Возвращение домой

Рубрика • Паломничество •

(Окончание. Начало в №№ 189-192)

Лальск. Соборный комплекс

ЛАЛЬСК

Время близится к полудню, июльское солнце в зените. Мы неспешно катим по улочкам Лальска, правя велосипеды к центру города. Еще издали, подъезжая к городку, заметили впереди гроздья куполов и куполков с крестами. Какой-то монастырь?

Улочки безлюдны, старые дома будто уснули, смежив веки, – занавески на многих окнах задернуты. Даже собаки (гроза велосипедистов) не гавкают из подворотен. Послеобеденный сон… Да, это настоящая провинция. Господи, в такую даль мы забрались! Если взглянуть на карту, то видно: Лальск находится в самом глухом углу Вятской земли, даже кировчане здесь редко бывают.

Улицы в городке большей частью грунтовые, еще с дореволюционных времен. Аккуратные заборы, лепные фронтоны домов, лопухи, крапива, колодезный журавель… Верчу головой – и вдруг за поворотом вырастают высоченные церкви изумительно красивой, старинной постройки. Соединенные арочными переходами, они, кажется, взялись за руки и стоят единым монолитом на небольшом пятачке, на высоком берегу Лалы. Соскочив с велосипедов, обходим храмовый комплекс. У обрыва под огромным деревом бросаем велики и валимся в траву. Тишина. Под ногами медленно течет извилистая речка, в небе бредут незнамо куда взлохмаченные большеголовые облака. С обрыва видно далеко-далеко – может быть, эта синяя полоска уже земля Коми? В ту сторону лежит наш путь. Начинаем считать: шестьдесят километров до границы Коми, еще десять до переправы… Дальше сбиваемся. Так, словно перекати-поле, заглядывая за горизонт, движешься по проселкам через леса Северной Руси да вдруг почувствуешь под собой землю удобренную, древнюю – и все такое родное, точно здесь и родился. И на какое-то мгновение покажется: все! наконец, приехали…

Достаем провизию. Будто из-под земли является пес с суровым выражением на морде, с обрывком цепи на шее. Делим обед на троих. Удивительные в этих местах собаки: от самого Устюга до Лальска ни разу не облаяли. Неожиданный сотрапезник, обнюхав нас, звякает цепью, обегает вокруг, беря в кольцо, – совершает неведомый нам собачий ритуал. Так сказать, «принял в стаю». И также неожиданно исчезает.

Храм закрыт. У ворот его женщина в платочке поясняет: нынешний настоятель, отец Феодор Галич, сейчас в отлучке. А прежний, архимандрит Трифон, чуваш, год как помер. «Он все тут знал, старый был священник, все бы вам рассказал…» «А кто из старожилов остался?» – спрашиваем. Женщина называет несколько имен. «Еще зайдите к Фетюковой Глафире Степановне, она 1903 года рождения».

Записываем адрес, но идти туда не спешим… Бродим по оживившемуся после обеда городку, толчемся в торговых рядах, что выстроились вдоль горбатой улочки. И не спешим слиться с этой жизнью. Знаем: стоит познакомиться с кем-нибудь поближе, поговорить по душам – и превратимся мы в лальчан, войдет в сердце навсегда этот город. И мы тянем, длим чудо узнавания, пока что оставаясь чужаками-странниками.

Зашли в музей, что располагается в красивом особняке, до революции принадлежавшем инженеру бумажной фабрики Прянишникову. На стене картина: мужики и бабы в лаптях ведут груженые телеги через лесную чащобу. Это новгородцы после присоединения Господина Великого Новгорода к Москве бегут в новые земли. В 1570 году они сели на Лале, где уже жили русские вперемежку с чудью, и основали Лальский Никольский Погост, обнесли его «вострым тыном» – из заостренных бревен. Первая церковь была Николы Чудотворца, небесного заступника всех путешествующих. Поставили ее на берегу Лалы – там, где сейчас соборный комплекс. Впрочем, по преданию, недалеко уже стояла деревянная церковь Михаила Архангела, на месте которой вырос впоследствии Михайло-Архангельский мужской монастырь. С 1698 года начинается каменное строительство: Воскресенский собор, Благовещенская, Богоявленская, Спасская, Иоанно-Предтеченская, Успенская церкви.

Стоят они и по сей день. Только Михаило-Архангельский храм разрушили, после того как в 1937 году закрыли монастырь. В этом храме была икона, написанная рукой св. Андрея Рублева: изображен был архангел Михаил. По преданию, этот бесценный образ перешел в Лальский монастырь из одноименного Велико-Устюжского монастыря. В советское время образ находился в кладбищенской церкви Успения и Всех святых, пока церковь не закрыли. В 60-х годах образ архангела Михаила увезли в Москву.

