Пётр Великий о Патриархе Никоне
Всеподданнейшее письмо протоиерея Алексеева к императору Павлу Петровичу
Данная заметка – письмо священника императору Павлу – была опубликована в журнале «Русский архив» в 1863 году и может, на наш взгляд, добавить несколько штрихов к пониманию церковно-государственных отношений в петровскую и послепетровскую эпоху. Нужно заметить, что главная идея Никона – о превосходстве духовной власти над светской – проводилась им весьма последовательно. В своих богословских произведениях он сравнил власть верховного архиерея с Солнцем, а власть царя – с Луной, а свои распоряжения подписывал так: «Указал царь великий князь всея Руси Алексей Михайлович и мы, великий государь и патриарх». Эти его притязания на мирскую власть стали одной из причин крушения патриаршества в России.
Редакция
Августейший Монарх! Всемилостивейший Государь.
Приложенный к сему анекдот с примечаниями осмелился я, нижеименованный, поднести вашему императорскому величеству не для того, чтоб обесславить прежде усопших мужей; ибо сие и неверные запретили: de mortius aut bene aut nihil; но единственно для удовольствия вашего любопытства о древней церковной российской истории и для сорассуждения о настоящей и будущей участи Православной нашей Церкви. Дай Боже, чтоб благоугодно явилось сие предание вашему величеству, в противном случай всеподданнейше прошу: милостив буди мне, грешному, и не предаждь немощнаго в руце сильных лиц.
Вашего императорского величества, всемилостивейшего государя всеподданнейший слуга и усерднейший богомолец Пётр, протоиерей Архангельский.
Анекдот о святейшем Никоне Московском и всея России патриархе, изустным преданием чрез действительного тайного советника сенатора и кавалера Ивана Ивановича Козлова дошедший до протоиерея Московского Архангельского собора Петра Алексеева.
Некогда обедали у именинника, морской службы у капитана, многие тамошние офицеры в присутствии самого императора. И после обеда один из них, истребовав позволение от великого государя, вопросил его величество: «Надёжа государь! Какая была причина родителю вашему, царю Алексею Михайловичу, так много прогневаться на Никона патриарха, чтоб осудить его и послать во изгнание?»
Государь осердился было на сего вопросителя, однако, помня данное ему при всех милостивое позволение и обнадёжение не гневаться на его вопрос, отвечал таким образом:
«Правда, что Никон сперва усердно служил и угождал моему родителю[1], за что и получил от его величества многочисленные царские милости, но после заразился духом папского властолюбия. Возомнил о себе, что он выше самого государя, да и народ тщился привлечь к сему ж зловредному мнению, особливо в публичных церемониях[2].
И так подвигнул на себя гнев милосердного самодержца, а наипаче сими двумя случаями.
Когда родитель мой воевал против Польши и получал многие над неприятелями победы, взял у них Смоленск, Могилёв, Полоцк и прочие города, тогда поляки, видя своё изнеможение пред войском российским, тайно переслали к Никону патриарху несколько тысяч червонных, прося его, дабы каким-либо образом отвести царя от самоличного российскою армией предводительства, что Никон и учинил, отправя к государю письмо чрез нарочного гонца в такой силе, якобы в Москве учинился бунт, для того необходимо нужно его царское присутствие, дабы, отбирая у неприятелей города, не лишиться своей столицы. Получа сие патриархово письмо, родитель мой, оставя свою армию главному полководцу, вскоре возвратился в Москву; но не застал в ней никакого мятежа, всё было спокойно, ибо бывший тогда здесь градоначальник до прибытия ещё царского усмирил начавшееся подущением (может быть) того ж патриарха небольшое возмущение. Но в отсутствие государево поляки учинили российскому войску немалое поражение, как видно из истории того времени. Царь Алексей Михайлович хотя и проведал о сей измене патриаршей, однако для политических резонов не благоволил её обнародовать.
Вторая причина гнева государева на патриарха Никона.
Родитель мой имел обычай, когда вознамерится по долгу христианскому говеть, то отлучался из дворца в Чудов монастырь на несколько дней для провождения того времени в молитве и посте, уединённо и безмолвно; а по исповедании грехов своих возвращался паки во дворец[3].
Один раз случилось, что он прибыл в вечер пятка в свои чертоги с великим прискорбием, так что никого из вельмож к себе не допускал и весь двор царский привёл в несказанное сетование. О сём нечаянном приключении уведомяся, боярин князь Юрий Алексеевич Долгорукий хотя одержим был тогда подагрою, однако велел себя вести в Кремль к государю; и как поставили его слуги на стул в приёмной комнате и сами вышли вон, то он спрашивал государя о причине его печали. Государь, по многом отрицании, напоследок открылся, что духовник ему запретил причащаться:
– Что ж заключит обо мне народ теперь! Подумают, что я или еретик, или такой беззаконник, что недостоин сподобиться общей христианской трапезы, и может от того произойти ко вреду отечества мятеж всеобщий.
Князь тот успокоил государя, сказав между прочим:
– Я берусь духовника вашего уговорить, и он сей час даст разрешительное письмо и будет по обычаю читать правило ко причащению.
Государь сомневался об успехе сего посольства, сказуя:
– Я самолично уговаривал его, обнадёживая своею милостию, а между тем претя ему и несчастием, но он, ничему не внимая, ссылается на требник [4].Так можно ли тебе, князь, уговорить моего духовника непреклонного?
Князь же во обещании своём крепился и с позволения государского отнесён был на стуле в покой к духовнику, которого спрашивал:
– Ты ли осмелился запретить великому государю причастие?
Духовник отвечал:
– Я, свет!
– Знаешь ли ты, что из сего может воспоследовать в государстве?
– Я, – говорит, – ничего не знаю, а точию наблюдаю правила святых отец.
Тогда князь:
– Ну так дай же тотчас разрешение государю, в противном случае ты в сию минуту жизни лишишься.
Духовник, зная крутой нрав сего князя, что он сдержит своё слово, вскоре написал разрешение для государя и отдал князю, который, будучи удовольствован в первом требовании, ещё спрашивал духовника, так же под страхом безгодной смерти:
– Скажи, кто тебя научил сему предприятию, чтоб отлучить великого государя от причастия, ибо ты человек нехитрый, сам не осмелился бы того сделать.
Духовник отвечал, что святейший приказал его так учинить, то есть патриарх Никон, и обещал защищать его от гнева государева.
– Ну хорошо, – говорит князь, – ты оставайся жив и приходи читать подобающее правило ко причащению, а я сейчас к государю возвращусь с отповедью».
Вот истинные причины Никонова падения, то есть измена и злой умысел на государя. Первая произошла от алчного сребролюбия Никонова, вторая же – от непомерного властолюбия, чтоб по пророчеству татарина, в жизни его описанному, царствовать.
С того времени час от часу больше возрастало нелюбие между царём и патриархом. Ибо Никон, будучи высокомерен, всегда во зло употреблял государево снисхождение и благосклонность, дерзновенно требуя чрез нарочно посланных во дворец ответа от царя. Например, зачем государь вчерась не был в крестном ходе или на другой какой либо церковной процессии и проч. Он не только досаждал помазаннику Божию своими грубостями, но даже осмелился гневаться на него и презирать его, как видно в книге «Пращица» именуемой, в грамотах прощальных, по кончине Никона к царю Феодору Алексеевичу отправленных от православных патриархов чрез дьяка Возницына.
Потом он, Никон, своевольно оставил кафедру патриаршу и удалился из Москвы невозвратно в Воскресенской монастырь, яко наёмник, не радящий о словесных овцах, а не яко пастырь добрый; таковым странным поступком вывел благочестивого государя из терпения, судим был патриархами греческими, а именно Паисием Александрийским «судиею селенныя» (siс) и Макарием Антиозийским, с совета и согласия прочих двух патриархов, и со всеми архиереями российскими осуждён по правилам святых Апостол, вселенских и поместных соборов, извержен от святительского сана, и остался при одном монашестве. О чём свидетельствует соборное деяние, бывшее в лето от создания мира 7175-е, а от воплощения Бога Слова 1667 года… [5]
[1] А наипаче во время моровой в Москве язвы, в отсутствие государево, тщанем своим предохранил дом царский от заразы, выпроводил царицу и царевен в безопасное место, то есть в Вязьму, доставляя им и придворным чиновникам всё к содержанию и удовольствию потребное, до самого из Польши возвращения царского в Россию.
[2] Не папская ли то гордость, чтоб Богом венчанного царя учинить своим конюшим, то есть в неделю Ваий, в подражание неподражаемого Христова входа в Иерусалим, патриарх, с великою помпою по Кремлю едучи па придворном осляти, заставлял самодержца вести того подъяремника под уздцы при воззрении бесчисленного народа? И по исполнении той пышной церемонии дарил всероссийскому государю сто рублёв денег, якобы для раздачи в милостыню, а в самой вещи для награждения за труды (стыдно сказать) поводильщика. Сему уничижению царского величества подвержен был в малолетстве и сам император Пётр Великий, держа повод осла Иоакимова вместе с братом своим царём Иоанном Алексеевичем при таковой вербной церемонии. Но после сей нововведённый в церковь обряд вовсе отставлен, по указу того же великого монарха…
[3] Он приготовлялся к святому причастию Христовых Таин в Четыредесятницу на первой седмице, живал в Чудове монастыре 5 дней, начиная с понедельника, а в пяток там же исповедовался пред отцом духовным, Благовещенского собора протоиереем, который в те 5 дней обитал близ Чудова монастыря в нарочно построенных для него у задних ворот палатках (кои недавно сняты) и приходил к государю в монастырь отправлять службу церковную по уставу. О сём говении государском обыватели московские сведают ещё в понедельник и ожидают субботы, чтоб посмотреть, как государь пойдёт к св. причастию в большой Успенский собор и оттуда возвратно. Между тем суды все останавливались и ни о чём не докладывали государю, кроме чрезвычайных государственных дел, кои не терпят времени. Сему царскому примеру последовали некоторые и бояре, удалявшиеся из домов своих в разные монастыри для говения.
[4] В нём перед чином исповедания в наставлении иерею приказывает св. Василий Великий: «Да не устрашишися кого от славных земли, ниже самого диадиму, да не причаститиши».
[5] Рассказывают, что во время коронования Павла Петровича, когда духовные лица целовали у императора руку, протоиерей Пётр Алексеев поцеловал и меч и на вопрос Павла, что это значит, отвечал, что так бывало в Византии. По преданию известно также, что Алексеев из первых получил тогда орденские знаки св. Анны 2-й степени. Надо заметить, что Алексеев был в неприязненных отношениях с митрополитом Платоном; но ему поддержкой служили его обширные познания.
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Добавить комментарий