Чай с горчинкой
Чаепитие
Сила Эммы, как огонёк над свечой – в любой миг он может погаснуть, но способен гореть очень долго, если Бог благословит. Она у нас печаталась, но как-то всё не складывалось сесть поговорить не по случаю, не на ходу. Эмма Леонидовна Павлова – создатель вятского издательства «Буквица». Её издательство – не фабрика по выпуску книг. Скорее, это то место, где книги рождаются.
Обжилась «Буквица» в уютном подвале в центре Кирова. Нас собралось там во время моего визита несколько человек; помолились, попили чаю. Люди примерно одного возраста и интересов. Мне кажется, никто в наши дни, кроме православных, не умеет так относиться друг к другу. Вдруг что-то начинает происходить, когда мы вместе во имя Его читаем: «Отче наш, Иже еси на небесех!»
Потом говорим, смеёмся, но не всегда радостен этот смех. Мир идёт в наступление. Нет тех наивных надежд, с которыми начиналась наша жизнь в Церкви. У каждого накопилось слишком много огорчений и разочарований. Весёлые грустные люди, не уставшие верить, но, больно и не единожды битые, мы отдыхаем рядом друг с другом, потому что вместе мы – Церковь.
«Всё, что нас не убивает»
– Мы издаём сейчас меньше… – говорит Эмма.
Мне трудно пересказать её речь о происходящем сегодня в издательском деле в России. Может, люди стали просто меньше читать. Может, вождям нашим не нужно, чтобы подданные читали, а потом задавали неприятные вопросы. Это была не слишком жизнерадостная речь, но не потому, что «Буквица» переживает трудные времена. Трудные времена лишь следствие. С причинами – сложнее.
– Много чего издали, было дано для этого время, – говорит Эмма. – Не уверена, что оно будет сейчас, когда всё идёт в новом формате. В одной из соседних епархий приехал в небольшой городок епископ и, увидев в храме иконы семнадцатого века, велел заменить их на софринские, точнее, новые: «Срочно покупай!» Батюшка – многодетный отец, купить ничего не мог. Подключились почему-то наши, вятские, решили выручить священника, написав новые образа. Нашли деньги, иконописца, икону написали, митрополит благословил, поехали. С нами был блаженный монах, вдруг как закричит! Я говорю: «Замолчи!» А потом поняла, что и хорошо, куда мы без блаженных. Очень добрый человек. Жена болела эпилепсией, и однажды её нашли мёртвой – после этого он ушёл в монашество…
Меня, как и Эмму, пугает, что деньги значат сегодня слишком много в жизни Церкви, что ради них наводится порядок, губительный для живой жизни. Думаю о том, сколько книг не издала наша редакция из-за того, что их либо не пускают больше в храмы, либо нужно пройти такие препоны, что горят синим пламенем девять проектов из десяти. Задумка сделать фильтр перед попаданием литературы в храмы понятна: являются чудеса ложные, мнимая святость, диковатые идеи. Но отчего же не вменить священникам читать книги внимательно и ответственно, прежде чем их распространять? Нет, сидят вместо этого где-то в Москве невидимые люди, которые читают нас и медленно, и незадёшево, так что связываться порой нет никакой охоты. А в храмах то, что прошло через заслоны, не даёт большой выгоды, занимая много места, отчего идея миссионерствовать через православную литературу всё больше хиреет. А ведь я ещё помню, с каким восторгом встречали архиереи и священники, пережившие эпоху гонений, каждую книгу. Где те времена?
– Что такое новый формат, как его можно охарактеризовать? – спрашиваю я Эмму.
– Это когда видят не людей. Прежде всего деньги, но не только. Самый большой книжный рынок в Москве, туда мы возили свои издания, а потом годами ждали денег. Как-то позвонили, сказали, что готовы отдать долг. Я была приятно изумлена. Обычно, конечно, всё по-другому. Но я о другом. Существует ошибочное мнение, что по России бьют только извне, например санкциями, и такие враги, у которых есть имена. Но войну ведут изнутри бесы, отчего уходят теплота, сотрудничество, без которого наше издательское дело немыслимо, ведь каждая книга – это творчество многих людей: там помогут, здесь поддержат, подскажут. С этим стало труднее.
«Та атмосфера, когда мы только переступили порог храма, воцерковляясь, познавая православие, не могла сохраняться вечно», – думаю я. Говорю об этом Эмме. Она улыбается, и я понимаю, что это всё равно что убеждать птицу петь. Эмма не сдастся никогда: рухнет одно – она придумает другое. Если уж атеист Ницше говорил, что всё, что нас не убивает, делает нас сильнее, нам ли этого не понимать?
Священник на пороге
Однажды в юности, ещё будучи комсомолкой, она нашла у мамы, Таисии Ильиничны, молитву, написанную от руки. Удивилась. И лишь много лет спустя узнала её историю. Мама родилась последним ребёнком и должна была умереть. Лежала у икон в красном углу, и все ждали, что вот-вот. Это был конец 1930-х. Я не знаю, как её звали тогда, уменьшительно-ласкательных форм имени Таисия слишком много: Тая, Тася, Таечка, Таюша, Тасёна… И однажды в избу пришла монахиня, научила этой молитве, которую Таисия читала потом всю жизнь. Но так и не узнала, наяву ли появилась эта инокиня или это было во сне. В другой раз, в сильный мороз, зашёл священник, закутанный в одеяло. Судя по всему, возвращался из лагеря и был обречён: батюшек в дома не пускали, тем более в столь неприглядном виде – боялись. Непонятно, что заставило гонимого решиться на совсем уж безумный поступок: постучаться к председателю колхоза, отцу Таисии. Илья Иванович накормил батюшку и одел с ног до головы в свою одежду. В таком виде у священника появилась надежда выжить.
«Не отдадите ли одеяло? – спросил Илья Иванович смущённо. – Детей укрывать нечем».
Несмотря на председательство, семья была нищей, как и все в деревне. Не воровал, не отнимал – не с чего было разбогатеть. Быть может, под тем одеялом и уснула Таисия в ту ночь. Чуть позже началась война, и отец взял в дом мальчика из блокадного Ленинграда, Лёню Евдокимова, – ленинградских детей тогда много привезли на Вятку. Так ребятишек у Ильи Ивановича стало шестеро. А Таисию по-прежнему не считали жильцом на этом свете. Но однажды ей стало чуть лучше и она перебралась к отцу, уснув у него под боком. «Тятя, повернись ко мне», – попросила Таисия. «Не могу, доченька, – услышала она в ответ. – Если я повернусь, сердечко не выдержит». Когда вернулись сёстры, одна из них, Галина, сказала: «Таисия-то из красного угла выбралась, что-то будет завтра на всю деревню: или смех, или рёв».
На следующий день умер отец – инфаркт. А Таисия выжила. Растению, чтобы подняться, нужно много солнца, а человеку – добра. Без него только кажется, что мы тянемся ввысь и вширь, а на самом деле засыхаем. Среди первых поминает Таисия Ильинична в своих молитвах дядю своего Александра. Однажды она шла, сирота, а по полю навстречу дядька. «Ты чего не в школе?» – «Платить нечем, дядь Саш».
Тогда образование для старшеклассников было платным. Дядя достал деньги и отдал ей со словами: «Иди учись».
Закончила строительный техникум, одно время преподавала. Пришла раз ученица-двоечница, и слышит от Таисии Ильиничны: «Ты иди в храм, крестись, поставлю тройку». Это не было миссионерством, как сейчас принято говорить. Просто хотела помочь, но не знала, как сделать это, чтобы не появилось у девочки мысль, будто тройку можно получить даром. Пусть сделает хоть что-то хорошее. Жалела она своих учеников, поддерживала их, как умела. Институт, тоже строительный, закончила где-то в Прибалтике. Они с мужем, Леонидом Николаевичем, построили много домов в Союзе – той стране, которой больше нет.
* * *
Леонид Николаевич пришёл к вере последним в семье. Он был из тех золотых русских людей, которые всем в радость. И ведь детство у многих было нелёгким – военным или послевоенным, хлеба мечтали хоть раз досыта наесться. Так откуда столько благодушия в них – Бог весть.
– Папа очень славный, с руками, – улыбается Эмма, не замечая, что пропустила слово «был». – Телевизор не работает – папа сделает. Каблук сломался – папа сделает. Я про мастерские только слышала, но не ходила, ведь есть папа. В какой-то момент мама решила, что пора ему в церковь на причастие. Но поступила мудро – батюшку предупредила, чтобы отнёсся с пониманием. Долго папа с батюшкой спорили, но так как священник был предупреждён, то лишь махнул рукой: «Иди причащаться». О чём спорили? Папа всегда защищал коммунистов. Но перед концом своей жизни вздохнул: «Ну что ж они столько убивали? Сколько поколений нужно, чтобы появился человек, сколько сил, чтобы вырастить». Очень мужественно ушёл. У него была онкология, а с обезболивающими проблем не было, но он принимал самый минимум, чтобы оставаться в полном сознании. Незадолго до смерти они с мамой обвенчались. Папе было тяжело стоять, ему говорили, что можно присесть, но он отказался. Считал, что всё, что делаешь, нужно делать достойно.
Счастливое прошлое
– Эмма, когда после школы вы оказались в Питере, как вам там жилось?
– Удивительное дело, но Бога я нашла через театр. Поступила в медицинский – поняла, что это не моё, но и уйти не решалась, мама сказала, что нужно доучиться. Так всё и продолжалось, пока однажды знакомая не сказала, что есть классный театр пантомимы. Я пришла туда и осталась, став артисткой оригинального жанра.
Свой театр они в шутку называют погорелым, а именовался он «Четыре ветра». Режиссёр Валерий Глазков начинал с Вячеславом Полуниным – знаменитым мимом и клоуном, а потом стал работать самостоятельно. И продержался довольно долго, хотя это были девяностые, когда все бились за существование.
– Я влюбилась в театр, – говорит Эмма, – ещё не зная в то время Бога, но что-то искала – то, что даёт радость. Театр «Четыре ветра» гастролировал по всей стране, даже на Сахалине побывал, а в Питере выступали иногда на заводах. Труппа показывала разные сценки, которые называются хэппенинг – это непосредственная работа со зрителями, которые становятся участниками действа, поэтому сценарий набросан лишь контурно. Скажем, мы выходили в зал, показывая, как здороваются люди разных профессий. Тогда это было внове. С людьми разговаривали, и это было здорово. Учили одно время французский, выступая перед иностранцами. Коллектив был очень семейный, строгий, воспитанный на добрых началах. А однажды, когда Церкви начали передавать храмы, режиссёр сказал: «Мы не знаем Библию, давайте пригласим священника». Библию, говорят, изучает до сих пор.
Первый священник оказался неправославным, и актёры ушли от него к отцу Константину Смирнову в церковь Спаса Нерукотворного. Бывали у него всем театром на литургии – храм тогда реставрировался, и артисты оригинального жанра мыли стены, забираясь на леса. Слушая Эмму, я вспомнил, что много раз проходил мимо этого храма. Здание, где когда-то отпевали Пушкина, храм не напоминало в то время совершенно, даже снаружи. Церковь ещё в 1923 году передали отряду конной милиции – бывшим красным кавалеристам, которые шашками изрубили иконостас и устроили клуб для танцев. В год столетия со дня смерти Александра Сергеевича открыли там приёмный пункт ГУЛАГа. Ленинградцы заходили в церковь, сдавали в окошечко документы и через алтарь уходили во внутренний двор, где их уже ждали. Многие родного города больше не увидели.
– Вспоминаю, как служил отец Константин, как к нам относился, зная, как поддержать, – говорит моя собеседница. – Перед родами дочки пришла к нему, мне было страшно, но я это скрывала. А батюшка говорит: «Ничего не бойся». И это была, что называется, ложка к обеду. Сам бывший актёр, учился вместе с Высоцким, но мало рассказывал о себе, больше расспрашивал. Много лет спустя я привезла ему в подарок изданную «Буквицей» книгу о Великорецком ходе, там был портрет владыки Хрисанфа. «Это же Хрисанф!» – воскликнул батюшка.
Оказывается, когда владыка служил в Карелии, отец Константин, тогда просто Константин, служил у него чтецом. «Ты не представляешь, какое было время! – говорил он. – Нам кидали камни в окна, чуть во владыку не попали. А когда я, по его благословению, поехал поступать в семинарию, то не был уверен, что доеду: могли снять с поезда».
– Многие ли артисты из вашего театра остались в Церкви?
– Все! Все серьёзно верующие, и я вижу, как они растут. Поначалу мне тяжело было стоять на службе. Помню службу в храме Смоленской Божией Матери, где близ алтаря стоял гроб с мальчиком-прихожанином – это была одна из самых радостных служб в моей жизни. Я видела, как люди провожают мальчика в Царствие Небесное, и это меня потрясло. Через несколько лет мы пришли на Смоленское кладбище вместе с мамой. У неё была жуткая аллергия, а подруга из театра посоветовала: «Иди к Ксеньюшке». Мы пришли, помолились. Мама несколько раз там причастилась и вернулась домой совершенно здоровой. С тех пор она каждый год 6 февраля, в день блаженной Ксении Петербургской, ходит на литургию, настолько явным было чудо.
* * *
Последняя гастрольная поездка была в Краснодар сразу после дефолта, когда у людей совсем не стало денег. Какое-то время пытались держаться. Эмма читала стихи в музее Достоевского, но однажды муж сказал: «Денег у меня осталось только на поездку в Киров. Едем к тебе домой».
Жили сначала в Кирово-Чепецке, где Эмма со своими ещё сохранившимися питерскими замашками пришла в киностудию и сказала: «Я буду сейчас читать Цветаеву, а вы будете снимать». Они сняли и даже показали по местному телевидению…
– Может, вам чайку горячего? – спрашивает хозяйка.
– Нет, спасибо, лучше расскажите, что было дальше.
– Помню, как первый раз мы пошли в Великорецкий крестный ход. Сыну было тогда пять лет, Алечке – немногим больше. Я потом отправила рассказ о ходе в «Веру», и вы его напечатали. Идти хотела одна. Думала, всё разузнаю, а потом уже вместе сходим. Но когда стала собираться, смотрю, и дети тоже начали, и муж решил идти с нами. Я не смогла им сказать: «Не идите в крестный ход», – хотя сын часто болел, то насморк, то следом бронхит. И когда мы собрались идти, ему снова нездоровилось. Ну ладно, решила, пройдём немножко и вернёмся.
Прошли от Серафимовского храма до Успенского монастыря, где встретили отца Владимира Неганова. Говорю ему: «Что делать? Сын кашляет, бронхит вот-вот начнётся». «Слушайте, чего вам дома кашлять, идите кашляйте на природе», – отвечает он. Самое интересное: когда ночевали в Бобино, было жарко, даже душно, сын пропотел – и болезнь как рукой сняло. На следующий день купались в Горохово, и с этого момента всё изменилось. Гриша излечился, а у меня все страхи прошли. Раз святитель Николай вылечил Гришу, то и в остальном не оставит.
С тех пор как? Заканчивается учебный год, начинается лето, и мы идём в крестный ход. Сначала я вела детей, но как-то они ушли от меня – а ход-то огромный, не найти друг друга. Встретились мы уже в Монастырском. Я их не узнала: ушли дети маленькие, а в Монастырском, смотрю, уже взрослые. Сын ходил сначала паломником, потом спасателем, сейчас заканчивает училище МЧС, будет пожарным. Аля стала программистом. Когда искала работу, говорю ей: «Сходи и возьми благословение». Она отмахивалась поначалу, но ничего у неё не выходило. Пошла, наконец, в храм, благословилась, и ей буквально тут же позвонили, предложили место. Я благодарна святителю за то, что он помог воспитать детей.
«Буквица»
– С чего началось ваше издательство?
– С голода. Когда переехали из Чепецка в Киров, меня с радостью взяли в одну гимназию. Я удивилась, как легко это произошло, но оказалось, что там не платят денег – не из чего. Нашла издательство в городе, подготовила проект «Храмы города Вятки», нашла деньги для него. Очень понравился процесс, когда мысль воплощается в результат, встречаешься с интересными людьми. Говорю директору издательства: «Возьмите меня, хочу у вас работать». Там были не против, но могли предложить такую зарплату, что мне и себя не прокормить, не то что детей.
И тогда Эмма создала собственное издательство. Это случилось 23 марта 2004 года, в день Ангела её отца.
Кстати, прадедушка Эммы был переплётчиком, так что она не первая в роду занялась книжным делом. Возблагодарив за помощь святителя Николая, решила издать акафист ему. Ей говорили: «Сейчас столько акафистов издаётся, что ты делаешь?!» Всё равно выпустила – маленький, удобный для крестоходцев на Великую. Потом была брошюра о Великорецком ходе. Дела шли в гору, не помешала им и ошибка, которая, быть может, ошибкой-то и не была. Пусть Эмма сама о ней расскажет.
– Ещё история была, как я издала акафист Пресвятой Троице тиражом 50 тысяч экземпляров…
– Распродали?
– Нет, конечно, раздарили в основном. Как всё вышло? Поехала я к преподобному Серафиму в Дивеево, и там какая-то матушка сказала: «Нужен акафист Пресвятой Троице тиражом 50 тысяч». Я, как человек новоначальный, восприняла это как глас Божий. Побежала к нашему батюшке Серафиму Исупову, он говорит: «Надо!» И тоже благословляет. Я тогда не понимала, что нужно изучить рынок, посмотреть, будет ли востребовано. Не понимаю, куда ушёл тираж, ведь нигде акафист почти не брали. Он ушёл пешком (смеётся). Но нас это не разорило, пошли другие проекты, и как-то всё обошлось. Знаете, это древний мудрый акафист невероятной красоты. Если прочитаешь его внимательно, поймёшь, во что ты веришь, все каноны Церкви. Но сложный, поэтому люди его не знают. Неспроста мы благословение получили, зачем-то было это нужно.
Ещё был интересный заказ, когда нас попросили издать факсимильное воспроизведение книги 1809 года «Наука побеждать» Александра Васильевича Суворова. Ручной переплёт, 700 подписных экземпляров. В книге среди прочего говорится, как лечить солдат – голодом, свежим воздухом и травой буквицей. Я как увидела это название, глазам своим не поверила. С тех пор ищу эту траву, но пока найти не могу.
Подготовкой изданий занимались целые команды. Так было, когда собирали материал для книги «Великорецкая икона святителя Николая: история и современность». Свою часть написал искусствовед, свою – архитектор. Отец Андрей Дудин, заведовавший в то время епархиальным архивом, рассказал об истории хода. Возглавил работу лично владыка Хрисанф. Генриетта Георгиевна Киселёва подготовила «Вятскую глиняную игрушку в рисунках Алексея Деньшина». Несколько книг написал вятский историк отец Сергий Гомаюнов…
– Было счастливое время, когда многое успели сделать, – повторяет Эмма. – Когда издали книгу об образе святителя Николая, икону в третий раз в истории России повезли в Москву. Впервые это случилось при Иване Грозном. Это была идея отцов Александра Балыбердина и Андрея Дудина.
– Эмма, расскажите, как участвовал в делах «Буквицы» владыка Хрисанф?
– Помню, как мы принесли владыке макет книги «Архитектурный студенческий центр ВятГУ», которую написала Людмила Борисовна Безверхова. Я радуюсь, что мы успели её выпустить вовремя. Людмила Борисовна много лет со студентами ездила по области, изучая церкви, которые разрушаются. И знаете, мы обнаружили такую закономерность: как только приезжают студенты, начинают мерить-считать, так всё там оживает и храм почему-то начинают восстанавливать.
– Это как в «Синей птице», где умершие просыпаются, когда о них вспоминают. Но я тоже много раз замечал: если на что-то долго не обращать внимания, оно пропадает. Здание быстро приходит в негодность, если никому не нужно, но если о нём помнят, то живёт даже без ремонта… Вы хотели сказать о владыке.
– Да. Мы пришли к нему с макетом книги, и я помню, что была очень большая очередь на приём. А владыка нас вызывает и долго-долго о чём-то рассказывает. Я слушала и думала о людях в очереди, мне было неудобно. Не знала, что это наша последняя встреча, что владыке разговор с нами был, наверное, важен. Он не раз прежде собирал нас у себя, обычно на праздник жён-мироносиц, рассказывал о себе, о своей жизни, об армии, как было непросто во времена гонений – это была его любимая тема. С ним было хорошо, всё было неспешно, мирно, тепло. Был славный период, когда у нас всё получалось, когда люди в храмах знали, что мы делаем, приходили к нам, помогали. Выход каждой книги был праздником.
Простите, я плохой рассказчик. Мне интересны вещи не событийные, а настроенческие, вы понимаете?
– Понимаю.
– А как про них расскажешь? Никак.
Иногда кажется, что сейчас наступила зима, нет, не та, что в природе, и никак не закончится, хотя уже середина марта, а зима в нашей Церкви. Это сильнее других ощущают те, кто пришёл к вере ещё на рубеже 90-х. Сейчас стало намного труднее, не по чьей-то злой воле, а по причинам иного свойства. Есть время детства в нашей вере, когда Господь несёт нас на руках, и время, когда нам даются испытания, чтобы повзрослеть.
Но даются они, чтобы освободить нас от иллюзий, излечить от инфантильности, помочь твёрдо встать на ноги, и не просто понять, а до костей прочувствовать, что каждый из нас лично отвечает за всё и устоять должен вопреки всему. Дай Господь нам сил и помоги принять эти силы – такая у меня теперь молитва.
Эмма спохватывается, улыбается:
– Вы не думайте, что мы отчаялись. Торговец я, конечно, никакой, но мы продолжаем работать. Ездим, везём книги по вятским городам и весям. Держимся.
– Держитесь.
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Добавить комментарий