Жизнь в интернатах размеренна и монотонна: завтраки-обеды, медицинские процедуры, из развлечений – прогулки во дворе, обсуждение телепередач, занятие рукоделием…

Но осенью прошлого года привычный уклад учреждений системы социальной защиты населения России нарушила весть: к вам едут ревизоры! В отличие от гоголевских чиновников деятельность специальных комиссий была направлена не на тех, кто обижает больных и сирых, а на… них самих. Задача – понизить степень инвалидности или вообще её отменить для как можно большего числа инвалидов. По замыслу авторов реформ социальной системы страны, последние подлежат выселению из приютов, домов престарелых, интернатов. Можно себе представить этот процесс: проживающие в таких учреждениях люди, как правило, больны физически или психически. Как они адаптируются, оказавшись «на свободе», и как смогут, например, защитить свои права в судах? Ведь из-за диагноза их истцовые и свидетельские показания не имеют юридической силы. А как же конституционное право на жилище? Ведь муниципальное строительство и в крупных-то городах практически не ведётся, что уж говорить о провинции!

Иными словами – нынешняя российская власть, взяв курс на всевозможную экономию средств, так называемую оптимизацию, добралась и до самых незащищённых соотечественников, открыто признав их лишними нахлебниками.

Найден эффективный инструмент борьбы с инвалидностью: теперь она будет определяться не по диагнозу, а по «функциональным возможностям организма». Это значит: человек, передвигающийся с помощью костылей и инвалидной коляски, медэкспертами признаётся дееспособным – иди работай до 65 лет, какая тебе пенсия! Приказ Минтруда № 1024 лишал не только проживающих в интернатах, но и огромное количество инвалидов, больных детей и их семьи единовременных денежных выплат, компенсаций на лекарства и санаторнокурортное лечение и т.д.

Беда пришла и в Малмыжский психоневрологический интернат Кировской области.

Священник Борис Бабушкин более двадцати лет духовно окормляет проживающих в интернате. Однажды, когда он, как обычно, приехал к своим духовным чадам, на выходе его ждала целая толпа интернатских жильцов. У всех был к гостю один вопрос: «Что будет с нами дальше?»

Отец Борис Бабушкин более двадцати лет духовно окормляет проживающих в Малмыжском интернате

– Вот я, – вышел вперёд мужчина средних лет, – могу дрова рубить, землю копать, воду носить, а читать, писать и деньги считать не умею. Как я буду жить в обществе?

Те же, кто подъехал на инвалидных колясках, молча вытирали слёзы в стороне…

Ах, как бы хотелось батюшке переадресовать этот вопрос тем господам, которые готовы были лишить тысячи людей права на помощь государства, по вине которого же они, как правило, и оказались в тяжёлом положении.

За каждой скупой записью в медицинской карте скрывается большая человеческая история…

* * *

Оля помнит себя с двухлетнего возраста: забравшись под кровать вместе с кошкой, беспомощная малышка пытается согреться о пушистый кошачий бок, а животное, словно из жалости к несчастному ребёнку, брошенному уже несколько дней назад запойной матерью в пустом холодном доме, не убегает прочь; девочка боится пошевелиться – тёмный дом наполнен страхами, но сильнее их – голод: малышку не кормили так давно, что, наткнувшись на стопку старых газет, она начинает их есть.

Что было после этого, Оля не помнит: тут словно в памяти образовался провал – наверное, так она справлялась с переживаниями, которые детскому организму не под силу перенести. Следующее воспоминание связано с детдомом в селе Русский Турек. Тогда он ей казался таким огромным, что в него помещался целый мир: такие же детки, как она, – у кого-то не ходят ножки, у кого-то не слушаются ручки… Там были тёплые молочные каши, вкусные обеды, много игрушек. Там была Ольга Куприяновна Тимшина – новая мама Оли и других интернатовских деток.

День, когда ей сказали, что у неё есть какая-то другая мама, она тоже запомнила с фотографической точностью.

Оля смотрела телевизор – шла её любимая сказка «Руслан и Людмила». Ей уже исполнилось тринадцать лет, но она до сих пор верила в сказки и представляла, как в её жизни однажды обязательно появится добрая фея и подарит ей способность красиво говорить, легко ходить и делать ручками всё, что захочет. Всматриваясь в происходящее на экране, она представляла себя помощницей доброго царевича и его прекрасной невесты и уже была готова сразиться со злым волшебником, как тут её позвали в фойе на первый этаж. Ольга Куприяновна взяла её за руку: «Там к тебе мама приехала». «Какая мама?» – обиделась девочка и уцепилась ручонками за лестничные перила так сильно, что воспитательнице пришлось звать на помощь врача. Вдвоём они потащили упирающего ребёнка навстречу родительнице.

Внизу стояла женщина в зелёном пальто. Она заулыбалась девочке и, как только уселась с нею, стала развязывать многочисленные свёртки со сладостями: «Вот конфеты, печенье, доченька, кушай». Но Олю всегда учили не брать ничего у незнакомых людей, поэтому она тут же спрятала руки за спину и замотала головой.

Потом их проводили в столовую, где они могли спокойно пообщаться. Но и там девочка не прикоснулась ни к чему, что положила перед нею тётя: ни к сладостям, ни к колбасе, ни к игрушкам, а вот детдомовское картофельное пюре с куском колбасы съела мигом – наступил час обеда. Женщина вдруг зарыдала.

– У меня ведь тоже колбаса, а она её не ест! – пожаловалась она подошедшей воспитательнице.

– А что вы хотите от ребёнка? – ответила та. – Вы бы к ней ещё через десять лет приехали…

Ольге Некрасовой сегодня сорок семь лет. Тридцать из них она проживает в Малмыжском психоневрологическом интернате. Её детский церебральный паралич со временем осложнился острыми болями в суставах, слабостью в конечностях. Она не может ходить без посторонней помощи и всё же считает себя счастливой.

– Когда я впервые приехала к брату в гости, – вспоминает Оля, – то решила зайти и к маме – они живут сегодня в городе Слободском. Так мамин второй муж, получается, мой отчим, передо мною заплакал: «Прости нас, Оля, что мы тебя сдали!» А я отвечаю: «Вы, дядя Толя, не представляете, как я вам благодарна. Если б я с вами осталась жить, то овощем была бы всю жизнь. А в детдоме со мною занимались, игрушек было много, нам одежду каждый год новую покупали…»

Моей сестре Свете, которая родилась здоровой, действительно повезло меньше. В её детстве с пьющими родителями не было ни игрушек, ни сытных обедов. Однажды ей купили новое пальто. Было оно красным и таким большим, что рукава завернули втрое. И носила она это пальто до тех пор, пока оно не стало мало. С тех пор красный цвет она просто не переносит.

– Если б я осталась жить с родителями, – говорит Оля, – то так бы и ползала до сих пор на коленях.

Заботливые врачи и нянечки ползающую в буквальном смысле девочку поставили с колен на ноги, воспитатели научили читать и писать.

– Бывало, нас, всех детей, посадят в большие сани и везут в местную школу, – с теплотой в голосе вспоминает она. – Неважно, каких умственных способностей, пусть хоть немного соображают, хоть какое-то развитие есть. Помню одного мальчика. Голова у него была размером с подушку, а тело – пятилетнего ребёнка. Его посадят и, чтоб не падал, со всех сторон обложат подушками и везут. Таким умным был, что на переменах учителя бегали к нему тайком, чтоб он за них трудные задачи решил.

В прошлом году мы с моим братом поехали в Русский Турек, в гости к моей маме Ольге Куприяновне. Она сейчас старенькая, живёт в своём домике с огородом. Она говорит брату: «Раз уж вы нашлись, то не бросайте Оленьку, ведь я у неё не вечная». А он ей руку поцеловал. Когда поехали обратно, мама Оля вышла провожать и долго крестила нас в путь, а он заплакал и говорит: «Вот только такие женщины должны работать в детских домах».

Детей с диагнозом ДЦП некоторые почему-то считают необучаемыми. Но Оля не только научилась читать и писать, но и, повзрослев, освоила компьютер и по Интернету нашла своего родного брата, который и не подозревал о том, что у него есть ещё одна сестра.

* * *

По деревенской улице идёт женщина с ребёнком-инвалидом на руках. Стоящие у магазина женщины её спрашивают: «Нюра, ты своего ребёнка несёшь в детдом сдавать? Опомнись! Как жить-то после этого будешь?»

Мама Нюра в ответ только плачет: если б они знали, как тяжело растить ребёнка-инвалида, когда муж грозит её бросить, мол, ты виновата, что калеку родила… Почувствовав состояние матери, заплакал и ребёнок – девочка года-полутора. Ревущие, они появились в доме-интернате, где их пути навсегда разошлись.

Когда Валечке исполнилось шесть лет, воспитательница нашла её маму, но та отказалась встречаться с дочерью, пожаловавшись на свою несчастную долю. Она надеялась, что после отказа от дочери её жизнь наладится, ссоры с мужем закончатся. Но он, вернувшись в тот злосчастный день домой и не обнаружив дочери, набросился на жену с упрёками, а потом собрал вещи и ушёл из дома навсегда – завербовался на дальнюю стройку.

А Валя через шесть лет уже забыла о своей далёкой родительнице. Она представляла себя заботливой мамочкой, играя в куклы. А ещё она любила играть кубиками. Однажды среди её игрушек появился букварь, и он, в отличие от общих игрушек, стал её личным – его подарила нянечка Лиля, увидевшая в неговорящем ребёнке смышлёныша. Яркие картинки так увлекли девочку, что она стала носить книгу всегда с собой, при удобном случае показывая воспитательницам или старшим ребятам, учившимся во вспомогательной школе. Тыкала в изображение пальчиком, а они называли предмет – арбуз. «А-рррр б у ззз», – шевелила губами «необучаемая» девочка…

Так она освоила азбуку и захотела стать обычным человеком. Валя до десяти лет только ползала, но и тут её врождённая смекалка, любознательность и сила воли помогли встать сначала на колени, а потом и на ножки.

Дальнейшее своё образование Валя продолжила на… помойках, куда жители вместе с мусором выбрасывали старые книги, учебники, журналы. Девочка-инвалид выуживала их из мусорных куч и жадно читала. Книги помогли ей научиться говорить.

* * *

Зоя не просто подруга Вали, она её половинка. Когда кто-то посторонний видит вышитые ими картины, то не понимает, как такую кропотливую, тонкую работу могли выполнить женщины, одна из которых глухонемая и страдает припадками эпилепсии, а другая – говорящая, но с трудом, с не способными к работе руками. Соседки по комнате таким гостям объясняют: Валя – мозг, а Зоя – руки. Валя показывает, какой нитью и куда нужно ткнуть иголку, а Зоя это делает.

Зоина история начиналась не так трагично, как у подруги. Она родилась желанным ребёнком, но мама умерла рано. Отец женился во второй раз на женщине, которая полюбила глухонемую девочку как родную дочь. Трагедия случилась тогда, когда умер внезапно отец, а вскоре и мачеха ушла в мир иной. Так Зоя оказалась в интернате.

Каков её внутренний мир, знает только Валя. Наверное, в нём есть сокровенные уголки, где живут тёплые воспоминания о детстве, о родном доме, о первой встрече Зои с Валей, когда она впервые ощутила, что не одинока, о подарках, которые дарят ей добрые люди. Особенно ценит она открытки, посвящённые именно ей. Долго их рассматривает, перечитывает и показывает подругам, тыкая пальцем в слова «Дорогая Зоечка!», а потом себе в грудь, что значит – это мне! А когда Зоя широко улыбается и прижимает сжатые в кулак пальцы к груди, то это означает, что она очень рада и благодарна.

Валя с Зоей живут в комнате с Таней, которую в интернате обычно называют Танюшкой – за улыбчивый добродушный характер. Она краснеет каждый раз, когда ей перепадает гостинец или какой-нибудь подарок от посетителей интерната, а вопрос: «Что ты хочешь?» – вообще вводит её в полную растерянность. Она начинает рассуждать, перебирая губами слова: кофточка, духи, цепочка, шоколад. Но потом приходит к выводу, что ей ничего не надо: приезжайте чаще – внимание доброго человека и есть для неё лучший подарок.

* * *

Оля живёт в соседней комнате вместе с Раей – весёлой энергичной толстушкой, которая попала сюда, как и многие, по вине пьющих родителей: отклонение в умственном развитии, лишение родительских прав… Она с удовольствием выполняет поручения – принести, унести, помыть. И кажется, смогла бы даже позаботиться о своей семье и вести приусадебное хозяйство, да вот за пышущим здоровьем личиком скрывается недуг – Рая не в состоянии не только распланировать личный бюджет и с толком потратить деньги, но и даже сосчитать их.

В этой комнате есть ещё Люда. Без неё Оля не смогла бы выходить на улицу, что уж говорить о возможности посещать храм. Правда, расстояние, который здоровый человек преодолевает за 20 минут, подруги проходят за два часа – для того чтобы успеть к утренней службе в местной церкви, они встают с постели в пять часов утра.

Оля рассказала, что через неделю после того, как Люда сюда приехала, некоторые из обслуживающего персонала написали заявления об уходе… Физически крепкая от рождения девушка всех задирала, раздавала тумаки, делала всевозможные пакости. С хулиганкой справилась ДЦПшная Оля и её такие же «не от мира сего» подруги.

– Мы её любовью, лаской выводили в люди, – делится она секретом «укрощения строптивой». – Сначала наша Люда сопротивлялась, не верила, что мы ей добра хотим, злобой нам отвечала, а потом поверила и стала оттаивать.

* * *

История Малмыжского психоневрологического интерната восходит к далёким тридцатым годам прошлого столетия. Тогда советская власть обратилась к помощи «буржуев». Уроженец Малмыжа Михаил Батуев, богатый владелец чайных плантаций в Китае и торговец мехами, после смерти завещал свои капиталы родному городу на устройство дома престарелых, ремесленного училища и другие общественные нужды. Его жена Евдокия выполнила волю мужа, но всякие юридические разбирательства тянулись многие годы. И только в 1950-х 250 тысяч долларов – огромная для того времени сумма – дошли до Малмыжа. В результате в конце пятидесятых открылся дом призрения, который и можно считать предшественником нынешнего интерната. Об этом, впрочем, в «Вере» писал краевед Владимир Семибратов, в публикации «Завещано Малмыжу». Интересно, что завещание получало силу только в том случае, если в СССР прекратятся гонения на верующих. Пришлось советской власти ради инвалюты постараться – тут же, как по волшебству, была открыта в Малмыже церковь, а в качестве доказательства свободы вероисповедания в советской стране был предъявлен Декрет «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви»…

Воспитанники интерната с отцом Андреем

Сегодня в Малмыжском психоневрологическом интернате проживают около двухсот человек. Здоровых, в обывательском понимании, нет: у кого-то заболевания физические, у кого-то – душевные. Есть и те, кто страдает и умственно и телесно. На первом этаже содержатся буйные душевнобольные и лежачие.

Попадают сюда, как правило, двумя способами: по достижении восемнадцати лет из детского дома либо оставшись без попечения родных. Бабушек и дедушек сдают родственники.

Как и в других учреждениях, здесь всегда были проблемы – куда ж без них? В 2015-м уволили прежнего директора Владимира Богомолова по обвинению в хищении бюджетных денег, выделенных на интернат, и пенсий своих подопечных. А ведь в районной Думе он возглавлял комиссию по депутатской этике, имел Почётную грамоту Минсоцразвития и разных других чиновных инстанций. Кому теперь верить? Тогда проживающие в интернате, узнав, что многое из предназначенного им уходило по другому адресу, ругали своего начальника. Сегодня вспоминают о том времени с теплотой, потому что лучше не стало.

Большинство услуг приходится оплачивать из своих скромных пенсий. Самим покупать себе одежду и постельное бельё, стирать их. Это бы ничего – многие инвалиды, если есть такая возможность, даже рады потрудиться. Но за «бесплатные» услуги приходится расписываться. Женщина-инвалид первой группы жалуется: раньше выдавали на руки около 9 тысяч, а сегодня сумма уменьшилась более чем вдвое за счёт этих «услуг». Вправе, конечно, не подписывать, но при этом держи в голове, что можешь оказаться на первом этаже, где размещается отделение буйных.

Вообще у нас так исстари: будучи в статусе «умственно отсталый» (причём твои реальные умственные способности неважны), с администрацией не поспоришь – из интерната можно загреметь в психиатрическую клинику, а там по полной программе узнаешь, что такое обкалывание психотропными средствами.

Перемены в государственной политике в отношении самых социально незащищённых граждан почувствовали даже те, кто хочет им бескорыстно помочь.

Группа волонтёров из Вятских Полян не смогла попасть в интернат по договорённости с администрацией, как было раньше. Оказывается, теперь министерские чиновники «навели порядок» и в благотворительности. Согласно нововведению, устраивать разные праздники с подарками и концертами сейчас обычные граждане не имеют права. «Отрезали» также волонтёров без опыта, неработающих и пенсионеров, имеющих проблемы со здоровьем. Отныне порадовать подарками или чаепитием без разрешения Министерства социального развития запрещено! А процедура получения разрешения может растянуться на недели…

– Мы привыкли к испытаниям, – говорят пациенты интерната, – на то мы и инвалиды.

P.S. С 1 января вместо пресловутого приказа № 1024, о котором говорилось выше, в силу вступил новый приказ Минтруда РФ № 585н – с новыми критериями установления инвалидности. Но и этот документ уже вызвал справедливую критику общественников. В соответствии с новым приказом инвалиду устанавливается группа, а если в дальнейшем нет ухудшения и наступает хотя бы какая-то ремиссия, статус инвалида снимают. То есть права на бесплатные препараты, средства технической реабилитации и другие льготы человек лишается. Особенно много вопросов по больным онкологией. «По факту онкологический пациент может стать инвалидом, только когда он уже стоит одной ногой в могиле», – прокомментировал ситуацию член Совета общественных организаций по защите прав пациентов при Минздраве России Николай Дронов.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска