Никого не награждали так часто в Первую мировую, как лётчиков. И дело тут вовсе не в почтении к зарождающемуся виду войск. Авиаторы действительно были самыми отчаянными людьми в России. То, на чём они летали с момента появления первых самолётов, не поддаётся описанию. Аэродинамика была ужасной, моторы ломались непрерывно. Когда двигатель начинал чихать, дымить или просто вырубался, пилот сажал его на поле, поляну, куда придётся, чинил и… летел дальше. Разумеется, если оставался жив. К войне самолёты худо-бедно довели до ума, но лишь совершенно бесстрашные люди рисковали сесть за их штурвалы. Перекрестившись, они махали рукой и уходили в небо. Уже через месяц после начала войны разбился легендарный Пётр Нестеров, автор знаменитой «петли Нестерова», с которой начинается история высшего пилотажа. Вот как шутил Пётр Николаевич:

Одного хочу лишь я,
Свою петлю осуществляя:
Чтобы эта «мёртвая петля»
Была бы в воздухе живая.

Не мир хочу я удивить,
Не для забавы иль задора,
А вас хочу лишь убедить,
Что в воздухе везде опора…

Погиб он, совершив первый в истории авиации боевой таран. Это не было бездумной попыткой разменять свою жизнь на чужую. Дело в том, что пулемётов на летательные аппараты тогда ещё не ставили, и Нестеров решил на практике доказать, что самолёт и сам по себе может быть оружием. Он ударил вражеский аппарат колёсами своего «Морана», но недостаточно точно, попав под чужие лопасти. К этому времени австрийцы назначили премию тому, кто уничтожит Петра Николаевича. Платить оказалось некому, погибли все участники боя. Вскоре этот подвиг повторил другой наш ас – Александр Казаков, доказав, что таранить врага можно, оставшись при этом в живых. В апреле 1915 года он вышиб дух вражеской машине ударом колёс, а всего сбил за время войны 17 самолётов противника.

Наш рассказ сегодня о соратниках Нестерова – пилотах, защищавших русское небо.

Николай Бруни

Об одном из них наша газета уже писала в марте 2006-го. Жизнеописание Николая Бруни можно найти и на сайтах, посвящённых новомученикам и исповедникам Российским. Поэт, близкий к Николаю Гумилёву, превосходный музыкант, один из первых футболистов в России, любимец женщин, он в 1914 году ушёл добровольцем на фронт. Сначала был санитаром, потом за мужество его отправили в Севастопольскую авиашколу – лучшую в стране.

Николай Бруни

Как он воевал, рассказывать не станем. Об этом лучше всего говорят три его Георгиевских креста. Даже среди лётчиков такой «иконостас» на груди имели немногие. В сентябре 1917 года, во время 138-го боевого вылета, самолёт Бруни был сбит в воздушном бою под Одессой. Когда то, что от пилота осталось, нашли среди обломков, хотели с почестями похоронить. Но обгоревшее тело с переломанными костями вдруг начало шевелиться, раздался стон.

Одни говорят, что ещё в горящем самолёте он дал обет стать священником. Другие – что ему явился в госпитале святитель Николай, третьи – что Божия Матерь. Сходятся в одном: обет был, об этом свидетельствовал сам Бруни, не вдаваясь в подробности. От верной смерти его спас серебряный крест, раздавленный рукояткой управления. Когда пилота избавили от горелых лохмотьев и отмыли от густого слоя сажи, оказалось, что ожоги не так уж и велики. Хуже было то, что он перенёс тяжелейшее сотрясение мозга, сломаны в нескольких местах были обе руки и нога – её пришлось укоротить на семь сантиметров.

4 июля 1919 года в Харькове состоялось рукоположение в диаконы. В Церкви очень уважали двоюродного деда Николая – художника Фёдора Бруни, автора картин «Моление о Чаше», «Благовещение», «Спаситель на небесах».

Ко времени своего диаконства Николай женился на чудесной девушке, которая любила его с самого детства, – Анне Александровне Полиевктовой. Надо сказать, что характер у Бруни был непростой, прямо скажем, тяжёлый. Но жена обожала его, несмотря ни на что.

