Вид с балкона

– Посмотрите на Вятку с моего балкона, – советует Генриетта Георгиевна Киселёва, известный в Вятке искусствовед.

Вид с пятого этажа действительно чудный. Нет ничего лишнего, но подумалось: убери храмы – и этот мир станет плоским, обыденным. Именно их купола, парящие в огромном небе, задают тон. Рядом через дорогу несколько новых симпатичных домов.

– Архитектор – мой знакомый, – говорит Генриетта Георгиевна. – Пообещал, что построит их так, что они не будут заслонять мне вид. Когда солнышко, ой как хорошо! А теперь посмотрите в ту сторону, – предлагает хозяйка.

Среди деревьев за перекрёстком небольшой деревянный домик в два этажа.

– Раньше он принадлежал Васнецовым, – подсказывает Генриетта Георгиевна. – Несколько лет назад там поселился реставратор, но я давно его не видела.

Вернувшись в комнату, усаживаемся за большим столом. Хозяйка перебирает листы писчей бумаги с каким-то своим докладом о Васнецовых. Я помню то время, когда она была много моложе, речь текла свободно, улыбалась куда чаще.

– Что вам рассказать? – думает она вслух…

Статья Генриетты Георгиевны «Неизвестный Виктор Васнецов» выходила у нас 10 лет назад (№563). Когда-то давным-давно Генриетта Георгиевна обошла не только множество закрытых храмов епархии, но и тридцать два действующих. И почти в каждом ей сказали, что его расписал Васнецов. На самом деле это были последователи художника. Васнецовский стиль был перенят многими иконописцами в России. Мне и самому приходилось видеть их труды – этих русских Богородиц, неизменно согревающих сердце.

От Генриетты Георгиевны иду в сторону центра города. Возле художественного музея памятник с надписью: «Виктору и Аполлинарию Васнецовым от благодарных земляков».

Возле Вятского художественного музея памятник с надписью: «Виктору и Аполлинарию Васнецовым от благодарных земляков»

Представляю, как они ходили здесь, будучи учениками духовного училища. Аполлинарий учился на восемь лет позже брата, уже будучи полным сиротой, и мечтал, чтобы Виктор забрал его к себе. Вдруг приходит мысль о том, что, быть может, вон тот неприметный мальчишка, что семенит мимо с рюкзачком из школы, тоже однажды удостоится памятника как великий художник, замечательный инженер или на ином поприще прославив Вятку…

Звёзды над Рябово

Виктор Васнецов родился 15 мая 1848 года в селе Лопьял Уржумского уезда, где был приход его отца. От Вятки – места удалённые, но когда ему было полтора года, семья решила перебраться поближе к столице губернии, в село Рябово, где стоял настоящий храмовый ансамбль, посвящённый Иоанну Предтече. С ребёнком, недавно научившимся ходить, ехали на семи подводах не один день.

В Рябово Васнецовы построили деревянный дом «на загляденье всем, кто проходил и проезжал мимо». По городскому образцу, с мезонином, в пять окон.

Сейчас здесь находится дом-музей Васнецовых. Фото: progorod43.ru

И он постепенно стал всё больше наполняться детьми. Николай, Виктор, Пётр, Аполлинарий, Аркадий, Александр. Таланты удалось развить в каждом. Скажем, Николай, став замечательным учителем, главным считал «освятить душу и сердце ребёнка», прививая любовь к родному краю. Им были составлены «Материалы для объяснительного Областного словаря вятского говора», а его модели крестьянских изб, школьных зданий и храмов были удостоены медали на Казанской выставке.

Отец учил их прежде всего двум вещам: молиться и любоваться миром Божиим. Один из его сыновей, Аполлинарий, вспоминал: «Любовь к природе, влюблённость в неё, наблюдательность, была воспитана во мне отцом с глубокого детства. Когда наступала весна, он звал меня в лес слушать зябликов; перед окнами мы ставили скворечники, вечерами всей семьёй гуляли по полям. Ночью обращал моё внимание на небо, я с детства знал главные созвездия и звёзды, вращение небесного свода и его причины».

