Наш автор Мария Сараджишвили побеседовала с известным врачом-священником Феодоритом (Сеньчуковым) – этой небольшой беседой мы решили предварить знакомство с его литературно-блогерским творчеством. Но сначала о самом отце иеромонахе.

Своей книге «Поп на мерсе», вышедшей в издательстве «Эксмо» в 2019 году, автор предпосылает следующее пояснение: «Я – иеромонах Феодорит, а в миру – Сеньчуков Сергей Валентинович, родился в Москве в 1963 году… Закончил интернатуру по детской анестезиологии и реаниматологии в 1987 году. В медицину пришёл школьником в 1979-м (санитаром в больницу), в 1981 году начал работать на станции Скорой и неотложной медицинской помощи г. Москвы, где служу и по сей день… Крестился в 1988 году. В 2009 г. окончил Свято-Тихоновский университет. В 2008 г. принял постриг и был рукоположён в диаконский сан, в 2014 г. – в сан иеромонаха. Веду блог father_kot в Живом Журнале и страничку на Фейсбуке, где пишу на самые разные темы… У меня две дочери. Старшая – монахиня Елисавета (в миру Мария), кандидат философских наук, журналист, пресс-секретарь Якутской епархии РПЦ, проректор Якутской духовной семинарии по научной работе. Младшая – Дария, музыкант. А ещё у меня живут три кота…»

В этом «автопредставлении» нет многих важных деталей. Например, что он врач анестезиолог-реаниматолог высшей категории. Что супруга его скончалась в 2000 году от диабета, именно после этого и решил принять монашество. Что после того, как в 2014 году он принял сан иеромонаха на Украине, «в связи с ухудшением межгосударственных отношений между Россией и Украиной откомандирован в Москву» – так сообщает «Википедия».

Ну и много ещё всяких интересных эпизодов было в его жизни, о которых иеромонах Феодорит рассказывает неизменно с юмором. Или же не рассказывает. Пока что он остаётся во многом больше врачом, чем священником. Но это ничуть не преуменьшает интерес читателей к нему.

 

* * *

– Отец Феодорит, вы частенько размещаете фотографии еды на своих страничках в соцсетях. Вам же пишут в комментариях о чревоугодии. Как на это реагируете?

– Дело в том, что трапеза – очень важная часть нашей жизни. Неслучайно же Таинство Евхаристии было установлено за трапезой и саму Евхаристию мы именуем Трапезой. Православие предлагает нам разные пищевые режимы в зависимости от тех или иных дат. Поэтому еда неизменно занимает важное место именно в православии. Ну а раз это так важно, значит, и интересно.

Как правило, я размещаю либо блюда собственного приготовления, либо какие-то блюда, которые я ел в своих путешествиях. Первыми я просто хочу поделиться, так как обычно прилагаю рецепты приготовления. Это далеко не всегда блюда сложные, очень часто это что-то очень простое, подходит для постной кухни. Нередко приходится слышать, что пост соблюдать сложно в немалой степени из-за того, что постные блюда в готовке сложнее обычных. Или, наоборот, что постный стол беден и невкусен. Вот я и показываю, что это далеко не так. А экзотические блюда я показываю потому, что не каждый мой читатель попадёт туда, где я нахожусь в данный конкретный момент. Поэтому я размещаю фотографии и каких-то достопримечательностей, и природы, и еды. Ну а то, что пишут о чревоугодии, – пусть пишут. В общем-то, мы не свободны ни от одного греха, значит, и чревоугодие присутствует. Ну а помнить о своих грехах полезно.

– Не мешает ли активность в социальных сетях вашему пастырскому служению?

– Пастырскому служению она мешать не может, если человек умеет структурировать своё время и правильно расставлять приоритеты. В моём случае она даже помогает не только пастырскому, но и социальному и медицинскому служению, так как моя «узнаваемость» часто помогает помочь разным людям.

– Какие искушения бывают у монаха в миру?

– В целом такие же, как у любого монаха, да и вообще любого человека, просто центр тяжести искушений немного смещается в сторону искушений чисто мирских. «Мирскому» монаху реже приходится встречать бесов как таковых просто потому, что мир вокруг него полон искушений естественных: от мяса в постный день до девушек в мини-юбках. Монаху же монастырскому, а тем паче скитскому или отшельнику искушения будут больше духовные: высокоумие, ереси, мечтания и т.д. Ну а рецепт один: как говорил святой Силуан Афонский, «держи ум свой во аде и не отчаивайся».

– Что самое трудное в вашем служении?

– Удержать равновесие между разными аспектами своей жизни. Не уйти в мир, но в то же время не оставить своего мирского попечения.

– Расскажите о наиболее удивительных случаях из вашей священнической практики.

– Здесь сложнее. У меня не очень большой священнический опыт. Самое удивительное это то, что я вообще стою у престола.

– Ваша дочь приняла монашество. Не пытались ли вы этому препятствовать или, наоборот, приняли это с радостью?

