С отцом Саввой и без него

Семейная история из Вятки

Владимир ГРИГОРЯН

Нохрины – одна из известных православных семей в Кирове, награждённая знаком «Семейная слава» за достойное воспитание четверых детей. Беседую с хозяйкой, Светланой. В какой-то момент к разговору присоединяется её супруг – Станислав. Люблю такие беседы, и весёлые и грустные одновременно, когда раскрывается чужая доселе жизнь, оживают давно ушедшие, вспоминается самое важное, в том числе то, что прежде казалось чем-то незначительным.

Бабушка

– Бабушка моя, Ольга Сергеевна, – начинает свой рассказ моя собеседница, – прожила до 92-х лет, была прозорлива. Но только вы поймите это слово правильно. Она не пророчествовала, не предсказывала, но благодаря житейской мудрости ясно видела то, что от других сокрыто. Одно время я дружила с парнем, и когда спросила бабушку, стоит ли выходить за него замуж, она промолчала. А когда я в другой раз подошла спросить про своего будущего супруга – Станислава, то услышала: «Держись за него».

За советами к ней ходила вся деревня. Зайдёт человек, снимет шапку, перекрестится на образ святителя Иосафа Белгородского в красном углу – это была самая большая из наших икон. После этого начинается неспешная беседа. Если кто начинал осуждать родных или знакомых, бабушка уходила на кухню, за шторку, и ждала, когда человек замолчит. Выйдя, переводила разговор на другое – не любила, когда злословят.

Жила она в Куженере, нижегородской деревне, где я проводила каждое лето. У каждого там было прозвище. Скажем, женщин часто звали по мужу – Мишина, Романова, а бабушку только по имени и отчеству. Младшая сестра моей мамы, Фаина, с которой мы были подружками, объяснила как-то: «Как её муж называл, так и все». Девичья фамилия у бабушки – Попова, потому что и отец её, и другие предки служили в храме. В войну бабушка работала в пекарне и многих в деревне спасла от голода. Там то мешок встряхнут и немного муки просыплется, то после выпечки хлеба что-то присохнет к противню – вот этими крохами бабушка и помогала людям. Помню, как её за это благодарили.

Замуж она вышла поздно. Кажется, в сорок два года, хотя невестой стала в восемнадцать и всю жизнь хранила верность одному человеку, моему деду – Дёмину Фёдору Прокопьевичу. Он умер в день своего рождения – 27 мая 1973 года, а я родилась 1 июля, поэтому никогда его не видела. Зато много про него слышала. Сначала дед уехал работать в Ленинград, на Монетный двор, где его ценили и доверяли ему, как немногим. В тридцатые годы получил там квартиру, но когда приехал в Куженер жениться, то, как вспоминал, бабушка «зацепилась за свою печку и ни в какую не поехала со мной в Ленинград». Так и дружили: он в городе, она в деревне. Потом дед отправился на Финскую войну, следом – на Отечественную. Лишь после Победы вернулся на родину, и сыграли они наконец свадьбу.

После этого бабушка родила пятерых детей, трое дочерей выжило: Софья Фёдоровна, моя мама, Нина Фёдоровна, и младшая, Фаина Фёдоровна – она сейчас Псалтырь по покойникам читает. Вся семья была верующей благодаря бабушке, но ни разу она не сказала: «Вы зачем скоромное едите?» Она в пост даже растительного масла не употребляла: нальёт кипяточку, кусочки хлебушка в нём размочит – и всё. По средам и пятницам вообще ничего не ела. Молоко нам принесёт, на стол поставит: пейте, – а сама не прикоснётся. Мы её однажды спросили: «Бабушка, ты почему не кушаешь?» «А сегодня постный день», – отвечает. «Раз ты постишься, то и мы станем». За ней, конечно, было не угнаться.

Тоншаевский район, где была наша деревня, граничит с Вяткой, поэтому в храм мы ездили поначалу в Котельнич, ближе другого в советское время не было. Перед исповедью и причастием постились. И не как сейчас: «Дети, три дня или денёк хотя бы попоститесь – и хорошо». А две недели, так бабушка научила.

Читать она не могла, знала лишь те молитвы, которым её когда-то научили. Вот, например: «Ангел мой, хранитель мой, храни мою душу день и ночь и крепкий сон». Всё своими словами, но от души. А перед сном: «Огради, Господи, окна и двери, и мелкие щели, пол и потолок, и весь наш домок». Или такая: «Пресвятая Богородица посередь избы, Иисус Христос на дверях, ангелы в окошках». Сказок не рассказывала, её интересовало только духовное. Иногда к нам тайно приносили православные книги, которые читали, как стемнеет. Помню, лежу на полатях, слушаю. Там много было о будущем: и про компьютеры, и про паспорта, и про печать антихриста. Сначала книги бабушке читали дочери, потом я. Помню, как ей понравился «Закон Божий» с чёрно-белыми иллюстрациями, который появился в начале девяностых годов. Каждую иконку в книге бабушка расцелует, потом слушает.

Ложилась она обычно в восемь вечера, вставала в четыре утра. Никогда не повышала голоса, даже после того, как у неё появилось много внуков и правнуков, – она успокаивала нас своим спокойствием. Никогда ни о чём не просила, старалась делать всё сама. Но мы сами помогали, потому что были воспитаны её примером. Начинается сенокос – бабушка первой берёт косу, не дожидаясь, когда мужики возьмутся за дело. Никакой работы не боялась, хотя здоровье у неё было надорвано с юности после одного случая. Однажды послали её с подругами снег огребать с каких-то складов. «Девчонками ещё были, – вспоминала она. – Огребали и ломами, и лопатами, а потом побросали их в сугроб и прыгнули сами. Одна девчонка попала на лом – и насмерть, а я сломала себе обе ноги». Из-за этого она плохо ходила. Под конец жизни опиралась на табуретку, но говорила: «Девки, погодите, я сбегаю». И идёт с табуреточкой своей. А мы это видим и вперёд неё бежим – всё принесём и сделаем.

Ещё была у неё такая привычка: когда мы приезжали, накрывала стол, а потом убирала с него только скоропортящееся – молоко, мясо, оставляя всё остальное. А вдруг ребёнок захочет покушать, прибежит, а не столе ничего нет? Нехорошо это, считала бабушка. Поэтому стол у неё был накрыт всегда, как потом и у моей мамы, и у меня.

Когда мы уезжали из деревни, я всегда просила: «Ты нас дожидай». Не умирай то есть. Она отвечала: «Дожду, обязательно дожду». А в последний раз сказала: «Нет, не дожду». Я в голову даже не взяла этого, думаю, приеду перед Пасхой, увидимся. А на Вербное воскресенье приходит сообщение, что бабушки больше нет. Тихая была, мирная кончина.

Родители

– Дедушка Фёдор очень хотел сына. Когда родилась первая дочь, конечно, порадовался, но всё-таки продолжал ждать мальчика. Тут рождается второй ребёнок, мама, и дед говорит: «Всё, это у меня будет сын!» Он старался одевать её как мальчишку, брал с собой на рыбалку, учил чинить снасти, наматывать портянки, и она росла как сорванец, так и не научившись до отъезда в город доить корову. Так как она всё-таки была девочкой, это накладывало свой отпечаток – например, ужасно боялась червей, а какая без них рыбалка? Приходилось просить мальчишек. Зато потом, едва закинет удочку, рыба тут же клюёт.

Выучилась ездить на тракторе, могла управлять мотоциклом, а когда у отца появилась машина, они вдвоём учили правила дорожного движения. Водили потом с отцом по очереди. Ещё мама фотографировала хорошо, стенгазеты готовила, любой конкурс могла провести, на лыжах ходить – первая, на велосипеде – тоже. Из дома уехала первой, сёстры всё к родителям жались, а маму – все это знали – не удержать.

Отучилась в Кирове на водителя троллейбуса, там и познакомилась с папой – Широковым Владимиром Ивановичем.

* * *

Папа был добрым человеком, но любил выпить. Мне кажется, это ему нисколько не мешало, ведь добрый – он и когда выпьет добрый. Он какой-то такой был, наш папа, – не как все. Автовокзала у нас в Кирово-Чепецке, где можно было бы перемаяться, как не было, так и нет. И вот отец то бабушку какую приведёт, то ещё кого. Накормит, напоит, спать уложит. Хотя жили мы небогато. Специальность у него была такая, с которой можно хорошо зарабатывать на стороне, – сварщики всегда нарасхват. Но папа очень многим помогал бесплатно, с бабулек денег вообще никогда не брал, а кому-то всё делал за символическую плату – бутылку водки. Мама терпела-терпела, но потом попросила его уволиться.

Сама она работала кассиром. Одевалась всегда правильно, видно было, что верующая, но её особо не задевали, во всяком случае она не жаловалась. Единственное, спрашивали: «Что ты в платке ходишь, как бабушка старенькая?» И меня не трогали, просто говорили: «У нас есть в классе такая девочка – она православная». Отношение к этому было спокойное.

Широковы Владимир Иванович и Нина Фёдоровна – родители Светланы

Потом наступили новые времена и в нашей жизни появился священник Николай Федько. Мама перешла к нему работать бухгалтером, а папа стал при батюшке мастером на все руки. Отец Николай очень полюбил нашу семью, а мы – его. Помню, как деток батюшкиных нянчила, родители ему тоже во всём помогали. Но папе в приходе платили каждую неделю, так что и выпивать он стал чаще, раньше были только получка и аванс. Закончилось это тем, что родители приняли решение переехать к отцу Савве (Ищуку) в Шабалинский район. Такова была воля Божия, как мы уже тогда догадывались. Отец Николай был огорчён, не хотел отпускать, но что тут поделаешь.

– Вы слышали про старца Савву? – спрашивает Светлана.

– Конечно, – отвечаю. – Даже писали о нём со слов дочери, игуменьи Василисы, и других людей, знавших батюшку («Дети, дети, куда вас подети», № 877, июнь 2021 г.). Так что рад буду выслушать и ваш рассказ.

– Папка, как переехали к отцу Савве, сразу перестал пить, а мама научилась наконец доить корову. Корову им подарил батюшка. Поселились не в самом Николаевском, где стоял монастырь, а в Коврижатах – это полтора километра от обители. Когда мама приехала туда в первый раз, желая стать духовной дочерью старца, то исписала целую тетрадку – перечислила все свои грехи с семилетнего возраста. Приходит к отцу Савве, а он тетрадку берёт, сворачивает и, не глядя, начинает пересказывать, что в ней написано. Мама просто стояла и плакала, а батюшка тетрадку порвал и сказал что-то похожее на «иди и не греши». В 2001 году, на Введение во храм Пресвятой Богородицы, папа с мамой переехали на последнее своё место жительства. Следом за ними перебрались тётя Фаина с Михаилом Николаевичем. А бабушка заранее сказала: «Вы все там будете». Так и вышло.

Мама говорила, что это были самые лучшие годы в её жизни. Она была счастлива рядом с отцом Саввой, помогая ему в храме. Счастлива была вести деревенское хозяйство. У нас было всё! Прежде могло молока или даже хлеба не быть, а здесь наступило изобилие. Лес – пожалуйста. Огород – за окошком. А корова у нас была такая, что как-то попросил один из приехавших друзей молочка, а потом отказался, говорит: «Посмотрел, сколько там жира, не могу такое пить». И было его, молока, столько, что банки из-под него мыть не успевали. Излишки несли в монастырь, отец Савва только его и пил, ему-то как раз нравилось, что жирное. Доить маму он учил лично, а ещё вразумлял: «Пусть у вас будет в доме не прибрано, но чтобы в хлеву была чистота». Родители прониклись: папа каждый день хлев выскребал, мама сено перестилала – и корова у нас была идеально чистой.

Ещё про маму вспомнила. Колодец у нас был метрах в сорока от дома – далековато ходить, особенно зимой, в холод. Решили выкопать поближе. Но где? Вода ведь жилами идёт. Мама в таких случаях отвечала: «Как хотите, так и сделайте, сами решайте», но в этот раз вдруг подходит к определённому месту и показывает: «Здесь!» Потом рассказала: «Мне сон приснился. Гляжу из окна, а на этом месте колодец, а рядом Иисус Христос». Батюшке рассказали, он согласился: «Ну раз там Христос, копайте». Выкопали, и колодец наш даже в засуху не пересыхает, в отличие от многих.

В Кирово-Чепецке у нас постоянно бывали гости, а как решили родители переехать, папа забеспокоился: «Вот мы уезжаем на хутор, теперь к нам никто ездить не станет». Ничего подобного. Постоянно были люди, постоянно накрыт стол. Мама через день делала немыслимое количество выпечки для монастыря, помимо того что носила туда молоко, творог и сметану. В любой обители есть разногласия между людьми: кто-то кого-то любит, между кем-то напряжённые отношения. А мама к каждому подойдёт, каждому даст пирожка: сёстрам, прихожанам, паломникам. Господь, старец Савва и выпечка всех объединяли. Мама всю жизнь кому-то помогала, мне потом, после её смерти, люди рассказывали, как она их поддержала, а мы об этом даже не догадывались. Она всегда мне говорила, что ничего нельзя делать напоказ, правая рука не должна знать, что делает левая. Однажды, когда я была маленькой, подбежала к ней в храме: «Мама, я монетку положила». Пожертвовала то есть. А она: «Я же тебе только что сказала, что правая рука не должна знать, что делает левая».

* * *

А потом настала чреда смертей. Батюшки Саввы не стало в 2014 году, а следом начали уходить люди из его окружения. Меньше чем за год умерло десять человек, все наши, монастырские. Говорили, что батюшка своих людей к себе забирает. Я маме говорю встревоженно: «Кто же следующий?» А она спокойно мне отвечает: «Следующая я». Мне бы расспросить, поговорить, но я не поверила.

Подкосило её ещё и то, что от коровы отказалась, перестала справляться. Я потом письмо прочла, которое она отправила сестре: «Жизнь потеряла смысл. У меня нет коровы, нечего дать монастырю, стало неинтересно жить». Перед смертью мама повидалась со всеми родственниками, друзьями и уехала к себе в Коврижаты. На Николу Зимнего причастилась в последний раз и подготовилась к смерти. Все шкафчики были перебраны, все ложечки помыты одна к одной. О чём-то хлопотала, что-то делала, а потом упала и умерла – кровоизлияние в мозг. Я в этот момент посмотрела на часы – и сердце защемило. Поняла: что-то случилось. Мы с мужем должны были получать знак «Семейной славы», но пришлось Станиславу идти на приём к губернатору одному.

Как-то я сказала маме: «Какое же это счастье, когда хоронят в церковной ограде, рядом с церковью». И она вдруг воскликнула: «Ой, как я хочу быть похороненной в церковной ограде!» «Ну ты, мама, даёшь! – удивилась я. – Ты что, святая какая-то? Все люди на кладбище, а ты со схимонахинями в ограде?» Она смутилась и замолчала. Когда её не стало, встал вопрос, где хоронить. Пошли на кладбище, но едва воткнули лопату, больше ничего не успели сделать – я вспомнила о мамином желании.

Иду к настоятельнице игуменье Василисе (Ищук). «Матушка, – говорю, – мама как-то раз сказала, что хочет быть похороненной в церковной ограде. Что ты нам благословишь? Где копать?» «Я не знаю, можно ли в церковной ограде, – ответила матушка, – это решает владыка». – «А ты можешь ему позвонить? Пусть откажет, это ничего…» Спустя какое-то время звонок. «Света, – говорит матушка, – я не знаю, что сказать. Только начала говорить с владыкой, а он мне: “Хороните в ограде”».

Для меня это было великим утешением. Все наши тоже обрадовались, словно наступил праздник. Она четвёртой была погребена в ограде, сейчас семеро – все схимонахини и монахини, мама единственная мирянка. Так, видно, батюшка Савва решил, который очень почитал нашу маму. Сам он с другой стороны храма, у алтаря, погребён.

А лопата так и осталась торчать на кладбище, мы её только после похорон забрали. На том месте мы потом папу похоронили. Лежит он теперь рядом с другими нашими прихожанами и монахинями, там у нашей общины отдельный пригорок.

Отец Савва

– Раз вы писали про отца Савву, то знаете, какие там у него чудеса творились. Но я это как чудеса не воспринимала. Мы просто жили той жизнью, где чудо было обыденностью. Убедились, что, если ты в Господа веруешь, Он всего даст: денег, продуктов, – и спокойно это принимали.

Мой племянник Андрей, сын двоюродного брата, чем-то страдал с самого рождения; плачет и плачет – что-то болело. Врачи никак не могли определить, что именно, и лишь ближе к трём годам ребёнок стал показывать на животик. Удалось установить, что у мальчика больна печень. Но уже не помочь – безнадёжно. И поехали в Николаевское, а так как оно стоит на отшибе, брат 25 километров нёс хлипенького ребёнка на руках. Отец Савва с ходу сказал: «Виноваты в этом вы. Почему не приехала мать? Я его вылечу, но вы должны будете молиться…»

Я не особо вслушивалась, а потом батюшка сделал то, чего я прежде не видела. Обычно он лечил отчиткой, а тут что-то начал делать руками. Обхватил ребёнка за талию и двумя большими пальцами стал вдавливать печень, словно что-то исправлял, при этом тихо молился. Это длилось очень долго. Наконец, батюшка сказал: «Завтра вам нужно исповедаться и причаститься». Отстояли длиннющую службу, это был июнь. А в ноябре звонит мать ребёнка, сообщает: «Все диагнозы сняты, ребёнок совершенно здоров». Сейчас он уже женился, в этом году на свадьбу съездили. Работает в военной сфере, имея здоровье первой группы.

Другая история. Мы ехали на «козлике» по очень плохой дороге. Нас сидело сзади пять человек, батюшка через одного человека от меня. Беседуем, и кто-то говорит: «Отец Савва, а я тебя во сне видел». Другой подхватывает: «И я тоже». «Батюшка, а ты что, по ночам ходишь?» – спрашиваю я. Он только что смеялся, но тут вдруг смотрит на меня и очень серьёзно говорит: «Да!» И снова смеётся. Я хочу задать личный вопрос, но между нами сидит женщина, которой хорошо бы этого не слышать, иначе всем перескажет. Но так как другой случай задать вопрос представится не скоро, я всё-таки решаюсь. Отец Савва отвечает, а потом оказалось, что моя соседка в машине ни вопроса, ни ответа не слышала. Я потом ещё не раз убеждалась, что отцу Савве можно при всех говорить о самом сокровенном – кому не надо слышать, тот не услышит.

* * *

– Отец Савва что-то предсказывал? – спрашиваю я.

– Он не пророчествовал, а так говорил, словно это было что-то само собой разумеющееся, – вспоминает Светлана. – Одно время, в начале двухтысячных, мы собирались каждый четверг: насельники, трудники, прихожане. Слушали, разговаривали, и это было как глоток свежей воды. Потом это стало случаться реже – народу стало куда больше, а здоровья у батюшки – меньше. Во время наших посиделок батюшка что-то объяснял, рассказывал поучительные истории, вспоминал о своём прошлом. Но в то же время отвечал словно невзначай на какие-то вопросы пришедших. Они их порой и задать не успевали. Вот пример. Муж моей тёти Фаины хотел узнать, оставаться ли там, где они жили и где ему обещали дать две машины, или переезжать к отцу Савве, не дожидаясь. Пока он об этом думает, батюшка что-то рассказывает, а потом, взглянув на Михаила Николаевича, неожиданно произносит: «Обе твои будут». Так потом и вышло.

«Слушали, разговаривали, и это было как глоток свежей воды»

Кто-то про будущее спрашивал, скажем: «Будет ли война?» Отец Савва всегда говорил на это: «Война будет. И голод будет – неурожай за неурожаем. У нас здесь, в монастыре, будет общий котёл, из которого станете себе накладывать, а по полям трупы будут лежать, как навоз, встретишь живого человека – будешь радоваться и обнимать».

Мама уточняла: «Может, нам муку нужно научиться молоть?» Но батюшка отвечал, что это не понадобится, голод будет продолжаться недолго. В конце девяностых, ещё при Ельцине, мы его спрашивали, кто будет следующим президентом. Отвечал: «Будет какой-то путаник, который всё запутает и перепутает». Про будущую войну говорил, что она будет всесветная, всех со всеми, поминал и Украину, предсказывая то, что сейчас происходит. Ему на это говорили: «Батюшка, ты же сам украинец!» «Я не украинец, я хохол, – отвечал он. – Украинцы на Украине живут». Ещё говорил: «Я всегда любил Россию, хотел служить России».

Когда говорил о тяжёлых временах, отвечал на вопросы об антихристе, то повторял: «Готовиться надо, а бояться – нет. Бойтесь не войны, не голода, а только своих грехов». И на каждой проповеди повторял про войну. «Вы не слушаете!» – огорчался он, поэтому по многу раз говорил одно и то же. Мы и правда не очень вслушивались, нам казалось, что батюшка будет с нами всегда, ещё успеем вникнуть. Повторял не только про войну, но и постоянно уговаривал правильно креститься: лучше редко, но как должно, и никогда не снимать крестик. В баню пошёл – крест не снимай, ведь и в бане с тобой может что-то случиться.

Станислав Нохрин включается в разговор:

– «Вот вы приходите в храм, – говорил отец Савва, – руками машете, а этого не нужно. Хотя бы один раз перекреститесь правильно». Ещё учил: «Каждая исповедь должна начинаться с таких слов: “Прости, Господи! Каюсь во всех грехах, знаемых и незнаемых, совершённых от юности до сегодняшнего дня”. Всё не вспомнишь, но если так скажешь, будет зачёт».

Отец Савва со Светланой Нохриной и её детьми

Светлана:

– Вот ещё о крестиках. Когда отец Савва приезжал в Киров, то любил у нас останавливаться. Мне было очень приятно, что он хвалил мой борщ. Для него борщ – это святое, как для всякого украинца. «Как хорошо у тебя получается. Как ты делаешь такой красный?» – спрашивал. Ещё любил домашние заготовки пробовать: «Вот это вкусно!», «А это ещё вкуснее!» Молоко всегда привозил, с детьми нашими в охотку возился. О своём приезде сообщал заранее, и собиралось тогда у нас до сорока наших друзей и знакомых – кто исповедоваться, кто спросить о чём. А у Станислава есть друг, работавший тогда в администрации. Жена его всё меня просила: «Света, наденьте на него крестик». «Я не могу», – отвечаю. Но как-то раз, когда они к нам заглянули, батюшка Савва подошёл к этому человеку и надел крестик, а тот и спорить не стал, да ещё и пожертвование на монастырь сделал, что было невероятно. К любому крупному начальнику отец Савва мог подойти и спросить: «Ты в Бога веришь? А крест носишь?»

– О себе-то он что-то вспоминал?

Станислав:

– Про себя рассказывал, что взял крест в пятьдесят лет, стал служить. Хотел раньше, сразу после армии, но ему сказали: «Подожди, потрудись на земле». Он в колхозе был трактористом, бригадиром, учётчиком. А когда рукоположили, отправился куда послали – в Кировскую область. Владыка Хрисанф сразу его полюбил и дал прекрасный храм в Слободском, один из лучших в епархии. Послужив там два года, батюшка пришёл к владыке и взмолился: «Не могу так больше. Пошлите меня в самое глухое место, в самый бедный приход, где некому читать и служить».

Светлана:

– И тогда владыка благословил его отправиться в Николаевское. Сказал: «Благословляю. Послужи так, чтобы твоя церковь заблестела на весь приход». А она заблестела не только на весь приход, но и на всю страну, даже из-за рубежа ездили.

Станислав:

– Смотришь, бывало: стоят машины костромские, нижегородские, московские, чувашские, ещё какие-то.

Светлана:

– По шестьдесят, по сто человек приезжало, из-за чего литургия редко длилась до двух часов пополудни, порой причащались лишь в четвёртом часу – люди всё подъезжали и подъезжали. Пока шла исповедь, нужно было читать правило ко причастию – четыре, пять и больше часов. Обычно это делала моя мама, но иногда приезжие брали этот труд на себя, чтобы её голосовые связки могли отдохнуть. Маму батюшка очень любил, да и меня выделял – прибираться в его келье не пускали даже монахинь, только меня.

Отец Савва беседует с людьми

Маму на службе подменяли, а вот отцу Савве всё приходилось тащить на себе, лишь в последние годы перед кончиной появились диакон и второй священник. Особенно тяжело было до приезда дочери – матушки Василисы. И пьяницы шли круглые сутки, просили на бутылку добавить, и спал он мало, и поесть не всегда успевал. После долгой службы ловят его приезжие, спрашивают о чём-то, а он порой не выдержит и тоже спросит: «Вы уже покушали сегодня?» – «Да». – «А я ещё даже в туалете с утра не был». Потом, слава Богу, матушка Василиса стала отца немного ограждать.

* * *

Светлана:

– Он умел очень хорошо водить трактор. И когда выходил с нами на сенокос, мы знали: пока всё не сделаем, дождика не будет. А когда мы с ним куда ездили, говорил: «Пока я с вами, ГАИ вас не остановит». Исключение из этого было только одно: некоторые гаишники подходили к нему под благословение. Он открывал дверь, благословлял милиционера и отпускал его от себя. А сенокосы у всех у нас, кто был близко к отцу Савве, конечно, в памяти. Вылезет из трактора, чтобы помочь сгрести сено, а я улыбаюсь: «Батюшка, тебе, наверное, надо грабли». Соглашается: «Да, мне надо грабли». А у моих детей были такие маленькие, аккуратные, папа для них сделал, и старшая, услышав отца Савву, бежит со всех ног: «Батюшка, батюшка, возьми мои!» Он засмеялся и долго потом вспоминал, как Настя грабелек не пожалела.

Всегда ходил в рясе: и в храме, и на тракторе. Лишь однажды я увидела батюшку без неё. Пришла в четыре утра по срочному вопросу. Отец Савва приоткрыл дверь своей кельи, и я увидела, что он в рубашке и брюках. А потом вышел ко мне уже в рясе. Говорил, что священнику не положено ходить в мирском.

Сенокос, жара. Однако отец Савва, как всегда, в чёрной рясе и скуфейке

Станислав:

– Идёт сенокос, жара, женщины в белых платочках и блузках, мужчины в светлых рубашках и штанах. И только отец Савва в чёрной рясе, скуфейке, с крестом выходит из трактора, а вокруг тучи паутов роятся. Не знаю, как он не перегревался. Ещё запомнилось, как косили траву литовкой, а Света решила всем показать: вот, мол, как я точить умею. Косу в таких случаях упираешь в землю, держишь за хвост, а сам камнем водишь. А у неё камень сорвался, и через ноготь пропороло большой палец…

Светлана:

– Да, возгордилась я, что лучше мужиков умею точить. Начала показывать, и тут же рука сорвалась. Руку зажала, взмолилась: «Господи, прости, я возгордилась». Батюшка увидел, помазал святым маслицем из лампады иконы «Скоропослушницы». Я пошла домой, а по дороге говорю: «Господи, прости, что возгордилась, но у меня дети, как я теперь стирать буду?» – мы тогда вручную стирали. Домой пришла, перевязала, но ничего хорошего не ждала. А вечером, как стала стирать, повязка спала, и оказалось, что рана заросла, осталась только красная полосочка. На следующий день и от неё не осталось следа, но болело месяца два, и очень сильно, однако работать не мешало. Это было, конечно, чудо, потому что такая рана за день не заживает, это невозможно.

* * *

– Отец Савва как-то чувствовал приближение своей смерти? – задаю вопрос.

Светлана:

– Он с самого начала учил нас жить без него. Самим решать, что возможно.

Станислав:

– Всё вразумлял нас: «Что вы ко мне все ходите за благословениями – взять ту кастрюлю или эту. Я вас благословляю на все добрые дела, угодные Богу, и больше ко мне с пустяками не подходите. Если считаете, что угодно Богу, значит, делайте». Про себя говорил: «Я всего лишь послушник Пресвятой Богородицы. Сегодня здесь, с вами, а завтра меня не будет. Учитесь к Богу обращаться». «Как это тебя не будет?» – не понимали мы.

Светлана:

– Он был весёлый человек, любил шутки мои послушать. Но помню, как всё изменилось после того, как владыка постриг его в схиму. Буквально только что мы разговаривали с ним, смеялись, но как только схиму надели, люди стали его поздравлять, а он стоит усталый и как бы уже не с нами. Подошла сфотографировать и вижу: это не тот человек, которого я знала. Заговорила с ним и поняла, что прежнего батюшки Саввы больше нет – он теперь в ангельском образе. Смотрит на меня и словно первый раз видит. Больше не сможет так шутить, так говорить, как прежде. Он уже не в нашем мире.

Потом то же самое случилось с лучшей маминой подругой – Антониной. Была она очень жизнерадостным человеком. А как-то приезжаю после того, как она стала схимонахиней Матроной, и снова вижу тот же взгляд, что и у отца Саввы, словно видит меня в первый раз. Похоронили её рядом с мамой, и они оказались вместе, как при жизни. А для меня живы и мама, и папа, и отец Савва, и остальные наши. Когда мамы не стало, я попросила её: «Мама, я не знаю, где что лежит, подскажи, где поискать». Открываю шкаф, и падает свёрток с запиской: «Света, когда я умру». В нём – сделай это, подай тому-то. Я их не потеряла, моих любимых людей.

Как Станислав и Светлана не опоздали сначала на автобус, а потом ещё и на поезд

– Женились мы со Станиславом в 97-м году, – продолжает рассказ Светлана. – Я отучилась на реставратора декоративных штукатурок и лепных изделий и без экзаменов поступила в Кировский строительный техникум. Муж к тому времени поступил уже на второй курс, и мы поехали в стройотряд, а в поезде познакомились. До свадьбы встречались пять лет.

Станислав и Светлана Нохрины

– Почему так долго?

– Я сначала вообще не хотела замуж – думала пойти в монастырь. Мои знакомые девчонки уже успели развестись, а я себе того же не хотела – не столько в монастырь стремилась, сколько не хотелось с кем-то ссориться. Но Стас был неотступен, и уже в первый год знакомства позвал замуж. Я сказала, что не хочу – вокруг нет ни одной семьи, с которой можно было бы взять пример: ну, чтоб муж не пьяница, жена не разведена. Родители? Ну у меня же папа выпивал, и маме было очень тяжело. Они оба молодцы, да только сколько лет им было трудно, пока возле отца Саввы не поселились!

Но однажды Станислав позвал меня в гости к своим родителям. Его мама делала заготовки, и банок было так много, что некоторые оказались на краю стола. Мы поздоровались, присели. Тут идёт мимо стола папа Стаса и случайно задевает банку, которая разбивается вдребезги! Я аж прямо уши зажмурила – ну, думаю, сейчас начнётся, много «хорошего» выскажет хозяйка. И вдруг слышу её спокойный голос: «Ваня, ну что же ты так неосторожно». Я была в шоке. Первая семья на моей памяти, с которой можно было взять пример. Меня поразили их взаимоотношения, их любовь. Не обнимашечки-поцелуйчики, ничего такого не было, а забота друг о друге, взаимовыручка во всём.

Я подумала: в такой семье не может вырасти плохой человек. И после этого стала задумываться о замужестве. Мы уже окончили техникум, следом Политехнический институт – для меня на этом образование закончилось, а Станислав получил ещё два высших: экономическое и юридическое. И как-то бежали утром на автобус, чтобы успеть на работу. Автобус подъезжает, и тут Стас меня ловит за руку и останавливает на бегу: «Выходи за меня замуж». – «Ты что?! Нашёл время! Можно в другой раз?» – «Нет». – «Мы же на автобус опоздаем!» – «Ну и что, пускай. Говори мне, выйдешь ты за меня или нет?» А я к тому времени уже внутренне решилась, но хотелось, конечно, чтобы моё «да» прозвучало при других обстоятельствах. И всё-таки сказала: «Выйду за тебя замуж», – и мы побежали, и успели-таки на этот автобус.

Правда, свадьба состоялась не сразу. Денег не было – 90-е годы, и мы решили, что заработаем сами. Стали зарабатывать на стройке и через год стали мужем и женой.

– Станислав, а вы благодаря Светлане пришли в Церковь?

– Поиски смысла жизни были всегда. Читал разную литературу, например «Жизнь после смерти» Моуди, ну и всякую ерунду. А за год до свадьбы возвращались мы со Светой из Севастополя. Уже были куплены билеты на поезд, который уходил часов в одиннадцать вечера из Симферополя, да только посреди пути электричка встала – авария на линии. Стоим, и я всё больше отчаиваюсь, ведь если опоздаем, на другой билетов уже не купить, не на что. А Света достаёт книжечку и начинает читать «Живый в помощи». Скептически спрашиваю: «Думаешь, поможет?» А она всё читает и чувствует себя куда спокойнее меня. Тоже начинаю читать, заглядывая ей через плечо. Далеко за полночь прибываем в Симферополь и слышим, как по громкой связи объявляют: все поезда задержаны, не волнуйтесь, сядете. Выбежали, смотрим: наш поезд стоит, ждёт нас уже больше трёх часов. И в этот момент я подумал, что молитва, прочтённая с верой, может отменить расписание поездов.

«Нет у нас только Татьяны»

– Ещё два года у нас не было детей, – вспоминает Светлана. – Стали задумываться, не усыновить ли кого, потому что печально как-то без детей. Но муж предложил ещё подождать. И через два года, в 2000-м, у нас родилась первая девочка. Кругленько так. И теперь от этой девочки мы отсчитываем все года – по 2000 году удобно считать, сколько ребёнку лет. Детей мы назвали в честь Царственных мучеников – Анастасия, потом Мария (2002), Алексей (2006) и Ольга (2009). Нет у нас только Татьяны, но, может, ещё и будет. В этом году съездили на Ганину Яму. Не слишком надеялись, что дети проникнутся – всё-таки подростки. Но они хотят поехать туда снова.

Дети: Алёша, Настя, Маша, Оля

Живём в Кирове, около Театральной площади, рядом с Вятской православной гимназией. Там уже отучились двое наших детей, а двое ещё учатся. Ради этого мы сюда и переехали. Поступить было очень сложно, и я для себя решила: если Настю не примут, пойду к Трифону Вятскому, брошусь к нему в ноги и стану реветь, пока не возьмут моего ребёнка. Взяли. С остальными было проще: когда один учится, остальные вроде как тоже становятся своими. Программа трудная: углублённое изучение русского языка, а ещё английский, французский, из древних языков – греческий и латынь. Само собой, церковнославянский, который дети знали с детства, так что затруднений с ним не возникло. Впрочем, и остальные давались легко – наверное, потому что детям нравилось учиться. Каждый закуточек в гимназии им знаком, знают всех учителей, и все учителя знают нас, потому что часто бываем вместе. Ведь гимназию дети строят вместе со взрослыми своими руками – каждый год они её красят, шпатлюют, штукатурят. Ремонтируем помещения, кладём плитку, устанавливаем сантехнику. Ремонт – это наша общественная обязанность.

В семье с нами живёт ещё один дорогой нам человек – Нина Павловна Галушкина. Однажды подошла в храме и стала помогать. Воспитала нашу младшую дочь: и в садик водила её, и в школу – везде с ней была. Меня на работу сразу же отпустила, сказала: «Иди». Сейчас Нине Павловне 93 года, и мы забрали её к себе. Я таких людей не встречала. Она ходит в храм утром и вечером. Плохо ли ей, больна ли – идёт. Два раза скорую вызывали, увозили прямо со службы, но наутро она снова идёт в храм. Высокое ли давление, сломана ли рука, болят ли ноги – не имеет значения. Вот упала недавно, три ребра сломала, но всё равно встаёт в пять утра, а в шесть она уже в церкви. Это притом что храм Иоанна Предтечи – через дорогу от нас. Я говорю: «Зачем ты так рано идёшь?» Она: «А как же? Мне надо ко всем иконам приложиться, везде свечи поставить, везде помолиться. Пока всё сделаешь, уже и время службе начинаться».

* * *

– У меня было замечательное деревенское детство: бабушка, природа, коровка, – рассказывает Светлана. – И я переживала, что у моих детей этого не будет. Но тут родители уехали жить к отцу Савве, так что и мои дети тоже провели детство в деревне, и не просто в деревне, а при монастыре, так что их детство лучше моего. С рождения при церкви, при батюшке Савве. Старших взяли петь на клирос совсем маленькими. Подпевали, знали наизусть все канты, помогали маме читать правило ко причастию, многое выучив наизусть. Поначалу, когда не было машины, мы ездили в электричке, и дети пели канты прямо в вагоне, никого не стесняясь, а люди одобрительно смотрели и слушали.

Нина Павловна Галушкина

Жизнь на лоне природы имела свои последствия. Маша поступила в сельхозакадемию. После бабушкиного хозяйства, после трудов на монастырских полях однажды сказала мне: «Мама, я в вашем городе жить не хочу, буду жить в деревне». «Раз ты хочешь в деревне жить, – отвечаю, – давай и специальность тебе выберем такую, которая там пригодится». – «Хорошо, я буду ветеринаром». Эта идея – стать ветеринаром – у неё с детства; знала, куда поступать, какие экзамены сдавать.

Настя учится в Политехническом университете, который и мы окончили. С нею, с первым ребёнком, мы учились быть родителями. «На тебе, Настя, – говорю ей, – мы все свои эксперименты ставили». На ней мы испытывали свои воспитательные методы, её первую налысо подстригли, бедненькую. В общем, ей было с нами труднее всех. А так – говорят: один ребёнок – тяжело, два ребёнка – полегче, а дальше количество уже не имеет значения. Вот их четверо, приходят ещё племянники, и я чувствую, что мне стало проще: они друг с другом занимаются, играют и уроки учат. Проблем с одеждой никогда не было – мир не без добрых людей, до сих пор подают нам и продукты, и одежду.

Станислав:

– У Насти долго не было подруги. Однажды мы в поездке слушали аудиокнигу Сергея Николаева «Как мы с Ларисой хвастались». Настя, послушав её, печально так говорит: «А у меня нет подруги». «А что ты сделала для того, чтобы она была?» – спрашиваю. «А что нужно сделать?» – «Вот девочка в рассказе молилась, чтобы у неё появилась подруга, и она появилась». И Настя, видимо, вняла этому совету: в том же году подружилась с одной девочкой, с которой не расстаётся по сей день. Настя ещё учится, а подруга уже работает учителем в православной гимназии.

Светлана:

– Алексей у нас единственный мальчик, он очень добрый и с нежной душой. Расскажу один случай, не знаю, обидится или нет. Приходим с отцом домой усталые, а дома не приготовлено ничего. Я расстроилась, вспылила, начала на повышенных тонах выговаривать: «Как так, почему не приготовлено ничего!» И смотрю, Алёша весь сжался, вот-вот заревёт. И я уже понимаю, что перегибаю палку, а остановиться не могу. Тут он подходит ко мне, берёт за руку и говорит: «Мама, не бери грех на душу, не ругайся, пожалуйста». У меня всё из рук выпало, рассмеялась – и всё прошло. Это ребёнок, который может остановить словом. За всеми всё приберёт, посуду помоет вне очереди, его всегда можно о чём-то попросить. И когда он с нами работает, зарабатывает денежки не только для себя, но и для сестёр. «Я вам отдам», – говорит он. Вот он такой, добрый, ушастый, высокий – он у нас выше всех.

Алексей сначала не знал, куда поступать. Девятый класс, надо определяться с выбором профессии, а он всё думает. Но два года назад нам посчастливилось съездить в Калининград – из Кирова набирали группу ребят, которых на весенние каникулы взяли в школу юнг на военный корабль, где ребята живут неделю вместе с моряками, учатся морской профессии, видят море. И нашему Алексею военная служба очень понравилась. Я, конечно, не очень довольна – военный есть военный, это всегда опасно, но он так решил, готовится.

Четвёртая у нас Оля. Она уже года четыре занимается дымковской игрушкой. Ни на кого из нас не похожа – этот ребёнок родился не в роддоме, а в деревне, у батюшки Саввы под полатями. У всех технический ум, а ей бы рисовать, лепить, сочинять сказки. Лепит замечательно, в прошлом году победила в конкурсе «Мастеровые Вятки», в этом тоже прекрасно выступила. Игрушки старается лепить со множеством мелких-мелких деталей, очень любит дарить потом. У кого-то день рождения – сделает именно для этого человека. Дедушке, например, слепила рыбака с рыбой. Ходила к репетитору, у которой было пять кошек и собака, – и слепила её с книжкой на диванчике, а вокруг – вся эта весёлая компания.

– А давайте я вам расскажу, чем мы любим заниматься семьёй! – предлагает Светлана. – Во-первых, мы ходим в Великорецкий крестный ход, да и остальные семьи из гимназии присоединяются к нам. В этом году шло пятьдесят два человека, самому маленькому – четыре года. Нас издалека видно благодаря оранжевому флажку. Дети могут отставать, забегать вперёд, но флажок не даёт им потеряться. На «Вахту памяти» сначала стали ездить старшие девочки, а потом и Станислав с Алёшей: откапывают и перезахоранивают пропавших без вести солдат. Алёша однажды нашёл иконку с надписью: «На память» и выцарапанными инициалами.

* * *

– Светлана, а как вы со Станиславом ссоритесь? Это неотъемлемая часть нашей жизни, но справляются все по-разному.

– Мама Стаса – опытный педагог – учила нас: «Если ссоритесь, дети никогда этого не должны видеть. Они не должны слышать про плохого папу и плохую маму». Мы так всегда и поступали. Нужно объясниться – выходим куда-нибудь и по дороге обсуждаем. Ещё у нас как-то с первых дней привилось: рассказывать друг другу всё. Когда ты знаешь о человеке всё, ты уже понимаешь, как он может поступить и почему. Конечно, у нас обоих, бывает, нервы сдают. Но стараемся сделать так, чтобы это не происходило одновременно: если один на взводе, второй старается сохранять спокойствие, поэтому обходимся без скандалов.

Поначалу я опасалась, что Станислав не позволит воспитывать детей в православии, поститься, он ведь воцерковился не сразу, даже крещён не был, когда мы познакомились. Но муж ответил: «А почему нет? Воспитывай, как считаешь нужным». Я даже смутилась: «Как ты так легко согласился принять мою веру?» А он: «Если наша Россия православная испокон веков, почему я должен быть другой?» Такие решения принимает мудрые! Я, конечно, понимаю, что он глава семьи и ему Господь даёт это, но всё равно удивляюсь. С трудом верится, что он был когда-то неверующим, чуть ли не атеистом.

– …Помню в детстве, я тогда была первоклашкой, потеряла 15 копеек, – улыбается Светлана, – а надо было купить газету. Иду, в ручоночке зажата эта монетка. Подхожу к киоску, разжимаю ладонь – нет денег! И я подумала тогда: «Как бы мне вернуться назад, туда, где я ещё крепко держала эти 15 копеек и не потеряла». И в тот момент я поняла: не надо жизнь возвращать назад. Всё, что мы сделали, – оно так и должно быть.

 

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

 

Добавить комментарий