Дальше – тяжёлые годы, гонения со стороны обновленцев. Став священником, Бруни не брал денег у верующих, зарабатывал сам, работая столяром, печником, вырезал и разрисовывал игрушки из дерева. Был знаком с отцом Павлом Флоренским и оптинским старцем Нектарием. Сан пришлось оставить в конце 20-х. Не удалось найти общего языка с теми, кто проводил новую церковную политику… Большевиков Бруни не признавал ни в каком виде. Что, впрочем, не помешало ему стать авиаконструктором и профессором МАИ. Да и Церковь он не покинул, снова став мирянином.

Услышав об убийстве Кирова, Николай Бруни произнёс пророческую фразу: «Теперь свой страх они зальют нашей кровью». Вскоре последовал арест по ложному обвинению в шпионаже в пользу Франции. Дали почему-то всего пять лет, но в лагере он слишком ярко проявил себя как православный христианин, за что ему начали прибавлять срок. Заключённые звали его отцом Николаем. Ходил с бородой, окормлял людей как мог. С женой Анной последний раз увиделся в 37-м, заслужив свидание удивительным способом. Из глины и кирпича, колючей проволоки и обломков дерева Бруни слепил в Ухте памятник Пушкину, к столетнему юбилею поэта. Анна привезла на свидание сало и сухари, но муж наотрез отказался, ведь дома оставались шестеро детей.

Памятник простоял до 60-х. К этому времени его автор давно был мёртв: его расстреляли в 38-м за «контрреволюционную агитацию». Агитация заключалась в открытом исповедании Христа. Поэт Игорь Губерман среди местных жителей в Ухте нашёл тех, кто слышал, как ночью с криками и рыданиями проходила расстрельная колонна и как один человек начал петь молитвы, после чего обречённые успокоились. Этим человеком был бывший лётчик, бывший священник, бывший авиаконструктор новомученик Николай Бруни.

«Муромец» № 16

Он был прямым потомком святого князя Владимира в тридцатом поколении – лейтенант Дмитрий Макшеев. Его тяжёлый бомбардировщик «Илья Муромец» № 16 бомбил немецкие позиции под Сморгонью – это был один из первых летательных аппаратов, созданных гениальным Сикорским. Мощный, хороший самолёт.

Дмитрий Макшеев

Сто лет назад – 25 сентября 1916 года – три таких машины в сопровождении истребителей отправились на очередное задание. В воздухе у самолёта Макшеева заклинило один из двигателей. Пришлось поворачивать назад, но надежды исправить положение не теряли. Механик на приличной высоте вышел на крыло, добрался до мотора и наладил его прямо в воздухе. Машина круто развернулась и вновь полетела к немецким позициям, но уже без истребителей. Впереди, как цветы хлопка, висели в воздухе разрывы немецких снарядов. Заградительный огонь был настолько плотным, что один из наших бомбардировщиков повернул обратно.

Экипаж «Муромца» № 16 – на скамейке. Остальные военные – бригада, занимавшаяся обслуживанием воздушного корабля

А экипаж лейтенанта Макшеева продолжал свой полёт. Решение приняли вместе: Дмитрий, лейтенат Митрофан Рахмин, лейтенант Фаррух-Ага-Мамед-Гаибов (родом он был из Азербайджана и отвечал за бомбометание), кадет Олег Карпов. В воздухе встретились с машиной штабс-капитана Иосифа Башко «Илья Муромец Киевский». Тот удачно отбомбился: впереди горели склады. Никто не знал, что видятся в последний раз.

Почти добрались до цели, когда были атакованы четырьмя немецкими самолётами. Завязался воздушный бой. Вспыхивает первый германский истребитель, врезаются в землю второй, третий. Но четвёртый заходит в мёртвую зону в хвосте «Муромца» и посылает в него одну очередь за другой. Наш корабль горит, русские офицеры мертвы, какое-то время самолёт продолжает лететь, потом падает в штопор. На аэродроме их продолжали ждать, пока не перехватили германскую телеграмму: «Наконец-то нам удалось сбить огромный русский четырёхмоторный самолёт, хотя ценой гибели трёх истребителей».

Я читал отчёт о бое, написанный немецким лётчиком лейтенантом Вольфом. Удивительно, но о гибели своих товарищей, лётчиков-истребителей, он ничего не сообщает. Нет, не врёт, просто умалчивает, целиком сосредоточившись на своём успешном противостоянии «давида» с «голиафом». Впрочем, похоронили наших пилотов германцы с почестями, поставив на могиле восьмиконечный православный крест. Имён на нём не было. Немцы их не знали, написав: «Здесь лежат четыре русских воздушных бойца». Все четверо стали Георгиевскими кавалерами посмертно.

Крест установленный немцами на могиле экипажа Дмитрия Макшеева

Жена Макшеева, узнав о гибели мужа, на какое-то время ослепла. После революции, чтобы выжить, прокормить троих детей, стирала чужое бельё. Уцелели. Когда началась вторая германская, Юрий Макшеев, сын героя, ушёл на фронт, был тяжело ранен. В общем, не посрамил фамилию.

* * *

Кстати, чинить моторы в воздухе было довольно распространённым явлением. В апреле 1916 года «Муромец-10» лейтенанта Костенчикова получил приказ разбомбить железнодорожную станцию Даудзеваса. Задание выполнили успешно, но командир, получив ранение шрапнелью, лишился сознания, потянув штурвал на себя. Самолёт круто полетел вверх, а потом, потеряв скорость, начал пикировать носом в землю.

Третий пилот Янковиус успел добраться до пилотского кресла и взять управление на себя. А вскоре к нему присоединился ещё один член экипажа, сияющий Марсель Пля, с предложением больше не падать так быстро.

Марсель Пля

Марсель был наполовину француз, наполовину полинезиец, чёрный как вакса, с вечной улыбкой на лице. Оказалось, что, когда машина начала рыскать в воздухе, потеряв управление, он находился на верхней пулемётной площадке и едва не сорвался, но успел привязаться к чему-то. На этом приключения не закончились. Самолёт получил 70 попаданий, в том числе пострадали три из четырёх моторов. Чтобы дотянуть до аэродрома, нужно было починить хоть что-то. И Марсель с очередными шутками на ломаном русском полез на крыло и возился там, пока двигатель не завёлся.

Были ли предшественники у Маресьева

 Из книги Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке»:

«Это была статейка о русских лётчиках времён Первой мировой войны. Со страницы журнала глядело на Алексея незнакомое лицо молодого офицера с маленькими усиками, закрученными “шильцем”, с белой кокардой на пилотке, надвинутой на самое ухо… Повествовалось в статье о русском военном лётчике, поручике Валерьяне Аркадьевиче Карповиче. Летая над вражескими позициями, поручик Карпович был ранен в ногу немецкой разрывной пулей “дум-дум”. С раздроблённой ногой он сумел на своём “Фармане” перетянуть через линию фронта и сесть у своих. Ступню ему отняли, но молодой офицер не пожелал увольняться из армии. Он изобрёл протез собственной конструкции. Он долго и упорно занимался гимнастикой, тренировался и благодаря этому к концу войны вернулся в армию… и даже, как говорилось в заметке, “порой рисковал подниматься в воздух на своём аэроплане”. Он был награждён офицерским “Георгием” и успешно служил в русской военной авиации, пока не погиб в результате катастрофы».

Штука в том, что никакого авиатора Валерьяна Карповича в русской армии не было, и нам остаётся лишь догадываться, о ком идёт речь. Ведь пилотов, летавших без ноги, было у нас в Первую мировую двое.

«К службе не пригодны»

У Прокофьевых-Северских все мужчины в семье были пилотами.

Вот что писал их друг, писатель Александр Куприн:

«Отец – известный инструктор; его специальность – тяжёлые боевые аппараты. С огромного “Фармана” № 30 он сбрасывал бомбы на немцев. Брат Жоржик знаменит на всех аэродромах как виртуоз по высшему фигурному пилотажу: ему нет равного в изяществе и законченности петель, скольжений и штопоров. Другой брат, Александр, военно-морской лётчик. За ним числится несколько сбитых германских машин. Он старший лейтенант, рукоятка его кортика украшена георгиевским темляком, а за последние подвиги при обороне Эзеля он непременно получит и Георгиевский офицерский крест».

До 1911 года глава семьи Николай Георгиевич был известен в России как прекрасный певец оперетты, автор и исполнитель романсов. Но однажды авиаконструктор Игорь Сикорский прокатил его с сыновьями на самолёте – по очереди, конечно. И всё! Воспылал Северский новой страстью. Несмотря на яростное сопротивление жены и дочери, купил собственный самолёт. Вместе с младшим сыном Георгием они летают денно и нощно. Старший, Александр, отчаянно им завидует. Ему не до полётов, так как он учится в Морском кадетском корпусе. Правда, морская авиация уже существует, но говорить о зачислении туда пока рано.

Корпус Александр закончил в тот год, когда началась Первая мировая. В конце лета уходит на войну отец, чтобы летать на бомбардировщиках. Уходит брат, которого поначалу почему-то зачислили офицером в пехоту, но потом, спохватившись, доверили самолёт. А Александр киснет во флоте, который не особо принимает участие в баталиях.

Лишь в 1915-м его просьбы удовлетворяют и командируют с Балтики в Севастопольскую авиашколу. Вскоре там происходит скандал. Во время учебного боя, на который были приглашены высокие гости, Александр изображал немецкого пилота, которому в хвост должна была зайти машина лучшего курсанта авиашколы и, разумеется, победить. Но ищите актёров в другом месте, а не среди прирождённых авиаторов. Александр ломает весь сценарий, побеждает, после чего в полном восторге крутит в воздухе фигуры высшего пилотажа да ещё пикирует на гостей и начальство, заставив солидных людей пережить мгновения ужаса. Молодого пилота немедленно сбывают в другую авиашколу – Гатчинскую.

2 июля 1915 года Александр сдаёт экзамены, а через 13 дней при атаке на противника над Рижским заливом его гидросамолёт, получив повреждение, начал терять высоту. Машина ударилась о волны. Лежавшая на коленях механика бомба сдетонировала. Механик погиб, а пилоту отняли ногу по колено. Он так ослаб от потери крови, что доктора не ручались за его жизнь. Когда Александр приходит в себя, то узнаёт, что в одной палате с ним лежит его брат Георгий с переломанными ногами. Его самолёт тоже потерпел крушение. Решение врачей однозначно: «Братья Прокофьевы к службе не пригодны. Во всяком случае, на фронте. В лучшем случае могут продолжить её в тылу».

Но нет!

Едва оправившись, Георгий заканчивает Севастопольскую школу, откуда выгнали его брата, и командует авиаотрядом на Чёрном море. Александру намного труднее. С протезом не то что летать – ходить трудно. Но он ходит. Много. «В долгие дни, пока он к ней (искусственной ноге. – Ред.) приучался, – вспоминал Александр Куприн, – все его мысли и разговоры (а вероятно, и сны, и молитвы) были сплошь полны тревожным вопросом: сможет ли он послужить родине с деревяшкой или не сможет?»

Про молитвы здесь сказано не случайно – вся семья по-настоящему, серьёзно и глубоко верила в Бога. И приходит день, когда Александр вновь усаживается за штурвал. Вскоре два русских экипажа, Прокофьева и Дитерихса, уже бомбили германскую авиабазу на озере Ангерн. Они сбили два из шести атаковавших их немецких самолётов. К августу 1917 года лейтенант Прокофьев налетал 1600 часов, участвовал в 57 воздушных боях, одержал 13 побед, имел множество боевых наград, в том числе золотое оружие и орден Св. Георгия 4-й степени. Это не говоря о том, что стал командующим истребительной авиацией Балтийского флота.

В конце лета его отправляют помощником военно-морского атташе в США. Идёт война. До Америки нужно добираться через Владивосток. Сохранилась семейная легенда, что на подъезде к Чите поезд остановила банда анархистов. Состав ограбили, а офицеров из числа пассажиров решили расстрелять. Александра спас протез. Один из анархистов, балтийский матрос, узнал благодаря деревянной ноге знаменитого пилота. Убить героя-фронтовика бунтовщики не решились. Бог миловал, спаслась вся семья. Отец снова поёт, только теперь в Париже, выпуская одну пластинку за другой, и работает в храме.

Брат, отвоевав своё у Деникина, тоже решил посвятить себя эстраде, летая на гастроли в Англию на маленьком, купленном по дешёвке самолёте.

Александр тем временем вместе с другом Александром Картвели становится известным авиаконструктором, а заодно лётчиком-испытателем. Их великолепный истребитель-бомбардировщик P-47 «Тандерболт» поставлялся потом в СССР по ленд-лизу.

Юрий Гильшер

Но вот в чём штука. Описание Полевого к Прокофьеву-Северскому не вполне подходит. И усиков сроду не носил, и жив остался. Но был у нас и другой лётчик, продолжавший летать без ноги и погибший в бою.

Юрий Гильшер

Звали его Юрий Гильшер. Ровесник Прокофьева, 1894 года рождения. Родился в Петербурге, детство провёл в имении под Москвой. Окончил Николаевское кавалерийское училище, где готовили военную элиту русской армии. Войну начал в 13-м драгунском полку, знамя которого реяло уже в Полтавской битве. Но мечтал о небе. Закончив, как и Александр Прокофьев-Северский, Гатчинскую авиашколу, он в апреле 1916-го сбил первый самолёт противника. В тот день, когда произошла катастрофа, 10 мая 1916 года, с ним на вечернее патрулирование отправился прапорщик Георгий Квасников. На обратном пути у их новейшего, но плохо освоенного в производстве С-16, конструкции Сикорского, заклинило рули. Машина несколько раз перевернулась через крыло и сорвалась в штопор. На землю рухнула с километровой высоты, но, видно, крепко кто-то молился за молодых офицеров. Когда подбежавшие пехотинцы извлекли их из-под обломков, оба лётчика были живы, хотя израненные и без сознания. Гильшеру оторвало ступню, а в госпитале отрезали ногу по колено.

С деревянной ногой освоился феноменально быстро и уже в октябре, с костылями под мышками, вернулся в отряд. Считалось, что нагрузки у лётчиков невелики, так что отказывать решительному офицеру не стали. Так с костылями и летал, более того, через месяц возглавил свой родной 7-й авиаотряд. Когда не летал, ездил верхом, но это не было единственным его развлечением. Освоил азбуку Морзе, придумал качающийся тренажёр для поддержания навыков стрельбы из пулемёта. Тренажёром пользовался весь отряд. Ордена покрывали его грудь один за другим, среди них – Святой Георгий. Ещё был награждён золотым оружием.

Юрий Гильшер – в центре, с собакой на руках

Погиб Юрий в июле 17-го, когда воздушная эскадра немцев произвела налёт на Тернополь. На перехват 16 кораблей противника вылетели пять русских самолётов. Юрий успел сбить одну вражескую машину. О том, что было потом, вспоминал в письме к отцу Юрия друг лётчика Василий Янченко: «Я видел, как противник открыл огонь и пули с дымовой траекторией, ясно видимые мной, ложились вдоль корпуса самолёта вашего сына. Атакованный в это время сверху остальными аэропланами противника, я, взглянув вверх, увидел над собой около 10 самолётов, в это время мотор корнета Гильшера вырвался из рамы и вылетел вперёд, крылья его самолёта сложились, и он камнем пошёл вниз».

Василий посадил свою машину рядом с обломками. До последнего надеялся, что тот жив, ведь Гильшеру уже приходилось падать с такой высоты, но нашёл только мёртвое тело. Затащил к себе в кабину и полетел на восток. Скорее всего, Бориса Полевого смутила немецкая фамилия Юрия. Так и родился на свет выдуманный писателем Валерьян Карпович.

Двое на шхуне

В «Боевой летописи русского флота» упоминается случай в высшей степени необычный. Там речь идёт о лётчике Михаиле Сергееве, гидроплан которого совершил вынужденную посадку в Чёрном море. И тогда вместе с механиком они захватили вражескую шхуну, добравшись на ней до своих.

Михаил Сергеев родился в семье вятского священника отца Михаила, служившего в селе Сретенье близ Котельнича. Священнослужителями были и все его предки со времён царя Алексия Михайловича. Батюшка был деятельный, создал, например, детский хор, в селе его любили.

А вот сын его пошёл по другой стезе: закончил Морской кадетский корпус, а затем Школу морских лётчиков. В марте 1917-го авиаотряд, где служил Михаил Михайлович, погрузили на корабли и отправили к Босфору. В то время наши армия и флот готовились к десанту близ Константинополя.

Сергеев и его механик Иосиф Тур получили приказ разбомбить турецкую батарею и произвести аэрофотосъёмку побережья. Оба задания выполнили, но попали под огонь зениток. Перебило насос, который перекачивал топливо из нижних баков в верхние. О том, чтобы долететь до своих, не было и речи, но сесть в море на продырявленной машине возле турецкого берега – это либо смерть, либо плен. Решение пришло, когда увидели на горизонте парус шхуны. Подошли, дали очередь из пулемёта. Турки всё поняли правильно, спустили шлюпку и налегли на вёсла. А наши лётчики тем временем подруливали на последних каплях горючего к своему трофею.

Ходить под парусами Михаил умел, но вот незадача – на море полнейший штиль. Всю ночь дежурили по очереди у пулемёта, чтобы дорого продать жизнь, если что, но обошлось – видно, хорошо молились. Когда на следующий день поднялся ветер, обрадовались, но потом начался шторм – и как шхуна не перевернулась, Бог весть. На четвёртый день их заметил русский транспорт, но принял за немецкую подлодку, удачно замаскированную. Лётчиков обстреляли из пушек и стремительно удалились. Лишь на пятые сутки их заметили наши пограничники. Возвращение Сергеева и Тура в отряд было триумфальным. Так Михаил стал Георгиевским кавалером.

А вот в июне ему повезло значительно меньше. Машина была атакована в воздухе тремя противниками. Одного удалось сбить, остальные изрешетили русский самолёт. Посадка на воду вышла жёсткой, пилота и механика выбросило в море. Потом были плен, возвращение, служба в Красной армии, где Сергеев стал начальником воздушного флота Чёрного и Азовского морей. В 1933 году Михаил Михайлович по просьбе знаменитого полярника Отто Юльевича Шмидта был назначен заместителем начальника полярной Западно-Таймырской экспедиции. Летал над Карским морем, прокладывая авиатрассы. Один из островов полярники назвали в его честь – остров Сергеева.

Вячеслав Ткачёв

В Краснодаре наверняка ещё помнят этого человека – в 50-е и город был меньше, и старик этот уж больно отличался от других. На нём любая одежда смотрелась стильно, тем более канадская меховая куртка, присланная женой из Парижа. Нетрудно было догадаться, что он из «бывших» и уж очень непростых, даже когда клеил переплёты для книг или вязал авоськи. Один из лучших пилотов в истории авиации – генерал Вячеслав Ткачёв. После того как в 1993 году кубанский историк и писатель Виталий Бардадым написал о нём книгу, Ткачёв постепенно превращается в народного героя. Даже к Шойгу обращаются, просят назвать в честь земляка стратегический бомбардировщик Ту-160.

Уроженец станицы Келермесской, сын полковника и внук сотника Василия Ткачёва, который за взятие османской крепости Анапа был удостоен дворянства, Вячеслав стал лётчиком. Был другом Нестерова, эти двое летали больше всех в России, устанавливая рекорды. Потом была война. 12 августа 14-го года Ткачёв обнаружил марш австрийского корпуса во фланг наших войск. Пули противно свистели рядом, одна из них пробила масляный бак. Ещё мгновение – и мотору конец, на него хлынет раскалённая струя. Но Ткачёв успел заткнуть пробоину ногой, извернувшись всем телом. До наших не долетел – добежал, несмотря на обваренную ногу, посадив машину на нейтральной полосе. Вытребовал коня – и в штаб. Это был первый случай в истории, когда лётчик смог спасти армию, десятки тысяч солдатских жизней. Так он заработал своего Георгия.

Вячеслав Ткачев. 1930-е годы

В декабре того же года первым из русских пилотов застрелил воздушного противника из нагана. Как мы уже говорили, летали тогда без пулемётов. Нестеров таранил колёсами, а Ткачёв стрелял из личного оружия. Так же он сбил и второй самолёт врага. Ещё одного, вооружённого пулемётом, заставил повернуть и удрать. С помощью револьвера! В 1916 году – войсковой старшина и начальник 11-го авиадивизиона, затем – инспектор авиации Юго-Западного фронта. Награждён золотым оружием «За храбрость». В 1917 году вышла его книга «Тактика воздушного боя».

Победы большевиков не признал. В Гражданскую сначала партизанил, потом создал 1-й Кубанский авиаотряд из нескольких изношенных аэропланов. Как воевал, рассказывать не стану, тоскливая это тема – Гражданская война. Лишь один эпизод упомяну, его потом изучали советские лётчики в училищах РККА.

В апреле 1920 года Вячеслав Матвеевич стал начальником авиации русской армии, а в июне совершил невероятное. Конный корпус Жлобы прорвал фронт и устремился к Перекопу, где ещё не было белых частей. Дальше – Крым, а это сотни тысяч бежавших от красного террора, которых ждала безжалостная резня. Защитить их некому. Десять тысяч красных кавалеристов при поддержке артиллерии и бронеавтомобилей рвутся вперёд. И тогда Вячеслав Ткачёв поднимает 13 бомбардировщиков, которые оказались под рукой. После бомбометания снизились до 50 метров и взялись за пулемёты. Разгром был полный. Корпус Жлобы перестал существовать, лишь каждый пятый вернулся назад.

Вячеслав Ткачёв. 1930-е годы

Эмиграция. После падения Белграда весной 41-го года Ткачёв поддался было настрою казаков: «Идём освобождать Россию вместе с немцами». Но одним из первых эмигрантов понял: не освобождать, а предавать и обрекать свою Родину на гибель. В феврале 1942-го немцы предложили сотрудничество, власть, обеспеченную жизнь. Не разжимая губ, генерал Ткачёв ответил: «Нет». Когда Красная армия приблизилась к Белграду, его уговаривали бежать со всеми, ведь пощады не будет. Он снова ответил: «Нет. Пусть лучше расстреляют меня свои, но я не стану пользоваться рукой помощи, протянутой мне врагом моего народа».

Из лагеря вышел в 54-м году. На нём был ватник на голое тело и чуни на босу ногу. Спустя три года в Краснодарском издательстве приняли к изданию его книгу о Петре Нестерове «Русский сокол». Тогда же нашлась жена Надежда Алексеевна, которую он никак не мог разыскать после освобождения. Она жила в Париже. Шарль де Голль лично предложил Вячеславу Матвеевичу воссоединиться с любимой супругой. Советское правительство не возражало. Ткачёв написал: «Я к тебе не приеду. Приезжай ты ко мне». Слишком тяжело далось обретение Родины. После них осталась чудесная переписка.

Последнее письмо от жены пришло через три недели после его кончины, весной 65-го года: «Моя радость. Сегодня твой юбилей – 80 лет. Пошли тебе Господь сил и здоровья ещё надолго. Я вся душой и мыслями с тобой, дорогой».

* * *

Их давно нет на земле – русских пилотов Первой мировой. И так легко ответить, где их искать. Конечно, в Небе.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска