Фрагменты из фронтовых очерков

Алексей Вурдов

…23 июня я выехал на передовую линию, а именно – перевёлся в спецбатальон «8-я рота» в качестве сапёра-подрывника.

Война не терпит ни изменников, ни трусов, ни лжи, и каждый ополченец, как говорится, был насквозь виден и обнажён душой. А вот здесь уже будни продолжились в других условиях. Линия фронта приближалась, и Марьинский рубеж для меня стал единственным рубежом судьбы.

Погода менялась: ясное небо чередовалось с грозовыми дождями. Эти мирные раскаты и огненные вспышки молний на горизонте, особенно вечером и ночью, всё равно у многих вызывали ежедневную тревогу. Как говорил один мой товарищ по имени Степан, «я с детства боялся грозы, а разрывов снарядов и мин, честно, не боюсь…». Через десять дней он был тяжело ранен и попал в Донецкую клиническую больницу. Врачи долго боролись за его жизнь. Увы, о его дальнейшей судьбе больше ничего не знаю. Конечно, есть определённая связь между чувством самосохранения и реальной опасностью. Однако выживание чаще зависит от интуитивных решений да ещё от воли судеб, что надо понимать примерно как «находился не в то время и не в том месте»…

Но по отношению к мирным жителям жестокость и бесчеловечность кроется в самой постановке вопроса о «выживании». Ибо как понимать «фашистских укропов», которые специально ведут вечерние (до 22.00), ночные (01.30–03.00) и утренние (04.00–06.00) обстрелы жилых массивов гаубичными орудиями, миномётами и реактивными установками залпового огня типа «Град», «Смерч» и «Ураган»?

Вспоминаю ужасающие картины последствий: разрушенные жилые дома, обезображенные тела убитых женщин, детей, стариков, стоны заживо погребённых людей под завалами… – и не могу об этом писать без слёз. Даже как-то теряю последовательность мыслей и рассуждений из-за переживаний и боли в душе. Когда 11 и 12 июля посыпались реактивные снаряды системы «Град» всего на расстоянии не более пятисот метров от нашего блокпоста на спящую 10-тысячную Марьинку, мы, ополченцы, ничем не могли помочь жителям: у нас не было необходимого оружия ответить фашистам – ничего, кроме автоматов, гранатомётов и пулемётов.

Кровавый рассвет укутался дымом, а едкий пороховой запах порывами ветра разносился по всей округе. Везде погас электрический свет, на улице было пустынно – ни людей, ни машин. Нашим позициям на сей раз улыбнулась удача – все уцелели. Мне также повезло: лишь один осколок угодил в ногу, а другие пролетели рядышком. К удивлению, в небе то и дело кружились стайки голубей, а вокруг заросшего камышом пруда хаотично «вышивали кружева» ласточки, как будто для них и не было войны.

Вот снова, но уже вдалеке послышалась очередная канонада артиллерийских залпов. Количество разрывов, словно морзянкой, глухим эхом отдавалось в ушах. Но вряд ли кто их уже считал, каждый думал о пережитом и просто ждал следующую серию ударов со стороны противника. Наконец совсем рассвело, и по дорогам с разных сторон потянулись где кучками, а где и небольшими вереницами люди. Все двигались на север в одном направлении – на Донецк. Молча, не озираясь по сторонам, жители покидали свои дома семьями, увешанные сумками, пакетами, какими-то мешками, волоча детские коляски, тележки… Череда загруженных легковых автомобилей умеренным ходом проезжала мимо нас. В салонах виднелись испуганные и заплаканные лица женщин, прижимавших к груди малолетних детей, – их лица выражали полную растерянность и непонимание происходящего. А мужчины за рулём сурово и тупо смотрели вперёд, ни на что не реагируя.

Вот женщина с рюкзаком, держа за руки двух девочек, примерно 6-8 лет, громко обратилась в нашу сторону: «Что же это делается, ребята? Они же хуже фашистов, сволочи! Нас пришли убивать! Как же так?! За что!..»

Честно сказать, нам было стыдно, что не можем защитить мирных людей. Но в душе каждого пылали ярость и желание отомстить врагу за все страдания и гибель невинных людей.

Тридцать девять погибших жителей, среди которых шестеро детей, только по улицам Заводская и Комсомольская после одного ночного артиллерийского налёта. А сколько ещё под завалами осталось, никто не считал. Впоследствии со своими помощниками мне пришлось заниматься поиском и уничтожением неразорвавшихся снарядов. Разрушенные стены, выбитые окна кирпичных многоэтажек… Искорёженные беседки и детские площадки на дворовых территориях, уродливо выделявшиеся среди зелёных насаждений. Но мало кто из прохожих останавливался: глазеть не было времени, каждый спешил по своим делам. Жизнь в городе продолжалась.

Кстати, в центре Марьинки спешно закрылись и эвакуировались государственные учреждения, даже пожарная служба МЧС и милиция позорно покинули своё расположение. Вопрос: как так и почему? Обидно для населения, что город так и остался сам по себе со своими острейшими проблемами и нуждами.

Как-то ранним утром после очередного артиллерийского обстрела жилых кварталов города по улице Карла Маркса два реактивных снаряда угодили в православный храм. Когда я заглянул на территорию, там уже мобильная группа ополченцев успела осмотреть разрушения и вынести из здания один неразорвавшийся снаряд.

После недолгого разговора с батюшкой я предупредил, чтобы никто не прикасался к смертоносному «подарку», и обещал в течение дня приехать на машине и вывезти.

Неподалёку от храма ко мне подбежала испуганная девочка лет 8-10, которая, заикаясь, рассказала, что в разрушенной квартире завалило младшего братика. Через несколько минут я действительно обнаружил под кирпичами мальчишку пяти-шести лет. Обессиленный и израненный, он стонал и лишь с мольбой смотрел на меня, пытаясь что-то сказать. Я всячески старался его успокоить, забинтовывая раны на бедре и плече. Потом вынес на руках на центральную улицу и по счастливой случайности встретил автомобиль скорой медицинской помощи, транспортирующий пострадавших. На память мальчику Мише подарил свой нательный крестик, а девочке Тане – ленточку о спасении души. Не знаю, где они сейчас, но на всю жизнь запомнил молящие о помощи детские глаза.

(Тогда, в 2014 году, Марьинку пришлось оставить, и она перешла под власть националистов, которые оборудовали там укрепрайон. В эти дни с ними идёт ожесточённое сражение войск ДНР. – Ред.)

* * *

Как боец-ополченец специального подразделения, я ещё возглавлял группу подрывников. Будучи по воинской специальности сапёром, и сам продолжал постигать эту науку, и своих подопечных обучал на практике. Пашка-«Колобок» – шустрый малый, исполнительный, толковый, но неугомонный; как говорится, «во все дыры проникал, где надо и не надо». Олег-«Круглый», наоборот, медлительный, скрупулёзный, во всём умеренный. Конечно же, была и разница в возрасте между нами, и они уважительно меня величали Иванычем.

Специальная сапёрно-подрывная группа вооружённых формирований ДНР (А.Вурдов в центре)

В силу специфики ремесла при нас в хозяйственных постройках на территории блокпоста хранились сотни килограммов различных взрывчатых веществ, компонентов к ним и специального снаряжения. Любое прямое попадание снаряда или мины разнесло бы в пух и прах в радиусе до трёхсот метров не только всё живое, но и всякие строения.

Работа требовала большой осторожности и личной ответственности каждого. Даже говорить не приходилось о спешке либо халатности. Каждое изготовление минно-взрывного устройства – будь это фугас, растяжка, мина-«сюрприз», «ловушка» – сначала зарождалось в моих мозгах, а затем схема конструкции по нескольку раз проверялась до момента приведения в боевое состояние.

Кстати, настоящей головной болью оставался принцип добывания необходимых средств и материалов. Никакой помощи по обеспечению Комитета обороны ДНР не было. Практически всё доставали сами из других подразделений: что-то на обмен, а что-то за деньги. Командование батальона старалось оказать пассивную помощь, и в этом не раз им сопутствовала удача. Были случаи, когда мало-помалу и местные шахтёры откуда-то приносили запальные провода и аммонитовые шашки.

Важно понимать, что ситуация на фронте очень часто менялась, поэтому менялись и задачи. Мы минировали дороги и объекты, сидели в засадах, уничтожали вражеских наблюдателей и корректировщиков и даже разминировали несколько минно-взрывных устройств, установленных фашистскими диверсантами.

Не обходилось и без курьёзов.

Как-то, в начале июля, мы вчетвером провели разведку в тылу противника. Под видом рыбаков в соответствующей одежде на микроавтобусе в районе села Новомихайловка сначала заехали через украинский блокпост на территорию расположения воинских подразделений. Среди наших у двоих были украинские паспорта, а у «Колобка» и у меня никаких документов не было. Но главное – отличался мой российский акцент от украинского говора. И мне товарищи посоветовали говорить только «шо» (на русском языке это слово означает «что»). И я при проверке «нациками» салона автомобиля и личностей прикинулся таким хохлом, что «гарцевал» выражением «а шо?» впопад и невпопад. Удивлённый проверяющий махнул рукой: «Ашокался! Нехай йидут, черти». Далее мы проехали по вражеской территории такими хитроумными зигзагами, что обнаружили даже штаб управления группировкой войск. Но, увы, наши данные так и не были использованы: командование не нашло варианта решения по уничтожению вражеского особо важного объекта.

А вот ещё один случай. Один раз я со своими помощниками установил у магистральной дороги мощные фугасы с дистанционным управлением. И каждое утро мы дежурили в засаде, поджидая подходящий случай, чтобы применить их против бронетехники и живой силы противника. Совсем неожиданно, уже в сумерках, при проверке сохранности мины и проводной системы я заметил, как небольшая рыжеватая собачонка, обнаружив замаскированный «подарок», сначала «окропила» его, затем стала играться проводами и в конце концов запуталась в них. Демаскировка ничего хорошего не сулила, и надо было срочно принимать меры. Еле удалось избавиться от собачки и прогнать её. Но ещё три дня подряд она продолжала мне надоедать, пока какая-то другая бездомная собака случайно не прогнала прочь ненужного конкурента. Хорошо, что новый обитатель никакого любопытства к смертельной «игрушке» не проявлял.

Не раз случалось и такое, что после каждого артиллерийского обстрела населённых пунктов находились местные любители острых ощущений, которые специально занимались поиском остатков металлических корпусов от снарядов и мин, чтоб потом их сдать в приёмный пункт металлолома. Вырученные деньги от опасного бизнеса явно тратились лишь на выпивку и табак. Очевидцы рассказывали мне, как взрослые мужики бросали об асфальт неразорвавшийся снаряд, чтобы разбить корпус, а потом ещё подпаливали зажигалкой его содержимое. Можно представить, что их в конце концов ожидало. Среди таких нашёлся один «разочарованный», который взял да и утопил находку в колодце, чтобы никому не досталось. В общем, финал для него, можно признать, удачный.

А вот ещё один случай оказался не столь удачным для хозяйки дома. Она сначала ужаснулась, когда увидела снаряд на крыше: соломенная кровля, по сути, самортизировала падение стального «подарка», и взрыватель просто не сработал. После осмотра я решил подорвать снаряд направленным взрывом и попытался доходчиво объяснить пожилой женщине, какой ущерб будет причинён жилищу: «Угол крыши и верхняя кровля с правой стороны будут разрушены». На что услышал не менее разрушительный ответ: «Дорогой, а ты сделай так, чтобы всю крышу снесло. Она уже ветхая и протекает, всё равно кровлю менять надо!»

Несколько удивлённый, я выполнил просьбу и увеличенным зарядом снёс всю крышу дома. Хозяйка так радовалась, что долго ещё меня целовала в щёки и приговаривала: «Ой да молодец! А то бы мне пришлось мужикам ведро горилки выставить, чтобы разобрали крышу. А так – бац! – и нету». И смех и грех!

← Предыдущая публикация Следующая публикация →

Оглавление выпуска