Часы и время Ивана Кулибина
К 200-летию памяти великого изобретателя и механика
Имя Ивана Петровича Кулибина известно, пожалуй, всякому, кто учился в советское время. Но ныне целые культурные, исторические пласты нашего прошлого начали если не исчезать, то истончаться, а с ними неизбежно истаивает и Россия. Пусть каждый противодействует этому как сумеет. Внесём и мы свою лепту.
Незримое колесо
Кулибин не был известным литератором, хотя писал стихи, не был военным, хотя его приборы немало помогли топографам. Создавал электрические машины, но и физиком его не назвать. Иван Петрович был механиком, человеком нужным, но не столь важным для страны, как в последующие эпохи. Поэтому, когда биографы пишут, что Кулибин родился не в своё время, это в какой-то степени правда. Мир неуверенно и неохотно вступал тогда в эпоху научно-технической революции. Можно вспомнить американца Роберта Фултона, осаждавшего Наполеона то с проектом подводной лодки, то с идеей парохода, который в конце концов построил. Но Бонапарт объявил его шарлатаном, после тому пришлось покинуть Францию. Машины были диковинками, которые одни ненавидели и уничтожали, другие воспринимали как игрушки.
Любимой из таких игрушек были часы, удававшиеся Кулибину как мало кому в истории. Он довёл их до такого совершенства, что даже сегодня, двести с лишним лет спустя, эти механизмы вызывают благоговение.
С часов началась его слава, но себя Иван Петрович считал лишь сотрудником Того, Кто создал столь совершенный механизм мироздания, – Господа. Ему – Богу – посвятил Кулибин свои восхищённые строки, свой символ веры:
Вселенную Господь создал,
Как часовщик часы собрал.
Пружины там и шестерни
Отмеривают наши дни.
Гирляндами висят планеты,
Лучи Божественного света
Во тьму повсюду проникают,
Как Солнца Разума сияют.
Мешает правильному ходу
То, что, употребив свободу,
Стремится слабый человек
Замедлить мира плавный бег.
Но кто в том больше виноват,
Что плод запретный им был взят?
Тот змий, Адама искусивший,
Иль сам Адам, тот плод вкусивший?
Льзя ль доискаться до причин?
То ведает лишь Бог един.
Кружит с двенадцатью зубцами
Незримо колесо над нами,
За край одежды зацепит
И жизнь земную прекратит.
Как смертный бы ни вырывался,
Как бы спастись сам ни старался,
Той участи не избежит,
Судьба его не пощадит.
Явившись через Богоматерь,
Послал спасение Создатель.
Им смерть была побеждена,
Во тьму веков возвращена.
Грехи и немощь всю людскую
И злобу с суетой мирскую,
Мир и материю любя,
Как агнец, взял Он на Себя.
И был распят, и погребён,
И мёртв и жив был вместе Он.
Но вот восстал Христос из гроба,
Свет воссиял, и смолкла злоба.
«Воскрес воистину!» – ликуем
И, памятуя, торжествуем,
Храня в душе завет любви,
И просим: «Бог, благослови!»
* * *
Родился Иван Петрович Кулибин в 1735 году в семье купца-старообрядца, торговавшего мукой и отличавшегося великим упрямством. Староверов в Нижнем Новгороде было тогда всего лишь около ста человек. В отличие от прочих, они платили двойную подать, что заставляло их работать больше и лучше остальных, поголовно знать грамоту, крепче держаться друг за друга. Благодаря этому не бедствовали. Вид на полноводные Волгу и Оку, могучая энергия которых заряжала воздух, с младенчества двигала что-то и в самом Иване. Плыли кораблики, бурлаки тянули баржи, мальчишки плескались у берега. Но была у Кулибина и своя собственная речка – ручей в саду, послуживший, по выражению одного из земляков, «живой водою дремавшему ещё гению». Играя там в свободное время, Кулибин вздумал делать запруды и плотины, а затем сделал мельницу с жерновами из камней. Ему не было тогда двенадцати лет, но и в глубокой старости Иван Петрович живо изображал ту радость, которую чувствовал от успеха этой затеи.
Однако отец, увидев эту игрушку, разгневался и сломал её, опасаясь, что сын может покатиться по наклонной плоскости и стать, не приведи Господь, изобретателем. Ненадёжное это ремесло, а вот мука – это да, нужна будет всякому до скончания веков. «Наказал Бог сыном, не будет из него проку», – жаловался Пётр Кулибин.
Впрочем, увещевания его падали, словно камешки в колодец – столь глубокий, что не было слышно звука их падения. Стоило появиться свободной минуте, как мальчик убегал к Строгановской церкви, на колокольне которой были установлены замечательные часы. Они показывали изменение лунных фаз и движение небесных сфер. Прекрасные куранты отбивали часы, отчего сердце Ивана замирало в сладкой истоме. Одна мечта им владела – поглядеть, как этот механизм устроен изнутри. Его вдохновлял успех земляка-нижегородца Семёна Иванова, который стал часовым мастером Спасской башни в Московском Кремле. В семнадцать лет Кулибин увидел деревянные часы у знакомого купца и так загорелся, что сумел выпросить их на несколько дней. Изучив сделанные из дуба детали, Иван вырезал такие же, но вручную добиться точности было невозможно, ведь и колёсики должны быть идеально круглыми, и каждый зубчик в шестерёнке походить на все остальные. Первые часы, созданные Кулибиным, так и не пошли.
После этого Иван погружается в книгу «Краткое руководство к познанию простых и сложных машин, сочинённое для употребления российского юношества» – большую редкость, неизвестно где им добытую. Половины не понял и стал везде, где только возможно, вызнавать основы математики и физики. Всё это происходило без отрыва от торговли мукой. Лишь однажды купец сказал сыну спасибо. У него имелся водоём, в котором всё не получалось разводить рыбу – она задыхалась. Тогда Иван догадался построить резервуар, куда собирал чистую воду из ручья, затем направлял её в пруд и выпускал оттуда с помощью шлюза.
Смерть родителя в то время, когда Ивану исполнилось 24 года, мало что изменила в его жизни. Нужно было заботиться о жене и детях.
Часовщик
Всё изменилось, когда Кулибина, как человека уважаемого, несмотря на молодые годы, торговое сообщество отправило в Москву по какому-то судебному делу. Первопрестольная изумила Ивана – это был город часов и часовщиков, к одному из которых Кулибин осмелился зайти. На его счастье, тот оказался таким же фанатиком часового дела, так что они сошлись, как две шестерёнки в ходиках. Часовщик допустил Ивана до своих механических сокровищ и, приоткрывая тайны мастерства, дал первые уроки. Из Москвы Кулибин уехал богатейшим человеком в мире, выкупив у единомышленника сломанный лучковый станок и другие пришедшие в негодность инструменты. Станок он починил, остальное использовал в качестве образцов и с тех пор сам себя обеспечивал большей частью необходимого для работы снаряжения.
Благодаря этому вторые часы, собранные Иваном, пошли, а кукушка, как и полагается, выскакивала и куковала. Все сто единоверцев лично в этом убедились. После чего потянулись и другие купцы, принадлежавшие к господствующей Церкви. Это позволило Кулибину распрощаться с торговлей мукой. Он занялся сначала ремонтом часов, а вскоре стал делать их ещё и на продажу. С кукушками, разумеется. Нарезать зубцы из дерева было делом хлопотным, и Иван научился их отливать из меди. Заказов, впрочем, было немного, пока не случилось интересное происшествие.
Испортились часы с репетициями – музыкальными мелодиями – у губернатора Якова Семёновича Аршеневского. Играли они, пока были целы, каждую четверть часа. Современный человек такого не выдержал бы, но тогда это было показателем статуса. Кулибин посмотрел, подумал и… отремонтировал, после чего весь Нижний признал его за дельного мастера. Пришлось даже нанять помощника Алексея Пятерикова, который стал Кулибину самым близким другом на всю жизнь, да и сам выбился в большие мастера – часы Пятерикова можно доныне видеть в Эрмитаже.
Живой ум Ивана Петровича не желал, впрочем, ограничиваться одними часами. Однажды ему удалось выпросить у купца Извольского телескоп, микроскоп и подзорную трубку. Вещи были английские, за каждым имелись столетия опыта и тайны, известные лишь авторам. Месяц за месяцем экспериментировал Кулибин с изготовлением особого стекла, его шлифовкой, фокусными расстояниями, размышляя, какими должны быть вогнутости и выпуклости. В итоге сумел повторить английские изделия, добившись того же качества.
* * *
Но часы, конечно, оставались на первом месте. Он мечтал создать такие, что не стыдно было бы подарить самой Екатерине Великой. Поначалу создал чертежи, после чего зашёл в тупик. Требовались совершенно другие инструменты, нужны были золото и серебро. Но и тут выручили старообрядцы, точнее, старинный друг отца купец Михаил Андреевич Костромин. Оценив идею, он понял, что для них с Кулибиным это такой шанс, который выпадает раз в жизни.
Здесь нужно пояснить следующее. Старообрядцев по всей Руси гнали вот уже сотню лет, подчас без всякой пощады. Многие из них и рады были бы примириться с Церковью, но уж точно не ценой отречения от того, ради чего их отцы, деды и прадеды готовы были идти на плаху, претерпевали всяческие мучения. Императрица же в 1763 году вдруг разрешила православным креститься двуперстно, пользоваться старыми книгами, осудила Патриарха Никона за учинённый раздор, а царя Алексея Михайловича упрекнула в недальновидности.
Чтобы преодолеть последствия разделения, царица предложила тем староверам, кто прекратит скрываться и станет причащаться в храмах, полное восстановление в правах. Отменялась при этом двойная подать, но это было не главным и даже не второстепенным для гонимых. Хотелось и в храмы ходить, как положено православным, и Святые Дары употреблять, и перестать, наконец, быть какими-то иностранцами у себя на родине. Отрекаться от старой веры, креститься тремя перстами и признавать прочие нововведения Никона при этом не требовалось – это были первые шаги навстречу будущему единоверию. Именно тогда к Церкви присоединился Кулибин, а возможно, и Костромин, и некоторые другие купцы нижегородской общины, сохранив при этом верность прежнему обряду. Так что не только корысти ради или успеха, но и от всего сердца хотелось отблагодарить государыню.
Костромин поселил Ивана Петровича и Пятерикова с семьями у себя дома, выделив необходимые средства. И начало рождаться чудо, тем более дивное, что не было образцов. Когда однажды работа встала – Кулибин не понимал, почему механизм отказывается работать, он увидел сон: прилетели три орла, которых Иван Петрович сначала испугался, а затем насыпал им пшена.
«Услышит тя Господь в день печали, – сказал один из орлов, – защитит тя имя Бога Иаковля, пошлёт ти помощь от Святаго и от Сиона заступит тя. Помянет всяку жертву твою, и всесожжения твоя тучна будут. Даст ти по сердцу твоему и весь совет твой исполнит».
«Высоко ли вы летаете, орлы?» – спросил Кулибин. «Разве ты не знаешь, что мы парим близ солнца?»
Проснувшись, Иван Петрович помолился. Часы пошли. С тех пор мастер твёрдо уверился, что его дело угодно Богу. Часы имели форму гусиного яйца, заводились раз в сутки и, как было принято в то время, отбивали каждую четверть часа. Раз в час происходило маленькое чудо: отворялись дверцы в яйце, открывая чертог с пещерой, где был погребён Христос; её закрывал камень, а по сторонам стояли воины с копьями; далее появлялся ангел и отваливался в сторону камень, воины падали ниц, а через полминуты появлялись под музыку «Христос воскресе» жёны-мироносицы, после чего всё возвращалось к прежнему состоянию. Да вот ещё что. В полдень часы играли кантату, сочинённую Иваном Петровичем к приезду императрицы.
Она приехала, осмотрелась. Приняла двести жалоб и заметила: «Сей город ситуацией прекрасен, но строением мерзок: всё либо на боку лежит, либо близко того». Губернатор Яков Семёнович был ни жив ни мёртв, в мыслях уже примеривая кандалы, когда Костромин добрался до любимца царицы графа Владимира Орлова. Показал ему кулибинские часы, ещё неоконченные, но и то, что было готово, потрясло фаворита до глубины души. Потом пришёл черёд охать и ахать государыне. В этот момент судьба Кулибина была решена: царица поняла, что перед ней мастер, каких на весь свет, может быть, несколько человек. Да и одами, сочинёнными в её честь, Иван Петрович чрезвычайно польстил государыне:
О ты, царица на престоле,
Ликуй и торжествуй, доколе
Согласна твоя воля с Ним,
Создателем, Отцом твоим.
И конца света наступленья,
Закона, веры пораженья
И истребления Руси,
Монархиня, не допусти!
И так далее в том же духе. Просто кладезь, а не человек! Губернатор был, конечно, тут же прощён. Костромину императрица подарила тысячу рублей, что было наименьшей из наград. Много больше значила кружка с портретом императрицы и её дарственной надписью. Кружка эта делала купца одним из первых лиц в губернии. Вскоре это воплотилось в том, что его сын Иван, также представленный царице, стал городским головой и достойно управлял Нижним на этой должности 32 года, вплоть до начала девятнадцатого столетия.
Механик Её Величества
В Петербург он приехал не сразу после визита императрицы, а лишь после того, как закончил часы – на это ушло ещё полтора года. Царица ласково его приняла, повелев поместить часы в Кунсткамеру, а самого его определить механиком-практиком в Академию наук. Место это лет пять оставалось вакантным, с тех пор как умер изобретатель Рафаэль Пачеко, испанский дворянин, которого Ломоносов прочил в профессора практической механики. Кулибину преподавать не предложили, да и жалованье назначили ровно в два раза меньше – 350 рублей в год, но для часовщика из Нижнего это был и без того невиданный взлёт.
Как и положено, Иван Петрович дал клятвенное обещание, заверенное священником и офицером. Начиналось он так: «Аз, нижепоименованный, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом перед Святым Его Евангелием в том, что хощу и должен Ея Императорскому Величеству моей Всемилостивейшей Великой Государыне Императрице Катерине Алексеевне…»
Поцеловав Священное Писание и крест, Иван Петрович приступил к своим обязанностям, в кои входило смотрение над различными мастерскими. Первым крупным поручением стало изготовление телескопа. Получилось по первости не идеально, но близко к тому. Придирчиво изучив прибор, академик Румовский признал, что Кулибин справился с заданием большой сложности на редкость хорошо, так что стоит «заблагорассужено художника Кулибина поощрить, чтобы он и впредь делал такие инструменты, ибо не можно в том сомневаться, что он в скором времени доведёт оные до того совершенства, до которого они приведены в Англии».
* * *
Мало было починить или изготовить приборы. Приходилось учить академиков ими пользоваться. С этим была беда. Может, кто помнит из школьного учебника, как Ломоносов проводил опыты с электричеством – «громовой машиной», во время испытания которой погиб его друг академик Георг Рихман. Спустя почти три десятка лет Кулибин обнаружил, что учёные мужи по-прежнему ведут себя во время таких испытаний как дети малые. «В комнате, где проводятся опыты, – объяснял им Иван Петрович, – должно быть сухо. “Электрический шар” нужно держать в чистоте, потными руками за него не хвататься, а завести для этого салфетку».
Первую свою электрическую машину он сделал ещё в Нижнем, за нею последовали другие, каждая лучше прежней. Некоторые и сегодня можно увидеть в музее Ломоносова и Эрмитаже. Увы, бесследно исчез самый знаменитый из этих механизмов – электрофор, о котором писали, что он «может быть, самый большой из всех доныне сделанных».
Летом 1814 года император Александр Первый посетил голландский город Харлем. Там его решили изумить электрической машиной, в которой два стеклянных диска диаметром в рост человека вращались на общей оси усилием четырёх работников. Искры от механизма достигали длины более полуметра. Но вместо восторгов голландцы увидели, что русский царь чем-то сильно смущён. Он постеснялся им сказать, что с подобной машиной, но крупнее и совершеннее, был знаком с детства. Государыня Екатерина развлекала ею внуков в Царском Селе.
Однако, прежде всего, механизм этот служил науке – с его помощью были произведены многочисленные опыты.
Кроме самого большого электрофора в мире, создавал мастер и самые маленькие – в виде стеклянного маленького шарика, налитого красным смоляным веществом с подушечкою амальгамы. Шарики эти были довольно мощными, имели красивый вид и укладывались в сафьянные коробочки, которые можно было носить в кармане.
* * *
Мы здесь несколько забежали вперёд, вернёмся к первым годам работы Кулибина в Академии. Обнаружив, что бездействовавшие много лет мастерские стали источником нужнейших приборов и инструментов, учёный мир Петербурга стал осаждать Ивана Петровича с большой энергией. Потянулись и придворные, у которых скопилась масса сломанных игрушек и разных диковин, выписанных из-за границы. Самая известная история была связана с любимцем императрицы Львом Нарышкиным. Цесаревич Павел подарил ему автомат, изображающий старика, сидящего в кресле. По словам Павла, автомат мог перебирать игральные карты, двигать шашки, считать деньги. Нарышкин охотно верил, вот только убедиться в этом не было никакой возможности. Разобранную для перевозки машину никто собрать не мог. Знаменитый итальянский механик Бригонций бился над механизмом до изнеможения, так и не сумев понять, как он работает. Пришлось звать Кулибина, который, как обычно, посмотрел, подумал и собрал автомат как надо.
Первейшим заказчиком была, само собой, императрица. Её пугало, например, что слуги вынуждены были рисковать собой, закрывая и открывая форточки в залах на большой высоте. «Осторожнее! Не упади!» – кричала она вскарабкавшемуся наверх истопнику. Обратилась к Кулибину, и он тут же придумал необходимый механизм. Или вот ещё один случай. В одном из длинных коридоров, не имевшем окон, спотыкались и падали, разбивая посуду, даже те слуги, которые хорошо его изучили. Пытались освещать лампами, но копоть и чад от них были хуже темноты. Наконец позвали Ивана Петровича, который создал систему зеркал, передающую свет.
* * *
Слава Кулибина росла, но статус оставался загадочен. Именовали его художником, самые могущественные люди в стране, включая императрицу, были с Иваном Петровичем в дружеских отношениях. Но он практически не пользовался этим и не стремился стать частью общества, в котором оказался. Один из самых передовых людей своего времени, создававший невиданные прежде механизмы, Кулибин в своём длиннополом кафтане смотрелся как современник другого знаменитого нижегородца, Козьмы Минина, да и вёл себя так же.
Нет, Иван Петрович не был резонёром, мучившим всех речами о славном прошлом и убогом настоящем. «Весёлый, общительный, словоохотливый, добродушный», – отзывались о нём. Любил разные собрания, появляясь на балах, мог пошутить, но не употреблял ни капли спиртного, не говоря о табаке. В более зрелом возрасте он выглядел, согласно биографу, следующим образом: «Мужчина посредственного росту, статный и в походке являющий достоинство, а во взгляде ум и остроту. Белая, пожелтевшая от времени борода придавала ему почтенность и сановитость». Другой жизнеописатель добавляет к этому: «Голос у него был тихий, речь кроткая, но внушительная, походка медленная и величавая».
Но так как это был век Просвещения, озорники нередко подходили к Кулибину с просьбой о благословении, высмеивая его внешность и религиозность. Они не понимали, что пройдёт совсем немного времени и не только их костюмы и парики станут выглядеть комично, но и речи, ужимки, а увлечения совершенно выйдут из моды. Между тем отчётливо русский и осознанно православный Иван Петрович даже в XXI веке не потерялся бы, ведь основы, истоки современной техники были ему известны лучше, чем большинству из нас. Кулибин был вечным человеком, одним из немногих, сумевших подняться над духом времени.
Рассказывают, что покровитель Ивана Петровича со времён знакомства в Нижнем Новгороде граф Владимир Орлов предлагал ему привести себя в надлежащий вид, чтобы выхлопотать для него дворянство. Требовалось бриться и одеваться, как все, в немецкое платье, ведь диковинно выглядящий человек и годен лишь для создания диковин.
«Почестей не ищу, Ваша светлость, и для них бороды не обрею», – ответил Кулибин.
Князь Потёмкин узнав об этом, посмеялся, сказав: «Полно, брат! У нас и так довольно немцев, оставайся хоть ты один русским».
Мост
Путь Кулибина имел нечто общее с судьбой другого великого механика – Леонардо да Винчи. На службу к миланскому герцогу Людовико Сфорца художник поступил в качестве инженера, заявив в резюме, что может создавать «вооружённые повозки, неуязвимые и неприступные», а также лёгкие разборные мосты для военных походов и многое другое. Герцог так вдохновился, что доверил Леонардо сделать дренаж для ванной своей жены, а повозки, неуязвимые и неприступные, мастер в конце концов сделал, но из марципана. Их съели с большим удовольствием.
Одной из любимых идей Леонардо было создание огромного однопролётного моста через Босфор длиной 233 метра. Этот мост связал бы Европу и Азию. С этим предложением он обратился к турецкому султану Баязиду II. Султан удивился и велел узнать, какую длину имеет самый длинный пролёт в мире. Ему ответили, что среди итальянцев в прошлом были великие инженеры, умевшие создавать пролёты в 50-70 метров, но с тех пор человечество, увы, сильно выродилось.
Кулибин не знал об этой истории, но идея моста через Неву начала посещать его с первых дней пребывания в столице. Как писал он впоследствии, «усмотрел я в вешнее время по последнему пути на реках, а особливо на Большой Неве обществу многие бедственные происшествия. Множество народа в прохождении по оной имеют нужду, проходят с великим страхом, а некоторые из них и жизни лишились во время шествия большого льда вешнего и осеннего».
Он и сам мучился постоянно, так как Академия находилась на одном берегу, а Зимний дворец на другом. Но последним толчком, возможно, стала заметка в «Санкт-Петербургских ведомостях» за 1772 год, где говорилось, что Лондонская академия назначила премию за модель большого моста, «который бы состоял из одной дуги или свода без свай и утверждён бы был концами своими только на берегах реки». Иван Петрович взялся убеждать академиков и сановников, что нужно идти в ногу со временем.
Внимательнее других его слушал академик Леонард Эйлер, с которым у них сложились отличные отношения. Это был выдающийся учёный той эпохи – его учебники по алгебре до сих пор лежат в основе всех существующих в мире. Они с Кулибиным были очень разными людьми, что не мешало им общаться и уважать друг друга. Вместе они создали первый в истории науки ахроматический микроскоп. Помогал академик Ивану Петровичу и в других случаях. Но нередко математические обоснования Кулибин составлял лично, а Эйлер лишь проверял их. Так было и с расчётами моста через Неву. Познакомившись с ними, Леонард Эйлер восхитился, публично заявив, что всё сделано верно.
Дугообразный мост Кулибина должен был иметь протяжённость 140 саженей, то есть 298 метров. Предполагалось исполнить его из 12 908 деревянных частей и 49 650 железных винтов. Под аркой смогли бы проходить самые крупные корабли того времени.
Незадолго до этого вернулся с войны генерал-майор Григорий Александрович Потёмкин, прославившись в сражениях с турками. Добиваясь сердца императрицы, он пытался понять, что ей нравится, и таким образом познакомился с Кулибиным. Спустя какое-то время пошли слухи, что Потёмкин заключил с государыней тайный морганатический брак. Вместе с его могуществом обретала прочность и идея кулибинского моста. В 1775-м последовало распоряжение выдать ему 1000 рублей на постройку генеральной модели размером в 1:10. Через год всё было исполнено. И лишь применительно к Неве получившуюся арку можно было назвать моделью. Её можно было перекинуть через большинство русских рек, а грузоподъёмность была такой, что мост мог выдержать современный танк.
Потёмкин увидел это сооружение одним из первых.
– А что говорят ваши учёные? – спросил он Кулибина.
– Господин Эйлер одобрил моё сочинение об исчислении тяжестей.
– А другие?
– Другие, Ваша светлость, забавляются на мой счёт.
На испытания, которые состоялись 27 декабря 1776 года, пришли академики и масса любопытных. Были и Румовский, оценивший кулибинский телескоп, и Крафт, ставивший опыты с помощью кулибинских электрических машин, но явились, конечно, и недоброжелатели, любившие посмеяться над изобретателем.
На мост положили груз весом примерно 53 тонны. Согласно расчётам, это был безопасный предел, но Иван Петрович, внимательно наблюдая за своим творением, велел добавить. Положили ещё почти десять тонн, так что общий вес груза в пятнадцать раз превысил массу моста. Он даже не шевельнулся, не скрипнул, сигнализируя об опасности. Вот и сам мастер забирается на своё творение, приглашая взойти гостей и рабочих. Там, наверху, Кулибин принимает поздравления.
«Теперь вам остаётся построить нам лестницу в небо!» – шутит Леонард Эйлер.
Наградой за труд стала золотая медаль на ленте ордена Святого Андрея Первозванного. На лицевой стороне было изображение Екатерины Великой, на оборотной – надпись: «Достойному». Но, увы, мост так и не был построен, а модель была перевезена в Таврический парк Потёмкина и, забытая всеми, без малейшего ухода продержалась сорок лет. Академики же так и продолжали ходить в город по льду или плавать на лодках, вызывая сомнения в возможностях науки.
«Я, Ваше Величество, не настолько умён»
Мы не станем перечислять все деяния мастера на императорской службе, упомянем лишь самые значительные.
Кулибинский фонарь. В одну из тёмных ночей на Васильевском острове появился огненный шар, осветивший не только улицу перед Академией, но и Английскую набережную на другом берегу Невы. Народ решил, что это небесное знамение. Густые толпы хлынули к Неве. Но то был лишь прожектор, который Кулибин установил у себя в квартире на четвёртом этаже. Фонарь представлял собой зеркало, состоящее из многих частей. Когда перед ним ставилась свеча, её свет умножался в пятьсот раз и виден был за 24 версты. Перед зеркалом можно было ставить вырезанные из бумаги фигурки, создавая огненный театр, а также использовать эту концепцию для создания фейерверков без использования взрывчатых веществ. Такие фейерверки могли работать очень долго, что сэкономило казне колоссальные средства. Подобными прожекторами освещали залы, мастерские и пр.
Забавная история вышла у мореплавателя и промышленника Григория Шелехова. На Камчатке, где он добывал морского зверя, его неласково встретили жители острова Кыктак. Дело едва не дошло до боевых действий, но, узнав, что камчадалы поклоняются солнцу, Шелехов зажёг однажды кулибинский фонарь на мачте своего корабля. С тех пор путешественника стали уважать на Кыктаке чрезвычайно.
Самобеглая повозка Кулибина являла собой трёхколёсный экипаж с тяжёлым маховиком, коробкой скоростей, подшипниками, пружинами и так далее. Всё это приводилось в движение двумя педалями. Что самое интересное – не требовалось больших усилий даже при подъёме в гору, а скорость самоката достигала тридцати километров. Удивительная вещь, к которой Кулибин охладел, узнав, что немцы прежде него создали что-то подобное.
Оптический телеграф. Незадолго до смерти Екатерина Великая выразила желание, чтобы Кулибин создал оптический телеграф. Первыми его изобрели французы, но подробности были неизвестны. Пришлось придумывать с нуля. Впоследствии оказалось, что механизмы у аппарата Кулибина удачнее и проще, как и придуманная им кодовая система. Развития этот проект в тот момент не получил, отправившись в Кунсткамеру – этот мемориал кулибинских изобретений. Когда стали внедрять телеграф сорок с лишним лет спустя, это обошлось в огромные суммы.
Неудачи не мешали расти славе Кулибина, в гении которого мало кто сомневался. Как-то раз Александр Васильевич Суворов, увидев его, поприветствовал мастера в своей манере.
– Вашей милости! – сказал он и поклонился.
Подойдя поближе, поклонился ещё ниже:
– Вашей чести!
Наконец, встав рядом с изобретателем, положил поясной поклон и произнёс:
– Вашей премудрости моё почтение! Ты, Иван Петрович, скоро сделаешь нам ковёр-самолёт!
– Вашему сиятельству такой ковёр не нужен, – отшутился Кулибин, – вы и без него всегда летаете к победам.
– Помилуй Бог, молодец! – развеселился полководец.
Между тем звезда Потёмкина начала заходить. Напоследок решил он устроить прощальный праздник, обратившись к Ивану Петровичу за помощью. Такого размаха празднований не было больше в России никогда. Во дворце горели сто тысяч свечей, отражаясь в хрустальных люстрах, а сверх того – Таврический парк был залит светом кулибинских фонарей и многоцветных фейерверков. Это было море огня. Три сотни музыкантов услаждали слух, а в бассейнах плавали невиданные рыбы. На входе в зал для танцев гостей встречал сделанный Иваном Петровичем слон-автомат, украшенный жемчугами и алмазами, изумрудами и рубинами. Он ворочал хоботом, а сидевший на нём механический перс бил в колокол.
Это было весной, а в октябре Потёмкина не стало. Близ какого-то молдавского села он попросил вынести его в поле из коляски. «Вот и всё, – сказал он, – некуда ехать, я умираю».
Для Ивана Петровича начались непростые времена, которым уже не суждено было закончиться. Руководительница Академии Екатерина Дашкова на дух его не выносила. Когда глава канцелярии императрицы поэт Гавриил Державин попытался по дружбе повысить зарплату Кулибину, Дашкова устроила дикий скандал. С последующими начальниками отношения Ивана Петровича также не складывались. Возможно, их утомляли его расходы и вечные просьбы оплатить долги. Он умел экономить. В 1772-м, получив на покупку материалов 166 рублей 48 копеек, истратил за год на 29 рублей меньше. Но изобретения требовали больших расходов, и к середине 80-х мастер задолжал уже около семи тысяч.
Впрочем, Екатерина Великая по-прежнему его ценила, так что виделись часто. Фрейлина Варвара Головина вспоминала, как в салоне у государыни однажды вечером устроили развлечение – стали смотреть через телескоп на луну. Императрица спросила какого-то немца-профессора, открыл ли он что-нибудь новое с помощью этого телескопа.
– Нет никакого сомнения, – отвечал тот, – что луна обитаема, нам видны долины, леса и постройки.
Царица выслушала его с невозмутимой серьёзностью, стараясь не улыбнуться, а когда учёный важно удалился, шёпотом спросила оказавшегося рядом Ивана Петровича:
– Ну а ты, Кулибин, видел что-нибудь?
– Я, Ваше величество, не настолько умён, как господин профессор, и ничего подобного не видел, – ответил мастер столь же тихо.
Государыня смеялась всякий раз, когда ей приходила на память эта история. Её не стало в 1796-м.
Император Павел к Ивану Петровичу также благоволил, особенно после того, как мастер помог спустить на воду 130-пушечный линейный корабль «Благодать». Это был самый мощный и тяжёлый линкор в мире, если не считать похожего у испанцев. То, что прежней системе спуска судов на воду с «Благодатью» не справиться, Кулибин предупреждал заранее, но над ним лишь смеялись. Когда судно застряло, так и не добравшись до воды, император пришёл в бешенство. Ринулись к Ивану Петровичу, который взялся за расчёты, потом устроил всё, что нужно, наконец, махнул белым платком, подавая знак рабочим, и судно сошло в воду.
Не прошло и года, как не стало императора Павла. Новый государь Александр Павлович был поклонником Кулибина с раннего детства, считая его кем-то вроде волшебника, но Ивану Петровичу вдруг пришла в голову блажь вернуться на родину. Там, в Нижнем, он решил построить судно, способное плыть против течения, так что отпадала нужда в бурлаках. В путь отправился осенью по ужасным дорогам, с кучей ребятишек и беременной женой Авдотьей Васильевной. Ослабев в дороге, она умерла при родах. Кулибин обезумел от отчаяния, во всем обвиняя себя.
На родине
На этом закончился счастливый, хотя и не всегда простой, период в его жизни. Народ от него шарахался, считая колдуном. «Всё представляется грустным, даже и своё Отечество по обстоятельствам не мило», – писал Иван Петрович старшему сыну Семёну, оставшемуся служить в Петербурге. «Внутренность мою пожирают разными чувствиями боли», – добавлял мастер и умолял старшего позаботиться о братьях и сёстрах, когда они окончательно осиротеют.
Деятельная натура, однако, переборола душевные и физические хвори. Иван Петрович в третий раз женился, а главное – новые идеи овладевали им, да и старые не давали покоя. Самой неудачной и несчастной из всех оказалась заветная мечта о создании вечного двигателя, совершенно разорившая мастера. В своё время этой идеей интересовался и Леонардо да Винчи, оставивший после себе гравюру с чертежом, да и не было, наверное, ни одного механика, который хотя бы на какое-то время не увлёкся этой идеей. Хотя в 1775 году Парижская академия объявила, что отказывается принимать к рассмотрению чертежи и модели perpetuum mobile, сомнения физиков развеялись лишь к середине XIX века. Да и сам Иван Петрович не раз развенчивал прожектёров, которые осаждали Академию, но продолжал верить, что ему посчастливится больше, чем другим.
Это не значит, что ничем другим он в Нижнем не интересовался. Среди множества его изобретений того времени были и машина для солеваренного промысла, и музыкальные инструменты, и сеялка для крестьян, и многое другое.
Скажем о двух наиболее интересных изобретениях. Петербург мастер покинул не просто так, а для строительства судна, способного ходить против течения. Оно подтягивалось с помощью лебёдки силою движения гребных колёс. Испытания на Волге прошли хорошо, и было даже подсчитано, что использование этой технологии только на Волге освободит 30 тысяч бурлаков и поможет сэкономить полмиллиона рублей в год. Но желающих воплотить проект в жизнь не нашлось, а судно спустя какое-то время пришло в негодность и было продано за 200 рублей на дрова.
Другая новинка Ивана Петровича могла принести большое облегчение воинам, потерявшим ногу. Благодаря скрытой пружине нога могла сгибаться и выпрямляться для удобного надевания обуви.
Профессор Медико-хирургической академии Иван Буш отметил мягкость, прочность и удобство в употреблении протеза. Оценил и то, что он крепился не только к ноге, но и к туловищу, что лучше распределяло нагрузку. Увы, и это изобретение не получило распространения.
* * *
Большой пожар в Нижнем, случившийся в 1813 году, добрался и до жилища Кулибиных, оставив их ни с чем. В пламени погибли инструменты, чертежи, модели и всё, что было сделано на заказ. К счастью, из семьи никто не пострадал – покинули жилище заранее. Всего у Ивана Петровича было двенадцать детей, но часть уже отделилась и получила образование. Старший, Семён, дослужился до статского советника, Дмитрий выбрал ремесло гравёра, двое младших сыновей стали впоследствии горными инженерами. Гибель имущества не сломила мастера. Уже на следующий год он подготовил проект нового большого моста через Неву, на этот раз железного. Когда-то в молодости Иван Петрович написал:
Пусть скотовод скотом, а хлебом – землепашец,
Учёный человек – цветением наук,
А воин – ратным подвигом докажут
Любовь к стране родной.
Что и делал потом всю жизнь. Над чертежами моста он корпел, когда ему было уже за восемьдесят, что никак не отражалось ни на его работоспособности, ни на ясности мысли. «В отношении нравственном, – вспоминал П. Пятериков, сын друга, – был чрезвычайно набожен, человеколюбив и смирен сердцем; а оттого, несмотря на твёрдость и стойкость характера, в высшей степени обходителен и любезен со всеми без различия звания и возраста. Жизнь он всегда вёл самую трезвую и умеренную. Деятельность его превосходит всякое описание: он едва давал себе отдыха на несколько часов в сутки».
Единство веры, дела и мысли – вот сила, создавшая русский народ и столь наглядно воплотившаяся в Иване Петровиче Кулибине. На богослужения Иван Петрович ходил в разные храмы, но исповедовался и причащался лишь в единоверческой церкви Святого Духа. Там его и отпели. Кулибин начал угасать в начале 1818 года, после Пасхи слёг, а отошёл ко Господу на восемьдесят пятом году своей жизни, попросив похоронить себя как можно проще. Друзья собрали деньги на погребение, чтобы помочь вдове, архиепископ Нижегородский Иаков (Вечерков) вызвался поставить памятник на могиле.
В гроб свой Иван Петрович завещал положить свой зачитанный рукописный молитвенник. Это была единственная из созданных им вещей, с которой он так и не смог расстаться.
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Благодарю за широкую публикацию, статью о таланте земли русской.
Очень радует, конда гости приезжающие к нам в Нижний Новгород, вспоминают этого необычайного человека. А познакомившись с Вашей статьей, узнают и те кто не знает своих героев.
Благодарю.
Очень интересная статья!