Внешний облик юродивых

 

Графов В. «Московский чудотворец Блаженный Василий», 2006 г.

Что предстаёт взору человека, когда он слышит слово «юродивый»? Скорее всего, это будет обнажённый или в ветхой, разодранной одежде человек, босой и со всклокоченными волосами. С ветхозаветных времён подвижник своим страшным видом уничижает свою «доброту» (красоту телесную) – «несть доброты ни единыя во мне», исповедуя Господу свои прегрешения: «Все мы сделались – как нечистый, и вся праведность наша – как запачканная одежда» (Ис. 64, 6). Ветхозаветные пророки использовали необычный и странный вид и одежду для проречения народу Божиему глаголов Господних: пророк Исаия ходил нагим, предсказывая плен (Ис. 20, 2), Иеремия для этих же целей носил на шее ярмо (Иер. 28, 10), а Седекия – железные рога (3 Цар. 22, 11), и всё это – по прямому повелению Божию.

Одни из блаженных, как святой Василий Московский, ходили нагими круглый год в течение десятков лет, за что прозывались «нагоходцами»; другие повязывали «плат на чреслех», как святой Максим Московский; третьи надевали на себя всё, что только было можно, как святые Лаврентий Калужский, Феодор и Николай Новгородские, в том числе они надевали и княжеские шубы. Кто ходил босиком, как святой Георгий Шенкурский, в любую погоду по морозу и в глухих лесах, а кто носил валенки или сапоги. На святых же главах их можно было увидеть и железный колпак из металлических полос, как у Василия Спасо-Каменского. Носили они и будёновку, как Аркадий Визинговский, и дырявую немецкую каску, как Василий «Барин» Новгородский. Представьте, каково было видеть православным эти символы всего антирусского и антиправославного! В XIX веке многие блаженные сменили бродячий образ жизни на оседлый при монастырях и, как дивеевские блаженные, довольно сильно располнели. Орехово-зуевского блаженного Васю даже прозвали «толстеньким» за его почти двухсоткилограммовый вес, накопленный благодаря излишне любвеобильным почитателям, закармливавшим своими пожертвованиями, от которых тот – по любви к ближнему – не смел отказаться.

Разнообразие одежд юродивых просто не поддаётся описанию, поэтому мы их увидим лишь отчасти. Главное свойство этих «нарядов» – это нищета, но нищета не убогая, а у-Богая. Именно об этой нищете Киреевский писал, что «русский человек более золотой парчи придворного уважает лохмотья юродивого». «И святые юродивые верно следовали Основателю христианства в отношении к земным стяжаниям. Подражая Ему, они нестяжательность свою довели до высшей степени».

В облике юродивых поражает, прежде всего, не что-то конкретное, а вообще довольно странный, даже необычный вид. Так, монахиня Алипия Голосеевская «ходила в плюшевой кофточке, в детском капоре, на спине таскала мешок с песком… на груди – громадная связка ключей». Василий Самарский «бывало, наберёт на кладбище похоронных венков, обвешается ими с головы до ног… а то вот ещё выпросит телогрейку… Напялит наизнанку, мехом наружу». Иеросхимонах Феофил, обличая высокомерие, привязывал под рясу подушку (монах и священник!), имитируя толстый живот. Григорий Пензенский вообще носил женскую одежду: «красный сарафан, кофточку, на голове платок или монашеский белый апостольник… на шее было много крестов, образков, чёток, костей, бус, камней и разных игрушечных украшений, которые он называл своим нарядом». Георгий Тихвинский ходил «всегда в разноцветных рясах, со священнической тростью в руке, в пуховых шляпах или с непокрытой головой, весь увешанный крестами, крестиками и образками на разноцветных лентах». Блаженный инок Паисий «одежды своей никогда не имел, а получая от кого-либо свиту или рясу, прежде выпачкает её в грязи или отрежет кусок полы или рукав и, разодрав её в нескольких местах, тогда только облачается в неё». Юродивый Алексий Бушев «был одет в пёстрый халат, подвязывал шею платком и голову также платком».

Блаженная Пелагия Ивановна даже в пору своего земного почитания имела настолько поразительный вид, что многие духовные люди, приходившие к ней, бывали поражены. Художник М.П. Петров, который был наречён её духовным сыном, вспоминал: «После бурной моей жизни… по приезде в Дивеево меня свели в келью к юродивой Пелагее Ивановне, о которой я много и давно слышал.

Блаженная Пелагия Ивановна

Когда я вошёл в её келью, меня так поразила её обстановка, что я не сразу разобрался, где она. На полу на войлоке сидела старая, скорченная и грязная женщина с огромными ногтями на руках и босых ногах, которые произвели на меня потрясающее впечатление. Когда мне сказали, что это Пелагея Ивановна, я нехотя поклонился ей и пожалел, что пришёл сюда. Она не удостоила меня ответом на мой поклон и с полу пересела на лавку, где и легла. Я подошёл к ней и спросил: идти ли мне в монастырь или жениться? Она ничего не ответила и только зорко глядела на меня своими быстрыми блестящими глазами. Я повторил свой вопрос три раза и, не получив от неё ответа, ушёл раздосадованный, разочарованный, решив к ней больше не ходить. Прожив целый месяц в Дивеево в монастырской гостинице и занимаясь живописью в соборном храме… по настойчивой просьбе начальницы гостиницы решился ещё раз зайти в её келью и с большой неохотой пошёл, лишь бы мне больше не надоедали. Когда я вошёл в келью Пелагеи Ивановны, я нашёл её сидящей по-прежнему на полу на войлоке. Но теперь по приходе моём она немедленно встала и выпрямилась передо мной во весь рост. Это была женщина красиво сложенная, с необыкновенно живыми блестящими глазами. Постояв передо мною, она начала бегать по комнате и хохотать, затем подбежала ко мне, ударила по плечу и спросила: “Ну что?” У меня давно болела эта рука от паралича, но после удара Пелагеи Ивановны боль в ней мгновенно и совершенно прошла. На меня напал какой-то панический страх: я молчал и весь трясся от испуга. Потом она стала рассказывать мне всю мою прошедшую жизнь с такими поразительными подробностями, о которых никто не знал, кроме меня, и даже рассказала содержание того письма, которое в тот день послал я в Петербург. Это меня так поразило, что у меня волосы дыбом встали на голове, и я невольно упал пред ней на колени и поцеловал её руку. С этого раза я стал усердным её посетителем и почитателем… Она меня вытащила со дна ада».

Часто юродивые одевались таким странным образом, чтобы преодолеть большие помехи к совершению своего подвига. Например, чтобы не жениться, а сохранить девство. Когда Евдокию Курскую хотели выдать замуж, «она взяла на себя подвиг юродства, и однажды, когда её заставили одеться в лучшее платье и выйти к жениху, Евдокия исполнила желание матери, но взяла ягоду чернослива и, вынув косточку из неё, надела её себе на нос. Другой раз испачкала себе голову толчёной коноплёй, а потом и совсем остриглась».

Мало кто задумывался о том, что такой, на первый взгляд, странный внешний вид при сравнении оказывается более «нормальным», чем облик современного (и не только) обывателя. Достаточно вспомнить «многоэтажные» громоздкие шляпы модниц XVIII–XIX веков, «выбеленные» пудрой лица-маски аристократов XVIII века, не говоря уже о современной моде от кутюр с её стилем унисекс, кольцами и булавками по всему телу.

Блаженная Паша Саровская

Святой Иоанн Московский ходил по городу, «власы же главы своея пеплом и смолою удручая». Почитаемая многими ещё при жизни Паша Саровская во время странствий по саровским лесам до прихода в монастырь «имела вид Марии Египетской; худая, высокая, совсем сожжённая солнцем и потому чёрная, страшная, носила в то время короткие волосы… босая, в мужской рубашке, свитке, расстёгнутой на груди, с обнажёнными руками… она приходила в монастырь и наводила страх на всех, не знающих её». И даже такой свой жуткий и грязный вид блаженные с каким-то смиренно-самоистязающим смыслом высмеивали на людях. Широкая головная повязка инока Паисия «была неимоверно грязна и издавала из себя неприятный запах. Указывая кому-либо из молодых клирошан на свою лысину, блаженный Паисий растирал на ней ладонью свою слюну и, посыпая песком, шутливо приговаривал: “Лысинка-с. Дурость. Это меня девушки в молодости любили. Оттого у меня и лысинка. Эге-ге, и я в своё время был тоже красивый”». Не о красоте ли ума и духа, теряемой молодёжью в бурных «подвигах», говорил он или просто шутил?

«Ношение вретища, или волосяной рубашки, на голом теле под верхними одеждами составляет траурный или покаянный обычай, известный с древнейших времён. Вретище, эта торжественная траурная одежда Ветхого Завета, в существе дела совершенно то же, что и власяница христианских отшельников и аскетов. Оба выражения – “вретище” и “власяница” – обозначают волосяные, а никак не грубо-холщовые одежды – в высшей степени простого покроя; делались они из грубой шерстяной материи тёмного, а чаще всего, чёрного цвета. В христианские времена власяницей обыкновенно называется шерстяная одежда, носимая прямо на голом теле, причём иногда она скрывалась под верхнею одеждою. Ношение на голом теле власяницы основывалось на примерах Иоанна Предтечи, обыкновенною одеждою которого была власяница из верблюжьего волоса (Мф. 3, 4), и пророка Илии (4 Цар. 1, 8). В среде монашества с IV века эта же одежда входит в употребление чуть ли не всеобщее. Впоследствии примеры этого рода встречаются реже: только у таких лиц встречаем ношение власяницы, которые отличались особенным подвижническим терпением. Но частные случаи ношения власяницы встречаются до самых новых времён. И замечательно, даже это обыкновение у некоторых аскетов, как мужского, так и женского пола, приобретает особенное усложнение с целью усилить ту боль, какая причинялась власяницей. У некоторых аскетов власяница была сделана из проволоки или же из одной или нескольких цепей, а также из железных пластинок».

* * *

Зайдите в один из православных храмов, например собор Василия Блаженного или Григория Неокессарийского в Москве, и помолитесь святым юродивым перед их иконами (крайне, кстати, редкими в современных храмах). Не смутит ли вас при этом ничего? Конечно, смутит – то, что зачастую мы молимся голому, обнажённому праведнику (при этом изумительно бесстрастно изображённому). Это потому, что «одеждой» почти всех первых юродивых была нагота. «Разоблачению» подвижника (полностью или частично) было несколько побудительных мотивов. Символический мотив: «сей блаженный Максим совлечеся риз своих и паки ветхаго человека совлечеся с похотию его и облечеся в новаго человека, сиречь во Христа Иисуса». Экономический мотив наготы в том, что она оказалась естественным итогом выполнения евангельской заповеди последователям Христа о раздаче имения и милосердии к ближнему. Например, св. Серапион Синдонит осуждает себя как убийцу христианина, пока не отдаёт ему своё последнее рубище-синдон: «Серапион встретился с нищим, который без одежды дрожал от холода. Серапион, остановившись, подумал: “Меня почитают постником и исполнителем Христовых аповедей, между тем я ношу одежду, а этот нищий раб Христов погибает от холода”. Тотчас снял с себя синдон свой и отдал нищему. Потом сел нагой на распутии, держа в руках Св. Евангелие. В то время один знакомый, проходя мимо него, спросил: “Отец Серапион, кто обнажил тебя?” Святой подвижник, указав на Евангелие, сказал: “Оно раздело меня!”»

Блж. Максим Московский

Юродивые действительно очень часто снимали с себя последнее, оставаясь сами на волю природных стихий. Кроме того, это простейший способ аскетического утруждения плоти – «томить томящаго мя». И, наконец, это способ утверждения души на пути стремления ко Христу и соединения с Ним Единым через избавление от страстей попечения о земных, плотских вещах – одежды и обуви прежде всего. «О житейских вещех пекущийся помысл имый, несть свободен», – говорит прп. Симеон Новый Богослов. Вполне нагими ходили отшельники так называемой Скитской пустыни в Египте. Сульпиций Север говорит об одном пустыннике Синайской горы, что он не имел другого покрова в продолжение пятидесяти лет, кроме того, какой доставляли ему его собственные длинные волосы.

Св. Серапион Синдонит

* * *

Самой распространённой одеждой юродивого после «ничего» и «плата на чреслех» является простая рубаха, или по-другому свитка. Из канонизированных юродивых Иоанн Устюжский, Прокопий Устюжский, Прокопий Устьянский, Симон Юрьевецкий носили «единое рубище раздраное». Рубаха юродивого служила также корпоративной приметой (своеобразная «схима»): как только он появлялся на улице, его опознавали по одежде… Рубаха подвижника, как и весь его наряд, могла быть очень даже приличной и чистой, как, например, у Феоктисты Воронежской, но в ней всегда присутствовал какой-то нюанс, какая-то деталь, которая неизменно обличала обладателя как «сумасшедшего».

Фрагмент картины В.Латынцева «Благословение праведного Прокопия Устюжского»

Академик Панченко замечает лоскутность, «многошвейность» рубахи юродивого. Блж. Ермил Калужский пожертвованную ему одежду тут же превращал в подобные лохмотья: «Дадут ему рубаху, а он влезет на дуб, усядется там да и разошьёт её по-своему». Такие рубахи мы видим и на многих подвижниках, например на Димитрии Выксунском: «Он явился к своим в многошвейном разноцветном халате, в высоком колпаке и длинных жёлтых сапогах». Златый Гриц даже назвал себя «царём лоскутников»: «Однажды он пришёл в Кучиновку в одежде из разноцветных лоскутков и на недоумение по этому поводу родственников сказал им, что один пан сшил ему много разных костюмов, но Гриц раздал их “по людям”. Тогда пан спросил его, какой костюм нужно сшить, чтобы он, Гриц, сам носил его. На это Гриц ответил: “Поший мини платье из разноцветных лоскутков, щоб я був царь лоскутников”. Желание было исполнено. “От я, – заключил рассказ Гриц, – як бачите, теперь царь лоскутников”».

Домна Карповна Томская «обыкновенно собирала всякое старьё (впрочем, она не пренебрегала и новыми вещами, но они у неё скоро делались старыми): совершенно изношенную и никуда уже не годную одежду, брошенные тряпки, старое мочало, верёвки, ремни, обувь и пр. Из них она составляла узел, пока не выходила у неё целая цепь узлов. Из них-то и строила себе одежду таким образом: одну цепь перекидывала через плечо (рубашки Домна Карповна не носила), другую через другое; так же убирала она грудь, живот, руки и ноги или обёртывала чем попало; сверх и подле этих узлов накладывала другие, меньшего размера, пока совершенно не закрывала обнажённое тело. Всего более у Домны Карповны узлов было навязано на бёдрах, от чего она очень много походила на подчембарившегося крестьянина. Сверх всего этого у ней с боков и спереди между узлами не мало было мешочков и маленьких узелков, в которых она постоянно носила с собою хлеб, квас, молоко, кислую капусту… На голове она носила всегда какую-нибудь повязку, чаще белую, украшенную крестом, ленточками и шнурочками. В знакомых домах, а то где-нибудь во дворе, раздевалась она до нага, перебирала, перевязывала свои узелки, а потом одевалась по-прежнему. “Ужас, бывало, возьмёт, – говорила мне одна женщина, у которой Домна Карповна переодевалась всего чаще, – когда посмотришь на кучу этих узлов… Как это только доставало у Домны Карповны сил носить такую тяжесть?!” Представьте себе, как это тяжело было Домне Карповне носить такую одежду летом в жару и дождь и как она была легка для зимы! Какой был простор между узлами по телу Домны Карповны гулять нашим сибирским морозам».

Иногда свои мешки некоторые юродивые употребляли не для предсказаний, а для обличительной проповеди: «Михаил Иванович (Сущинский) носил с собой мешок, издававший сильное зловоние от смеси разных гнилостей и мёртвых птиц, собранных им на кладбищах. Сюда же клал он и оставшуюся у него пищу. С этим мешком входил он в дома и храмы во время богослужения и, останавливаясь у входа в церковь или в трапезной, по выбору своему подходил с мешком к людям, стоявшим в церкви. Когда те, будучи не в силах выносить зловоние, отходили, он следовал за ними. А когда его спрашивали, зачем он носит с собой такое зловоние, он обыкновенно отвечал: “А грехи ещё больше смердят”».

Босой, в простой рубахе, с непокрытой головой – так выглядели многие почитаемые подвижники. Конечно, почитатели пытались их одеть, но на следующий день, а то и сразу они оказывались в прежнем рванье, как это делали, например, Алексий Елнатский или Домна Томская: «Однажды Преосвященный Порфирий, очень любивший Домну Карповну, подарил ей свою шубу. Домна Карповна с благодарностью набросила её на плечи, но через два часа шуба была уже на нищем. Преосвященный, узнав об этом, сказал: “Дурочка учит нас, умников. О, если бы и мы додумались до такой любви к ближнему и до такого терпения ради Христа!”» Схимонах Филипп Гефсиманский иногда одежду брал, но делал с ней странные вещи: «Раз поздней осенью, при заморозках уже, ему в одной деревне дали шубу, но он отправился с нею к находившемуся тут же на околице пруду, где женщины мыли бельё, и стал полоскать шубу в воде, приговаривая: “Вам бело надо, молодушки, и мне беленько!” Затем, едва дав стечь с шубы воде и несмотря на то что она почти вся смёрзлась, Филипп стал её надевать. “Вот дурак-то! Что творит?!” – говорили видевшие это. “Дураков Бог любит!” – отвечал Филипп кротко». Даниила Коломенского барин стал одевать-обувать… Но ему скоро надоело ходить обутым в сапоги. С неделю походил он в барской одежде и сапогах, а потом и то и другое скинул и принёс барину, сказав, что ходить в этом не может, потому что всё падает. Убеждённый откровенным признанием Данилушки, барин позволил ему не носить сапогов, кроме воскресных дней: но для него и это было тяжело. В первое же воскресенье он поднёс барину в церкви сапоги и сказал: “Как хотите, а сапоги не надену”. С этих пор Данилушка уж больше никогда не носил сапог».

Вот случай, который произошёл с иеросхимонахом Феофилом, показывающий, что отрепья как свидетельство его духовной брани дороже для юродивого любых дорогих шёлков и нарядов: «Еженедельно… приезжали к старцу два его почитателя… Однажды эти два друга сговорились между собой сыграть над старцем невинную шутку: забрали тайно его изношенное схимническое одеяние и заказали в городе новое. Старец крайне тосковал и сожалел о пропаже и, когда виновники похищения лично привезли ему и старую, и новую схимы, с улыбкою сказал: “Шутники! На что вы так сделали? Ведь вы до греха меня довели. Стал я к Царю на молитву собираться – нет моей схимы. Хотел в церкви службочку отправить – нет моей схимы. Слава Богу, хоть старую-то опять привезли”. – “Да вы новую наденьте! Ваша никуда не годится”. – “Насмешники! Кто же без орденов и регалий к Царю на смотр предстаёт? В новой-то схиме я ещё ничего не заслужил, а на старой кое-что и красуется”. И, не надевая её ни разу, отдал новую схиму в ризницу Дальних пещер».

Ну и, конечно, соблазнов было при этом не избежать: «Приходит к о. Иоанну одна прихожанка и жалуется: “Ваш Васенька у меня костюм украл”. “Как украл?” – удивляется батюшка. “А вот так и украл. Зашёл, наглая морда, при мне шкаф открыл, взял его и ушёл. Я и рта раскрыть не успела!” Священник рабу Божию успокоил, а на Василия гнев затаил. “Ну, – думает батюшка, – появись только”. Через какое-то время является Васенька, костюмчик на нём тот самый, и с порога кричит: “Вор пришёл”. У батюшки тут же всю злость как рукой сняло. “Васенька, ну зачем?” – “Так надо, так надо”… Костюм он вернул, а женщина та вскоре покаялась, что в войну, в голодное время, много добра на горе чужом нажила».

Этот блаженный вообще отличался довольно тонким чувством юмора. Диакон Николай Рябков решил как-то «подарить блаженному Васеньке своё старое бобриковое пальто. Но уже на следующий день в дом к нему заявляется Васенька. Зашёл и стал по комнате взад-вперёд нервно выхаживать. “Ты чего это, Васенька?” – удивляется диакон. А Василий подходит к вешалке и говорит: “А я смотрю – моё пальтишко висит”. Снял пальто, накинул его на плечи и вышел». Возможно, блаженный проведал некоторую нерешительность диакона в делах милосердия и, сам не нуждаясь в пожертвовании, хотел не дать погибнуть плодам добрых намерений, как сказано: «Хотевший сотворить добро и не содеявший – грех тому бысть».

«Является он (Николай Рынин) однажды к Преосвященному Онисифору и говорит: “У тебя в шкафе-то шестнадцать подрясников, дай мне один”. “На что же тебе?” – поинтересовался владыка. “Дай, дай”. Владыка распорядился удовлетворить желание юродивого. Получив подрясник, Рынин вышел и во дворе архиерейского дома встретил бедно одетого человека, идущего подать прошение владыке об определении его на место. Ему и передал он владычний подарок».

Как и во всякой социальной группе, так же важен цвет одежды юродивого. Хотя, как правило, в силу своего образа жизни они носили нищую домотканую, без всякой окраски, одежду. Но были случаи, когда цвет присутствовал и имел для подвижника важное значение. Феоктиста Воронежская – большой белый платок, а Григорий Пензенский – белый монашеский апостольник. Марфа Суздальская, кроме белой рубахи, ничего не носила. Юродивый иерей Пётр Угличский «носил простой белый халат, сшитый из холста». По толкованию святых отцов, да и по общечеловеческому пониманию, белый цвет означает «ангельскую чистоту». Видимо, такое же значение этот цвет имел и для юродивых.

Также юродивыми часто использовался красный цвет. Григорий Пензенский надевал красный кафтан, а сверху – красный платок. Иоанн Дудычкин вообще весь был красный: и халат, и сорочка, и обувь. Паша Саровская также любила красный цвет сарафанов. В православном богослужении красный цвет означает кровь святых мучеников (а прежде всего – Честную Кровь Христову). Возможно, и для блаженных этот цвет был символом Страстей Христовых и борьбы не с плотью и кровью, а с духами злобы поднебесной.

Как правило, такие «яркие» случаи достаточно особы и редки, остальные блаженные особенно не выделяли цветом своей одежды. Любопытно отметить, что и современные (в отличие от прошедших времён) православные молодые женщины, как правило, используют различные цвета в своей одежде. Разве не является некоторым юродством и соблазном для окружающих их стремление постоянно, к месту и не к месту, носить длинные чёрные платья и вообще чёрную одежду, безуспешно и поверхностно пытаясь убить в себе не только страсти, но и всякую естественную жизнь вообще? Стоит сказать, что, кроме облачения монахов, которые дают три обета отречения от мира, в православии практически не употребляется чёрный цвет, как цвет тоски и отчаяния. Употребляемое ныне в дни Великого поста чёрное облачение несвойственно православию, оно появилось под влиянием Запада в XVIII–XIX вв. Не странно ли, что разноцветный и грязный вид юродивых вызывает благоговение, а не отвращение при всей их грязи, насекомых и нечистотах; а намеренно благоговейный безжизненно-монашеский вид современных «подвижниц» отпугивает.

* * *

Так же разнообразны и головные уборы юродивых. Большинство из них ходили с непокрытой головой. На иконах в шапке описываются только святые Фома и Захария Шенкурский. У последнего, как и у многих канонизированных подвижников, это, скорее всего, связано с его иерейским (в других случаях – монашеским) саном. На святых главах юродивых можно встретить что угодно: и огромный колпак (св. Иоанн Московский), «с выи до колен досязающ», и «покровение шляпное» (св. Арсений Новгородский). Золотой Гриц носил мягкую еврейскую шапку, а вологодский диакон Александр, вообще отличавшийся чистотой и аккуратностью, – круглую мягкую шляпу. Некоторые блаженные, как, например, святая Исидора Тавенисиотская, Николай Рынин, инок Паисий и Косма Бирский, покрывают голову широкими повязками, зачастую грязными, причём последний постоянно закрывает ей своё лицо. Возможно, что это один из признаков смирения.

«Желая однажды обновить блаженному его изодранные лохмотья, отец наместник призывает его к себе в покои и выносит ему хорошую зимнюю плюшевую шапку: “Отец Паисий, это тебе. Шапочка новая, хорошая. Её один святой старец в пустыни носил. От него и мне в благословение досталось. Давай сюда своё дырявое решето”. И, выхватив у блаженного его изодранную грязную шапку, поспешно бросил в горевшую печку. Отец Паисий вскочит как ужаленный да как закричит: “Ратуйте! Горит! Пожар!” И бросил, в свою очередь, шапку о. Ювеналия в ту же печку, а свою выхватил из огня и давай её по полу возить да ногами топтать». Оригинально покрывала свою голову Домна Томская: «На голове её неизменно была повязка… Если же она доставала где-либо старые шляпы, то надевала на голову две зараз, а третью пришпиливала внизу спины».

* * *

В.Суриков. «Юродивый, сидящий в снегу». Эскиз к картине. 1885 г. Здесь у юродивого нет вериг

Одна из самых ярких деталей юродивого облика, правда тщательно скрываемая, – это вериги. Вериги первоначально были принадлежностью монахов-аскетов. «Вот побуждения к возложению на себя и ношению вериг во имя Христово. В принципе, вериги юродивого – это нонсенс. Его добровольное рабство всем и вся, самоумерщвление плоти всеми возможными неявными способами – это ли не самые тяжёлые “вериги”, потяжелее любого железа? Причём каждый юродивый из тех, кто носил вериги, тщательно скрывал этот факт. Поэтому изображение юродивого на картине “Боярыня Морозова” не соответствует действительности – обнажённые юродивые никогда не носили вериг. Из канонизированных святых “железо” носил только св. Иоанн Большой Колпак. Юродивые же подвижники, из найденных, только единицами носили различные “тяжести”. У монахини Алипии Голосеевской “цепи въедались в тело”, Фаддей Петрозаводский смирял себя жёсткой власяницей, цепями и железным крестом, Виктор Луховской на теле носил власяницу, на ногах – вериги. Оригинальный набор “тяжестей” хранится на могиле Ростовского юродивого Стахия (Афанасия): “Железный камзол в пятьдесят девять фунтов весом и две железные кувшинообразные гири, по четыре пуда каждая, с длинными цепями”. Блаженная Пелагия Дивеевская до прихода в Дивеево носила железный пояс, “который долгие восемь лет жизни своей в миру носила она Христа Господа ради, так что врос он в мучимое всякими побоями и истязаниями тело её”, а в монастырь принесла ту цепь железную, “которой некогда её приковывал муж её… служила и теперь ей подчас веригами, а подчас изголовьем”».

И, наконец, самый странный, страшный и загадочный облик имел св. блж. Иоанн Большой Колпак, Московский чудотворец. Если представить себе блаженного Иоанна зрительно, то мы увидим нищего, немытого, в веригах и с большим железным распятием, с медными перстнями и кольцами на пальцах и воткнутые в тайные уды; волосы святого сваляны в грязные колтуны из смолы и пепла; и всё это покрыто большим «колпаком» до пят навроде власяницы или шинели. Довольно страшное и странное зрелище! Хотя и нет, если вспомнить Св. Писание: «И Он возложил на Себя правду, как броню, и шлем спасения – на главу Свою, и облёкся в ризу мщения, как в одежду, и покрыл Себя ревностью, как плащом» (Ис. 59, 17). Да и кольца на тайных удах не вызовут столько удивления и брезгливой непорочности, если услышать Св. Писание: «Ты испытал нас, Боже, переплавил нас, как переплавляют серебро. Ты ввёл нас в сеть, положил оковы на чресла наши, посадил человека на главу нашу» (Пс. 65, 10-12), и принять их как символ ожесточения против сластолюбивой плоти (хотя тогда логичнее было бы «надеть», а не «вонзить», ну да логика здесь не всегда приличествует). Так же «традиция надевать что-либо на “срамные уды” была известна в Византии как форма чрезмерной аскезы: Иоанн Цец упоминает о “навешивающих на уд колокольчики”. Впоследствии кольца на половых органах носили и русские юродивые». Характерно, что после утраты Россией тесных культурно-этнических связей с Византией исчезают и подобные внешние признаки юродивого аскетизма. Свитка же блж. Иоанна, изображаемая на иконах, и длинный колпак-покровение нужны были больше для смирения и сокрытия носимых им вериг. Характерно, что ближние его и священнослужители узнали об этом только после смерти святого, когда омывали его святые останки.

* * *

Странность юродивого облика заключается также в том, что некоторые юродивые надевают одежду, несвойственную их полу. Св. Ксения Петербуржская после смерти мужа в первые годы своего подвига носила его камзол и всю мужскую одежду, пока та не истлела. Григорий Пензенский носил женскую одежду: красный сарафан, кофточку, на голове платок или монашеский белый апостольник.

Александр Простев. Иллюстрация к Житию блж. Ксении Петербуржской

Большая часть юродивых, особенно женщин, были монахами. И при этом никогда или почти никогда не носили монашеской одежды. Так поступали практически все дивеевские блаженные. Мужчины же доводили своё монашеское облачение до такого состояния, что оно теряло и всяческий вид, и всяческий обычный духовный смысл. Прежде всего это выражение крайнего смирения юродивых, считающих себя недостойными носить великое иноческое одеяние.

Если примерно до XVI века почти все юродивые ходили обнажёнными и грязными, то затем они надевают рубахи, шубы; обосновываясь в монастырях, носят чистое бельё, а в последнее время носят бедную, но совершенно обычную одежду. Вероятно, в современном обществе, при глобальных социально-культурных и религиозных изменениях в нём, облик юродивых в очередной раз претерпит изменение, пока нам неведомое за отсутствием информации. Вот как об этой интересной стороне вопроса рассуждал блаженный епископ Варнава (Беляев): «А теперь, с изменением политической и культурной обстановки, к концу времён, подвижники и блаженные иным образом будут вести себя. На них можно будет увидеть изящные модные ботинки или гетры, безукоризненно сшитый костюм, накрахмаленный воротничок и манжеты, галстук; они будут бриться, а не ходить взлохмаченными… Но существо юродства останется. Весь подвиг самоумерщвления, отказ от окаянного ложного своего разума ветхого человека».

По книге Р. Наумова «Юродство Христа ради», 2000 г.

 

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

1 комментарий

  1. .:

    Все они извращались как могли “ради Христа”, в то время, как сам Христос совсем не тому учил. А христиане ещё и поклоняются им, давно забыв, что чудо может сотворить только Бог. Смешно и грустно читать, как люди восхищаются этими сумасшедшими, “чудеса” их – только от чертей, но никак не от Господа. Вспомните, чему действительно учил Иисус Христос, а не занимайтесь мракобесием. Да наставит вас Он на истинный путь.

Добавить комментарий