Новороссийский дневник

(Продолжение. Начало в №№ 769-780)

Из путевых заметок Игоря Иванова:

На линии огня

Ещё один адрес в Донецке – храм Праведного Иоанна Кронштадтского на окраине города, в посёлке Трудовские. Съездить туда нам предложил наш постоянный спутник в Донецке Дмитрий Трибушный. Если в порушенном Свято-Иверском монастыре возле аэропорта, куда мы ездили накануне, православная жизнь пока не возродилась, то на рабочей окраине люди по-прежнему молятся, батюшки отпевают умерших и крестят детей.

В самом начале маршрута сделали остановку возле небольшого мемориала. Утром 22 января 2015 года на этом месте погибли тринадцать человек. Это был канун очередного перемирия – самое плохое время для дончан, когда войска противоположной стороны словно стремятся израсходовать весь запасённый боекомплект.

Мы не сразу нашли, где припарковаться: место очень оживлённое, рядом конечная остановка трамвая, магазины, киоски. Подходим к остановке. Обыденная картинка: отъезжает, мигая поворотником, троллейбус, киоск предлагает «чай-кофе» (украинское комическое наименование этого напитка – «кава» – окончательно и бесповоротно исчезло), женщина переходит через дорогу, легковушка останавливается, пропуская её. Перед глазами – словно кадры документального фильма о том, что здесь случилось: крики и паника людей, сиреневый троллейбус, изрешечённый осколками, пассажиры сидят у разбитых окон, свесив голову, точно уснули, а сам он на пробитых баллонах продолжает мигать поворотником, всё еще собираясь отъехать от остановки, и женщина на переходе лежит, словно споткнулась, а неподалёку полыхает машина, поражённая прямым попаданием мины… Ужасная иллюстрация к тому, что такое война: это всегда «до» и «после». Только «после» во многих окнах видны бумажные иконы – ликами наружу.

Едем из центра города по бесконечной улице Петровского. Многоэтажная застройка сменяется домами деревенского вида, заброшенными терриконами возле шахт и снова высотными зданиями новостройки. Улица Победителей, площадь Победы, улица Пехотная, Федеративная… Топонимика памяти Великой Отечественной жителями Донбасса сегодня воспринимается по-особому. Машину то и дело потряхивает на пересечении с трамвайными путями – трамвайное движение в городе кажется по-прежнему оживлённым. Во время обстрелов изувеченные рельсы заменяли быстро, как и разорванные линии электропередач, газо- и водопроводы. Отношение у жителей Донецка к рабочим-ремонтникам уважительное – они бесстрашно выезжали на самые опасные участки, есть среди них героически погибшие и раненые «при исполнении».

– Постепенно подъезжаем к опасным местам, зоне обстрела, – комментирует Дмитрий. – Впереди Марьинка, там очень много сгорело домов, по сей день не восстанавливаются – некому восстанавливать. Да и не интересно это украинской власти, ведь живут там те же дончане, что и в Донецке, и отношения у них с ВСУ соответствующие.

В этот момент к Дмитрию на телефон приходит эсэмэска – поздравление от телефонного оператора с «Днём Защитника Украины». Дмитрий зачитывает её нам и с иронией вспоминает, как вот так же люди «оттуда» спрашивали у него, дорогие ли квартиры в донецком районе Текстильщик (мимо него мы только что проехали). Когда же Дмитрий поинтересовался, зачем им эта информация, не смущаясь, объяснили: «защитнику Украины» – солдату ВСУ – обещали после захвата Донецка квартиру почему-то именно в этом районе…

– Эта самоуверенность кажется даже смешной, – говорит Дмитрий, – но ведь и в самом деле был такой отрезок времени, когда украинские войска наступали, и каждый раз, расставаясь с семьёй, я думал, что вижусь с родными в последний раз… Как это произошло, что мы с часу на час ожидали штурма города?.. Вся правда о войне будет известна очень не скоро, о том, что на самом деле тут было, напишут историки уже после нас. Может быть. А наша задача – выжить и остаться людьми.

Наконец, по левую руку появляется Трудовской рынок, и дальше дороги нет, по крайней мере для нас: возле бетонных блоков на дороге дежурит ополченец. Впереди нейтральная зона. Поворачиваем направо, к храму Иоанна Кронштадтского. Настоятель протоиерей Александр Матвеев ещё не подъехал, и мы бродим по скверику на территории храма. Остановились возле памятника погибшим в Великой Отечественной. Перед глазами остов сгоревшего храма. Теперь он снова похож не на церковь, а на обычное двухэтажное здание школы, каким и был когда-то.

Разрушенный храм Иоанна Кронштадтского

Здание построил помещик Карпов в 1904 году, и располагался в нём первоначально лицей, затем – школа. А когда после её закрытия помещения остались бесхозными, власти решили передать дом верующим – в общем, история обычная. Здесь всё основательно перестроили, возвели купол, установили иконостас, устроили рядом здание воскресной школы, ну то есть сделали всё что положено. А теперь, если община снова возьмётся за восстановление, весь этот путь придётся пройти заново.

Вернулся наконец с треб батюшка. Знакомимся. Первым делом он проводит для нас экскурсию по разрушенному зданию: вот тут был алтарь, наверху, где были балконы, – скрутившиеся от пожара металлоконструкции.

Отец Александр Матвеев

– Мы всё время были у них на мушке, – говорит отец Александр. – Первый снаряд прилетел за три недели до пожара, осталась такая серьёзная воронка на территории храма. Промахнулись. Но снаряд явно предназначался для нашей церкви, потому что в округе не было таких крупных воронок. Ещё через неделю прилетела «градина», но сдетонировала о старинную акацию и лишь раздавила крышу на кухне. То есть опять промах – семь метров не долетел реактивный снаряд до каменной стены храма. Болванка ушла метра на полтора в землю – потом мы её выкапывали. Стреляли, как в тире, планомерно пристреливаясь. А роковым стал выстрел 25 августа 2014-го, в 11.45. Их в тот день несколько прилетело: один упал в парке рядом, ещё один попал в крышу, рядом с куполом. Он и разрушил здание храма. Это был необычный снаряд, ведь я видел, что бывает при попадании обычного снаряда: появляются разрушения, но без обширных пожаров. Этот, видимо, был зажигательным. Загорелось сразу, и буквально за 20 минут пожар уничтожил всё строение храма. Было очень жарко, вдобавок дул западный ветер. Не успели ничего спасти. Слава Богу, никто не погиб, только одна женщина пострадала – она как раз вышла из храма и получила два мелких рваных ранения от осколков.

Как я заметил, в разговоре батюшка постоянно разделяет: не говорит «разрушили храм», но «разрушили строение храма». Ибо разве может кто разрушить храм, возведённый Самим Христом в сердце человека?

Михаил с видеокамерой усаживается напротив батюшки, а мне настоятель предлагает занять самый неуместно выглядящий в подсобке предмет – архиерейский трон, какие обычно устанавливают в алтаре. Я отказываюсь, уж лучше постою. На полке лежит что-то, похожее на фрагмент мины.

– Таких «сувениров» у нас немало, – поясняет отец настоятель. – Вон выковырянная пуля от пулёмета «Утёс», 12,7 мм. За два дня до пожара она врезалась в стену. Были ещё две болванки от «Града» на территории храма, но их мы подарили гостям в качестве «сувениров».

Как я заметил, многие батюшки в Донецке, да и не только они, неплохо научились разбираться в калибрах и типах советских вооружений, используемых украинской армией. Может быть, он и не знает, что патрон от пулемёта «Утёс» – бронебойно-зажигательный, но что крупнокалиберный – упомянет вскользь, да ещё и размер назовёт.

Михаил включает камеру, и перед интервью батюшка предупреждает:

– Задавайте вопросы, но не касаемся военной темы, также политики и епархиальной жизни.

С сочувствием смотрю на Михаила: как же обойти эти темы? Дело понятное: приходится батюшке говорить осторожно, дабы не получить нагоняй от архиерея, балансирующего между обеими сторонами конфликта. Всякое слово может быть истолковано СБУ превратно, и пострадают беззащитные священники «на той стороне». Но всё же иногда меня посещает мысль: а что будут говорить архиереи после того, как противостояние закончится (а ведь оно закончится же когда-нибудь)? – о вынужденной необходимости быть «умным как змий», держаться «в стороне от политики» или «тайной поддержке своих» (кто бы ими ни был)… Но поверят ли этому простые люди?

Задумавшись ненадолго, Михаил просит батюшку рассказать о духовной связи с небесным покровителем храма праведным Иоанном Кронштадтским, ведь эта церковь была на Донбассе первой из освящённых в честь Всероссийского батюшки. Отец Александр начал говорить не о чудесах, а о земном:

– Когда случилась беда, первый звонок мне был как раз из Кронштадта – позвонил заместитель мэра Андрей Анатольевич Кононов и предложил помощь. Потом узнали об этом отец Иоанн Беляев и наша «Иоанновская семья» (та самая, о которой в прошлом году Михаил много писал) – они тоже протянули нам руку помощи, помогли материально: утварью, книгами. До сих пор нас поддерживают. Помогают также местные жители, радио «Радонеж», кемеровские православные, верующие из разных мест России…

Спрашиваем о жизни общины после потрясения.

– Если до войны у нас было 120-150 человек, то сейчас в общине около ста. Из нашего рабочего посёлка очень многие уехали. Началось всё резко. Казалось, пошумят, постреляют и перестанут. А потом, когда на Петра и Павла 2014 года первые «градины» упали на посёлок, погибло 11 человек. И стало понятно, что это война. У соседей было хуже – по Марьинке, которая находится от нас в трёх километрах, стреляли накануне, 11 июля, когда люди уже спать ложились. Лупанули по жилому сектору, погибло около ста человек – это очевидное военное преступление. От нас теперь всего полтора километра до передовой. Граница размежевания проходит по речушке Осиновке (батюшка назвал речку Асыкой, или нам это услышалось, – и мы усмехнулись: очень «в тему», ведь так звали воинственного вогульского князька XV века, рушившего храмы у зырян и убившего епископа Усть-Вымского Питирима). Перемещение через блокпосты очень затруднено, но люди, конечно, знают потайные тропки, и военные знают, но не препятствуют особо местным жителям… Что будет дальше, я не ведаю, не знаю даже, что будет сегодня. Но Господь благоволит делать, восстанавливать…

Спрашиваем о семье. Дети уже взрослые, «разлетелись, как воробьи», но двое сыновей и матушка живут здесь же. «В комнате, где мы сейчас сидим, поставили походный престол, полтора года мы тут молились, службы не прекращались», – говорит отец Александр и ведёт нас в придел, где совершаются службы сегодня, – там благодаря помощи заместителя мэра Кронштадта и настоятеля Кронштадтского морского собора отца Алексея установлен новый иконостас. Потом отец Александр показывает недавно ископанное, почти готовое убежище для прихожан на случай обстрела. Просит нас не упоминать, где именно оно сделано. К слову сказать, во время того обстрела, когда было уничтожено «здание храма», отец Александр Матвеев на себе вынес из пожара антиминс и Святые Дары.

Прощаемся. На обратном пути я снова думаю о войне, которая разделяет жизнь на «до» и «после». И понимаю, что именно в Церкви этот кровавый рубец заживает легче, потому что лечит боль здесь не только время, но и Сам Спаситель наш.

 

Из путевых заметок Михаила Сизова:

Путь на курган

Пора прощаться с Донецком – с псаломщиком Дмитрием, с батюшками Михаилом и Александром, с врачами от Бога Ольгой Николаевной и Талиной Яновной, с отважным попечителем разрушенного Иверского монастыря Андреем Андреевичем и многими другими, кто повстречался нам в «городе роз». А ведь мы, перегруженные информацией в Луганске, и не думали, что сможем ещё столько вместить. Есть же предел у памяти человеческой и, наверное, у души.

Бодро катим по шоссе, подскакивая на выбоинах. То ли это воронки от снарядов, то ли просто давно не ремонтировали. Игорь склоняется ко второму варианту, уж слишком маленькие ямки-то, а я доказываю, что снаряды на асфальте не оставляют больших ям, ударная волна уходит вверх и по сторонам. Хотя какая разница? Главное, что эта дорога ведёт домой. Впереди лишь остановка в Ровеньках, где нас ждёт протоиерей Александр Авдюгин, а сразу за Ровеньками уже пограничный переход в Российскую Федерацию.

– Слушай, а на Саур-Могилу-то будем заезжать? – напоминает Игорь.

Действительно, был у нас такой пункт в маршрутном плане, составленном перед началом экспедиции. «Могила» – так здесь, на бывшем Диком поле, казаки называли курганы. Они в буквальном смысле были могилами, в них хоронили вождей степных племён. А сейчас Саур-Могила, вершина которой насыпана во втором тысячелетии до нашей эры, хранит останки воинов Великой Отечественной и нынешней войн. Место там совершенно безлюдное, «материал брать» не у кого, но поклониться героям следовало бы. Из-за этой остановки в Ровеньки засветло мы не успеваем, поэтому решаем заночевать в ближайшем к Саур-Могиле городке, в Снежном.

Название это – Снежнόе – часто мелькало в сводках в первый год войны. Но разрушений, когда мы въехали в него, я не заметил. Панельные многоэтажки, магазины, многолюдные скверы – всё как обычно. Городок этот рабочий. В голой степи он вырос из постоялого двора, устроенного казачьим старшиной Войска Донского в 1784 году. В начале ХХ века здесь стали добывать уголь, а при советской власти появились машиностроительные заводы, швейная, кожгалантерейная, колбасная фабрики. С развалом Союза некоторые предприятия зачахли, а после подписания Киевом «евроассоциации» под ударом оказалось и то, что ещё действовало в кооперации с Россией. Близость к границе с РФ здесь чувствуется – люди и деловиты, и беспечны совсем по-другому, чем в Донецке. Словами это трудно выразить. Более уверены в себе и окружающем мире? Наверное.

Переночевав в гостинице, с раннего утречка отправляемся на Саур-Могилу, в 12 километрах от Снежнόго. Всюду дорожные указатели на «мемориальный комплекс», оставшиеся ещё с советских времён. За четыре километра до кургана начинается аллея из тополей и клёнов. Игорь не выдерживает и тормозит машину, чтобы сфотографировать. Пейзаж космический. Нежно-зелёные свечки деревьев как бы приподняли к небу степную равнину под собой, земля изогнулась, и воочию видно, что планета наша круглая. А вон вдали недвижимо плывёт курган, словно исполинский зверь прилёг на эту тёплую мягкую землю и уснул. «Саур» так и переводится с тюркского – «степная высота с округлой вершиной в виде конского крупа». В иранских языках также есть схожее слово, означающее «бык, телец». По местной легенде, впрочем, имя Саур (Сава) принадлежало одному из дозорных сторожевого казацкого поста на вершине кургана. Дозорные поздно заметили татарскую конницу и не успели вовремя зажечь сигнальный огонь на вышке. Запалив костёр, казаки сумели ускользнуть из окружения, а Саур остался и защищал вышку ещё какое-то время – достаточное, чтобы сигнал опасности увидели на соседней заставе. Наутро вернувшиеся казаки обнаружили зарубленного товарища на вершине кургана. Дозорного похоронили тут же и шапками насыпали ещё больший курган.

Красивая легенда. Но разве в жизни так не бывает? Поднимаемся по выщербленным пулями и осколками ступеням к разрушенному мемориалу. С четырёх бетонных пилонов смотрят на нас пехотинцы, танкисты, артиллеристы, лётчики Великой Отечественной – те, кто вернул из плена этот курган в 1943 году.

Так выглядел мемориал на Саур-Могиле до войны 2014 года

 

В течение двух предыдущих лет вермахт строил здесь оборонительные сооружения, но наше наступление опрокинуло немцев. Те не смирились с потерей стратегической высоты, и в этот район были брошены значительные силы, в том числе танковые дивизии СС «Дас Райх» и «Тотенкопф». Первого августа гренадеры СС, неся большие потери, всё же ворвались в окопы защитников Саур-Могилы, завязалась многочасовая рукопашная схватка. К немцам всё время подходило подкрепление, и пришлось отступить. Спустя месяц 17 наших разведчиков проникли ночью на вершину и взяли её под контроль. В течение суток они выдержали 12 атак, пока не подошла подмога и не закрепила победу. В мае 45-го участники той обороны написали на Рейхстаге: «Сталинград – Саур-Могила – Варшава – Берлин!», поставив защиту высоты в один ряд с грандиозными военными операциями.

Игорь ушёл вперёд, а я снимаю на видео побитые пулями горельефы. В бездонном небе солнце светит. Мёртвая тишина. Вдруг слышу шаги… Кто-то живой, кроме нас? По ступенькам вприпрыжку спускается парень в чёрной куртке. Весь такой воодушевлённый. На ходу кланяется мне и воздевает руку вверх со сжатым кулаком. Догоняю Игоря на вершине, спрашиваю про того патриота. «А, иностранец, я с ним перекинулся несколькими словами, – отвечает. – Он тут всё бегал, фотографировал, спросил, в какую сторону ехать на Россию».

Мемориал, оставшийся с советских времён, побит осколками

Оглядываюсь. Да, картина… Чем только не утюжили эту вершину – даже баллистическими ракетами «Точка-У». Помимо обстрела из пушек, миномётов и «Градов». Как вообще здесь живое могло уцелеть?

 

Две войны

Как и в Великую Отечественную, эта высота 277,9 (одна из высочайших точек Донецкой земли) и по сей день имеет стратегическое значение. С вершины кургана просматривается территория радиусом в 30–40 километров, в хорошую погоду видно даже Азовское море, что в 75 километрах к югу, поэтому контроль над горой фактически обеспечивает выход к морю. А главное, она позволяет контролировать большой участок российско-украинской границы. Этот момент был очень важен для ВСУ во время летнего наступления 2014 года, когда фланговым манёвром украинская армия попыталась отрезать Донецк от доступа к границе. В самом Донецке всё это понимали. Ставить свои танки, артиллерию в мемориальном комплексе ополченцы не собирались, а решили всего лишь выставить заслон, чтобы туда не пришли ВСУ со своей артиллерией. История со Славянском была ещё свежа в памяти – отдали украинцам гору Карачун и получили в ответ обстрелы крупным калибром, что в конечном итоге и привело к сдаче города.

Единая летопись тех событий пока не составлена, свидетельства разрозненны. Вот что докладывал в рапорте командир второй группы второй заставы «Первой интербригады Юго-Востока» Сергей Анастасов, позывной «Боцман». 12 июня 2014 года он получил приказ со своими людьми занять оборону на Саур-Могиле. Вскоре к ним подъехал БТР разведки. Всего собралось 17 человек. Совершенно случайное совпадение – разведчиков, которые в 1943-м заняли высоту, тоже было 17. Не успели окопаться, как на дороге появилась направлявшаяся к кургану колонна противника: 16 БТРов и БМП с десантом на броне, 6 «КаМАзов» с солдатами, 8 легко бронированных машин «УАЗ» и «Хаммер», 4 системы залпового огня на базе «Урал». Встретили их шквальным огнём из автоматов и пулемёта с единственного БТРа, который умело маневрировал на вершине, уходя от ответного огня. По ним били из миномётов, 152-миллиметровых орудий и «Градов», сверху ракетами обстреливали вертолёты. Ополченцы отбили две атаки, потеряв четырёх бойцов ранеными.

В это время 12 человек подкрепления, присланных из Снежного на автобусе, нарвались на засаду и к кургану просачивались мелкими группками. Решили эвакуировать раненых и гражданских – женщину с девочкой, которые оказались в кафе у мемориального комплекса. Ехать на БТР они отказались, чтобы не оголять оборону, – пошли пешком. Один из ополченцев оглянулся на курган: «Я пацанов мысленно уже похоронил. Ну, тех, кто остался на высоте…»

После этого горстка ополченцев отразила ещё два штурма высоты. Боекомплект почти закончился, и бойцы примкнули штыки к автоматам, чтобы сражаться врукопашную. «Лис» – второй командир группы, тяжело раненный, но до конца руководивший обороной, – посмотрел на монумент солдата, венчавший мемориал, и сказал: «Мужики, а ведь нас на одного бойца больше. Они выстояли – и мы сможем». В это время в небе раздался гул подлетающего штурмовика. Ракет к ПЗРК уже не было, но боец с позывным «Дым» нашёл выход. По рации он скомандовал: «Первый, второй, третий, четвёртый, пятый расчёты ПЗРКа приготовились, как начнёт заходить – лупи». Бойцы сообразили, что к чему, и стали отвечать: «Первый готов… Второй готов…» После этого штурмовик взмыл в облака и исчез. Радиоэфир на той стороне слушали внимательно.

Атаки прекратились, и начался нескончаемый обстрел, так что головы не поднять. При этом бойцы сумели сделать вылазку и захватить автомобиль «Нива» с ценными картами противника, которые позже были переданы в штаб интербригады. ВСУ потеряли «до 10 единиц бронетехники». А в 4 утра 13 июня пришла смена – восьмая рота батальона «Восток». Дальнейшая история обороны связана с ним.

Высоту ополченцы держали полмесяца, отбиваясь не только от ВСУ, но и от украинского спецназа, националистов из «Азова» и даже, как сообщали, польских добровольцев. Одного из командиров ВСУ, руководивших штурмом, отдали под военный трибунал за «невыполнение приказа по взятию Саур-Могилы». Седьмого августа положение у защитников стало безвыходным, командир «Урал» дал команду своим ополченцам отступить с позиций в подвал кафе, а сам, уже к тому времени раненый, остался их прикрывать. Вскоре он погиб. Бойцы же забаррикадировались в подвале. После обстрела кафе из танков «азовцы», боевики «Правого сектора» (признан экстремистской организацией и запрещён в РФ) занялись излюбленным делом: обложив подвал автопокрышками, подожгли и стали ждать, когда «колорады» задохнутся от едкого дыма. Но ополченцы сумели сделать подкоп и незаметно ускользнуть. После их ухода израненная стела мемориала рухнула.

Для ВСУ это была пиррова победа. С большими жертвами – людскими и в технике, одних танков потеряно около 45. И с бессмысленным концом – в тот самый день, 7 августа, руководство ДНР объявило: «Окружённые в “Изваринском котле” силовики уже почти сдались. Там осталось 800 человек». Дело было сделано, и проливать кровь за высоту ополченцам было уже не обязательно. Обратно её вернули в 20-х числах августа тоже по-умному, без атаки в лоб, а создав угрозу окружения тем, кто находился на вершине. Им пришлось уйти самим, и, слава Богу, больше никто не погиб.

Вернувшись на Саур-Могилу, ополченцы стали разбирать завалы и обнаружили ранее неизвестное захоронение красноармейцев. Из братской могилы извлекли останки 82 человек. Их перезахоронили на территории мемориала, а по соседству вырыли могилы для ополченцев. Их было 17 – погибших в последние дни на разных участках фронта. Отец Сергий, настоятель Свято-Никольского храма города Снежнόе, совершил панихиду. Украинские пленные, которых привлекли для рытья могил, крестились вместе со всеми.

 

Таблички на крестах

Кладбище, где лежат красноармейцы и ополченцы, мы нашли у подножия кургана. На табличках имена ребят из Донбасса, России, Украины. А вот что-то на иностранном:

Ivo Steiskal 26/07 73

Vojtech Hlinka 16/12 67

12/08 2014

На кресте слева чешские имена – Иво Стейскал и Войтех Глинка

Приняв погибших за словаков, позже расспрашивал я о них на интернет-форуме, и один человек из Праги ответил: «Это чешские имена. Войтех Глинка из города Жатец, а Иво Стейскал родом из Брно, он там работал учителем. То, что Иво погиб на Донбассе и вообще там оказался, мы узнали от его сестры Моники в соцсети. Официально такие факты у нас скрывают». Чехи, приехавшие защищать братьев-славян, погибли при наступлении на Миусинск, когда против тысячи выступила сотня ополченцев. Оба были разведчиками. Тела их нашли со следами от колёс БТР – по ним ездили, когда они уже были убиты.

А вот на склоне кургана то самое кафе «Дубки», в подвале которого ополченцы пережидали обстрелы и где их пытались сжечь. Домик разбит в пух и прах. Рядом металлическая оградка, на прутья которой посетители кургана вешают всё значимое, что случайно находят в развалинах. Вот висит оранжевая строительная каска – неужели она кого-то защищала при обстрелах? Тактическая перчатка, изодранный ремень, георгиевская ленточка, нательная иконка… Рядом на оградке висит оптический прицел, словно пластилиновый – от высокой температуры он скрючился, видны потёки металла.

Вид с Саур-Могилы на кафе «Дубки», в подвале которого ополченцы пережидали обстрелы

Известно, что защитники высоты первых своих «двухсотых» хоронили у кафе. Наверное, оградка осталась от этих могил, которые позже перенесли на саму вершину. Поднимаемся туда. В самом центре, среди развалин, на бетонной плите белой краской начертано: «Здесь погибли Толстый, Фил. 08.07.2014». Да, это самые первые. Надпись на плите ещё видна, но за два года поистёрлась от дождей и сильных ветров.

«Толстый» (Максим Могилевский), кстати, вовсе толстым не был, у себя в Донецке занимался спортом, играл в футбол. Когда стали бомбить аэропорт, отправил жену и двух дочерей в Россию, а сам пошёл в ополчение. Там и подружился с земляком «Филином» (Александром Горячевым) – более опытным бойцом, участвовавшим уже в нескольких боях. 120-мм мина попала прямо в их окоп. Как вспоминал один из ополченцев, «ребят буквально собирали по всей высотке. Наш пёс Саур находил фрагменты и приносил нам, клал возле останков и бежал на поиски оставшихся». Наверное, пёс чувствовал вину за то, что не предупредил бойцов об обстреле. Ведь прежде он, «чутким слухом улавливая исходящие “смс”, устремлялся в укрытие, и за ним спешили бойцы – и когда прилетало, все успевали укрыться». Откуда взялся этот чёрный грустный пёс, никто не знал. Сам прибежал на обстреливаемую вершину. Наверное, из соседней деревушки Сауровка.

Максима и Александра позже перезахоронили на родине, в Донецке. Но на склоне кургана осталась шеренга из семи крестов с фотографиями и табличкой: «Молись Богу, от Него победа (Генералиссимус А. В. Суворов)». Тут же небольшой крестик с иконой Божией Матери и звонница с одним колоколом. Со временем здесь собираются построить часовню. Лучшая память для всех погибших.

На склоне кургана осталась шеренга из семи крестов с фотографиями и табличкой: «Молись Богу, от Него победа»

 

Посидели…

От вершины Саур-Могилы земля расстилается бесконечным ковром, далеко-далеко. Всматриваюсь в горизонт: действительно ли отсюда можно увидеть Азовское море? Вроде горизонт блестит на солнце… А вон там синеет лесок – за ним село Куйбышево. Российское село! Здесь до границы-то всего 9 километров, если на мысленных крыльях туда полететь. А если, как все нормальные люди, на машине по дороге поехать, то через 15 километров уже будет пограничный переход «Мариновка». Раз – и ты дома! Но нам в другую сторону, в Ровеньках батюшка ждёт…

И снова трясёмся на колдобинах, наматывая километр за километром. За мыслями о пограничном переходе в Россию забыл я, что пограничные КПП есть и между народными республиками. Останавливает нас молодой автоматчик с нашивкой на рукаве: «Луганская Народная Республика». Просит показать декларацию.

– А где отметка, что вы были в ДНР? – поднимает он глаза от документа. – Получается, вы въезжаете в ЛНР, из неё не выехав.

Игорь объясняет, что неделю назад, когда мы проезжали таможню, на блокпосту между республиками была нервная обстановка, поэтому, видать, забыли ребята отметку поставить. Не стал уточнять пограничнику, что нервозность возникла из-за «забытого в Луганске» паспорта. Тогда мы минут двадцать на глазах пограничников перетряхивали содержимое машины, а когда паспорт нашёлся в нагрудном кармане, ополченец лишь махнул рукой на прощание, как примелькавшимся «своим».

– Если мы из ЛНР не выезжали, так, может, чтоб оказаться там снова, и печати не надо? – предполагаю.

– Нет, тут нарушение налицо, – хмурится парень. Идем с ним в караулку, в небольшой вагончик. На столе электрочайник, на стене рядом с расписанием караульной службы висит фото девушки, вырезанное из журнала. Пограничник начал куда-то звонить, а мы присели на лавку. Сидим ждём. Вдруг понимаю, что ополченец звонит не начальству, а своей девушке.

– Так как же нам быть? – спрашивает Игорь.

– А? – парень отвлёкся от разговора. – Да вы езжайте, езжайте…

Интересный ход мысли. Чтобы получить статус «невыезжавших», нам надо было посидеть минут десять на одном месте.

Минуем Хрустальный, въезжаем в город с не менее звучным названием – Антрацит. И тут Игорь тормозит машину. «А не слишком ли мы разогнались? – задумчиво говорит он. – Может, сделаем остановку?»

(Продолжение следует)

 ← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

Добавить комментарий