Недалеко от особняка Прянишникова – чудной дом с крышей «пирожком». Китайская фанза. Построил ее один из местных купцов, вернувшись из Пекина.

В давние времена городок Лальск был соединен торговым трактом с тридевятым царством – китайским государством. Начинался тракт от Москвы и шел через Ростов, Ярославль, Тотьму, Устюг, Лальск, Кайгород, Соль-Каменную, Верхотурье, Тюмень, Тобольск и дальше – через Балагинский острог (здесь перегружались на верблюдов), через китайское село Наун в Пекин. «Специалистом» по Китаю был лальский купец Иван Савватеев, несколько раз он возглавлял большие государевы караваны. В таких торговых «поездах» бывало по 800 человек и более, в том числе по 20 священников и диаконов. Из Китая везли чернила, чай, фарфор, жемчуг, лекарства и др. Лальские «молодчие люди» быстро освоились в неведомой стране, завели там агентуру и даже открыли в Пекине свои предприятия.

Через 14 лет после основания Лальска в устье Двины был построен Архангельск – и через этот единственный на Руси морской порт началась оживленная торговля с Европой, товар доставлялся в порт по Лузе и Двине. После Петра I, который «прорубил окно» на Балтике, значение Лальск утратил. Но еще долго лальчане пускались в смелые предприятия. В 1745 году местный купец Чебаевский построил судно «Евдокия» и организовал поход в Америку. Екатерина II Аляску продала, и Лальск уже навсегда превратился в тихий заштатный городок – с шестью церквями и с тысячью жителей. До революции Лальский уезд был довольно обширен, в него входила и часть нынешней территории Коми – Ношуль и Лойма. Потом его урезали, а в 1965 году Лальску дали статус «поселка городского типа». Если бы не близость железной дороги «Котлас – Луза – Киров», построенной еще в 1898 году, быть бы ему при советской власти деревней.

Крепкие дома в деревнях по Лузе

Да, размеренная жизнь была в заштатном городке. Еще в начале ХХ века по ночам через каждые 15 минут раздавался стук колотушки – караульщик свидетельствовал, что в Лальске все спокойно. А с соборной колокольни срывался бой часов. По тембру он напоминал бой часов Спасской башни Московского Кремля и слышен был в окрестных деревнях. Стрелки часов (длиною в аршин) были видны за километр, и каждый мог знать, сколько времени. Построили их лальские граждане Попов и Рысев. Точно такие же часы (с надписью: «Лальск 1823 год») были на Усть-Сысольской соборной церкви, сейчас они хранятся в Сыктывкарском музее. Они показывали не только время суток, но и восход и заход солнца, и даже фазы Луны.

Стоим перед соборной колокольней, задрав головы. Сзади подошел к нам бородатый мужик в кирзовых сапогах. Деликатно покашлял в кулачок:

– Обратите внимание на барельеф с царской короной. На самом верху. Часы-то с колокольни сняли, а корону сбить забыли.

«ПОМОГИ МНЕ НА ЗЕМЛЕ ЖИТЬ»

Знакомимся: Андрей Федосеевич, служка при храме, очень обходительный интеллигентный человек оказался. Сам он не местный, приехал 15 лет назад из Бессарабии на лесоразработки, прилепился к церкви, да так и остался жить при храме. Предлагает нам поселиться в церковном доме: «Куда спешите? Поживите у нас, отдохните». Видно, впечатлило, что мы катим с самого Устюга. Оставив велосипеды у него, отправляемся к Фетюковой.

Глафира Степановна, бодрая еще старушка, приняла нас любовно. Обняла, похлопав по спине:

– Вот запамятовала, старая, имя-то твое…

– Да вы нас не знаете, мы издалека.

Старушка не обращает внимания, ведет в горницу. За 92 года жизни столько лиц прошло перед ее глазами, что… может быть, действительно с нами уже встречалась?

Старушка вспоминает, как раньше жилось. Вспоминает праведников:

– Был такой блаженный Павел Хотемов. Однажды вывел из церкви Михаила Архангела народ и показывает: «Смотрите». Вываливший народ вертит головами, ничего понять не может: ни храма, ни монастыря нету. Голое поле.