– Ну как можно препятствовать взрослому человеку? В восторге не был, но не потому, что имею что-то против монашества. Мне казалось, что она более мирской человек. Но владыка Роман сказал мне при встрече, что видит в ней монахиню. Ну а куда ж против архиерея! Ну и выяснилось в конечном итоге, что он оказался прав.

– Свой отпуск вы проводите за пределами России. Какая причина этому?

– Я очень устаю за год, так как у меня достаточно большая нагрузка: и служение, и суточная работа, и какие-то иные моменты – причастить, соборовать, проконсультировать больных. Поэтому мне хочется максимально отвлечься от привычного образа жизни, оставив по возможности только богослужения. И я очень люблю море. Поэтому летний отпуск предпочитаю проводить на море там, где есть православные храмы, где я могу послужить. У меня, как у реаниматолога, отпуск длинный, поэтому разбиваю его на три части.

– Как сохранить благодать после причастия в миру? Что вы посоветуете?

– Вопрос очень сложный. Формально – постараться сохранить дух мирен. Не ругаться, не обижаться, не завидовать, хранить мир в душе и Бога в сердце. Но, к сожалению, это получается не всегда, поэтому надо просить Бога об этом.

– Что сложнее: монашество или врачевание? Где больше искушений?

– Сложно и то и другое. Просто монашество – это образ жизни, а врачевание – действие.

– С верующими всё ясно, они будут рады врачу-монаху. А как представители других конфессий или атеисты? Бывало ли, что пациенты возражали против лечения из-за того, что вы православный батюшка?

– Пока никто не отказывался. Я же не кричу, что я православный священник, когда встречаюсь с больными. Люди больше смотрят на профессионализм врача, а не на его вероисповедание.

---

 

Иеромонах ФЕОДОРИТ (Сеньчуков)

КТО КОГО СЪЕСТ

Живёт на Святой Земле одна православная семья – Даша и Габриель. Именно на Святой Земле, а не в Израиле (хотя в Израиле жить тоже очень неплохо). Гавриил – православный иконописец и псалт, Даша – врач, а главное – мама троих мальчишек: Мишеньки, Феди и Филиппа.

История эта случилась, когда старшему, Мишеньке, было три-четыре года, Федя был ещё младенцем, а младший, Филипп, был пока мечтой. Я заехал к ребятам в гости, просто навестить.

Даша готовила, Гавриил делал что-то по дому, Федя, как и положено хорошему младенцу, гулил, а Мишенька шалил. Ну, шалил – это так говорится. Вёл он себя ровно так, как и должен вести себя нормальный ребёнок, тем более рождённый в семье с южными и восточными корнями: бегал, прыгал, пел…

Даша, меланхолично что-то то ли нарезая, то ли помешивая, в процессе разговора увещевала сына не шалить, т.е. вести себя потише. Мишенька маму, безусловно, любит, но ведь против природы не попрёшь: бег, прыжки и пение продолжались.

Тогда Даша, не меняя тона, произнесла: «Миша, если ты не перестанешь шалить, то я попрошу отца Феодорита и… он тебя съест!»

Я несколько удивился. Во-первых, я детей обычно не ем. Во-вторых, ребёнок, выросший в православной семье, на мой взгляд, должен знать, что батюшки вообще детьми не питаются. Однако Мишенька, внимательно посмотрев на мой живот и, видимо прикинув, что теоретически, да, могу, счёл за благо ретироваться – занял позицию в комнате рядом с младшим братом.

Но прятаться молча было выше его сил, и вскоре из комнаты стали доноситься песни на нескольких языках (Миша с детства владеет армянским, арабским и русским, сейчас прибавились английский, иврит и, по-моему, греческий), а затем топот ног, после чего Мишенька появился на кухне собственной персоной.

– Мишенька, ты опять шалишь? – тем же тоном спросила Даша. – Наверное, отец Феодорит тебя всё-таки съест.

Миша обошёл стол, посмотрел на меня, хитро прищурил глаз и сказал:

– А вот я вырасту большой, и…

Как вы думаете, дорогие читатели, что сказал Миша дальше? Уверен, что большинство из вас подумали, что окончанием фразы было «и сам тебя съем!».

Я тоже так подумал.

Но Мишенька сказал совсем по-другому. Его фраза звучала так: «Я вырасту большой, и ты не сможешь меня съесть!»

Честно говоря, я был потрясён. Вот что значит истинно православное воспитание. Ребёнок не о победе мечтает, а о том, чтобы ближний греха человекоядения не совершил.

А мы все, кто сам съесть захотел, не православные, а живоглоты.

Из кн. «Поп на мерсе. Забавные и поучительные истории священника-реаниматолога».

МОНАХИНЯ САЛОМЕЯ

Я увидел её на собрании паломнической группы. Молодая, красивая, высокая женщина в длинной элегантной юбке и платке, завязанном вокруг шеи. Удивительно, но это её только украшало. Звали её Л.

Мы ехали на Святую Землю. Группа была разнородной. Многие уже там бывали, а некоторые собирались в первый раз. В группе были две игумении с парочкой монахинь каждая, две дивеевские монахини, два священника, несколько бизнесменов с семьями, пара-тройка церковных старушек, две молодые воцерковлённые пары, пожилая дама (профессор МГУ), наша семья (я и две дочери) и ещё человек двадцать пять самого разного пола, возраста и достатка. Но Л. отличалась каким-то особым взглядом. Взгляд её был устремлён в небеса – не в смысле «вверх», а куда-то туда, где, как и следует из самого слова «небеса», нет бесов, а есть только Бог.

Паломнические группы на Святую Землю приезжают разные. Бывают абсолютно светские типа «отдых + паломничество» (такие возил один предприимчивый диакон, щеголявший вне храмов в белоснежных шортах). Бывают, наоборот, из тех, которые «сидят в лесу – молятся колесу», испуганно крестящиеся при виде хасида, а на греческих службах вздыхающие о «католическом духе», заключающемся в скамейках, стоящих в храме. Огромные украинские группы, возглавляемые матушкой Магдаленой, пели разные духовные песнопения всегда и везде. Группы Горненского монастыря с гидами-монахинями в белых апостольниках, чёрных очках и непременными мобильными телефонами в руках строго обходили святыни, крестясь в нужные моменты. Сербы и греки, как правило, приезжали с архиереями, а румыны – с несколькими батюшками. И те и другие регулярно присаживались попить кофе. Суровые грузины шли, не оставляя молитвы, а большинство русских групп раскрыв глаза смотрели на Святую Землю.

Наша группа – группа Подворья Иерусалимского Патриархата в Москве – немного отличалась от других, потому что Иерусалимская Церковь для нас была родная. Один из наших бывших настоятелей, архимандрит Феофилакт, тогда был старшим скевофилксом (ответственным за порядок богослужения и церковную утварь. – Ред.) Гроба Господня (сейчас он архиепископ Иорданский), а другой, архимандрит Феофил, сейчас Патриарх Святаго града Иерусалима и всея Палестины. Поэтому мы посещали такие места, куда не только израильские гиды обычные группы не водили, но и даже горненские группы не попадали обычно.

Наша руководительница матушка Галина, инокиня, задавала в группе молитвенный настрой. Всю поездку мы соблюдали пост. Нет, мы не накладывали на себя бремена неудобоносимые и не питались акридами и диким мёдом. Наоборот, еда в отелях была сытная и вкусная, т.к. ели мы только утром и вечером. И мы не пытались быть святее Типикона. Всё было по уставу. Кроме мяса. На время паломничества мы все превращались в монахов. В автобусе пели правило батюшки Серафима утром и вечером, читали молитвы тому святому, к которому ехали, на месте служили молебны, наши батюшки исповедовали желающих каждый день и причащались (естественно, кто этого желал) за каждой литургией. Матушка Галина приводила нас и на закрытые литургии на Гробе Господнем, когда храм закрывается и в нём нет никого, кроме служащих. То есть эти две недели протекали в посте и молитве, как и должно быть в паломничестве.

Л. явно была здесь не первый раз. Если мы – те, кто приехал впервые или даже вторично – зависали у каждой святыни просто потому, что прикоснулись к изначальной святости этих мест, то она углублялась в молитву. Было такое ощущение, что она могла бы молиться и дома ничуть не слабее, чем тут, на Святой Земле. Но чувствовалось также, что Иерусалим – это её родной дом.

Матушка Галина, с которой мы были очень дружны, несколько раз говорила про Л.: «Божий человек! Господь призвал!», но саму историю не рассказывала.

Как-то раз я рискнул и спросил Л., бывала ли она здесь раньше. Она сказала, что да, бывала, и не раз, и оторваться не может. Так, слово за слово, я и узнал её историю.

Л. была очень успешной девушкой. Получив образование, она нашла себе очень хорошую работу сначала в Москве, а потом и в Лондоне. В Москве оставалась мама, но мама была вполне активной, а денег Л. зарабатывала достаточно, маму навещала часто… То есть всё шло своим чередом. Отдыхать она предпочитала в Испании, Греции, на Лазурном берегу, ходила в клубы… Был у неё какой-то необязательный бойфренд… то есть вела совершенно обычную жизнь. В храмы она если и заходила, то только полюбоваться на архитектуру. И то храмы были в основном католические или англиканские. В православных она бывала либо в Москве по случаю каких-то событий типа венчания одноклассницы, либо в Греции, на Корфу например.

И вот в один из отпусков она решила посетить Израиль. Прилетела в аэропорт Бен-Гурион, разместилась в отеле в Тель-Авиве, позагорала, сходила туда, съездила туда и… приехала в Иерусалим. Дальше она рассказывала так:

«И вот я вся такая из Лондона – в маечке, в джинсиках, в босоножках – прихожу на Гроб Господень. Встаю в очередь к Кувуклии (тогда очереди были гораздо меньше), прохожу, припадаю ко Гробу и… ничего дальше не помню. Я даже описать не могу: просто Он со мной. Я очухалась только тогда, когда монах Пантелеимон, многолетний хранитель Гроба Господня, стал с силой меня вытаскивать. А я не то чтобы сопротивляюсь, у меня просто ноги оттуда не идут. Так я потом весь отпуск у Гроба Господня и провела. И причастилась там впервые».

