День на Сие

 


С Антониево-Сийским монастырём нас связывают давние узы. Так уж случилось, что наша редакция и возрождённый монастырь почти одновременно явились на свет. Здесь игуменствовал наш духовный попечитель отец Трифон и подвизались в разное время дорогие нам люди. О жизни монастыря мы не раз писали. И вот теперь, в преддверии 500-летия обители, встал вопрос: что же ещё нового рассказать читателям? И мы обнаружили, что за четверть века в газете не было ни одной обзорной публикации о монастыре: что и как в нём. А ведь многие читатели в эту удалённую обитель попасть вряд ли когда-то смогут: всё-таки более тысячи вёрст от Москвы. И вот наш корреспондент отправился туда, предварительно попросив старого друга редакции, игумена ВАРСОНОФИЯ (Чугунова), провести своего рода экскурсию по монастырю. Для наглядности здесь мы помещаем план монастыря с нашим маршрутом по нему.

Путешествие по монастырю 1. Надвратный храм Преподобного Сергия Радонежского 2. Чайная 3. Храм-колокольня Трёх Святителей Московских: Петра, Алексия и Ионы 4. Игуменский корпус 5. Николаевский храм 6. Архивная палатка 7. Храм Благовещения Пресвятой Богородицы 8. Трапезная палата 9. Храм Сийских святых 10. Троицкий собор 11. Разрушенный братский корпус 12. Братский корпус

Нет, это не была обычная экскурсия. Она и невозможна, когда идёшь по монастырю с человеком, с которым знаком три десятка лет. Этим летом отцу Варсонофию исполняется 55 лет. Для игумена – возраст расцвета. Познакомились мы в 1991-м, когда он был ещё обычным прихожанином Володей в селе Иб, что в 40 километрах от Сыктывкара. Спустя год он уехал вместе с о. Трифоном поднимать только что открытый Сийский монастырь, так что по праву может считаться насельником-старожилом. В 1994 году принял иноческий постриг, но до того времени, как стал игуменом, прошло ещё 15 годков. Сейчас, кроме служения в монастыре, он окормляет в качестве настоятеля приход посёлка Брин-Наволок на Северной Двине. Ну вот, если кратко.


 

Последний день февраля, канун масленицы, завтра – Прощёное воскресенье. Откуда-то из братской кухни вместе с дымком тянет блинами – видно, готовят угощение. Дымок вьётся и над домиком за монастырскими стенами – сегодня суббота, банный день. Небо в тучах, чуть-чуть подморозило и слегка метёт. Крупка на дорожках под ногами затвердела и хрустит. Зима нынешняя, как и везде, не задалась в этих краях: настоящие морозы стояли дня три всего. Гикают галки. На крыше собора временами слышится визг цепной пилы: Москва за полгода до юбилея выделила какие-то деньги на реставрацию и теперь рабочие устанавливают леса.

Сергиевский храм

Из игуменского корпуса в храм Сергия Радонежского мы идём мимо несколько необычного строения – его архитектура явно выбивается из общего ансамбля. В советское время здесь располагалась столовая пионерлагеря, потом «стекляшку», не решаясь снести, превратили в склад, а теперь здание облагорожено – здесь чайная.

Голуби благодарны одинокому труднику за расчищенную дорожку к Сергиевскому храму. Слева от храма видна чайная

С отцом Варсонофием накануне мы тут чаёвничали с булочками – для туристов, которые приезжают сюда, самое то. Когда-то, ещё в самом начале, паломники собирались трапезничать за длинным столом в коридоре первого этажа игуменского корпуса, после того как поест братия. Как и на братском обеде, читались жития святых, подавались те же блюда. Теперь иное время – жизнь стабилизировалась, как говорится: братия отдельно, паломники сами по себе. Символом этого разделения стала калитка в стене возле Благовещенского храма, через которую мы только что прошли, с табличкой на заборчике: «Посетителям монастыря проход не разрешается».

Калитка в стене возле Благовещенского храма. На заборчике рядом табличка: «Посетителям монастыря проход не разрешается»

Стена построена несколько лет назад, но под старину. И что, казалось бы, жалеть о тех, первоначальных, временах? Но всё-таки нередко вспоминается то радостное время единения и простоты.

Отец Варсонофий запускает руку в карман под рясу и долго гремит ключами, пытаясь вытащить их из кармана. Я ожидаю, что оттуда на большом металлическом кольце появится связка из полусотни ключей, но там оказывается всего-то штук пять. На самом деле, большинство храмов на ключ не закрываются. Дверь заскрипела, и вот мы уже поднимаемся по крутой сводчатой лестнице на второй этаж.

– Тут была первая иконописная мастерская монастыря…

– Как же, помню!

Я, вытянув голову в проём дверей, тут же отпрянул:

– О Боже! Какой разгром. Словно слон в лавке побывал…

Здесь и в самом деле была лавка в начале 90-х, когда насельники ещё только обосновывались в монастыре. Потом в этом помещении я разглядывал первые опыты иконописи Сергея Егорова – было уютно, насколько может быть уютно в мастерской, где работают мужики. Сейчас частично разобран пол, коробки, а в них навалены какие-то бумаги, почему-то вывеска с часовни в честь Луки (Войно-Ясенецкого) – кажется, такая есть в Новодвинске. Трудно такой кавардак представить в женской обители.

Напротив – дверь в храм. Заходишь в него – и сразу становится ясно, что здесь службы сейчас не ведутся: стыло и нет того непередаваемого запаха живого храма, ни подсвечников, ни аналоев, ни икон. Этот храм восстановили первым после открытия монастыря, и здесь братия молилась первые годы, в начале 90-х.

На полу в коробе лежит собранная, точно из пазлов, надгробная известняковая плита сийского старца Василия Босого XVII века.

– Нашли в земле, когда снимали грунт под подушку брусчатки, – поясняет о. Варсонофий. – А рядом в раме фрагмент росписи Сергиевского храма в классическом стиле: лик какого-то святого. «Живописец С. Снетков. Санкт-Петербург, 1861 год». Когда в монастыре пионерлагерь располагался, на этом месте проводили дискотеку. Был потолок. А когда его убрали, открылись фрагменты росписей. Мы их аккуратно сняли.

Эти музейные экспонаты тут не случайны: одно время в церкви располагался монастырский музей. Теперь храм пуст и чисто побелен.

– Штукатурил трудник Владимир, помнишь его? – сын ненецкого народа, в подряснике ходил. Настоятеля отца Трифона «папой» называл. Мы жили с ним в одной келье целый год. Талантливый. И молился. Но пьющий. Относительно недавно его видели в каком-то монастыре в Крыму, но и там он долго не удержался, куда-то отбыл.

– Пока этот храм в целом выглядит неживым… – я не упрекаю, но в моей интонации, по-видимому, отец игумен услышал именно это.

– Если нам есть где служить, то чего? Есть такая практика: на Светлой неделе службы совершать во всех храмах. Мы этого будем придерживаться, здесь тоже послужим.

– Не жалко? Ведь в этих стенах тебя постригали в монахи.

– Понимаешь, жалко птичку. Мне не стены, а людей жалко, например детей. Вот поэтому я, превозмогая себя, пытаюсь какое-то внимание уделять школе, учителям: поможешь им, а они помогут детям. Конечно, надо спасать себя, и, как говорил преподобный Серафим, вокруг тебя тогда спасутся тысячи. Это с одной стороны. А с другой – вера без дел мертва. Пойдём дальше.

Храм-колокольня Трёх Святителей Московских

– В остатках этого здания, от которого сохранилось всего полтора этажа, до середины 90-х хранили сено. Мы и сами на территории монастыря косили, сушили и складывали сюда. Храм-колокольня старый, 1661 года, но вот всё, что выше этой отметки, – достроено. А сделали это за шесть месяцев: три месяца в 2001-м и столько же в 2002-м. Было это так. В 2000 году, на Светлой неделе, отцу Трифону присвоили сан архимандрита. Сюда приехал епископ Тихон с Вячеславом Альбертовичем Киселёвым, руководителем фонда Андрея Рублёва. Пошли на экскурсию. И когда Киселёв заходил через низенькую дверь, не рассчитал и со всей силой ударился головой. Рассёк лоб до крови, упал в грязь, испачкался. Получил такой знак. В тот момент, когда его подняли, он, по-видимому, и принял решение восстановить колокольню. И в качестве архитектора за этот огромный труд взялась Галина Ивановна Анисимова.

– Да, отец Трифон мне этот случай рассказывал.

– А мне он сказал: «Я не надеялся, что во время моего настоятельства колокольня будет восстановлена». Три месяца осенью помогали строить солдаты с космодрома Мирный, так что их вклад здесь тоже есть. Помню, на Троицу владыка служит литургию, освящая храм, а в это время «жж-жжж» – леса бензопилой спиливали снаружи.

Отец Варсонофий показывает алтарь, пономарку, ризницу. Вот икона преподобного Дмитрия Цилибинского с текстом, написанным стефановским письмом.

– А вот эту икону Божьей Матери я привёз из Святогорской лавры в 2006 году, служил там. Помню, в лавре частицы из просфор пять-шесть человек вынимали, сидя на стульчиках за столами, – так много народу подавало записки на богослужении.

Поднимаемся на хоры. После утренней службы здесь, наверху, до сих пор вкусно пахнет ладаном. На аналое, похожем на пюпитр, лежит Часослов.

На хорах в храме-колокольне Трёх Святителей Московских ещё пахнет ладаном

«Ублажаем, ублажаем тя, преподобне отче наш Антоние, и чтим святую память твою, наставниче монахов и собеседниче ангелов», – поёт отец Варсонофий, негромко, но звук разносится по всему храму.

– Акустика хорошая.

– Вон, смотри, – показывает отец игумен на причину этого, – в стену вмурованы банки пятилитровые, обычные, из-под огурцов. Резонаторы.

Отец Варсонофий спускается вниз, я – следом. Скоро оказываюсь в какой-то келье со сводчатым потолком и крошечным окном в стене. За столом спиной к нам на грубо отёсанной скамье сидит незнакомый монах и что-то пишет. На столе гора старинных книг.

«Архивариус, что ли?» – думаю я и невольно сбавляю шаг, в отличие от моего спутника, который подходит к монаху и треплет его по плечу: «Всё пишешь?» И смеётся, плюхаясь на укрытую половичком лежанку. До меня, наконец, доходит: монах-то ненастоящий, манекен в мантии, а всё это – часть экспозиции музея.

– Этак и напугать можно! Сидит, на нас не реагирует – вдруг помер?

– А я и испугался, когда первый раз увидел. Это, наверно, отец Феофил придумал – он у нас за музей отвечает.

– И как его зовут?

– Филарет. Тот самый, который ссылку отбывал в монастыре. Правда, тогда эта колокольня ещё не была построена. В советское время здесь был ледник – короб, который забивался льдом зимой, а летом всё таяло: за десятилетия стены напитали столько влаги, что она просто сочилась из них. Ещё двадцать лет назад тут хотели музей разместить, но из-за влаги не вышло. До сих пор сушим инфракрасными облучателями.

– Раньше, когда я здесь бывал, очки у меня от влажности запотевали. Наверно, процентов 90 была влажность.

– Теперь вполовину.

Идём дальше по коридору. В стене дверь, настоящая, большая. За ней ожидаешь увидеть помещение, а открываешь – там каменный мешок, клетушка, наподобие карцера, с уходящей вверх трубой.

– На самом деле это вентиляционная шахта, – поясняет мой проводник. – Вот, кстати, вчера я к трудникам зашёл, и один спрашивает: «Скажите, а в храмах казнят людей?» «Не слыхал такого», – отвечаю. А он говорит, что в Сольвычегодском храме-музее музейные работники ему рассказывали, будто в храмах пытали в царские времена.

– Не похоже на правду. В монастырях были тюрьмы, но уж всяко если и пытали стрельцы какие-нибудь, то не в храме, а в подсобных помещениях.

– Вот фрагмент грамоты Бориса Годунова о строгом содержании инока Филарета Романова, – показывает отец игумен. – Значит, были какие-то надсмотрщики над ним.

От музея, который ещё только предстоит здесь в полной мере обустроить, остались некоторые экспонаты. Лучина в подставке – видно, что её жгли. Колокольчики поддужные, наподобие металлических шариков. Лапти. Ларец. Пестерь. Штоф. Чугунок. Отец Варсонофий с кряхтением поднимает колокольный язык, похожий на булаву, по весу – пудовая гиря, а то и тяжелее.

В руках игумена язык от колокола, поднятый со дна озера. Быть может, там же покоятся и колокола

– Надо бы ещё на колокольню подняться, поснимать, – говорю я, глядя на рясу отца Варсонофия. – Я понимаю, что в этом тяжело. Могу сам сходить.

– Нет, я провожу, проявлю, что ли, гостеприимство.

Игумен поднимается по крутым ступеням в узком и кривом коридоре наверх. Посреди пути висит завеса из пластика.

– Это чтоб из храма тёплый воздух не утекал.

С колокольной площадки видны липецкие рабочие, работающие на крыше соседнего Троицкого собора. Кажется, совсем рядом. Жужжит бензопила.

– Две минуты звук держит! – говорит отец игумен и бьёт в колокол.

На колокольной площадке храма Трёх Святителей Московских

Звон легко перекрывает бензопилу, а я засекаю на часах.

Отец Варсонофий продолжает:

– А рядом на балке должен со временем появиться колокол в две с половиной тонны. Такой раньше был, его было слышно на другой стороне Северной Двины, рассказывают…

– Минута двадцать.

– Что?

– Я говорю, отче, что колокол хорошо звук держит.

Игумен ударяет билом ещё раз. Смотрю вниз с колокольни, на руины каменного здания на самом берегу озера.

– А что с баней? Её будут восстанавливать или так останется навсегда, как дом Павлова?

– Какая баня? Ты про что? Это не баня. Там двухэтажный братский корпус был. Стоял целый ещё во время Великой Отечественной. Здесь администрация детского дома располагалась. Надо восстанавливать, но денег-то нет. Одна старушка-армянка захотела нам помочь его восстановить, приезжала сюда с отцом Феофилом. Будем делать документацию… Что-то долго мы тут с тобой, – ёжится на ветру отец Варсонофий. – Пойдём на трапезу. После обеда продолжим.

По дороге интересуюсь:

– Сейчас вы служите литургию в основном в двух храмах – в этом и Благовещенском. По ощущению, чем они отличаются?

– Благовещенский – он праздничный. Здесь будничный, более камерный.

– То есть здесь менее торжественное состояние?

– Как сказать… Раньше подворье в Емецке располагалось в хозмаге. И вот там у меня было торжественное состояние во время богослужения, я чувствовал благодать. Внутренняя торжественность – это благодать. Можешь и в огромном соборе, например в Храме Христа Спасителя, ничего не ощущать, а в магазине в каком-нибудь ощутить.

Игуменский корпус

Дом, когда мы зашли, встретил нас дробным звяканьем ложек по тарелкам. Трапеза уже началась. Незнакомый насельник за аналоем монотонно читал из жития: «…И тотчас, чтобы уличить святого, игумен послал принести доски для тех икон. Посланные взять доски пришли в храмину и увидели вместо досок тех иконы, написанные весьма искусно…» Это фрагмент из жития иконописца киево-печерского Алипия. Несколько лет назад мне довелось поклониться его мощам в Ближних пещерах.

На обед был суп, весьма вкусный, и – о, ужас! – перловая каша с рыбной котлетой, оценить по достоинству которые я никак не мог, потому что ещё с детсада это самые ненавидимые мною продукты. Но как насчёт подвизаться? В монастыре я или нет?! Второе было съедено с соусом, хреном, горчицей, чесноком и перцем – всем, что было на столе в тот момент.

После колокольчика и благодарственной молитвы подходит кто-то из братии, игумен Варсонофий знакомит:

– Это отец Платон. А это Игорь Иванов из газеты «Вера»…

– И как вам у нас? – спрашивает отец Платон.

– Хорошо, обед вкусный, – отвечаю, но вижу, что таким коротким ответом не отделаться. – Потихонечку рост заметен, слава Богу. Одна была эпоха, потом другая, третья. Меняются настоятели… – я судорожно думаю, о чём сказать. – Этот игуменский корпус я помню с 1992-го, но он был в таком состоянии, о котором лучше и не помнить бы… Вон там, – киваю я в конец коридора, – за дверью, была такая дырка, в неё шлёпало со второго этажа. А сейчас культурно, биотуалет…

Тут я понимаю, что трапезная не самое лучшее место для такого воспоминания, и переключаюсь:

– А на втором этаже есть портрет Николая Второго, я под ним фотографировался, когда ещё ни одного седого волоса не было. Теперь у меня ни одного тёмного волоса, а Николай всё висит… Это хорошо.

Пока отец игумен обсуждает с кем-то череду служений в монастыре и на приходе в Брин-Наволоке на первой неделе Великого поста, я разглядываю доску объявлений. Распорядок дня: в будние дни подъём в 6.00, в понедельник в 5.00… Окончание послушаний – 19.00… Время отбоя не указано. Это правильно, чай не пионерлагерь. Рядом – «Правила чтения синодиков». «Назначенные для чтения выполняют следующие действия: прибыть на службу в 17.00; зайти в алтарь за благословением на чтение; находиться на службе и читать до 17.45». Перехожу к исследованию «Рекомендуемых часов посещения бани трудниками в субботу», но тут подходит отец Варсонофий:

– Ну что, продолжим нашу экскурсию? Зайдём в братскую библиотеку, она в этом же корпусе.

Библиотека как библиотека: тот же приятно щекочущий нос запах переплётов и сухой бумаги, те же, что и везде, стеллажи, стопки книг там и тут. Краснеют на полке солидные Ирмологии и Октоих, «Богословские труды» в синей рубашке, «Духовные посевы». Глаза бродят по полкам и натыкаются на раздел «53. Православная медицина»: «Наркомания: грех или болезнь», «Уроки трезвости», «Можно и нужно победить»…

Киваю на эту полку. Отец игумен понимает без слов:

– Нет, сейчас мы не занимаемся реабилитацией. Ну, можем помочь в виде исключения. Например, оформить документы в реабилитационный центр. А так у нас больше этого нету.

– Нету или надорвались? – задираю я.

– Ну надорвались!

Вообще-то, библиотека замышлялась здесь, помнится, не столько для развлечения, а главным образом для того, чтобы насельники могли учиться заочно.

– Прирастает сейчас фонд? Покупаете книги?

– Практически не покупаем. Смысл? Кто читать будет, когда Интернет есть?

– Давно вам Интернет подвели?

– Год назад «Теле2» появился.

Я киваю, мол, хорошо, хотя сам вовсе не уверен, так ли это на самом деле. Все меньше остаётся мест на земле, где нет этой всеопутывающей паутины.

Николаевский и Благовещенский храмы

Из игуменского корпуса мы направляемся в рядом стоящий Николаевский («не Никольский!» – поправляет игумен) храм.

Храм Царя Николая органично вписался в архитектурный облик монастыря

 

У дорожки стоят кедры, их высадили лет двадцать назад, теперь, говорит отец Варсонофий, деревья уже плодоносят. «Орешки кедровые, монастырские, освящённые» – представляю я пакетики с фирменной сийской продукцией в лавке, этакая бизнес-идея. Но в плане подобных коммерческих инициатив не могу сказать, что монастырь тут в авангарде, до столичных обителей ему далеко.

Заходим. Я впервые в этом храме. Его заложили лет семь назад, и надзорные органы были крайне недовольны: как так, вы – памятник, объект культурного наследия! А то, что здесь, вообще-то, люди живут, молятся, хозяйство ведут – это дело десятое. Интересно, что решение построить в монастыре часовню к 300-летию Дома Романовых было принято ещё в 1913-м, только не было осуществлено. Но этого, в 2012-м задумав храм в честь Николая-страстотерпца, тогдашний настоятель, отец Варлаам, не знал. Может, и по сей день инспекция требует снести храм, но об этом я спрашивать отца Варсонофия не решаюсь – вдруг это секретная информация. Храм предполагалось расписать внутри сюжетами из жизни Царя-мученика, однако, зайдя внутрь, обнаруживаю, что до этого дело не дошло. Готов только однорядный каменный иконостас – иконы писал Игорь Лапин, монастырский иконописец. На одной – благословляющий Спаситель на троне, рядом точно так же сидит Царь Николай с крестом и скипетром, тоже на троне.

– Ух ты! Вы сюда стасидии заказали?! – удивляюсь. – Как бы в подражание Афону…

Стасидия – это такое деревянное кресло, но нет, не как на этих иконах. Небольшие поручни и опущенное сиденье, на которое плотно-то не усядешься – оно для длительных богослужений, когда ноги уже не держат, но и сидеть нельзя.

В Николаевском храме – подогреваемый пол, можно присесть на стасидию и при этом не замёрзнуть

Снова пробуем акустику. Отец Варсонофий поёт «Богородице Дево», я вслушиваюсь и сравниваю со звуком в храме-колокольне.

– Другой звук, объёмный, – резюмирую, когда отец игумен закончил. – Он эхо даёт, как бы ходит между стенами.

– Первая литургия здесь была на память Царя-страстотерпца, 17 июля, и с этого дня каждый день тут совершаем малое повечерие…

* * *

По высокой лестнице поднимаемся в Благовещенский храм. Для наблюдателя-старожила этот храм замечателен тем, что на его шатровом куполе многие годы живут и, кажется, уже стали арт-объектом деревянные леса.

Идём в Благовещенский храм, на куполе которого традиционно красуются леса. Прямо по курсу – самое большое здание монастыря, Трапезная палата

Внутри тепло, богослужения здесь регулярные, и мой проводник плотно прикрывает за собой дверь. Возле окна – буржуйка (меня поправили: это, оказывается, булерьян – принцип работы другой), труба выведена в окошко. Посреди на подставке стоит большая икона Божией Матери «Иверская», то есть список, конечно.

В Благовещенском храме. Посреди, на подставке – список иконы Божией Матери «Старорусская». Возле окна – печка-булерьян

– Эту икону на Афон возили освящать, – сообщает отец игумен и без перехода начинает петь тропарь Благовещению «Днесь спасения нашего главизна».

Очередная возможность сравнить отзвук.

– Пение уже завершилось, а звук ещё плывёт секунды три. Своды-то высокие.

– И вон голосовики в стене, – показывает отец Варсонофий. – Они были замурованы, когда мы приехали сюда. Мы их отыскали, очистили.

В алтаре, на горнем месте, стоит резное кресло с имперской короной над спинкой и рельефным Серафимом прямо на спинке, так что сидеть на нём архиерей может только с прямой спиной, не наваливаясь. Теперь-то делают подобные троны и куда более парадные, но и это, немного старомодное, творение мастеров-резчиков разглядываешь и любуешься.

– Отец Трифон привёз его из Иба ещё в 1992-м.

– То самое, о чём «доброжелатели» сигнализировали куда надо, что он вывез все богатства из Коми?

Кресло на горнем месте – память о селе Иб

– Оно самое! – смеётся игумен.

Выйдя из Благовещенского храма, мы оказываемся в Трапезной палате. Слева небольшая дверка, за ней – лестница наверх, проход в храм Преподобного Михаила Малеина, небесного покровителя первого царя династии Романовых, Михаила Фёдоровича. Монах очень любил уединение, только раз в неделю являлся на людях. Вот для него бы идеальное место укрыться на Сие – там, под крышей. Но этот крохотный храм ещё до революции перестал действовать. Интересно, что в Костромском Ипатьевском монастыре, связанном с царской династией, тоже есть престол в честь Михаила Малеина – и тоже маленький.

Помню, в прежние годы в трапезной по большим праздникам расставлялись столы и всех гостей угощали после богослужения. Сейчас под сводчатыми потолками вдоль стен – стенды с исторической информацией. Вот репродукция картины Репина «Инок Филарет в заточении в Антоние-Сийском монастыре»: молодой боярин Романов сидит за столом, за сердце держится, а за ним подглядывают.

Храм Сийских святых и Троицкий собор

Под алтарём Благовещенского храма снаружи есть малоприметное крылечко – вход в храм Сийских святых. Его не найдёшь ни на одной схеме монастыря в Интернете, поэтому я называю его для себя «потайным». Или даже таинственным, хотя, возможно, это и перебор. Идём к нему через арку, в которой уложены дрова – наверно, для пекарни. Но напрямую к крылечку, каких-нибудь двадцать шагов, не пройти – замело, сугробы. Предлагаю «ради нескольких строчек в газете» протаранить сугроб, но у отца Варсонофия другое предложение – в обход.

«Обход» получается мимо пристроенного к Трапезной палате одноэтажного домика. Домик как домик. Если кто в начале 2000-х тут не бывал, то и вопросов нет – мало ли в монастыре всяких подсобок? Отец Варсонофий предлагает заглянуть. Оказывается, эта архивная палатка, построена она сравнительно недавно, при архимандрите Трифоне – а ведь не заподозришь!

Домик в два окошка, притулившийся к Трапезной палате, – это и есть архивная палатка

Внутри палатка так и не обустроена, но сразу понимаешь, что скромной и маленькой она выглядит только снаружи. Тут можно уместить не архив, а архивище! Да ещё на целый этаж строение уходит под землю.

Вдоль стен Трапезной палаты, вокруг алтаря пробираемся к крыльцу. Окно крылечка с «гирькой» – такие любят рисовать художники, когда изображают сказочные древнерусские дворцы. А вообще-то это архитектурная деталь XVI века, как раз времени каменного строительства на Сие. Но само крыльцо новое.

Крылечко под алтарём Благовещенского храма и окно с «гирькой»: вход в храм Сийских святых

Заходим в храм.

– Я сто лет не был тут, – говорит отец игумен. – Храм этот устроили, кажется, в 2008-м.

Неожиданно обнаруживаем, что здесь тепло, хотя заметно, что давно не было богослужений. Крохотный иконостас сделан из кирпича и обмазан извёсткой. Очень симпатичный, выглядит как что-то очень древнее. Точно так же сделано из кирпича основание Голгофы, правда креста-распятия нет. Ощущение, что храм не успели обустроить, отложили до лучших времён.

В храме Сийских святых и иконостас, и киот, и голгофа –из обмазанного глиной и известью кирпича

– Сначала смеялись над авторами: как, дескать, иконостас из кирпича – печку, мол, сложили? А потом понравилось. Здесь мы одно время правило читали. Внизу, под храмом Сийских святых, помещение, в котором есть крипта. А там, в стене, такая ниша для усопших. Как в древних пещерах Киевской лавры. Но она пустует. Помню, отец Трифон привёл владыку Тихона сюда, тот спрашивает: «А это что?» – «Здесь будет похоронен настоятель монастыря. Но если хотите, владыка, можем вам уступить».

Смеёмся: лёгкий монашеский чёрный юмор. Хотя до смерти тогда епископу оставалась всего два года, умер он в 47 лет от сердечного приступа, никто и предположить не мог, что так случится. Но похоронили его на Всесвятском кладбище, за алтарём храма: такой огромный крест, полированный гранит и т.п. А можно было похоронить здесь, скромно, как древнего подвижника, но в святом месте. Впрочем, формально владыка не был настоятелем монастыря (тогда бы в обители должен был управлять от его имени наместник).

– Вот скажи про монастырское время, – решаюсь спросить отца Варсонофия. – Оно здесь для тебя идёт, течёт или летит? Ведь скоро ты уже на Сие три десятка лет.

Мой спутник задумался.

– В последнее время несётся.

– Много у вас тут умерло братии и послушников за всё время?

– Человека по два-три в год, так что считай…

Спускаемся ниже, в ту самую крипту, о которой игумен говорил. Лестница крутая.

– Фонарик нужен. Господи Иисусе Христе, ещё убьёмся, – спотыкается отец Варсонофий (включаю фонарик на смартфоне). – Раньше здесь располагалась картофельная яма. С этим связана история возникновения храма. Деревянные элементы картофельной ямы убрали, отремонтировали всё и решили сделать усыпальницу, тем более что это такая древняя традиция – под алтарями храмов делать нижние храмы с криптами. Вон та ниша, где предполагается похоронить кого-то. Не знаю, кто это будет. Время покажет.

* * *

Выходим. Снова продвигаемся вдоль стены по каменной канавке.

– Каменную отмостку делали студенты Свято-Тихоновского. У богословского факультета бывает практика, и они долгое время ездили на Валаам, но там отказали, и они у нас были, потом на Соловки подались…

Из снега кое-где торчат обрубки чёрных гофрированных труб, наподобие тех, что ставят на слив под рукомойниками, только толстенных.

– Все эти трубки соединены между собой. Это дренаж, чтобы воду отвести от зданий. Несколько лет назад стали исследовать фундаменты храмов и выяснилось, что Троицкий собор стоит в воде. Сделали такую систему для снижения уровня воды. Не знаю, насколько она эффективна.

В общем, монах и не должен знать детали всей этой земляной сантехники. Ему молиться надо, чтоб Господь обитель хранил.

Входим в Троицкий собор, по которому и носит монастырь своё название: Свято-Троицкий Антониево-Сийский. Морозит как на улице. Этот храм летний, без печей. В притворе пол устелен гладкими плитами, новыми, здесь работали реставраторы, а в храме ещё лежат плиты старинные, истёртые, отполированные за века. Их никто не менял со времени строительства собора в конце XVI века. Кое-где они обделаны голубями: помню, в прежние приезды под сводами всё время слышал какое-то шевеление, чириканье, хлопанье крыльев. Но сейчас птиц не слышно и не видно. Наверно, их выжили.

В одном месте у стены пол как будто частично разобран.

– Где-то здесь, – отец Варсонофий смотрит сначала налево, потом направо, – похоронен архимандрит Сийский Никодим (Мамонтов). Он знаменитый сийский иконописный подлинник создал… Когда фундаменты проверяли, тут нашли захоронения нескольких человек, похороненных ещё до Раскола. Ведь сейчас хоронят головой на запад – Господь придёт с востока, чтоб вставать лицом к нему. А тут нашли похороненных головой на восток.

– Странно. Хоронить головой на запад, лицом на восток – традиция вроде бы древняя.

– Нашли две домовины, такие колоды с костями. Здесь похоронен Мелхиседек (Прудников), сийский архимандрит середины XIX века. Он привёз и временно хранил в обители ценности Соловецкого монастыря во время Крымской войны. Его могилу разграбили в советское время: не стало облачений. Известно, что Мелхиседек в последние годы был разбит параличом. Его кости в десятых годах повезли в Москву, и экспертиза показала: да, это кости человека, разбитого параличом.

– И дальнейшая их судьба?

– Перезахоронили. Тут много кто лежит. По благословению архиерея в 2018-м искали мощи и Антония Сийского. Больше месяца двери были закрытыми, убирали эти плиты, копали. Нашли захоронение нескольких человек, но не Антония.

– Получается, гробница, которая тут стоит, не точно над мощами?

– Написано, что святой Антоний в 1556 году был похоронен возле алтаря Троицкого храма. Где находился алтарь старого храма? Ведь строительство этого собора началось почти через полвека после смерти основателя монастыря.

– У тебя есть какие-то памятные моменты, связанные с этим храмом?

– В этом храме мы всегда служили на Троицу. В 2005 году мне исполнилось сорок лет как раз в этот день, и владыка Тихон здесь мне просфору дарил. После обеда поехали в Хоробрицу, искупались в Горском озере, а затем уехали в Мирный. Там я у отца Артемия дома кушал блины с красной икрой. Потом мы ездили по площадкам космодрома.

Да, красная икра, видно, в жизни монаха – явление нечастое, если и через пятнадцать лет вспоминает.

– А ковёр на стене, наверно, чтобы тепло было? – говорю я, чувствуя, что начинаю замерзать: под сводами, кажется, даже холодней, чем снаружи.

– Да-да, здесь клирос стоит – чтоб от камня не тянуло.

Плиты и ковры Троицкого собора

– Ковров цветастых у вас тут на полу… – оглядываю я храм, вся южная часть которого устелена ими. – Настоящий Таджикистан.

– Тут случай был. Летом монах Даниил как-то перед ужином радостно сообщает мне: «Странник пришёл в монастырь». После ужина уточняет: «Он собирается ночевать у мощей». Думаю: пойду пообщаюсь с ним. Прихожу сюда. Он стоит, сняв обувь, в руке держит хоругвь с Царём Николаем, читает акафист преподобному Антонию. Я поздоровался, спрашиваю, что да как. «Я пришёл к преподобному Антонию, вот молюсь ему, – отвечает. – Здесь ночевать буду, а утром уйду». Я ему: «Как же без благословения-то?» «А где написано, что здесь нельзя ночевать?! – отшил он меня. – Царь Николай мне благословил сюда прийти». «А где написано, что Царь Николай благословил тебя сюда прийти?» – говорю ему. Звоню настоятелю отцу Феодосию, мол, как благословите. Благословил страннику у трудников переночевать. Но он отреагировал на это резко: «Скажите лучше, что вы выгоняете Царя из монастыря. Скажите! Он вам этого не забудет!» Вышел, а тут как раз дождь начался, но он в стихаре со своими иконами и хоругвью пошёл в ночь из монастыря… Я его снова видел две недели назад: шёл по трассе «Холмогоры» с хоругвью. Думаю: надо опять ждать его в монастыре. Но нет, не появился.

– Да, полна земля Русская такими необычными людьми. Может, и хорошо, что они есть. У тебя не было никогда желания самому стать странником?

– Нет. А у тебя?

– Так я странник и есть. Представь, сколько тысяч вёрст намотал по святым местам. Разве что не как калика перехожий, а на колёсах. Но суть-то та же: не привязываться.

– На самом деле тогда я тоже странник…

* * *

Прощаемся.

– Спаси Господи, отче, за это путешествие по прошлому и настоящему. Даст Бог, ещё свидимся.

– Давай, – благословляет меня отец игумен. – Я за тебя помолюсь. Хорошо добраться.

Ну вот и славно, можно ехать. Снежок, лёгкая вьюга обвивает крыльцо. Тихо. Где-то вверху гикают галки, постукивают и переговариваются на крыше рабочие. Откуда-то тянет полыхающими в печи берёзовыми полешками. Всё как всегда.

Только это странное ощущение, которое я испытывал не раз в последние годы: будто живу в одёжке не по размеру, дом – моя страна, моя Церковь – такой огромный, потолки высоченные, а я махонький, словно ребёнок. Вот монастырь, построенный предками полтысячелетия назад. Даже порушенный в советское время, в урезанном виде – его с трудом может заполнить горстка насельников, живущая на озёрном полуострове посреди северной тайги. Как будто построено это всё не просто так, а на вырост, с запасом, словно видели пращуры что-то такое, что мы не видим, знали, что нам ещё что-то предстоит узнать: великое или страшное, а может, то и другое.

 

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

1 комментарий

  1. прот.Александр:

    По ощущению, чем они отличаются? – Благовещенский – он праздничный. Здесь будничный, более камерный. – То есть здесь менее торжественное состояние? – Как сказать… Раньше подворье в Емецке располагалось в хозмаге. И вот там у меня было торжественное состояние во время богослужения, я чувствовал благодать. Внутренняя торжественность – это благодать. Можешь и в огромном соборе, например в Храме Христа Спасителя, ничего не ощущать, а в магазине в каком-нибудь ощутить.

    Очень хорошая мысль.

Добавить комментарий