Вскоре монастырь закрыли и снесли. Случилось это, понятно, уже после революции. В ту пору жил в Лальске старец Михаил Иванович. Он был старостой Троицкой церкви в селе Популово близ Лальска, жил под церковью. «Сеятель сердца», – называет его матушка Глафира:

– Никогда не забуду: шли мы с матушкой нашего священника в Лальск молиться, встретили в поле Михаила Ивановича. Он говорит матушке: «С дитем-то назад пойдете – приверните». И как раз начались аресты. Приезжал к нам в гости: и поцелует, и обнимет, чтобы мы не боялись… Моей сестре Евдокии предрек, что станет она инокиней. Когда она постриг приняла, я тоже захотела. Но он сказал: «Скоро монастыри закроют». Так и случилось: Троице-Гледенский монастырь в Устюге, где сестра была, закрыли, а ее саму арестовали. Потом и его забрали. Мы на берегу толпились, когда его на пароход поднимали, он крикнул: «Господь не оставит вас!» Тогда же и моего отца Стефана забрали, он в Сыктывкаре умер, Черняев Степан Алексеевич. Крепко верующий был. «Любите Бога», – повторял нам, детям.

Был еще подвижник схиигумен Павел, при советах он в монастырской сторожке жил, тайно крестил и отчитывал от бесов. Я часто ходила к нему: посидишь с ним – и ровно на душе.

А сейчас я дряхлая, только во сне на могилку его хожу. Прошу: «Ой, отец Павел, помоги мне на земле жить!» И точно сытая просыпаюсь. Как-то снится: иду я к нему на могилу, а мне говорят: «Батюшка сейчас молится». И не знаю, можно ли к могилке-то подойти…

На прощание перекрестила нас старушка как родных детей. Пошли от нее на могилу к отцу Павлу.

Лальское кладбище – город в городе. Высокая каменная ограда, свежепобеленная. Ворота с коваными фигурными решетками, тяжелыми запорами. В глубине белеет церковь Успения и Всех святых. Здесь отпевают умерших горожан.

Лальск. Ворота на кладбище

Справа от ворот – могилка Павла Хотемова. «Дети его вшивиком обзывали, – вспоминаю рассказ о нем. – А он сказал им: вы пьяницами станете. Так и получилось».

Рядом могилка блаженной Катерины – она из другого века, из другой жизни. В Лальске, как и в любом другом «деревянном» городе, все боялись пожаров. Но вот не убереглись: однажды случился пожар в городе, загорелся и дом купца Шестакова. Тушили – ничего не могли поделать с огнем. Пошло бы имение купца в дым, да кто-то надоумил просить молитв у блаженной. Катерина встала на молитву. Так, одной молитвой и потушила пожар. Купец в благодарность взял юродивую к себе в дом, выделил ей отдельную комнату.

А на кладбище они «поселены» отдельно. Шестаков лежит в родовой усыпальнице, под мраморным памятником, около церкви. Могила же Катерины – возле старинной березы, с которой, рассказывают, старушки срывают листья, готовя из них чудесное лекарство.

Слева от входа в храм находим маленький железный крестик с табличкой: «Схиигумен Павел 1864 1/1 – 1963 ../3». День смерти почему-то не указан.

Ходим по кладбищу, надо бы поклониться еще праху протоиерея Алексея Попова. Был он известным человеком, членом Государственной Думы, автором книги «Быт священства». На свои средства в одной из деревень под Устюгом построил зимний храм с колокольней. Пока шло строительство, он служил в летней части храма при 30-градусном морозе, обмотав голову платком. Не пропустил ни одной службы. Заболел, пошла горлом кровь. Врачи сказали: «Два года тебе жить». Но о. Алексей, подобно св. Леониду Устьнедумскому, положился на Бога – и остался здоров.

Вконец заблудившись в лабиринтах, возвращаемся к схиигумену Павлу. Холмик да железный крест – рядом с мраморной лепниной купцов Сумкиных и Шестаковых. Каждому свое. Каждый по-своему «помогал жить на земле» братьям и сестрам во Христе. Купцы держали бумагоделательную фабрику, судостроительную верфь, давали работу, заботились о благосостоянии и образовании рабочих (о чем свидетельствует благодарственное письмо от рабочих, высеченное на памятнике Сумкину), строили и украшали храмы, открыли библиотеку в Вологде…

А вот надгробье Прянишникову. Тоже благодетельствовал, на свои сбережения больницу построил, содержал воспитательные дома… Тоже «помогал жить».

Еще десяток-другой лет назад жизнь в Лальске, казалось, встала на рельсы, стала оживать: за кладбищем в ровном поле ежедневно приземлялись самолеты, реконструировалась бумагоделательная фабрика, улицы бетонными плитами кой-где уложили… Худо-бедно дела хозяйственные, земские государство стало тянуть. Теперь бумагоделательная фабрика стоит, аэродром распахан под огороды, на могилах лальских купцов-благодетелей разбиты-сворочены кресты. Такое чувство, что в последние годы все пошло прахом. Видно, не с того возрождать жизнь начали.

Стоим перед семейной усыпальницей лальских купцов (все они здесь породнились между собой), и вдруг вспомнилось: «Вот, никого из их рода уже нет в живых, а музыкальная машинка до сих пор играет…» Странно все ж: вещи оказываются долговечнее памяти человеческой. В музее, бывшем доме Прянишникова, мы видели поблескивающий сталью хитроумный механизм, который играет восемь мелодий. Заскрежещет машинка – и вдруг раздается одеревеневшая от времени музыка, разносясь по гулким комнатам пустого дома.

ДОМ

Около собора нас уже поджидал Андрей Федосеевич. Гремя ключами, поднимается он по стертым ступенькам Благовещенского храма. Внутри пахнет ладаном. Своды украшены фресками старого письма. Отовсюду глядится родная старина, древняя Русь. Огромный иконостас. С диаконской дверцы, на которой обычно изображают Архангела Михаила с мечом в руке, смотрит златовласый юноша в сверкающем, по-царски украшенном хитоне. Округлый лик его прекрасен. Потрясенный, долго стою перед этой маленькой дверцей. Царские врата еще великолепней. Видно, что совсем недавно иконостас наново золотили.

Пора устраиваться на ночь. Андрей дает нам ключ от церковного дома: «Устраивайтесь», – и обещает поискать где-то завалявшиеся бумаги умершего священника – может, что интересное для себя в них найдем.

***

Кованый старинный ключ с причудливой бородкой. Кривые зеркала в рассохшихся рамах. Старинные буфеты. Продавленные диваны. И запах… Все – как в дедовском старом доме, куда я мечтал попасть нынешним летом. Даже кровать – с железными шариками на спинках!

Мой друг сидит за круглым столом, листает пожелтевшую рукопись, которую только что принёс Андрей. Какое сегодня число? Достаю видеокамеру, гляжу в окуляр на высветившиеся цифры: «10.07.95».

– О Господи! – мой друг вскакивает, оглядываясь в изумлении. – Ведь все это я уже видел! Давно, еще студентом был, во сне: и этот стол, и эти стены, и именно эту рукопись без начала и конца уже держал в руках! Знаю, о чем в ней говорится…

Я отвечаю в том смысле, что с кем не бывает, ведь свое будущее можно увидеть во сне. И снимаю все на видеокамеру: кажется мне, что сегодня, здесь, что-то произошло важное, какая-то цепь времен замкнулась.

Среди бумаг я обнаруживаю потрепанную, исписанную юным девичьим почерком (пером!) тетрадь: духовные стихи собственного сочинения перемежаются с детскими воспоминаниями, выписками из трудов Феофана Затворника… Писал кто-то еще в начале века.

Листаю…

Програма на всякое христьянское дело…

«…Как узнать волю Божию? Средство к сему совесть, просвещенная словом Божиим и руководимая благодатию Его, ибо она на то и дана, и кто добросовестно с ней обходится, тот редко может говорить «не понимаю, что делать». Если же встретится такое недоумение, то у него тотчас решают его самоотвержение и любовь. В иных случаях Дух Св., живущий в нем, откроет, как поступить…

Предопределение Божие о нашем спасении есть вывод из всей жизни человека. Видит Бог наперед жизнь человека в целом и решает сему быть в числе спасенных, а сему не быть. Бог все делает, чтобы вразумить человека. Если же после всех попечений о нем видит его не хотящим исправиться, то оставляет его, как бы говоря: ну, делать нечего, оставайся. Бог не хочет смерти грешника, но и свободы человека не насилует…»

 

«МИРУ» (мысли девы)

Обманчивый и грешный мир,

Зачем меня к себе ты привлекаешь?

Зачем коварной дружбою с собой лишаешь царствия?

Что обещаешь мне?

Любовь? Не юношей ли?

Их речи, говоришь, послушать

Бывает весело.

Но знай, не мне!

О, отойди, оставь, дай о другом подумать!

Не для меня весны мечты!

Я не своя уже, уйди!

Не для меня зальется соловей в тенистой роще,

Ты не споешь мне песнь любви.

Не будут струны мне играть напевов томных.

Я, о, я уже люблю другого, ему обручена,

Невеста я Христа, Христа! А не тебя, Сын человечь.

Ему сплетаю я свой слабый гимн…

…Очень хотелось бы, чтобы наш сегодняшний читатель представил, какие чувства испытываешь, читая такую тетрадь в таком доме в далеком провинциальном городке.

Листая ветхие страницы, невольно перед глазами вставал образ романтичной, можно сказать, тургеневской девушки, и в то же время я ловил себя на мысли, что этот человек, должно быть, немало пережил и повидал. Интересно, кто была эта девушка, как сложилась ее судьба?

И каково же было наше изумление и радость, когда мы узнали, что та самая девушка-гимназистка, которая вела эту тетрадь, и сегодня живет в Лальске, и верна выбору, сделанному еще в юности (помните строчку: «Невеста я Христа, Христа!»?).

Именно о ней, старице Марфе, мы слышали еще в Лузе: гимназисткой, в 1917 году, она начала писать акафист св. Леониду Устьнедумскому и закончила его не так давно, уже к концу жизни. Архимандрит Трифон (ныне покойный) послал акафист Патриарху Пимену, там его подправили – и теперь этот акафист поет вся Русская Православная Церковь.

У матушки Марфы мы побывали в гостях. Старица живет в низеньком домике затворницей.

– Мне б в монастырь, да только куда меня, больную… – говорила нам матушка Марфа.

Но о ней, в миру Марии Эдмундовне Кржечковской, или Марусе, как звали ее в детстве, – о ее судьбе рассказ отдельный. Об одном только хочется сказать сейчас.

Мы разглядывали фотографии в ее альбоме, а она тем временем рассказывала:

– Когда из Туровца в Айкино приехали, здесь в старом храме царила полная разруха: пойдем кадить – престол качается. При мне новый храм отстроили. Служили мы там с 4 июля 1979 года по 1987 год… Потом с о. Георгием поехали в Краснодар, да сразу заболела на юге этом и вернулась в Лальск…

Сколько знакомых лиц смотрит на нас с фотографий в старом альбоме! Отец Герман – теперь он на Соловках, игумен, а отец Питирим – еще безусый мальчик, без священнического креста… Архангельская, Вологодская, Кировская епархии – здесь все границы между ними, как и границы административные, очень условны. Как единым пластом осваивался много веков назад этот край, так и по сей день судьбы людей здесь – в низовьях Сухоны, Вычегды, Юга, в верховьях Северной Двины и Лузы – переплетены, в этих землях, точно живя одной семьёй, поместился люд в одной большой, без перегородок, комнате огромного дома, именуемого Русским Севером.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

…Мы едем и едем, ноги стали «железными». Позади село Учка, в котором семилетним мальчиком служил будущий архимандрит Модест, где он церковки лепил из глины. На том месте, где стоял дом о. Павла, приютившего мальчика, стоит теперь дом Авенира Минеевича Михайлова – богобоязненного, крепкого мужика. Много он интересного рассказал, да разве все перескажешь? И тоже вот штрих: как раз в эти дни гостила у него дочка с детьми, которая работает… под Сыктывкаром. Другая дочь – из Кирова. Это к вопросу о едином духовном пространстве нашей родины.

Священник Модест Мелентьев

Зашли в здешнюю церковь, пустую, брошенную. Когда-то, много лет назад, хотели крест с купола снять, флаг поставить. Внутри купола цепи-растяжки поотрубали, а крест вверх вытолкнуть сил не хватило. Двенадцать лет потом сельчане вздрагивали: ветер подует – и крест на все четыре стороны света по оси поворачивается, а в куполе цепи звенят-болтаются. Потом церковь в божеский вид решили привести. Наняли украинцев-шабашников, те известь продали «налево», достали где-то несколько ящиков мыла, развели им несколько щепоток извести и этим составом побелили стены. Пошли дожди, белила смыло, а у шабашников уже след простыл. Спасибо, хоть цепи в куполе закрепили…

Едем и едем мы, пять церквей насчитали от Лальска до Коми. В последней, что в деревне Егошинская, внутри рельсы проложены, вагонетка стоит. Всякое видал, но такое…

Взобрались на звонницу: видно ли Коми?

Едем и едем, кругом много брошенных домов, ни одной встречной машины. Замерла жизнь. Только чеченцев встретили около разрушенного моста через речку – их «Жигули» посреди брода застряли, вода мотор залила. В Киров откуда-то с севера пробираются. Спрашивали, не попадались ли нам встречь грузовики – кто бы вытянул машину из воды. В их глазах через горделивую горскую самоиронию читались беспомощность и тоска застрявших на чужбине людей…

Господи! Как страшно оказаться одному в огромном, чуждом человеку мире! Но сохраняя и освящая родную землю, не оставляешь Ты нас…

М. СИЗОВ,

И. ИВАНОВ

 

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

Добавить комментарий