…Нет, Л. не осталась в Иерусалиме. Конечно, она вернулась в Лондон, к своей работе. Только вот ни клубы, ни бойфренд ей стали не нужны. Зато она нашла православный храм и проводила там в молитве многие часы. Она стала регулярно исповедоваться и причащаться, а отпуск теперь проводила исключительно на Святой Земле.

Потом заболела онкологией мама и Л. пришлось вернуться в Москву. Работу она нашла быстро, зарплата была хорошей, поэтому они с мамой не бедствовали. Она нашла на Арбате наш храм и стала его прихожанкой. Одета она была теперь исключительно в чёрное, в руке были чётки. Мы периодически общались – она сказала, что мама болеет всё сильнее, но про себя говорила мало. Матушка Галина по секрету сообщила, что Л. готовится принять постриг, но сможет это сделать только после маминой кончины. А пока она ухаживает за мамой и пребывает в молитве.

Потом Л. исчезла из храма. Кто-то из прихожан рассказывал, что видел её в Иерусалиме у Гроба Господня, где она сосредоточенно молилась, не обращая внимания на окружающих. Откуда-то стало известно, что мама умерла.

Я уже был диаконом и вышел с Чашей на амвон. «Со страхом Божиим, верою и любовию приступите», – провозгласил я и вдруг увидел в очереди к Чаше Л. Она была всё в том же чёрном одеянии, но взгляд был уже совсем неотмирный, а лицо – очень бледным. Подходя к причастию, она тихо назвала своё имя. «Монахиня Саломея», – услышал я.

Я хотел поздравить монахиню Саломею, но, выйдя после службы в храм, её не увидел. Однако потом она ещё несколько раз приходила на литургию, всё такая же отстранённая. По лицу было видно, что чем-то больна, но толком поговорить мы так и не могли – после службы она сразу же уходила.

Потом она пропала. Перестала приходить. А через два месяца матушка Галина сообщила, что монахиня Саломея скончалась. У неё тоже оказалась онкология, она очень мучилась от болей и последнее время ходить уже не могла. Лежала дома, молилась и причащалась почти каждый день. Помогали ей сёстры монастыря, к которому она была приписана, но так и не смогла в нём пожить. Теперь она пребывает в селениях праведных, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь безконечная.

Царствия Небесного!

ЮЖНОРУССКИЙ БОРЩ

Есть такая песня – «Я жду гостей». Вот и я сегодня тоже ждал гостей.

Но, как гласит народная мудрость, «идут гости глодать кости». Стало быть, чтоб голодные гости не обглодали мои собственные кости, надо их покормить.

И вот задумал я сварить ЮЖНОРУССКИЙ БОРЩ.

Нет, я прекрасно понимаю, что борщ – це Украина. Что даже говорить о каких-то иных борщах просто неприлично. Что каждый нормальный человек при слове «борщ» представляет себе огромную миску ароматного жирного кушания свекольного или рудого цвета, в котором плавают аппетитные куски свиного и говяжьего мяса и шкварки с различными овощами, а рядом – пампушки, чеснок, цибуля… и стопка ледяной горилки…

Да, всё так.

Но не всем выпало счастье жить в Украине. И даже на Украине. И поэтому разные народы варили свои борщи, которые, конечно, борщами можно назвать условно, но всё равно… Хотя есть на свете вполне приличный борщ – кубанский. Ну так ведь на Кубань Екатерина переселила запорожцев. Екатерина, ты была не права – не зря песня сложена.

А другие запорожцы спасались за Дунаем, поэтому там сохранился вполне правильный борщ.

Понятно, что есть борщ белорусский (на говядине) и литовский, есть польский борщок, есть борщ еврейский – на говяжьем бульоне и сладкий, который полагается закусывать солёной селёдкой… Есть даже (прости Господи) борщ «Московский» – на костном бульоне, с добавкой отдельно отваренной говядины с томат-пастой. Был даже когда-то, по словам Максима Сырникова (известный российский шеф-повар, поклонник и пропагандист русской кухни. – Ред.), русский борщ из борщевика (не из вредного ядовитого паразита, борщевика Сосновского, а из настоящего).

Но есть и ЮЖНОРУССКИЙ БОРЩ, отличающийся тем, что в него не кладут буряк. То есть свёклу. Готовят его на юге России – от Таганрога до Саратова широкой полосой, южнее Воронежа, но севернее Кубани. Такой борщ варила моя бабушка Женя, уроженка города Энгельса, точнее ещё Покровска, который стоит напротив Саратова на левом берегу Волги. Город этот описан в повести Льва Кассиля «Кондуит и Швамбрания», и бабушка моя знала некоторых героев этой повести. А отец Льва Кассиля – доктор Абрам Кассиль – даже лечил её в детстве. И вот как раз к приходу доктора подавался обед, в котором не последнее место занимал этот самый южнорусский борщ.

Правда, в детстве у меня была вечная путаница: как назвать это блюдо – борщ или щи? В доме бытовали оба названия, но сама бабушка называла его только «борщ». И отец тоже. А вот мама, которая приходилась бабушке Жене снохой, чаще называла его словом «щи». Я только потом понял, что вторая моя бабушка (обе бабушки жили с нами), Муся-Маруся, мамина мама, украинка, выросшая в украинском селе, блюдо без свёклы назвать «борщом» не могла. Так и пошло…

Но всё же это не щи. В щах не бывает помидоров, болгарского перца и многого другого. Поэтому приступим.

Итак, нам нужно мясо.

Какое же?

Вообще, такой борщ наиболее вкусен на жирной птице. Утка, гусь… они с капустой – братья навек. Только не курица. Курицу можно к свинине добавить – есть такой рецепт полтавского борща. А вообще борщ (хоть со свёклой, хоть без неё) на курином бульоне с плавающими в нём кусочками курицы (вернее, куры – тьфу!) могут есть только ленинградцы под предводительством унылого Бродского. Ну, может, ещё какому-нибудь деду с отрезанным желудком в санатории такой борщ подают. И ещё жулики в советских столовых так экономили.

По сети гуляет рецепт таганрогского борща. Там написано, что свинину в Таганроге не жаловали, а варили или на птице, или на говяжьей лопатке. Был ещё вариант т.н. казацкого борща (здесь именно КА– , а не КО-) – говяжья лопатка + заправка из старого сала с чесноком. Но я буду придерживаться бабушкиного подхода: говядина + свинина.

Борщ должен быть жирным. Горячим, острым и жирным – иначе это не борщ, а «пе-е-е-ервое». Или, не дай Бог, «жидкое». Значит, берём говяжью грудинку и свиные рёбрышки. Идеальное сочетание. И мяса достаточно, и из хрящей прекрасный бульон получается. Рубим на куски и заливаем холодной водой. Я сразу же кладу морковку, лук, корень сельдерея, перец чёрный горошком и лаврушку. А вот солю чуть позже, после снятия пенки. Пенку, кстати, не выливаем – она нам пригодится. Ну а соль я взял адыгейскую – борщ-то южный!

Ну, пока мясо варится, начинаем подготовку. Берём картошку…

Вообще картофель в классическом борще – это суррогат. Должна быть фасоль. Но в этом варианте картошка будет к месту. Только не совсем обычно приготовленная.

Отливаем немного бульона в маленькую кастрюльку, картошку чистим и режем, а затем варим в бульоне. Чут-чуть недовариваем и разминаем в пюре, в которое добавляем пенку от бульона. И это пюре отправляем (вместе с остатками бульона) в большую кастрюлю, где на среднем огне варится мясо.

А пока готовим зажарку.

В классическом борще зажарка готовится раздельно: отдельно лук, отдельно морковь, перец вообще чаще всего не обжаривается, а томаты перетушиваются со свёклой, кроме тех, которые в конце кладутся кольцами для украшения. Но тут идея другая – сохранить капусту твёрдой. Не переварить. Поэтому зажарка у нас будет совмещённая и заложена ДО капусты.

На нерафинированном (да, именно на нерафинированном и масла должно быть много, чтоб запах сохранился) раскалённом масле обжариваем мелко нарубленные или потёртые на крупной тёрке морковь и корень сельдерея, мелко нарезанный лук, нарезанный мелкими кусками болгарский и лютый перец и несколько мелко нарубленных и чуть-чуть придавленных кусочков чеснока. Потом немного посыплем сушёным базиликом.

А пока готовим помидоры. Их можно натереть на тёрке или приготовить в блендере, только не в кашу, а так, чтоб сохранялись кусочки. По вкусу можно добавить в них красный молотый перец и немного чеснока.

Когда зажарка в сковороде станет загустевать, добавляем туда помидоры и тушим до момента начала загустения. Затем отправляем в большую кастрюлю.

Немного варим. Добавляем туда нарезанный болгарский и лютый перец и чеснок. И после этого запускаем мелко нашинкованную свежую капусту.

Капусту важно не переварить. В рецепте таганрогского борща рекомендуют неспешно прочитать «Отче наш» и гасить огонь. Всё так, только отсчёт надо вести от закипания.

Ну вот борщ и готов. Засыпаем зелень (петрушки должно быть больше, чем укропа) и ставим настаиваться. Минут через 20-30 можно есть.

Ангела за трапезой!

КОВИДНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ

Нижний Новгород был не единственной поездкой за вчерашние сутки. Приехав на подстанцию, мы получили вызов во Владимирскую область, в один из маленьких городков в зоне Владимирского Ополья, где расположен межрайонный ковидарий. Пациентка, естественно, была с ковидом, двусторонней пневмонией и, как гласила выписка, с КТ-4. Поражено было почти 90% лёгких.

Диспетчер сообщила, что пациентка находится на неинвазивной вентиляции лёгких (НИВЛ – способ поддержания дыхания с помощью аппарата для вентиляции лёгких через маску. – Ред.). Это не слишком порадовало, т.к. этот метод требует большого потока газа, а часть кислорода мы уже потратили на пациентку из Нижнего.

Я позвонил в ковидарий. Доктор радостно поведала, что пациентка в терапевтическом отделении на обычной оксигенации – 10 л/мин – и сатурация до 92% (степень насыщения (сатурации) крови кислородом. – Ред.). Это, конечно, было гораздо лучше, и мы решили всё-таки опробовать новый бокс на относительно стабильном пациенте. Настораживало только, что доктор на том конце провода консультировалась по поводу потока с реаниматологом, а также вот это «до 92%». Ведь «до» – это может быть и 90, и 30. Поэтому дополнительный баллон мы взяли.

Пока мы ехали, начал падать снег. Он ложился на землю, укладывался на лапах елей. Простояв немного на переезде, мы приехали в бывшую ЦРБ.

Доктор встретила нас у входа и повторила то, что говорила по телефону. Мы решили, что ребята готовят бокс, а я поднимусь и посмотрю на больную.

К моему удивлению, одетая больная сидела в кресле-каталке в коридоре у лестницы. В больнице не было лифта, и сёстры сами спустить её не могли – ждали нас. Тётя была не худенькая.

Вообще дикая привычка многих замкадовских стационаров передавать больных в коридорах и предбанниках меня всегда поражала. Особенно когда дело касается больных, требующих респираторной поддержки. Нижегородскую больную санитар вообще вывез к машине без нашего осмотра и, естественно, без кислорода. То ли они боятся, что больных не заберут, то ли так спешат избавиться от них…

У этой больной кислород шёл, но сатурация приближалась к 60%. «Мне трудно дышать», – тяжело, практически пыхтела больная.

Я метнулся в машину:

– Ребята, бокс отставить! Видимо, придётся на НИВЛ переводить…

Для тех, кто не знает: наладить НИВЛ часто требует усилий и времени, особенно если больной в гипоксии, как здесь.

Подкатили каталку. Больная уже хрипела: «Нечем дышать!» – и пыталась сорвать кислородную маску. Пульсоксиметр (прибор, который помогает измерять концентрацию кислорода в артериальной крови. – Ред.) показывал уже 47%, и число это стремительно уменьшалось. Достаём маску для НИВЛ. Больная потихоньку загружается. Вот только гипоксической комы нам тут не хватает! А сатурация уже 35%. У среднего трупа – выше.

Цепляем маску. Подключаем НИВЛ. Больная пытается вырваться, но мы умеем держать. И сатурация начинает потихоньку расти, хотя больная ещё этого не ощущает. Ей всё ещё «нечем дышать». Естественно, нечем – 90% лёгких в отключке. Но мы неумолимы, и сатурация доходит аж до 99%. И число дыханий уже приличное – 21-22. И параметры вентиляции весьма…

Ай да Пушкин! Я уж думал, что впереди – длительная реанимация с непонятным результатом. Или хотя бы интубация и ИВЛ, что нехорошо для ковидников.

В общем, привезли мы её уже довольную, даже улыбаться стала. Хоть и на НИВЛ. Дай Бог ей здоровья.

ОЧЕНЬ ТЯЖЁЛЫЙ БОЛЬНОЙ

Некий очень полный человек ехал на своей машине по Подмосковью и вдруг неожиданно получил удар в зад. Не в свой, естественно, а в автомобильный. Лучше бы было в свой, потому что тогда, может быть, спружинило бы.

А так по закону инерции человек всей своей массой полетел вперёд и ударился грудью и верхней частью живота об руль, ибо был он не пристёгнут. И сломал рёбра.

Его привезли в местную больницу, где каким-то чудом сделали компьютерную томографию грудной полости (обычно 100-120 кг – это предел для КТ-аппарата). Ковида там не было, а вот куча сломанных рёбер и гемопневмоторакс (воздух и кровь в плевральной полости) были. Пациенту эту полость пунктировали, поставили дренаж, на активную аспирацию почему-то не взяли, но во всяком случае умереть не дали. Других обследований коллеги не проводили.

На своё счастье, пациент оказался москвичом, поэтому родственники побежали в Департамент здравоохранения, оттуда перенаправили в наш платный отдел (такие перевозки ОМС не оплачивает) и…

Вот тут возникла замешка.

Дело в том, что пациент (а это пациент реанимационный) весит больше 200 кг. А каталка наша позволяет перевозить пациентов до 180 кг. Это наша. А на других машинах – до 165 кг. И дело не в том, что его нельзя на неё положить, а в том, что «ноги» каталки согнутся и больной упадёт.

Что же делать? «Хелп ми, хелп ми – SOS ми, SOS ми», как говаривали в моей англофильской юности. Наша диспетчер Альбина чуть не плакала – так ей было жалко толстого дядечку. А мы с фельдшером Максом чуть не плакали по другой причине: не представляли, как его потащим.

Наконец идея была сформулирована. В подмосковную больницу выдвинулись все родственники мужского пола, а вместе с нами поехала ещё фельдшерская бригада нашего отдела. Предполагалось, что мы вывезем пациента на реанимационной койке к машине, аккуратно переложим его на каталку, которую будет поддерживать максимальное количество мужиков.

Когда мы приехали, родственники ждали нас у приёмного покоя. Мы поднялись в реанимацию. Картина была ужасной.

Очень полный мужчина лежал на боку, в котором стоял дренаж. По дренажу медленно стекала густая кровь. Огромный живот свисал с кровати. Мужчина дышал кислородом, но всё время жаловался на то, что кислорода не хватает.

Дежурный врач посмотрел на нас с радостью – такой пациент сулил массу проблем, поэтому эвакуация его в Москву значительно облегчала жизнь отделения. Мы увеличили поток кислорода (больному стало явно легче), вывезли больного на улицу – благо стояла тёплая летняя ночь – и подкатили к вынутой из машины каталке.

Есть такая хорошая штука – слайдер: пластиковая доска, обтянутая специальной тканью. Его подсовывают под больного, и пациент скользит вместе с этой тканью по доске. Мы так и сделали, и больной оказался на каталке. Поднимали мы её (каталка многоуровневая) ввосьмером.

Концентратор кислород недодавал, поэтому пришлось перейти на баллонный. И мы поехали. Двумя бригадами. В приёмном отделении нас должна была ждать ещё одна наша бригада – для помощи в разгрузке.

Отдел эвакуации дала нам Боткинская больница. Честно скажу, не люблю туда возить: каждый раз возникают проблемы. Сама больница неплохая и лечат хорошо, но вот принимают…. НИИ скорой помощи им. Н.В. Склифосовского, конечно, намного роднее, но там мест в реанимациях уже не было.

Я попросил Альбину связаться с ответственным администратором больницы, чтобы нас встретили уже с кроватью. Однако через некоторое время она позвонила мне и сообщила, что администратор больницы просто не хочет с ней разговаривать, а ответственный по приёмному отделению заявил, что никакую кровать нам не даст.

Что и требовалось ожидать от Боткинской.

Приехали. Наши коллеги встречают. К машине подходит человек в СИЗ (спецодежде. – Ред.) и выясняет, кого же мы привезли. Узнав, что это тот самый больной, человек набрасывается на нас с кучей претензий: от классического «зачем привезли!» до конкретного «куда мы положим такую туш… тело?». Человек сообщает, что кровать он нам не даст.

Оставляю Макса с больным и иду искать каталку. Мне отказывать сложнее – я старый, толстый, лохматый, со мной не всякий сотрудник приёмного отделения сцепится. А Макс, несмотря на свой рост, выглядит человеком интеллигентным.

Сцепляться не пришлось. Каталка стояла у дверей. Нормальная больничная каталка с рамой. Я подкатил её к машине, и мы сели на неё втроём. 260 кг она выдержала легко.

Человек в СИЗ вернулся и попытался отнять у нас каталку. Был очень вежливо отправлен проявлять свои амбиции в другом месте. Пришёл другой человек – видимо, главнее, – который, узрев возле одной машины скорой помощи восемь сотрудников скорой и одного родственника больного, решил в прямой конфликт не вступать, но стал угрожать тем, что, если мы сломаем каталку, будем оплачивать её ремонт. Ха-ха, я эти страшилки слышал, когда он ещё не родился, а я на труповозке уже работал. Так что этот человек так же вежливо был направлен туда же.

Нашу каталку мы вытащили, хотя колесо и подогнулось. Чудо-слайдер помог и здесь, больной был водружён на каталку и доставлен в отделение анестезиологии-реанимации в сопровождении восьми людей в синей форме. Дальше уже всё было нормально. Реанимация есть реанимация. Больного приняли, подключили кислород, посетовали на подмосковную больницу… Никаких вопросов у коллег не возникло, и мы уехали.

Вопрос только: где бы найти каталку более грузоподъёмную, а желательно и с тяговым устройством, чтобы не на руках её в машину поднимать?

МЕДВЕДЕВ И НАРКОЛОГИЯ

Везли мы больного…

Нет, не с этого надо начинать.

Есть такая забавная штука – наркология. Почему забавная? Потому что она, как Кот Шрёдингера, и есть, и нет одновременно. Кстати, вы знаете, что Чеширский Кот – это и есть Кот Шрёдингера?! Но об этом как-нибудь потом поговорим.

Так вот, наркология… Как наука она возникла давно. Помните фразу: «Сон алкоголика краток и тревожен»? Это как раз проф. А.А. Портнов ещё в 70-е гг. в своём труде по наркологии писал. Он там, кстати, и Высоцкого цитировал (в 70-е гг.!): «Пойдём в кабак, зальём желание». Труд он свой создавал, опираясь на исследования лаборатории наркологии при кафедре психиатрии Второго мединститута им. Пирогова.

Но вот клинической дисциплины такой не было. Занимались наркологией психиатры, а детоксикацией – токсикологи. Да и была тогда наркология больше алкологией. Наркоманов было мало.

А вот в середине 80-х вдруг создали такую специальность. Это теперь мы знаем, что наркомафия готовилась к рывку и создавала конторы, в которых наркоманам будут снижать дозы, чтоб они не помирали, а покупали новые наркотики. А тогда наркоманов ещё было немного, поэтому наркологи сидели по своим государственным наркологическим отделениям и больницам и радовались халяве.

Потом грянул гром перестройки. И сухой закон. И наркоманы повылезли из всех щелей, и токсикоманы, и любители суррогатов… Наркологи стали стремительно богатеть. В конце перестройки и начале 90-х стала популярна «похметология» – вытрезвление и выведение из запоев. Развлекались этим многие. Ставили красные капельницы (с витамином В12), жёлтые (с курантилом), зелёные (с зелёнкой), синие (с метиленовой синькой), кодировали всем подряд – от листенона до магнезии; вшивали в задницы таблетки аспирина под видом тетурама. Кто во что горазд. И лили вёдрами разные жидкости.

Сейчас этот беспредел малость поубавился, но зато стало много частных наркологических клиник. Лечат там практически так же, т.е. не лечат от слова совсем, в лучшем случае алкоголикам перебивают запой, а наркоманам снижают дозу. Но многие готовы за это платить.

Беда в том, что ничего больше в этих клиниках делать не умеют. А больные туда попадают разные. Иногда с тяжёлыми сопутствующими заболеваниями. И иногда эти больные начинают умирать.

Вот в такую клинику нас и вызвала симпатичная нарколог Катя. Катя была классическим наркологом-похметологом. Она хорошо снимала похмелье и запои, умела загрузить наркомана в ломке, но вот что делать с панкреонекрозом, осложнённым шоком, она, естественно, не знала. И хорошо, что не знала, иначе могла бы попытаться лечить. А так вызвала нас.

Пока наш водитель Гамлет Саркисович глядел на стройные ножки Кати, мы с фельдшером Жорой посмотрели пациента. Шок, он, понятное дело, шок и есть. Надо увозить. Поставив центральную вену, мы увеличили скорость инфузии, зарядили прессоры и всё-таки решили интубировать (ввести трубку в трахею для обеспечения проходимости дыхательных путей. – Ред.) пациента. Что благополучно и сделали, после чего посадили больного на искусственную вентиляцию лёгких.

Клиника находилась на задворках Кутузовского проспекта, около Студенческой улицы. Мы запросили место и, погрузив больного, поехали.

Однако Кутузовский был перекрыт. Ждали проезда правительственной колонны. Жестами показав гаишнику, что мы просто на ту сторону, а у нас умирающий больной в машине, мы всё-таки развернулись и подъехали к наросшей уже пробке в сторону области у Триумфальной арки. В принципе, можно было, конечно, свернуть вправо и объехать Кутузовский по маленьким улицам, но о-о-очень не хотелось тащиться по ним между грузовиками и автобусами. А по Кутузовскому от арки до поворота на Минскую улицу ехать не больше 2 минут.

В голове моей созрел хитрый план.

– Гамлет, давай по Кутузе рискнём?!

– А как? Гаишник же не пускает.

Гаишник стоял на углу пересечения улицы Барклая и Кутузовского проспекта и смотрел на запад, откуда должны были появиться чёрные машины. По маленькой дорожке-дублёру мы объехали пробку и выехали на Барклая к перекрёстку. Уставший в пробке народ начал гудеть – видно, стояли давно. Гаишник обернулся, и мы за его спиной выскочили на Кутузер. Дорога была свободна.

Но недолго. Впереди замелькали огни и мигалки, а по резервной полосе промчалась кукушка ДПС. Судя по всему, они нас заметили, потому что нам навстречу подлетали ещё одна машина ДПС и чёрный джип.

Жора сзади спрятался за перегородку. Он знал, что делает: в прошлом Жора омоновский капитан, прошедший горячие точки. В принципе, ФСО имеет право стрелять без предупреждения.

Нас спасло только то, что это был кортеж Медведева, тогда ещё премьера, а не Путина. Гаишники прижали нас к обочине, джип подождал, пока проедет основной кортеж, и уехал. ДПСники тоже махнули в окно полосатой палкой – мол, проезжайте.

Больного мы доставили быстро. Со слов Кати, которой мы позвонили потом, он выжил. Гамлетом интересовались, но негласно. Нас с Жорой вообще это никак не коснулось.

А вот того гаишника, который упустил нас на перекрёстке, как сообщили Жоре друзья из ГУВД, наказали. Из ГАИ не уволили, но куда-то перевели.

Такая вот случилась с нами история в 2007 году.

Из Живого Журнала father-kot

 

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска