Записки русского «оккупанта»
Поначалу с Вячеславом Фёдоровичем Яшкиным собирался я поговорить всего лишь о его книге, чтобы написать под рубрику «Книжная полка». Вышла она в прошлом году в Санкт-Петербурге, с замысловатым названием: «Пережитое. Люблю её и благодарю, или Записки “оккупанта”». Начав листать «записки», с удивлением обнаружил, что это не просто мемуары, а глубокое исследование церковного вопроса в Грузии – с тех времён, как её земли были приняты в Российскую империю, и поныне. Написано очень откровенно, «изнутри» – и понятными становятся многие странности и те нестроения, что возникали и продолжают мешать единству во Христе наших Церквей. Основой книги стала дипломная работа автора в Санкт-Петербургской духовной академии, которую архимандрит Августин (Никитин) рекомендовал опубликовать как пособие по курсу «История Поместных Церквей». Ещё что ценно – в ней даны портреты Глинских старцев, нашедших убежище в горах Грузинской ССР и во время гонений имевших влияние на таких духоносных монахов, как архимандриты Кирилл (Павлов), Иоанн (Маслов), Илий (Ноздрин), Модест (Потапов), Иоанн (Крестьянкин), на будущего Патриарха Алексия (Ридигера) и… перечислять можно долго. Многих из Глинских старцев Вячеслав Фёдорович застал ещё в живых, общался с ними и следовал их духовным советам, которые круто изменили его жизнь. Собственно, о жизни и пошёл у нас разговор. И удивительно, как через обычные бытовые истории раскрылись причины развала великой державы, последующих межнациональных войн и того, что происходит на Украине.
Мимино против Верещагина
В Петербург я приехал утром и сразу с вокзала направился пешком на Владимирский проспект. Дом Вячеслава Фёдоровича оказался соседним со знаменитым Театром имени Ленсовета – более «престижного» места и не придумать. Хозяин встретил меня по-домашнему, со сковородкой в руке: «Давайте завтракать». Поставил на стол тарелки и, по грузинскому обычаю, графинчик с домашней настойкой. Оглядываюсь. Приличная квартира по питерским меркам.
– Попали мы сюда, будучи беженцами, фактически без денег, исполнив в точности три благословения, – заметив мой взгляд, говорит загадочно хозяин. – До сих пор не верится… Ну, это долгий разговор.
Начну с того, как мои родители оказались в Грузии. Дедушка по матери родом из Пензы, учился там на железнодорожника. В 20-е годы стали арестовывать эсеров, в качестве свидетеля вызвали и дедушку, поскольку в студенчестве участвовал в каком-то их съезде. От греха подальше он уехал с семьёй под Астрахань, его назначили начальником ж/д станции Балда. Когда стали сажать и «свидетелей», решил бежать в Сочи и устроиться там на строившуюся железную дорогу. Ехали без денег. Моей маме было шесть лет, и она ходила по вагонам, пела сочинённую ею самой песенку, где были такие слова: «Едем, едем в Сочи, а доехать нету мочи…». За это пассажиры давали кусочки хлеба. В Туапсе удалось сесть на пароход, но из-за шторма он проплыл мимо Сочи и высадил пассажиров в Сухуми. Средств дальше ехать не было, и семья осталась там. Со временем мама поступила в Сухумский пединститут, одновременно подрабатывая библиотекарем на турбазе. Во время войны турбаза превратилась в эвакогоспиталь, куда, получив ранение, попал мой папа.
Папин род происходит из Тульской губернии. Когда Россия завоевала Новороссию, помещик из селения Яшкино купил землю под Николаевом и переселил туда часть крестьян. Папа родился в 1917-м, и во время тотальной украинизации в паспорте его написали: «Украинец». Помню, подростком он привозил меня на свою родину. Мальчишки-родственники дразнили меня: «Кацап, кацап! Москаль!» Видно, забыли, что сами происходят от тульских крестьян. «Я не москаль, я из Тбилиси приехал», – отвечал им. Дошло до драки, взрослые нас разнимали.
Украинизация на землях Южной России, пик которой приходится на 20–30-е годы, продолжилась с 50-х годов, когда Хрущёв выпустил из тюрем бандеровцев. Их порой назначали на руководящие должности, некоторые даже в райкомы партии попали – и там, на уровне района, ковались кадры, которые потом заправляли уже из Киева. Происходило это исподволь, а на поверхности – полный интернационал.
Я с ностальгией вспоминаю то советское время. В школах и вузах Тбилиси учились грузины, армяне, евреи, осетины, русские, украинцы – и национальные различия только обогащали нас. Интересовались обычаями, культурой, особенностями национальной кухни. Солдаты-срочники, призванные в Закавказский военный округ, изучали брошюру «Воин, знай и люби край, в котором ты служишь!». В русских офицерских семьях по праздникам пели грузинские песни. Сам древний Тбилиси с его залитыми солнцем платанами, светлые весёлые лица людей, многолюдные свадьбы, радость и праздник… А какое цветение культуры! Знаменитый Театр оперы и балета имени Палиашвили, в котором работали звёзды мирового уровня; Русский театр драмы имени Грибоедова и ТЮЗ, давшие нам режиссёра Товстоногова; Тбилисская консерватория… А наука? Известные учёные – филологи, философы, физики. Где это сейчас? И откуда в начале 90-х вдруг вылез пещерный национализм с его звериной жестокостью?
– Вы что имеете в виду?
– Ну вот, например, у нас много писали о том, как 13 августа 2014 года украинские националисты кассетными боеприпасами обстреляли детский пляж в донецком Зугрэсе, где погибло тринадцать отдыхающих, в том числе дети. Но такое уже было, почти день в день! 14 августа 1992 года со стороны моря на Сухуми зашёл грузинский вертолёт и открыл огонь по многолюдному пляжу. Абхазских «сепаратистов» там не было, абхазы вообще редко на море ходят, а это были в основном женщины и дети, отдыхавшие в санатории одного из наших военных ведомств. Сколько там погибло, до сих пор остаётся тайной, но вот примечательный эпизод. Пишут, что в тот момент на пляже загорала супруга сына Павла Луспекаева, того самого Верещагина из «Белого солнца пустыни», и муж её после случившегося поехал помогать абхазам. Тут уж было не только «за державу обидно»…
– Если следовать киношным аналогиям, то за штурвалом вертолёта мог сидеть лётчик Валико из «Мимино», – замечаю.
– В том и парадокс. Грузины известны своим добродушием, гостеприимством. И что же случилось такого, что всё перевернулось?
Из трещины
– Вы начали рассказывать о своей семье, – напоминаю.
– Значит, отца моего записали «украинцем» и карьере его уже ничто не мешало. Окончив пед-институт в Николаеве, он довольно быстро стал директором школы, одновременно возглавил и областной краеведческий музей. Потом война, боевые награды, Сухумский госпиталь, где познакомился с моей мамой. После тяжёлого ранения папу оставили в Грузии, где он и прослужил до пенсии в чине полковника, будучи секретарём Военного совета Закавказского военного округа. Квартиру ему дали рядом со штабом округа, в самом центре Тбилиси, и я там вырос.
Поскольку мы жили в городе, где везде звучала русская речь, то по-грузински я говорил с ошибками. Из-за этого меня не приняли в хор. Петь я всегда хотел, окончил музыкальную школу, а после Тбилисского университета, где на физфаке окончил отделение геофизики, поступил ещё в музыкальный техникум. Хоровик мне прямо сказал: «Я тебе любые оценки буду ставить, какие попросишь, но учиться у меня не будешь». У них там грузинские песни пели, и куда мне с русским акцентом. Душу я отвёл, лишь когда меня приняли в церковный хор одного из нескольких русских храмов Тбилиси.
– То есть в Церковь вы пришли через пение?
– Нет, этому предшествовал ряд других событий. Первым звоночком было падение в ледяную трещину. После университета поступил я работать в управление гидрометслужбы – мы там следили за снежными лавинами, открывали и закрывали Крестовый перевал, исследовали языки ледников, нависающие над Дарьялским ущельем. Однажды шли мы с Вахтангом Пирцхалава, студентом с геофака. Решили повыше забраться. А там трещины перекрыты снежным наледом. Ледорубом проверяем – вроде твёрдо. Решил перепрыгнуть закрытую снегом трещину и, провалившись, полетел вниз.
Опасность тут такая. Мы были в связке, и верёвка – стандарт, 30 метров. Падая в глубину трещины, человек набирает такую кинетическую энергию, что напарник уже не сможет её погасить и остановить падение и вместе с ним упадёт в пропасть. Но Вахтанг не растерялся: каким-то чудом сумел вогнать ледоруб в ледник и, пока я летел, несколько раз окрутить вокруг него верёвку. Она уже от трения дымилась, на ручке ледоруба остались потом обугленности. Парень-то он крепкий, мингрел, на одной руке три раза подтягивался. И он меня как-то затормозил на глубине 15 метров. Крикнул: «Отцепляйся!» Я подумал, что он решил меня оставить, чтобы пойти за помощью. Отцепляюсь, держусь за выступы. Внутри трещины много ледяных перемычек – когда летел, то пробивал их, а в состоянии покоя они вполне меня держали. Да, по технике безопасности я должен был отцепиться, поскольку один человек другого вытащить никак не может – это закон, известный всем альпинистам. Так вытягивают только в кино. Подумал: «Если он пойдёт за помощью, то за пять-шесть часов я здесь, внутри льдины, насмерть замёрзну, одежонка-то летняя. Неужели решил меня бросить?» Но Вахтанг придумал такое, что мне, физику, в голову не пришло.
К моему концу верёвки он привязал тонкий шнур и спустил мне: «Продень верёвку свободно через карабин», – затем вытащил обратно её конец. Получилась такая конструкция: верёвка, привязанная к вбитому в лёд альпенштоку, спущена петлёй в трещину, по этой петле свободно скользит карабин, к которому я прицеплен, и за конец петли он тянет. Ещё Вахтанг догадался на край трещины бросить куртку, чтобы верёвка не впивалась в лёд и не примерзала там. Короткими рывками, используя подвижной блок – мой карабин, который экономил усилия в два раза, он меня и вытянул. Когда мы рассказывали это альпинистам, они не верили: «Ладно вам заливать, даже с блоком такое невозможно». Что помогло Вахтангу? Неимоверная его сила? Или ангелы помогали? Явно это было чудом.
– Тогда и пришли в Церковь?
– Стал об этом думать, но ничего в жизни не изменил. Правда, из гидрометслужбы, где неплохо платили, я ушёл в Институт геофизики Академии наук. В 1980 году скончался мой отец. Пришли люди, сказали мне: есть такой обычай, что если кто умер в семье, то некрещеный её член должен креститься. Ответил им: «Как же я крещусь, если в Бога не верю, это обман получится!» Но запустился такой триггер, который усилил цепь размышлений.
Смерть Вахтанга также дала мне что-то понять. Группа грузинских альпинистов взяла его, студента, с собой на пик Коммунизма – самую высокую точку Советского Союза, что в Таджикистане, на Памире. Вахтанг по Кавказу много ходил, но там горы не столь высокие, максимальная высота – 5 600 метров у Эльбруса, и местные не знают, что такое гипоксия – поражение тканей при недостатке кислорода. Обычно она начинается на высоте 6-7 километров. У гипоксии есть явные симптомы, почувствовав которые, надо тут же остановить восхождение, чтобы дать человеку акклиматизироваться. Вахтанг ничего этого не знал, ему не объяснили, поэтому, когда почувствовал симптомы, подумал, что это слабость. А как он, мингрел, покажет свою слабину? Да ни за что! Шёл вверх, пока не упал без сознания. Когда его спускали вниз, он умер. Наша вера в свои силы, в свой разум – это, конечно, хорошо, иногда выручает. Но почему мы не допускаем, что можем чего-то не знать, можем заблуждаться? Так и с верой в Бога – если не знаем Его, это же не значит, что Его нет?
В 1981 году меня крестил отец Василий Лесняк. Так началось моё воцерковление. В Тбилиси стал посещать службы в Александро-Невском соборе, затем келейник митрополита Зиновия попросил пойти помочь клиросу храма Святого благоверного князя Михаила Тверского. Тогда храм был ещё «русский».
– А в чём разница – русский, грузинский?
– О, вопрос очень интересный! В первую очередь служба на церковнославянском.
«Правая рука»
– В Евангелии сказано, что в Церкви «нет ни эллина, ни иудея», – продолжает рассказ Вячеслав Фёдорович, – то же самое относится к принадлежности человека какой-либо партии, государству. У грузин же особое к этому отношение, так исторически сложилось. Многие там полагают, что Церковь – это часть нации и даже государства. Не случайно к настоящему времени между ГПЦ и правительством Грузии заключён конкордат. Это не знакомая нам симфония властей, а договор о том, что государство помогает финансово, Церковь же поддерживает правящие структуры.
Тема эта большая, сложная, скажу лишь, что в течение многих веков православие выступало объединительной силой для грузин. Начать с того, что Грузия – это один из обломков древней Персидской империи, завоёванной и разрушенной Александром Македонским, «грузин» – русское произношение слова «гурджи». Так персы называли жителей своей провинции Гурджистан, где жили карталинцы и кахетинцы. Грузию сегодня делят на Восточную и Западную. Восточная состоит из Картли и Кахетии, это персидская часть, Западная же – это турецкая часть Грузии. Сами грузины свою страну называют Сакартвело, а себя картвели, но Картли – это всего лишь часть той Восточной Грузии, которая составляла царство Ираклия II, в ней не было мингрелов, имеретинцев, сванов и других. В политическом словаре сталинских времён «грузины» признавались объединительным названием группы картвельских народов, национальности которых определялись как мингрелы, сваны, гурийцы, имеретинцы и др., всего 17 наименований. Поэтому роль Церкви в их объединении исключительная.
К Российской империи, как вы знаете, Грузия присоединилась в 1801 году – под реальной угрозой полной исламизации персами и турками. При этом Грузинскую Церковь взяли и вживили в плоть Российской Православной Церкви. Тогда она была именно Российской, а Русской стала именоваться при Сталине, после восстановления Патриархии. До присоединения к России в Грузии было две автокефальных Церкви: Восточная, которую «вживили» в Российскую, и Западная – с кафедрой сначала в Пицунде, позже в Кутаиси, про которую просто «забыли». Её сегодня требуют восстановить для себя абхазы.
Прошло сто лет, грянула февральская революция, и грузины решили отделиться, выбрать своего Патриарха. По всей Грузии начались захваты чисто русских храмов, построенных военными, отвоевавшими Грузию у персов и турок, переселенцами из центра России. Патриарх Тихон в своих посланиях пытался их увещевать, мол, вопрос с автокефалией можно решить полюбовно, но зачем храмы-то, а главное – церковные учебные заведения захватывать и грабить? В итоге с 1917 года каноническое общение между Российской и Грузинской Церквями было прекращено, и ни одна из Православных Церквей в мире не признавала образовавшуюся бунтом Грузинскую Патриархию. Но всё изменилось в 1943 году, когда Сталин даровал некоторые свободы РПЦ.
Между делом он спросил наших митрополитов: «Что у вас там с грузинами, не пора ли всё это кончать?» Те стали рассказывать, как грузины присвоили себе русские храмы. Сталин сказал примерно так: «Ну, сейчас это не имеет значения, потому что всё теперь государственное, поэтому они вас не ограбили. А если вы во Христа веруете, пора мириться уже». В Тбилиси направили Ставропольского архиерея, который долгое время работал в Тбилисской семинарии, его и Сталин помнил по той же семинарии, в которой сам учился.
В итоге примирились. Но на оригинальных условиях. Сталин предложил те русские храмы, которые не признавали грузинского Патриарха, территориально передать грузинам. А как же быть с русскими священниками? А очень просто – как принято в руководстве национальных республик СССР: первый секретарь партии – местный, а второй – русский, присланный из Москвы. То есть у грузинского Патриарха будет правая рука – русский архиерей. Но вот вопрос: а как его грузины примут?
Тут надо сказать о мало кому известной Глинской пустыни, которая в древности относилась к Печерскому монастырю в Путивле, что сегодня на Сумщине, а до 30-х годов находилась в Курской губернии. Ныне пустынь находится в нескольких километрах от российско-украинской границы. В 1922-м пустынь закрыли, во время войны при оккупации её вновь открыли, а в 1961-м при Хрущёве закрыли вторично. Многие монахи из пустыни бежали в Грузинскую ССР, где Церковь не так сильно преследовалась, как в РСФСР, и скрывались в тайных горных скитах. Со временем ядром русского духовенства в Грузии стала «Глинская пустынь в Тбилиси» в лице таких великих всероссийских старцев, как ныне святые преподобные схиархимандрит Андроник (Лукаш), схиархимандрит Серафим (Романцов), митрополит Зиновий (в схиме Серафим (Мажуга)), их помощники и келейники, архимандрит Филарет (Кудинов), схиархимандрит Виталий (Сидоренко) и другие.
Но вернёмся в военную пору. Вот одна из судеб. В 1942 году в горном скиту заболел иеромонах Зиновий, выходец из Глинской пустыни. Малярию он подхватил ещё в Первую мировую, в Пинских болотах. Ему пришлось спуститься с гор и поехать в Тбилиси, чтобы лечиться. По пути монаха обокрали, он остался без документов – а при военном положении за такое могли расстрелять на месте. Но выручили добрые люди, замолвили словечко перед властями. Это были те из тайных монахинь, которые нанимались в домработницы и воспитательницы, попадая в семьи больших начальников, имевших возможность содержать прислугу. Иеромонаха приметил и грузинский Патриарх, предложив пойти духовником в Ольгинский русский монастырь, который ему не подчинялся и находился в Мцхете, в древней столице Грузии. Одновременно его назначили вне штата служить в грузинском Сионском соборе, куда русские тоже приходили, а исповедовать их было некому. Этот прекрасный древний патриарший собор был тогда кафедральным. Ныне кафедральным считается недавно построенный Троицкий собор, который не всем нравится, возможно потому, что, в отличие от других грузинских храмов, был построен на армянском кладбище-пантеоне, то есть немирно возник.
Спустя годы, в 1972-м, архимандрита Зиновия возвели в сан митрополита, и он стал единственным русским архиереем в ГПЦ и «русской правой рукой» грузинского Патриарха – то есть практика, предложенная в 1943 году, наконец полноценно реализовалась. Что примечательно, нынешний грузинский Патриарх Илий II был его духовным чадом и постриг принимал от него. Ныне владыка Зиновий – большой молитвенник и ходатай перед Господом – канонизирован в России как преподобный (дни памяти – 8 марта и 22 сентября). Неофициальными, местночтимыми, активно почитаемыми в Грузии, являются глинские архимандрит Филарет (Кудинов) и схиархимандрит Виталий (Сидоренко).
Как видим, проблемы потихоньку сглаживались. Грузины ходили в свои храмы, а когда возникали сложные духовные вопросы, часто обращались к русским старцам и священникам, которых в Грузии очень уважали. Но всё переменилось, стоило пошатнуться государственным устоям.
Три благословения
– Знаете, что поразительно? – продолжает бывший геофизик. – Никаких формальных оснований для неприязни и ненависти к русским не было. А ведь вмиг выскочило, как чёртик из табакерки. Порой опасно было заговорить на русском языке.
– А иначе что могло случиться?
– Такой случай. В 92-м году в Тбилиси всё продавали не за деньги, а за купоны и хлеб был по талонам. Нас в семье: трое детей, мама, жена и я. С вечера мы заняли очередь у пекарни, в семь утра её открыли. Подхожу к окошку и, забывшись, говорю по-русски: «На пять талонов, пожалуйста». Вдруг из конца очереди вылазит кто-то и кричит: «До каких пор нашим грузинским хлебом мы будем кормить этих русских свиней?! Ничего ему не давайте, пошёл вон отсюда!» Стою думаю: или он меня убьёт, или я с ним что-то сделаю. Но меня уже схватили, держат, чтобы в драку не бросился. Сосед говорит: «Давай купоны и талоны, я хлеб принесу тебе».
Пошёл я за духовным советом к схиархимандриту Виталию (Сидоренко) – одному из Глинских старцев. Он был очень прост в общении, но все знали о его прозорливости – по конкретным случаям, о которых люди рассказывали. О самом-то батюшке, его жизненном пути мы тогда ведать не ведали. Это сейчас можно найти и прочитать его жизнеописание.
Родом он был из Краснодарского края. Поститься начал с пятилетнего возраста и убегал в кукурузное поле, чтобы помолиться в уединении. В восемь лет на огороде вырыл яму и там подолгу молился. А когда исполнилось 14 лет, взял на себя подвиг странничества. Ночевал в стогах сена, в заброшенных сараях. В 16 лет в Таганроге получил благословение на монашеский подвиг от слепого прозорливого старца Алексия. В 1948 году поехал в Троице-Сергиеву лавру, только что открывшуюся после войны, и помогал её восстанавливать. Но поскольку у двадцатилетнего юноши не было документов, его не смогли принять в братию и посоветовали поехать в Глинскую пустынь. А когда в конце 1950-х в пустынь всё чаще стали приезжать проверяющие, ему, не имевшему документов, пришлось вновь отправиться в путь.
О себе духовным чадам так рассказывал: «Я иду – на пути речка, перешёл через неё – стоит постовой. Я ему в ножки поклонился, он повернулся спиной, как будто не заметил, – я и прошёл. А в другом месте меня как барина встречали на машине. Возили меня в дом, очень красивый. Там меня гладили». То есть избивали. Ещё рассказывал: «И в милиции есть добрые люди. Однажды, когда я странствовал, меня схватила милиция и била, а начальник заступился за меня и сказал: “Не бейте его сильно, а то он умрёт, и тогда хлопот не оберёшься”. Тогда меня перестали бить ногами, а только таскали за волосы и бороду». И это было не показное смирение – он всегда всем всё прощал.
На Кавказ из Глинской пустыни его отправили незадолго до закрытия пустыни в 1961 году, и приехал он туда больным – уже харкал кровью из-за последней стадии туберкулёза. Но по молитвам братии горного скита в Барганах и духовного руководителя горных тайных пустынь схиархимандрита Серафима (Романцова) полностью выздоровел. Затем Господь спас его, когда он, переходя горную реку, вместе с рюкзаком упал в стремительный поток, но смог ухватиться за «соломинку» на краю водопада. Видимо там, свыше, был особый промысл о нём. В иеромонахи его рукоположили только в 1976 году. Уже тогда народ тянулся к нему как к прозорливому старцу. За 30 лет до грузино-абхазской войны он как-то шёл по Сухуми и говорил: «Хочется, чтобы этот дом уцелел и вот этот. Слышу, как на улицах стреляют, убивают, кровь течёт ручьями». Ну кто мог представить это в 70-е годы в счастливом курортном городке, где все радовались жизни?
Вот к такому старцу пришёл я за советом: что делать, как жить дальше в Грузии? И был такой диалог. Он сказал:
– А надо переезжать.
– Но молва ходит, что отец Иоанн (Крестьянкин) советует: где родился, там и пригодился.
– Он там говорит, а мы здесь. Вам надо переезжать.
– А как же мама? Если мы поедем не знамо куда, а она старенькая, как быть?
– Мама останется здесь и будет жить с сестрой.
Так всё и получилось. В том же 92-м году старец почил, а мне осталось первое благословение из трёх, исполнив которые, мы с семьёй и оказались вот в этой квартире.
Но тогда я был в шоке. Как переезжать? Денег нет, квартиру не продать. В те дни к вам мог свободно зайти какой-нибудь доблестный гвардеец от Китовани – это был министр обороны, скульптор и по совместительству вор в законе – и сказать: «Я буду жить здесь, а вы уходите». В лучшем случае могли заплатить символические 100 или 200 долларов. Накоплений тоже не было, всё уже подъели. В Институте геофизики зарплату не платили, а вскорости его вообще закрыли вместе со всей грузинской Академией наук. Закрыли насовсем. Оказалось, что Академия наук существовала в Грузии только за счёт финансирования из Москвы. Остатки её ликвидировал уже Саакашвили: зачем на это доллары тратить? Он же, кстати, ликвидировал в Тбилиси трамваи и троллейбусы, а все рельсы и медные провода продал в Турцию как металлолом. Жаль. Без трамвая город уже не тот.
После благословения старца события ускорились. Подошёл ко мне сосед по лестничной площадке: «Слышал, вы собираетесь переезжать?» Соседом был вор в законе Короглы Мамедов, известный как Каро. От других воров в законе в Грузии он отличался тем, что был не грузином, а курдом по национальности.
– Подождите, – прерываю рассказ, – вы сказали, что и министр обороны был вором в законе? Настоящим, коронованным в преступном мире?
– Да об этом все знали. Также вором в законе был и Джаба Иоселиани, кличка Дюба, возглавлявший тогда Корпус спасателей, в который преобразовали его армию «Мхедриони», что переводится на русский как «Всадники». «Мхедриони» Иоселиани создал ещё до перестройки, и это была первая в Советском Союзе частная армия. Она занималась крышеванием и охраной перевозок всех фруктов и вина из Грузии по всему СССР, вплоть до Якутии. Другие банды обходили их стороной, боялись. Потому что такое провернуть нельзя было без самого высокого покровительства, хотя бы на республиканском уровне. И неслучайно впоследствии Иоселиани со своими «всадниками» привёл к власти в Грузии не кого-нибудь, а Шеварднадзе, бывшего первого секретаря ЦК КП Грузии. Эта их связь ещё оттуда тянулась.
О том, как Советский Союз подтачивался изнутри коррупцией, мы видим на примере того же Иоселиани. Это полный антипод того светлого, православного, о чём я вам только что рассказывал. Первый раз в тюрьму за воровство он попал в 1943 году, а до этого был в такой же шайке, что ограбила больного отца Виталия по пути в Тбилиси. Джабе дали пять лет, но потом срок ему скостили. Затем в 50-е годы он попал под расстрельную статью. Как известно, в СССР за кражу свыше миллиона рублей расстреливали, а та зарплата рабочим Кировского завода, которую везли инкассаторы и которую Иоселиани в составе банды захватил, убив при этом инкассаторов, была явно больше миллиона. Но ему дали 25 лет тюрьмы. А потом досрочно выпустили по ходатайству таких деятелей культуры, как народная артистка СССР Верико Анджапаридзе, имевшая три Сталинских премии и Звезду Героя Соцтруда, Серго Закариадзе, Медея Джапаридзе, писатель Нодар Думбадзе, и других.
Позже Верико Анджапаридзе в известном фильме «Покаяние» сыграет старуху-странницу, спросившую в конце картины: «Скажите, эта дорога приведёт к храму?» Этот фильм, внутренне фальшивый, на мой взгляд, и не имеющий отношения к христианскому покаянию, в 1986 году всячески проталкивал в прокат такой агент влияния США, как член Политбюро ЦК КПСС Александр Яковлев. «Я, – позднее признавался он, – понимал, что выпуск фильма будет подобен сигнальной ракете, которая ознаменует поворот политического курса… с выхода этой картины у нас меняется строй». Не стоял в стороне и Шеварднадзе, которого Горбачёв назначил министром иностранных дел. Именно с подачи Шеварднадзе в 1981 году начали писать сценарий будущей «бомбы», именно он в 83-м замял страшный скандал, когда актёр, снимавшийся в «Покаянии» в роли сына Авеля, был арестован за попытку угнать самолёт в Турцию. Шеварднадзе обеспечил и финансирование для пересъёмки сцен с этим неудавшимся «сыном Авеля». Подрыв великой державы готовился загодя, людей хотели поманить некоей «дорогой к храму». Только вот к какому храму, не сообщили.
Выйдя из тюрьмы, Джаба заканчивает среднюю школу, имея поддельный школьный аттестат, затем как-то учится в университете и защищает кандидатскую диссертацию по искусствоведению, тему которой, наверное, сам придумал: «Маска в грузинском театре». Высокая комиссия кандидатскую диссертацию принимает и присуждает Иоселиани звание… доктора искусствоведения. Самое интересное, что ВАК в Москве всё это утвердила. Но недолго музыка играла, недолго фраер танцевал: надоело Джабе всё это режиссёрство, профессорство и он занялся созданием «Мхедриони», наглость его уже была беспредельна. И вот мы приближаемся к перестройке и последующим смутным временам – когда Иоселиани стараниями Шеварднадзе был введён в политический бомонд и вор в законе жал руку не только Борису Ельцину и Андрею Козыреву, но и президенту США Джорджу Бушу-старшему. Апофеозом стало то, как он приводил Шеварднадзе к власти: пушки его частной армии били прямой наводкой по Дому правительства, в подвале которого прятался Гамсахурдиа, избранный народом первый президент Грузии. Кровища, трупы в центре Тбилиси. Было что-то бесовское во всём этом. Кстати сказать, войну в Абхазии начал вовсе на Гамсахурдиа, как многие думают, а как раз Шеварднадзе. Но я забегаю вперёд, вернусь в те времена, когда первый президент не знал, что два столпа, на которые он опирался, – воры в законе Китовани и Иоселиани – вскорости его предадут.
Итак, подходит ко мне их «коллега» Каро и говорит: «Ты знаешь, у нас на площадке две квартиры, а я хочу, чтобы было всё моё. Если надумаете переезжать, то имейте дело со мной, я торговаться не буду, наоборот, заплачу больше, чем это стоит». Неожиданный такой поворот! Я-то думал, квартиру придётся чуть ли не просто так бросить. Значит, едем! А куда конкретно?
Пошёл я к отцу Филарету (Кудинову), одному из последних Глинских старцев, о котором также можно много рассказывать. Прошу его:
– Батюшка, благословите в дорогу.
– А куда собрался?
– Наверное, в Ростовскую область поедем, там родня жены. Ещё есть вариант отправиться в Краснодарский край, купить домик в какой-нибудь станице – на сам-то Краснодар денег всё равно не хватит – и устроиться в сельскую школу учителем физики.
– Нет, поезжайте в Питер.
– То есть как?! Зачем?!
– Поезжайте в Питер.
– Но это почти Москва, там жильё дорогое!
А батюшка повторяет:
– Езжай в Питер. И если будет что-то получаться, то иди до конца.
Молитвами старцев
– Приехали мы в Петербург. Переписал я объявления со стен и из газет о продаже квартир, принёс их отцу Василию.
Батюшка посмотрел: «Это ерунда, это не трогай, а вот это реально», – и указал на адрес на Владимирском проспекте, близ собора Владимирской иконы Божией Матери. И это было третье мне благословение.
Встретился я с продавцом – и удивительное дело: он запросил цену намного меньшую, чем стоила двушка в хрущёвке где-нибудь в Купчино, в которой мы всей семьёй вряд ли бы поместились. А тут просторная, в самом центре, но страшно необустроенная бывшая коммуналка. Хозяин полагал, что дом старый, место загазованное машинами да и квартира большого ремонта требует. Радостный, звоню Каро в Нижний Тагил…
Почему в Нижний Тагил? Ещё до нашего отъезда Каро посадили. Народ вдруг возмутился разгулом преступности, и Гамсахурдиа решил для вида упечь кого-нибудь из воров в законе. Выбор пал на курда Каро. Главных-то грузинских воров тронуть он не мог. Приехали за ним солидные дядьки с полковником, сказали, что надо съездить кой-куда вопросы порешать, а потом якобы обратно привезут. Всё это было на моих глазах, а вечером вижу по телевизору: арестован опасный преступник! Дали ему… один год за ношение холодного оружия. Этот год он отсидел в особой зоне в Нижнем Тагиле, но губернатор Россель – тот самый, который хотел создать Уральскую республику, – уговорил его остаться смотрящим по Нижнему Тагилу. Лечу в Тагил, а там в этот день разборки – чеченцы и местные забили стрелку, пальба, ОМОН, раненые. Одному из местных, только что вернувшемуся из армии, ошибочно сообщили, что на разборке убили его брата. Тут с полигона на «Уралвагонзавод» перегоняли танк, этот парень танк захватил и поехал мстить чеченцам. И стал я свидетелем такого телефонного разговора. Звонит Каро гендиректору «Уралвагонзавода» и говорит ему:
– Ты шесть «волг» получил, да? На твоё предприятие пришло. Мне даже ни одну не предложил! У тебя совести нет? И чего, неприятности нужны?
– У меня ваш человек танк угнал.
– Он не мой человек. И беспредела он не учинял, на светофорах на красный свет стоял, никого не задавил. А потом вернул танк без единой царапины. А с «волгами» как-то решать надо…
Почему я это вспоминаю? Коррупция была не только в Грузии, она пронизывала весь Советский Союз. На это ещё наложился национализм местных элит – и как могла устоять держава? Партия уже не цементировала общество, а Церковь была в загоне. Да и где какая Церковь? Грекокатолики на Западной Украине выступали за украинскую самостийность, другие требовали автокефалии – той же самой самостийности.
Не сразу, но деньги от Каро за свою тбилисскую квартиру я получил. И ведь удивительно получилось. В 92-м году на Покров старец Виталий дал мне благословение, в 93-м на Покров моя жена въехала в квартиру. Эти два события связались у неё, когда услышала праздничный звон Владимирского собора. А я в это время ещё упаковывал вещи в Тбилиси.
– После переезда в Грузии бывали? – спрашиваю.
– Конечно! Там же мама оставалась, а потом ездили на могилы родителей. Помню, как прилетели в Тбилиси 5 августа 2008 года…
– Да, выбрали время!
– Кто же знал? До 08.08.08 оставалось три дня. Когда же война началась, я побежал в Российское посольство. Там ответили: «Мы эвакуацией не занимаемся, ваши обратные билеты – это резаная бумага, воздушное пространство закрыто. По-человечески советуем, не теряя времени, самим уносить отсюда ноги».
Ну ладно. Нас было – жена, пятилетний внук и я. Решили мы выбираться через Ереван, куда ещё ходили поезда и откуда в Москву самолёты летали. Заказываю в Тбилиси в авиакассе билеты – и 150 долларов не хватает. Сын звонит: «Я пришлю». Но транзакции из России не проходят. Придумываем хитрую комбинацию: сын отправляет деньги моему знакомому в Сан-Франциско, а тот переправляет нам. Приходим в банк, чтобы получить перевод из Америки, там говорят: Саакашвили запретил выдавать наличку до окончания боевых действий. Надо что-то другое придумывать…
И тут нашло такое чувство, что все эти попытки напрасны. Вспоминаю, что вообще-то мы собирались съездить на кладбище, на могилу схиархимандрита Андроника (Лукаша), Глинского старца, к которому моя бабушка часто ходила. За это, кстати, моего отца вызывали в 1-й отдел и угрожали: «Товарищ полковник, если вы свою тёщу в норму не приведёте, то мы вам подберём отдалённое место службы, куда Макар телят не гонял». Но бабушка всё равно у старца бывала. Она прошла суровую школу жизни – бегство с обжитого места, голод, преследования. А я был такой советский ребёнок, приставал к ней: «Бабушка, скажи, при советской власти лучше жилось или при царе?» Она: «Не знаю». – «А ты царя видела?» – «Нет». И ничего от неё нельзя было добиться. «В гимназии ты училась?» – «Да». – «Вы там небось красную икорку кушали?» – «Нет». – «Почему?» – «Красная икра – это для ямщиков, её раньше называли салфеточной. Я любила бутерброды с кусочком колбасы».
Говорю жене: «Давай на кладбище съездим к старцу Андронику, ведь собирались же. К тому же матушке Евфросинье обещали».
Эту престарелую монахиню мы встретили вскоре по приезде в Александро-Невском храме. Она – осколок Ольгинского монастыря в Мцхете, жила в комнатушке при храме. И при встрече попросила: «Вы же пойдёте к отцу Андронику на кладбище? А мне одной не советуют туда ходить, отдалённое место, так что возьмите меня с собой». И вот приходим к ней: «Матушка, пойдём на кладбище». Она: «А чего грустный такой?» Рассказываю наши злоключения. «Ой, какие пустяки. Эти американские деньги я не люблю. У меня в домовой книге двести долларов лежат уже полгода, их не трогаю, потому что ничего в них не понимаю. Если они тебе помогут, то забирай».
Так вопрос решился. А потом я в календарь смотрю: сегодня же 12 августа, день памяти апостола от 70-ти Андроника! За всей этой катавасией я счёт дням потерял. Разве бывают такие совпадения? И слава Богу, что святые наши нас не оставляют.
* * *
Мы ещё долго беседовали с Вячеславом Фёдоровичем Яшкиным. Он говорил о том, что нынешний раздрай среди людей и даже Церквей побеждается только любовью, молитвой к Богу и угодникам Его, которые у нас общие. И национализм тоже этим побеждается. Много мы говорили о Грузии, об Украине, но лучше об этом написано в его книге, которая вышла очень маленьким тиражом (одну небольшую историю из неё мы предлагаем вашему вниманию в рубрике «Чтение» в этом выпуске газеты).
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Добавить комментарий