Это были первые, самые сильные впечатления, с которых началась жизнь и Виктора. Бог и отец, небо со звёздами и поле с дорогой, уходящей в темноту, – всё это легло в основу его души. Он пришёл в искусство, чтобы раздать сокровище, которое имел, выразить в красках волшебство и красоту своей родины.

Священниками были отец, дед и прадед Виктора Михайловича. Об этом известно из старинных клировых ведомостей. Там не сказано о второй их любви, помимо богослужения. Дед Козьма Васнецов учился иконописи, а отец стал первым учителем своих сыновей не только в том, что касается Закона Божьего. Как вспоминал Виктор Михайлович, он «требовал показать наши рисунки, очень серьёзно их рассматривал и строго критиковал, указывая на все подмеченные им ошибки. Кончив это дело, как-то немножко конфузясь и стесняясь перед нами, детьми, показывал свои работы, рисунки и этюды, выполненные масляными красками, все виды окружающих село красивых мест».

Но ещё больше, чем в природу, любил Виктор всматриваться в людей. «Я жил среди мужиков и баб, – вспоминал Васнецов, – и любил их не “народнически”, а попросту, как своих друзей и приятелей, слушал их песни и сказки, заслушивался, сидя на печи при свете и треске лучины». Из образов того времени и рождались потом его картины. Вот сидит солдат на скамейке, в лаптях, оборванной шинели. Он беден, но весел, его совесть чиста, так отчего не радоваться сердцу? Это ветеран Крымской войны. Семилетний Виктор видел, как уходили и возвращались ополченцы, а потом, уже в отставке, на пасхальные службы надевали свои мундиры, вызывая восторг у ребятни.

Не меньший интерес вызывали перемены в храме, расписывать который отец Михаил вызывал известного иконописца и педагога Николая Александровича Чернышёва. Дети крутились вокруг него, задавая вопросы. Художник благодушно отвечал. Его росписи и образа произвели на Виктора большое впечатление. Спустя полвека он с грустью напишет в письме к Аполлинарию: «Наш любимый иконостас в холодной церкви линяет и даже лупится – так жалко и грустно».

Становление

Спустя несколько лет их пути с Николаем Александровичем Чернышёвым вновь пересеклись в период, довольно печальный для Виктора. В десять лет пришла пора ехать в Вятку учиться. Прощание с домом наполнило душу тоской, мальчик чувствовал, что по-настоящему уже не вернётся в этот тихий радостный мир. Так закончилось детство.

Поселился он у брата Николая, который тоже учился тогда на священника. Чернышёв вёл у них уроки живописи и архитектуры. «Невозмутимо сидел на кафедре, – вспомнил о нём один из студентов, – или потихоньку бродил по классу, позвякивая монетами в кармане или играя цепочкой часов, ничего не слушая и не видя; ученики в это время могли говорить и делать, что им было угодно». Очевидно, внимание Николай Александрович уделял лишь тем, кто сам этого желал, как, например, Виктор Васнецов, приглашённый заходить, когда захочет, в иконописную мастерскую учителя. В четырнадцать лет Виктор написал свою первую икону. Называлась она «Благословение детей» – и была столь хороша, что её водрузили на стену в комнате правления Вятского духовного училища.

Потом была семинария. Трудно сказать, через какие искушения пришлось пройти Николаю и Виктору Васнецовым, чтобы сохранить свою веру. Самым ярким педагогом у них был Александр Александрович Красовский, сын архимандрита Амвросия, настоятеля Трифонова монастыря. Александр Александрович неожиданно для всех стал революционером. Статьи Добролюбова и Чернышевского семинаристам профессор предлагал прямо на уроках, но так как ученики молчали, это много лет оставалось незамеченным руководством, и Бог весть сколько народа он успел заразить. После ареста Красовского из семинарии исключили несколько десятков учеников. Виктор, к счастью, в их число не попал, но не стал и священником. Возможно, и то и другое имели одну причину. Васнецов чувствовал, что его призвание – живопись. Незадолго перед тем умерла мать, а отец, которому оставалось ещё три года жизни, этот выбор одобрил. С его благословением и десятью рублями в кармане Виктор отправился в Петербург поступать в Академию художеств.

Там встретил он другого сына архимандрита Амвросия (Красовского), Василия, имевшего совсем иной склад, чем его мятежный брат. «Человек он был прекраснейший и добрейший, – вспоминал Васнецов. – Через него я поступил к Алексею Афиногеновичу Ильину, полковнику Генерального штаба, в картографическое заведение за 25 руб. в месяц и рисовал там на камне пером и карандашом что придётся. Раз пришлось рисовать даже географические горы на карте».

С академией вышло забавно. Экзамен по рисованию художник сдал тотчас по приезде. Но к экзаменам по наукам был не готов, и когда вздумал поступать снова, услышал: «Вы приняты ещё в прошлом году».

Выяснилось, что ему засчитали семинарский аттестат. Впрочем, время не было потрачено даром, ведь рисовал он не только карты, но и петербуржцев: измождённого от голода ребёнка, уволенного чиновника, уныло бредущего в стужу, нищенку, замерзающую от ветра. В академии Васнецов быстро выходит в число первых учеников, получив две малые и большую серебряные медали. Однако интерес к обучению всё более теряется. У лучших наших живописцев академия была в то время не слишком популярна, став в их глазах некой цитаделью косности.

В 1870 году из Рима вернулся Павел Петрович Чистяков, отличный художник, которому суждено было прославиться не столько картинами, сколько учениками. Среди них были Репин и Суриков, Поленов и Серов, Врубель и Грабовский. «Павел Петрович был враг шаблона, – вспоминал Васнецов. – Он никогда не держался единой для всех программы. Наоборот, каждому отдельно умел указать дорогу к дальнейшему индивидуальному развитию».

Увидев на выставке большой рисунок Виктора Васнецова, Чистяков остановился и долго стоял, всматриваясь в него.

«Чья это работа?» – спросил мастер. «Васнецова», – ответили ему. Фамилия ничего Павлу Петровичу не сказала. А рисунок был хорош. В нём было, по словам Владимира Васильевича Стасова, нечто «совершенно особенное и самостоятельное, а главное – национальное, совершенно не похожее на обыкновенные академические программы». Изображён там был «князь с благодушным лицом и осанистой фигурой, стоящий, опершись на палку, в широкой шубе, с тяжёлым крестом на груди и с изящной шапочкой на голове; и два боярина по сторонам: один из них важный и величавый, другой – тонкий, хитряк и лисица; все трое стоят они перед громадной иконой, более чем в рост человеческий, написанною на доске ладони в две толщиной; и другие бояре, рассматривающие другие иконы в углу; и мальчишка-ученичок, из страха перед князем залезший на верх лестницы под самый потолок; и монахи, и попы, и отроки-иконописцы – всё это чрезвычайно исторично, национально и верно».

Виктор удивился, когда к нему подошёл незнакомый человек – среднего роста, с круглой головой, маловыразительным лицом, но большим выпуклым лбом. Незнакомец представился: «Чистяков».

Павел Петрович Чистяков. Портрет кисти Валентина Серова

Так Васнецов обрёл учителя, сумевшего вывести его на правильный путь.

Следует сказать, что картины Виктора Михайловича в то время хоть и были хороши, но мало выбивались из ряда других столь же талантливых художников, бросивших вызов академии.

Возможно, лучшей работой Васнецова в ту эпоху стала «С квартиру на квартиру», продемонстрированная на 5-й выставке передвижников в 1876 году.

«С квартиры на квартиру», 1876 г.

В «Новом времени» появилась тогда восторженная рецензия Стасова: «Это петербургские Филемон и Бавкида переселяются с Петербургской на Выборгскую. Я думаю, каждый из нас таких встречал. Что за бедные люди, что за печальная порода человеческая! Два узелка да кофейник – вот всё их имущество; истасканный печальный салопишко, протёртое до нитки пальтишко, платочек на голове у одной, поднятая вверх ушами шапка на голове у другого – вот весь их гардероб. Но какая тоска и унылость вокруг!»

Своё, родное

Создать свой стиль Виктору Михайловичу ещё предстоит. Он пытается писать первую свою икону Богородицы. Это своего рода бунт светловолосого и высокого поповича (русича, за которым не десятилетия, а века) против социальности в искусстве. Но это, скорее всего, в память об отце, священнике Михаиле Васнецове, отошедшем ко Господу.

Портрет Виктора Васнецова работы Ивана Крамского, 1874 г.

Имела смерть родителя и другие последствия. На Виктора целиком легла забота о брате Аполлинарии, которого он вызвал к себе в Петербург. Тот неплохо рисовал и даже брал в Вятке уроки у сосланного туда за сочувствие Польскому восстанию художника Эльвиро Андриолли. В столице юноша продолжил своё художественное образование, можно сказать, на дому. Что-то подсказывал брат, что-то – Репин, Поленов, Антокольский. Но Аполлинарий был в то время полон народнических идей и решил, что художников и без него много, а вот народных учителей не хватает.

Портрет брата, Аполлинария Васнецова. 1872г

Виктору с приездом брата приходилось работать вдвое, но это был тот редкий случай, когда подёнщина помогает выйти на торный путь. Ещё до поступления в академию в мастерской полковника Ильина он начал осваивать искусство создания рисунков для гравюр – спрос на них имелся у издателей журналов и открыток. Потом освоил создание деревянных клише – следующий этап между рисунком и гравюрой, где требовалась предельная точность в работе с резцами. Одно неверное движение – и клише (деревянная доска, на которой вырезается рисунок для типографского оттиска) испорчено. Васнецов осваивает весь процесс от начала до конца.

Скучно, правда, было готовить для печати чужие рисунки. Хотелось что-то поправить – не знали их авторы своего народа, не понимали, что ему нравится, а что оставляет его равнодушным. Совсем другое дело вырезать что-то своё. Вот, скажем, пасхальное яйцо с растрескавшейся скорлупой. Посредине – всеобщее христосование, целование и обнимание. Целуются купцы, баре, мужики, начальники и подчинённые, пьяница и городовой. Дерево подсказывало, что можно изменить, сделать совершеннее. Так создаются иллюстрации для «Конька-Горбунка» и других сказок, для азбук «Солдатская», «Народная» и «Русская азбука для детей». «Какая громада изумительная! – воскликнет по этому поводу один из современников. – Сколько же русских нашего поколения всех сословий имели возможность – редкий и неоценимый случай – учиться в детстве грамоте по рисункам отличного художника! Часто ли такое случается на свете? И сколько тут, может быть, незримо и неведомо для всех поселялось чувства правды и смутного ощущения изящества».

Ещё одной вехой стала для Васнецова «Украинская ночь» Куинджи, с которым они как-то очень хорошо сошлись, став друзьями. Восхитило, что русскую природу, оказывается, необязательно писать унылой, можно и праздничной. А значит, и русского человека можно изображать не только согбенным несчастьями и угнетённым. Этот сочувственный взгляд на русский народ, конечно, имел под собой основания, но в нём не было ни капли уважения, разве что жалость. Мы редко видим на картинах той эпохи того человека, который создал великую страну, отбился от всех нашествий, украсил свою жизнь множеством изумительных вещей. Как следствие, писал Васнецов, «народ из подражания высшим классам начинает не брать, а брезговать и прекрасным костюмом, забывать песни, украшать своё жилище по-старинному, художественно. С этой стороны приходится опасаться худшего… Возможно мечтать об одном – свыше началось ломание родного прекрасного в жизни, русского, свыше же должен быть серьёзный почин в воссоздании его.

Так приближался Виктор Михайлович к своему в живописи.

 Саша Рязанцева

Они познакомились не где-нибудь, а в Вятском музее. Там были гипсы, которые они оба пришли порисовать, но вот что забавно – и времена, и город были настолько патриархальны, что и Виктор, и Александра работали, смущаясь, краснея, бросая друг на друга заинтересованные взгляды, но подойти не решались. Выручила родственница. «Это Виктор Михайлович, – сказала она. – А это Александра Владимировна». Саша Рязанцева – так её звали. Высокая, круглолицая блондинка с проницательными добрыми глазами. Когда остались наедине, Виктор стал рассказывать о себе, о петербургской жизни, увлёкся, стал досадовать на это, но Саша слушала очень внимательно.

Александра Владимировна Рязанцева

Она была умная девушка, мечтавшая стать врачом, как Надежда Суслова, Мария Бокова, Варвара Кашеварова – её современницы и героини. Это было первым препятствием для замужества, которое разрушило бы все её планы. Вторым препятствием стала неустроенность Виктора. У него не только средств на создание семьи, но даже видов на достойный заработок не было – он в тот момент всё ещё учился в академии. Бедны были оба. Несмотря на то что Александра была из купеческой семьи, отец её не процветал. И гуляла эта дивная пара по Вятке, всё больше влюбляясь и тоскуя оттого, что впереди, в лучшем случае, долгая разлука.

Пять лет они боролись за то, чтобы быть вместе, переписываясь, поддерживая и вдохновляя друг друга, чтобы прожить потом вместе без малого полвека. Когда после венчания в Петербурге 11 ноября 1877 года сложили вместе всё, что имели, оказалось, что их капитал составляет 48 рублей. Васнецов вспомнил свою картину «С квартиры на квартиру» и помрачнел, на мгновение увидев в несчастных, бредущих через Неву, себя с Сашей. Впрочем, они были слишком счастливы, чтобы надолго огорчиться своей неустроенностью, продолжавшейся потом ещё несколько лет.

С Петербургом пришлось проститься, он был им не по карману. Правда, и в Москве приходилось менять квартиры практически каждый год, но в целом решение перебраться туда было на редкость верным. В Северной нашей столице Виктор Михайлович обречён был оставаться в плену искусства передвижников. Правда, его «Балаганы в окрестностях Парижа» с огненной танцовщицей и паяцем посреди любопытствующей толпы написаны были в манере довольно неожиданной – это было скорее искусство ХХ века.

«Балаганы в окрестностях Парижа», 1877 г.

Но и эту картину можно воспринимать лишь как эпизод в поисках своего стиля. Они начались с особенной силой после поездки Васнецова во Францию в 1876 году. Вот его впечатления от одной из парижских выставок: «На 2000 с лишком всего картин 5, которые положительно нравятся, 10-15 тоже нравятся, а остальное почти всё такая условщина, рутина, скука, что, право, совестно за свои прежние увлечения». Оказалось, в Европе то же, что у нас, – если и не пустыня, то и не цветущий сад искусств.

Ему нужна была Москва, чтобы найти путь к Руси древней, святой, путь к себе.

Москва – Абрамцево

На следующий год Павел Михайлович Третьяков, создатель всемирно известной галереи, купил картину Васнецова «Военная телеграмма». Шла война с Турцией, репродукторов на площадях ещё не было, но люди собирались вместе в ожидании сообщений, приходивших в определённые места, – вот о чём это полотно. Приобретение его Третьяковской галереей было немалым успехом.

«Военная телеграмма», 1978 г.

Но самой большой удачей стало знакомство с известнейшим наших промышленником Саввой Ивановичем Мамонтовым. Познакомил их Илья Репин. Придя к нему в гости, Виктор Михайлович никак не мог решиться пройти дальше передней, долго отряхивал снег с калош. Наконец Илья Ефимович потерял терпение и потащил его за руку в кабинет хозяина, одного из самых состоятельных и предприимчивых людей в России.

С первого взгляда он поразил Васнецова своим обликом: «Большие, сильные, я бы сказал, волевые глаза, вся фигура стройная, складная, энергичная, богатырская, хотя среднего роста, обращение прямое, откровенное – знакомишься с ним в первый раз, а кажется, что уже давно был с ним знаком». Художник понял: Мамонтов – свой.

Савва Мамонтов с дочерью Верой

Дальше всё было ещё очаровательнее и страннее. Дом напоминал театр в часы репетиций: там играют на трубе, здесь декламируют, там пахнет красками и свежим деревом. Собственно, это и был театр своего рода, но если актёры поначалу были обычно любителями (Васнецову сходу предложили роль в спектакле), то художники в этом доме были мастерами высочайшего класса; кроме Виктора Михайловича и Репина, частыми гостями оказывались Поленов, Серов, Коровин. Присоединился к этой компании и Аполлинарий Васнецов, который, «сходив в народ», то есть поработав учителем в деревне, вернулся под крыло брата. Из любительских постановок выросла Русская частная опера, связанная с именами Шаляпина, Рахманинова и других выдающихся композиторов. Чтобы понятнее было, какое влияние оказал на Виктора Васнецова Мамонтов, перечислим спектакли и оперы, к которым художник создал декорации и костюмы: «Снегурочка» Островского, «Русалка» Даргомыжского, «Хованщина» Мусоргского, «Садко» Римского-Корсакова. Древнерусскими мотивами оказалось проникнуто всё творчество Васнецова в этот период – они звучали в музыке, воплощались в красках и тканях.

На лето все вместе отправлялись в Абрамцево, имение Мамонтова, где его жена Елизавета Григорьевна, человек очень религиозный, упросила друзей-художников построить ей церковь. Поленов предложил храм в новгородском стиле, Васнецов – в московском. И победил, согласно мнению семейного жюри. Поленов нисколько не обиделся и вместе с присоединившимся к друзьям Репиным взялся за работу, в которой помощниками выступали все Мамонтовы и остальные гости.

«Мы чертили фасады, орнаменты, составляли рисунки, писали образа, – вспоминал впоследствии Васнецов эти счастливые дни, – а дамы наши шили, вышивали хоругви, пелены и даже на лесах около церкви высекали по камню орнаменты, как настоящие каменотёсы. Савва Иванович, как скульптор, тоже высекал по камню. Своей работой он помогал нам только в свободное время, приезжал к нам к вечеру и по праздникам, т.к. вёл в это время великое общественное и ответственное дело постройки Северной дороги. В наезды свои, конечно, всех воодушевлял. И всё спорилось и кипело, и во всём веял подъём духа и энергии самого Саввы Ивановича. Нужен кузнец ковать кресты, решётки – вот он, мастера камнетёсы, позолотчики? – всё живой рукой есть, по щучьему велению. А сам везде, шуткой, весёлым словом подбодрит, подкрепит уставшую руку… Церковь кончена, освящена в Спасов день. Веселье, радость! Чувствуется, что-то сделано, что-то создано живое! Теперь любопытные ездят в Абрамцево смотреть нашу маленькую, скромную, без показной роскоши абрамцевскую церковь».

Церковь Спаса Нерукотворного в Абрамцево. Фото: pravmir.ru

В ту же эпоху по просьбе Саввы Ивановича Васнецов пишет три картины для зала заседаний Донецкой железной дороги: «Битву русских со скифами», «Ковёр-самолёт», «Три царевны подземного царства».

«Битва русских со скифами», 1881 г.

«Ковёр-самолёт», 1880 г.

Мощь Мамонтова проявлялась во всём, он был своего рода образцом русского промышленника. Тем больше поразил всех его крах на рубеже ХХ века, когда человека, не укравшего ни копейки у казны, ни у акционеров, на несколько месяцев заточили в тюрьму, а всё, чем он владел: заводы, железные дороги, – растащили. В отличие от деловых партнёров друзья-художники от него не отступились. Скажем, Валентин Серов, трудившийся в то время над портретом государя, обратился к императору с просьбой освободить Савву Ивановича и был услышан. Но внутренне Мамонтов, несмотря на свою колоссальную энергию, оказался сломлен.

Русь васнецовская

Здесь мы, конечно, сильно забежали вперёд. Кроме Саввы Мамонтова, повороту Васнецова к русской истории способствовал и Павел Михайлович Третьяков. Но тот и другой не столько направляли художника, сколько поддерживали в выборе направления. Довольно сказать, что «Богатырей» – тех самых, что возвышаются на могучих конях: три защитника Русской земли Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алёша Попович – Васнецов задумал ещё в начале 70-х, когда учился в академии. На то, чтобы выносить замысел, а потом довести образ до ума, ушло у него 27 лет.

* * *

Пока работал над этой картиной, успел создать многие из своих шедевров. В Абрамцево родилась его замечательная «Алёнушка». Мысль о ней появилась уже в первый приезд Васнецова в имение.

«Алёнушка», 1881 г.

Она «как будто давно жила в моей голове, – писал художник, – но реально я увидел её в Ахтырке, когда встретил одну простоволосую девушку, поразившую моё воображение. Столько тоски, одиночества и чисто русской печали было в её глазах… Каким-то особым русским духом веяло от неё».

Кажется, она была юродивой, но, кроме неё, были и другие девушки, вдохновлявшие художника. «Не скрою, что я очень вглядывался в черты лица, особенно в сияние глаз Веруши Мамонтовой, когда писал “Алёнушку”. Вот чудесные русские глаза, которые глядели на меня и весь Божий мир и в Абрамцеве, и в Ахтырке, и в вятских селениях, и на московских улицах и базарах, и навсегда живут в моей душе и греют её!»

Так создавался образ, ставший сокровенной частью русской души. Шесть десятилетий спустя поэт Дмитрий Кедрин напишет:

Стойбище осеннего тумана,

Вотчина ночного соловья,

Тихая царевна Несмеяна –

Родина неяркая моя!

Знаю, что не раз лихая сила

У глухой околицы в лесу

Ножичек сапожный заносила

На твою нетленную красу.

Только всё ты вынесла и снова

За раздольем нив, где зреет рожь,

На пеньке у омута лесного

Песенку Алёнушки поёшь…

Мир Васнецова станет в ХХ веке сказочным царством, которое не смогут одолеть те, кому враждебен русский дух, новым градом Китежем, но не ушедшим на дно озера, а видимым каждому.

* * *

«Витязь на распутье» Виктор Михайлович начал создавать в начале 70-х, потом, в 1877-м, написал с брата Аполлинария этюд «Воин в шлеме с кольчужкой», но окончательный вариант был написан по просьбе Мамонтова пять лет спустя.

«Витязь на распутье», 1877 г.

Карандашный набросок к картине

Надпись на камне он нашёл в библиотеке, Бог весть в каких материалах: «Как пряму ехати – живу не бывати – нет пути ни прохожему, ни проезжему, ни пролётному». Были ещё две: «направу ехати – женату быти; налеву ехати – богату быти», но художник их стёр или спрятал под мох. В них не было необходимости. Витязь не сомневается, ехать ли ему прямо, а лишь готовится к этому, прощаясь с прошлым.

* * *

Значительно позже, уже в Киеве во время росписи Владимирского собора, появилась картина «Иван-Царевич на сером волке», а «Богатыри» всё ждали своего часа.

«Иван-Царевич на сером волке», 1889 г.

Васнецов подходил к ней, что-то делал, потом отступал. Его сын Андрей вспоминал: «Все квартиры наши были в верхнем этаже: отец не любил, когда над ним кто-то жил. Квартиры наши всегда были с одной большой комнатой, где папа мог работать… В каждой квартире обязательно натягивались “Богатыри”, но папа редко над ними работал. “Богатыри” – это для нас была тоже не картина, а что-то необходимое в жизни – постоянная обстановка жизни, как стены, потолки, обед, чай… Между картиной и стеной, “За Богатырями”, как мы называли эту щель, была узкая щель, глубокая, куда жутко было зайти даже с картонными мечами в руках, особенно когда старшая сестра залезет туда и кричит страшным голосом. Младший брат издали смотрел на картину без страха, но подойти близко к чёрному коню боялся ужасно. Мы, старшие, уговорим, бывало, его закрыть глаза, подводим близко к картине и велим открыть. Он открывает – и о ужас! – над ним наклонился страшный чёрный конь с красным глазом. Он ревёт и бежит со всех ног прочь. А как интересно было, когда отец работал: на левой руке палитра, в правой кисть. Он берёт краску с палитры кистью, смешивает с другой и потом трогает картину то в одном, то в другом месте. Положив краску, он отходит от картины спиной. Мы, конечно, вертимся тут же, изучая метод работы, и вообще всё захватывающе интересно. Отец не замечает нас, часто наступает на нас, сердится. Но всё это ничего. Отец так мягок и добр, что не выгоняет нас, а мы, хотя под угрозой быть раздавленными, готовы смотреть ещё и ещё».

О чём картина? Вот что ответил художник на это в письме к Чистякову: «Картина моя – Добрыня, Илья и Алёша Попович на богатырском выезде примечают в поле, нет ли где ворога, не обижают ли кого». Каждый из героев богатырской заставы, охраняющей Русь от ворогов, – это своё направление народного духа. Илья писан был с Ивана Петрова, кузнеца из усадьбы Абрамцево и ломового извозчика, встреченного около Крымского моста в Москве. Он могуч и прост – этот воин, причисленный Церковью к лику святых. Алёша Попович был сначала написан в Париже с бородой, похоже, с какого-то француза, но потом художник передумал: не осталось ни бороды, ни француза, появилось румяное умное лицо молодого русича. Ну а Добрыня Никитич, если всмотреться, – сам Васнецов, только более крепкий. Закончен шедевр был в 1898 году и сразу приобретён Третьяковым для своей галереи.

«Богатыри», 1898 г.

* * *

Постепенно Виктор Михайлович приходит к выводу, что «всякое искусство национально, космополитического искусства нет. Всё великое в искусстве, ставшее общечеловеческим, выросло на национальной почве». Это не квасной патриотизм, а глубоко осмысленное наблюдение. Что происходит, когда культура отрывается от народной, исторической почвы, как это произошло у нас после Петра Великого?

«За двести лет постоянного подражания, – отвечает на это Васнецов, – наша творческая деятельность в искусстве – да, вероятно, и в других областях, понизилась до чрезвычайной степени. Одна только литература осталась, и то только потому, что бросила подражать… Живём мы в домах, устроенных по европейскому образцу – по крайней мере стремимся к этому, – одеваемся по модам французским, едим или как французы, или как англичане. Вся обстановка: посуда, утварь, мебель – всё чужое, не найдётся даже уголок для самостоятельного национального творчества. Француз своё сделает лучше нашего, англичанин своё, основанное на вековой жизни, всегда сделает лучше нас». Подражая, мы неизбежно всё сделаем хуже, будем жить чужой жизнью вместо своей.

Так думал не он один, и уже не только в литературе, но ещё и в музыке целая плеяда гениев торит свой путь. Должно такой же прорыв совершить и в живописи, над чем работают и Поленов, и Крамской – многие, но именно Васнецов стал символом русского в живописи. Только ли благодаря «Алёнушке» или «Богатырям»? Нет, конечно. Это лишь одна из граней творчества Васнецова, совершившего то, что пытались сделать многие, но сумели только Виктор Михайлович и его ученик Михаил Нестеров. Они заполнили пропасть, выросшую между древнерусским искусством и современным, создав новую иконопись, которую неумно сравнивать с тем, что делали Андрей Рублёв или Феофан Грек. Через тех и других Господь являл Себя народу так, чтобы увидели, чтобы войти в сердце, в чувства и помыслы.

В 1871-м, как мы уже говорили, после смерти отца Виктор Михайлович начал создавать образ Божией Матери, но всё не мог не то что завершить, а перейти от эскиза, карандашного наброска к картине. Потребовались четырнадцать лет, много трудов и размышлений, любовь и рождение детей, чтобы продолжить начатое. И так продолжить во время росписи Владимирского собора в Киеве, что изумился впадающий в безбожие мир: есть ещё, оказывается, художники, в сердце которых вера властвует, торжествует, побуждает творить великое.

(Окончание следует)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска