Андрей Смирнов, в «картинку» превратил, если местные-то мало ходят?

Может, сам по себе храм воина Георгия – уже ограда и защита этой земли? Тем более что у стен его лежит продолжатель рода Лермонтовых, которые от начала были воинами. Как в 1613 году шотландец Георг Лермант присоединился к войску Минина и Пожарского, так и стали служить русскому престолу – были среди них воеводы, генералы, простые офицеры. Сам Михаил Юрьевич Лермонтов, поручик лейб-гвардии гусарского полка, отважно сражался на Кавказе, где был представлен к награде «За храбрость». А в Болгарии, в Бургасе, стоит памятник генерал-майору Александру Михайловичу Лермонтову (1838–1906), который прославился при освобождении этого города от турок.

Начинаю искать про поручика Николая Петровича Лермонтова (1822–1875) – того, что похоронен в Георгиевском. Сведения скудные. Известно, что служил он на Черноморском флоте в сухопутном экипаже, затем был предводителем дворянства Буйского уезда. Сын его, Николай Николаевич (1867–1941), имение прокутил и, бросив детей, скрылся за границей, женившись там на немке. А вот внук его, Пётр Николаевич Лермонтов (1896–1975), не посрамил деда, предводителя дворянства. Учась в кадетском корпусе, добровольцем ушёл на Первую мировую, получил там звание прапорщика, в Гражданскую воевал за красных и одним из первых получил орден Красного Знамени – под порядковым номером 18. Затем работал замначальника геологической партии, прошёл всю Сибирь, Камчатку, побывал в Монголии и Китае.

Когда началась Великая Отечественная, уже на третий день Пётр Николаевич Лермонтов, будучи в годах, пришёл в военкомат с просьбой отправить на фронт: «Я понимаю, не каждому доверено умереть за Родину». Знания картографии пригодились – его назначили начальником штаба штурмового авиаполка. Воевал под Воронежем, на Ленинградском фронте, под Сталинградом, на Курской дуге. Потомок великого поэта, он вёл фронтовой дневник (три толстые тетради), на первой странице которого была надпись: «Если кто-то найдёт мой дневник или случайно он попадёт вам в руки (в случае моей смерти, или ранения, или просто утери), прошу убедительно (я уверен в вашей порядочности) переслать дневник по адресу: “Пятигорск, Лермонтовская улица, домик Лермонтова, директору музея”».

Пётр Николаевич Лермонтов

Волгоградский журналист Андрей Черкасов нашёл часть дневника в архиве музея-панорамы «Сталинградская битва». Записи в нём прозаические, лаконичные:

«10.05.1942. Сегодня К. Терентьев улетел на боевое задание. Задание выполнили, но его ведущий прилетел без хвоста, отбит прямым попаданием. Чудом дошёл до своего аэродрома». Там же, под Сталинградом, Пётр Лермонтов пишет: «К вечеру пошёл дождь. У меня заложило грудь. Душил кашель. И сердце сильно болело. Виновато то, что не было писем. А сколько радости приносили они! С каким жарким нетерпением, бывало, ждёшь знакомый рокот мотора воздушного почтаря У-2, прозванного многими обидными кличками “огородником” и “примусом”, “трещалкой”. Но это они, беззащитные, умудрялись сбивать эресами быстроходные Ю-88 и “мессеры”. Это они перевозили тяжелораненых, садясь где угодно – на улицах и огородах. Слава и хвала им, незаметным героям войны!»

Из дневника П.Н. Лермонтова

А вот о знаменитом прорыве немецкой обороны под Сталинградом: «Ноябрь, Клетская. В результате наступления войск передний край обороны противника разбит вдребезги. Сотни пленных румын, немцев. Они тащатся, обмороженные, к нам в тыл. Мы продвинулись на глубину до 45 километров. Какое счастье – освобождать родную землю! Ни секунды промедления, только вперёд, вперёд и вперёд!»

Известно, что с собой подполковник Лермонтов носил старинный томик стихов своего предка, устраивал поэтические чтения, и все в авиаполку знали «Бородино» наизусть. После войны он работал замдиректора на московском заводе «Шарикоподшипник», ничем особо не выделяясь. А когда в 1975-м умер, то похоронили его – по завещанию – на кладбище Донского монастыря, в родовом склепе князей Трубецких, где также похоронен его четвероюродный брат, Николай Геннадьевич Лермонтов.

Вот это обстоятельство и натолкнуло на мысль: если он так дорожил памятью своего рода, то, конечно же, приезжал в Корёгу и навещал могилу деда, заходил в Георгиевский храм – замкнув цепочку преемства. И храм Георгия Победоносца, как нерушимый кремль, хранит в себе молитву о воинах русских, положивших душу за други своя.

Только вот насколько верны сведения, что там похоронен Лермонтов? Могилу нам не показали, вроде как никто её и не видел.

Мира Заступница

Наученный давним опытом, что в таких умирающих поселениях продолжают «активничать» обычно лишь в библиотеках, звоню в корёжскую библиотеку. Заведующая Елена ответила:

– Могила Лермонтова? Мне рассказывал про неё отец Фёдор Гангур, только эти записи не под рукой. Я сейчас в администрации сижу, мы тут население Корёги считаем, чтобы планы составлять…

– И сколько насчитали? – интересуюсь.

– Прописанных почти шестьсот человек, но не все здесь живут. Если только по детям считать, сколько семей не уехало, – двадцать восемь ребят в нашей школе учатся.

Цифра удивила – со слов Марии Фёдоровны так понимал, что Корёга-то совсем обезлюдела. Договорились, что перезвоню. Но и потом Елена, когда в свои записи заглянула, фактических подтверждений о захоронении не нашла.

– А вы сами видели эту могилу? – спрашиваю.

– Так мы туда не ходим. Вы лучше отцу Андрею позвоните, – и диктует номер его телефона.

Батюшку я застал в неудобный момент: ногу сломал, гипс недавно наложили. И говорил он, превозмогая боль:

– Могила Лермонтова? Да, слышал. Но не искал её. Знаете, я только в прошлом году с Георгиевским храмом закончил, а сейчас Покровский восстанавливаю, а служить надо на нескольких приходах. Вы лучше к краеведу Смирнову обратитесь. Если он чего-то не знает, то и никто не знает.

Диктует номер. Звоню.

– Могила, да, существует, – ответил Александр Александрович. – Это точно. Есть документ «Некрополь Георгиевской на Костроме церкви» с подробным списком, где под номером семь значится поручик Лермонтов Николай Петрович, почивший 20 февраля 1875 года. Имеются и другие источники. А саму могилу вы там не найдёте. Большинство надгробных плит исчезло с погоста – их утаскивали для фундаментов под печки и дома. Думаю, это ещё до войны было, в разгар антицерковной кампании.

– Получается, никто из его родственников после войны не смог бы найти могилу?

– Так люди, думаю, помнили, указали место. Что положено – то уже никуда не исчезает. Это как с «Недремлющим Оком». Икону украли из Георгиевской церкви, а её продолжают почитать: молятся, «стояния» проводят.

– Нам рассказывали про небесное её явление в середине 50-х годов. Этому есть подтверждения?

– Говорят, что икону видели в небе. Но в храм она пришла обычным путём: в селе Воскресенье, что на реке Корёга, закрыли Воскресенскую церковь и оттуда её перенесли в Георгиевскую, поскольку та продолжала действовать. А как она попала в Воскресенскую? Я исследовал этот вопрос. Образ «Недремлющее Око» – он очень редко встречается. До революции такой чудотворный образ был в Рыбинске – его в местный храм пожертвовала дочь знаменитого проповедника протоиерея Родиона Путятина, у которого из-за семейных преданий было особенное к иконе благоговение. На ней изображена Богородица в комнате перед столом, на котором лежит спящий Богомладенец. Пречистая поддерживает Его главу, как бы охраняя Его. Внизу иконы есть надпись: «Аз сплю, а сердце Мое бдит». В Рыбинске одно время жила семья статского советника Жадовского. Думаю, он был знаком с Путятиным, который находился там в то же самое время. Жадовский очень впечатлился этим образом, так что заказал написать подобный себе. А имение его находилось здесь неподалёку – в Толстиково, что напротив Воскресенья, на другой стороне речки Корёги. Улавливаете связь?

Икона «Недремлющее Око»

– То есть Жадовские передали её в Воскресенский храм?

– Думаю, это сделала дочь статского советника, известная поэтесса Юлия Жадовская, которой, как я выяснил в архивах, папа икону завещал. Из этого следует, что знаменитое её стихотворение «Мира Заступница, Матерь Всепетая» посвящено как раз этой иконе, которую потом перенесли в Георгиевский храм в Корёге.

Краевед сделал паузу, чтобы я оценил открытие. Стихотворение в православном мире очень известное, а вот кто его автор – я не знал.

Позже поинтересовался. Да, Юлия Валериановна Жадовская умерла в своём имении, в деревне Толстиково, в 1883 году – тогда, наверное, икона и перешла в ближайший к деревне Воскресенский храм. Поэтесса и писательница впрямь известная, печаталась в журнале Ф.М. Достоевского «Время» и других петербургских изданиях. Как писали современники, блестящая образованность сочеталась у неё с простой и искренней, «народной» верой в Бога. Возможно, так сложилось потому, что из-за врождённого изъяна (родилась без кисти одной руки и с тремя пальцами на другой) избегала светской жизни. И сколь пронзительны её стихи, обращённые к Богородице «Недремлющее Око»:

Мира Заступница, Матерь Всепетая,
Я пред Тобою с мольбой:
Бедную грешницу, мраком одетую,
Ты благодатью прикрой.
Если постигнут меня испытания,
Скорби, утраты, враги,
В трудный час жизни,
в минуты страданья
Ты мне, молю, помоги.
Радость духовную, жажду спасения
В сердце моё положи;
В Царство Небесное, в мир утешения
Путь мне прямой укажи.

И вот что я подумал… Храмы должны стоять. Даже пустые, с разорёнными погостами. Ведь это не дом, где живут, и не кладбище, где покоятся, а действительно кремль, в котором спасаются. И не случайно ведь навеяло мне из Лермонтова: «Кто видел Кремль в час утра золотой…» – когда увидел я в умирающем селе сияющую Георгиевскую церковь.

 

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

Добавить комментарий