В 2015 году в Устюге вышла книга Нелли Михайловны Батаковой «Во имя жизни», посвящённая работе эвакуационного госпиталя в Великом Устюге в годы Великой Отечественной. В ней много интересных фактов из повседневной жизни медиков и раненых. А в качестве приложения – записанные историком Владимиром Булдаковым воспоминания девочки тех лет – вместе с мамой они обслуживали госпиталь в качестве прачек. Незаметным тяжелейшим трудом в тылу ковалась наша победа на фронте.

Фаина Александровна Соколова – жительница деревни Кузнецово Шемогодского поселения (напротив Великого Устюга, через Северную Двину – Ред.). В Кузнецово прошла вся её жизнь: здесь родилась, выросла, вышла замуж, воспитала детей, здесь живёт и по сей день. На тот момент, когда она впервые переступила порог эвакогоспиталя за первым узлом грязного белья, ей было всего восемь лет. Вот её собственный рассказ о событиях тех далёких военных лет.

– «Девки, лезьте в машину, подтаскивайте их к борту», – говорит мама, и мы с сестрой Антониной забираемся в кузов «газика», чтобы помочь спустить раненых на землю.

Вижу: лежит взрослый, здоровый дядька, ревёт, нечеловеческим голосом кричит: «Мама, мама!..» Понять ничего не могу: почему он такой большой, а словно маленький, маму гаркает? На всю жизнь запомнила эту картину. Уже потом мать объяснила, что они ранены, что им очень больно… Хватали бойцов за шинель, подтаскивали к открытому борту, внизу их принимали на носилки и несли внутрь здания.

Раненых к нам везли много, особенно из Ленинграда. Поездами привозили на станцию Ядриха, откуда на бортовых машинах к нам, в Устюг.

На фронте солдаты месяцами могли не мыться – негде. По дороге в госпиталь за ними никто особо не ухаживал. А тут привезут и ведут в баню. Грязное бельё нам отдают. Иной раненый столько в кальсоны навалит, что и сказать стыдно: тут и гной, и кровь, и моча… Отсчитают по пятьдесят кальсон, рубах, полотенец чешуйчатых, сто простыней, мы их вяжем в узлы – и домой, стирать. Узел спереди, узел сзади. Через весь Устюг – в Кузнецово. Зимой – по реке, по льду, а летом – в лодке. Дома замачивали бельё в больших бочках из-под рыбы. Сутки это «добро» квасится. А по избе такая вонь идёт! Мы ревём: «Мама, душно!» Она нам в ответ: «Девки, а что делать? Надо как-то на хлеб заработать, мы и так голодуем. Завязывайте носы платками».

Стирали щёлоком, мыла давали мало, а порошка в помине не было. Мыло из-под полы меняли на хлеб. Мать пошлёт иногда на базар: «Пойдите, девки, продайте кому-нибудь». Постоянно боялись, что поймают, заберут за мыло. Повезёт – дадут за кусок мыла буханку хлеба. Пока идём из города, щиплем её, домой ничего и не приносится, всё съедено в дороге.

Мне доставались чешуйчатые полотенца. Мама отберёт полсотни штук и зовёт: «Фаинка, иди стирай». Стою над корытом, пальцы в мозолях, до крови истерты, щёлоком кожу обжигает… Плачу, но стираю. Есть охота – разве тут до рук?

Полоскали на Двине под берегом, там была сделана махонькая прорубь. Мать полощет, а я фонариком свечу или наоборот. Никаких перчаток не было, на руках, бывало, лёд намёрзнет.

Бельё в Устюге до сих пор полоскают. Фото Александра Тягны-Рядно

Брали бидончик с горячей водой: одна рука замёрзла – её опустишь, погреешь, потом другую. А ломит потом как, когда пальцы от холода отходят, – ревёшь от боли!

* * *

– Вечно измождённые, голодные, уставшие, на всю семью – два сапога разного размера да пара валенок. Порой за пайком пойдём в Устюг или Копылово. Шали нет, так мы закутаемся полотенцами, чтоб потеплей было. Всегда в работе. На сон времени не оставалось, да и не уснуть на голодный желудок.

В избе под потолком отец верёвки натянул, на них бельё сушили. Воду греть, печки топить – дрова нужны. По реке гнали моль, мы возьмём багор, вытащим несколько брёвен, распилим их на кряжи, в кучу сложим, а ночью на плече в угор домой таскаем. Дома прячем дрова в подвал, под мост, чтобы никто не заметил. Десятник Хохлов как-то сказал матери, что мы и так больше нормы дров заготавливаем, а она оправдывается: «А как нам жить? Как воду греть? У меня ведь дети с голоду умрут». Десятник закрывал глаза, советовал прятать лучше, чтобы в случае проверки дрова не нашли.

Высушим бельё, начинаем гладить. Вшей в кальсонах тьма накопится, да такие толстые! Ведёшь утюгом по шву, от них только треск стоит. Кастелянша, принимавшая чистое бельё, обязательно всегда все складочки, рубчики тщательно проверяла. Бывало, мы недосмотрим – может, утюги худые – и некоторые комплекты приходилось перестирывать.

Денежку получим, в столовую идём. Там нам наливали суп из капусты. Даже не суп, а просто водичку от зелёных листьев, кусочек хлеба дадут. Мы и рады, хлебаем. Всегда голодные… Дома есть совсем нечего, на огороде в военные годы почему-то ничего не родилось. Даже траву – клевер – для лошадей сторожили, людям не давали: если объездной поймает в поле, плёткой так настегает…

С сестрой ходили в Устюг за хлебом, тогда давали буханку в руки. С вечера вставали в очередь, все на ладошках записывали, какой он по порядку. Всю ночь приходилось выстаивать. Как магазин откроют, так по головам и полезут! Мужики, ребята, кто посильней. Мы – девчушки маленькие, нас прижмут, мы заревём, на нас внимания никто не обращает. Дадут хлеба – мы быстрей домой. Пока из магазина до деревни бежим, всё съедим.

Когда соберёмся снова за бельём, мать учит: «Надевайте платьица с кармашками». А в кармашки нам раненые то сахаринку положат, то хлебушка. Бойцов ругали за это, потому что готовили быстрее на фронт, сахар им самим нужен был, чтобы скорее поправиться.

* * *

– Потом прачечную оборудовали в самом госпитале, стирали там, полоскали на Сухоне. В 44-м году госпиталь расформировали. Сказали, что его переводят в другое место. Как жить дальше? Как деньги на хлеб зарабатывать? Стали стирать для ремесленного училища, для семьи директора училища.

Узнали, что война закончилась, когда в Устюг пришли. Видим: люди хлеб из магазинов, как дрова, охапками домой несут. Мы тогда тоже полный ларь на сеновале натаскали. Продавцы нам говорят: «Не берите столько, война закончилась», – а мы не верим. Вдруг хлеб сегодня есть, а завтра его не будет?

Сейчас, когда по радио или телевизору услышу про войну, сразу выключаю. Тяжело на душе становится, как вспомню, через что нам пришлось пройти. Слёзы наворачиваются. Сколько у нас людей в деревне тогда умерло! И деревня в народе Голодаево зовётся, это на бумагах – Кузнецово. Я не знаю, как мы тогда выжили.

← Предыдущая публикация Следующая публикация →

Оглавление выпуска