Сгорбленный старик с выцветшими глазами сидел на скамейке во дворе уже, наверное, с полчаса, невидящим взором уставившись в точку у себя под ногами. Если бы дворовый конюх, у которого он спросил, здесь ли она живёт, заглянул ему в душу, то понял бы его состояние. Он не смог подняться на второй этаж, потому что их разделяли не просто тридцать с лишним лет – между ними встали годы «без права на переписку». Реабилитировавшись, он стал разыскивать её, но на это тоже ушло время – она уехала из родного дома и поменяла фамилию. Наконец ответы из милиции, загсов обнадёжили: живёт в Казани.

Дом оказался приметным: напротив льнокомбината, угловой, двухэтажный, покосившийся от времени. А могла бы жить в большом, крепком, построенном ещё дедом на века… Входная дверь хлопнула – на крыльцо выбежала чернобровая и статная молодая женщина. Бросив на него взгляд, пробежала мимо, позвякивая пустыми вёдрами. Набравши воды где-то за воротами, так же весело и играючи неся полные вёдра, отпихнула ногой дверь…

– Маша!

Теперь она посмотрела на него внимательно:

– Папа…

Вода из опрокинутых вёдер волной окатила крыльцо…

В тот вечер они сидели за столом её маленькой комнатки и не могли наговориться. Они были «осколками» большого старинного рода, уничтоженного страшной силой. Его взяли со старшими сыновьями. Ефим попал в концлагерь где-то под Томском… Только сейчас узнавал от дочери о судьбе старших сыновей. Тимофей и Павел добывали руду в Сибири. В начале войны их отправили на фронт, но обоим посчастливилось выжить. Они тоже долго разыскивали свою сестру – никто из них не поехал в родное село. Павел вернулся обратно в Сибирь. Оказывается, там он обзавёлся женой – познакомился, находясь на поселении…

Временами её или его начинали душить слёзы, и они, неумело обнявшись, рыдали. В этих слезах были потерянное счастье, несбывшиеся мечты… Он гладил её по мягким чёрным волосам. Она целовала его твёрдые, словно сшитые из старого кирзового сапога, руки. Золотые руки, благодаря которым он выжил… О жизни за колючей проволокой он не хотел вспоминать: баланда вместо пищи, хлеб с опилками за каторжную работу, ежедневные расстрелы. Утром человек проснулся вместе с тобой, умылся снегом, а к обеду его не стало…

О смерти и она могла рассказать многое: как умерли мама, бабушка, все взрослые, после того как они расстались, как сделала новая власть лагерь смерти из их родной красивой Обшаровки.

Церковь, гимназия, театр

Этнограф, побывав в селе Обшаровка Самарской губернии в начале ХХ века, наверняка оставил бы такую запись:

«Село крупное, расположено на правом берегу реки Волги. Основной род занятий жителей – сельскохозяйственное производство, животноводство. Крестьянские хозяйства крепкие, во многих имеются трактора. Зерно обрабатывается на местных мельницах: водяной (от плотины на местной речушке, притоке Волги) и паровой. На средства общины в центре села выстроены церковь и гимназия. Размерами, убранством и уровнем преподавания они могли бы соперничать с крупными губернскими центрами. На деньги общины также выстроен сельский театр – двухэтажное каменное здание с просторным зрительным залом и сценой. В спектаклях заняты сами же обшаровцы. Зрители платят за билеты не деньгами – куриными яйцами…»

Род Блажновых разрушал миф о русских как о ленивых, пьющих людях. Каждой крестьянской семье от государства выделялся земельный надел из расчёта на её членов мужского пола. У Ефима Павловича и Елены Харитоновны рождались в основном мальчики, поэтому их пахотная земля, увеличиваясь, доросла до обширного поля. Обрабатывали его вместе с отцом два старших сына. На скопленные от продажи урожая деньги купили трактор и весь комплект инвентаря: от бороны до молотилки. В хозяйстве есть два верблюда, коровы, козы, овечки, индюшки, а курочек столько, что если б не было постов, то семья могла бы есть мясо каждый день. И всё же по обшаровским меркам семья живёт небогато – средне. Так живут все соседи: летом трудятся на поле, огородах, пасеках, зимой ремесленничают, ловят рыбу…

Маминой помощницей растёт единственная дочка Машенька. Она помогает маме по дому, нянчит четверых младших братиков. Машенька очень любит наряжаться в красивые платья, купленные на городской ярмарке, а вот валенки предпочитает батюшкиного производства. К обшаровскому священнику, троюродному дедушкиному брату, она любит бегать в гости. Отец Иоанн не только уважаемый в селе священник, но и мастер валяния. Заказов много, поэтому батюшка нанимает работников. Вот они в кожаных фартуках, с закатанными рукавами рубах мнут и варят шерстяные пластины. Завидя девчушку, улыбаются: «Будут тебе новые валенки, подрасти до них!» И девочка растёт, учится грамоте – в шесть лет уже по складам читает Библию. «Скоро будешь нам с дедом в церкви помогать», – обещает бабушка Мария. Дед прислуживал в алтаре, бабушка пела на клиросе по праздникам. В такие дни Павел Дмитриевич встаёт очень рано, надевает нарядную рубаху, зимой достаёт из сундука красивую шубу и уходит в храм помогать брату-священнику, а бабушка печёт пироги и успевает вместе с семьёй к началу службы. По возвращении все садятся за стол, а после расходятся по своим делам: кто в хлев, кто на огород.

Бедных дворов в селе нет – все работают, поэтому и поддерживать новую власть некому. Вот уже более десяти лет они живут в новом государстве, но уклад жизни старый: в будни – работа, в праздники – всем селом в храм. И всё же новая власть добралась до Обшаровки летом 1929 года, разорвав её историю на «до» и «после».

Экспроприация экспроприаторов

Ночью Маша проснулась от голосов за стенкой. В горнице папа разговаривал с двоюродными братьями-мельниками. В отличие от папы дяди всегда интересовались политикой. Ещё при царе выписывали московские и питерские газеты, потому знали, что в мире происходит.

– Мы реакционный класс, Ефим, пойми! – горячился дядя. – Ну и что, что ты ни в какую политику не лезешь? Думаешь, те, у кого всё отняли, лезли? В Самаре погромы идут…

– Тише, – пытался утихомирить гостей Ефим, – детей разбудите.

Но они распалялись всё больше:

– Поднимай семью! У нас подводы, давайте с нами. Возьми, что можешь унести, остальное бросай. Надо спасаться.

Кому может помешать простой крестьянин, честно трудящийся на своей земле? Никого в жизни не обижал. Наоборот, нищие и убогие, проходящие через Обшаровку, всегда находили в их доме приют. Ефим не поверил своим братьям, а через два дня горько об этом пожалел.

Они пришли без предупреждения. Неряшливые, наглые, с пистолетами в руках, которыми тыкали в хозяев, стариков, детей. Стали срывать замки с дверей. Разгребли сухие амбары (в них на лето убирались шубы и другая зимняя одежда), вынесли всё содержимое. Потом принялись вытаскивать продуктовые запасы, затем посуду, мебель, половики, детские игрушки. Мама упала на колени: «Оставьте хоть горсть муки!» Но они, отпихнув её ногой, вымели чисто-чисто, не оставив ни зёрнышка. Вступиться было уже некому. Отца семейства и двоих старших сыновей арестовали и увезли в неизвестном направлении.

С арестами и разрушениями советская власть пришла в Обшаровку окончательно. Огромную, богато украшенную церковь превратили в руины, зачем-то разрушили мост через речку и плотину, от которой работала мельница, вырубили сады.

Продразвёрстка была проведена, когда весь урожай был собран, так что ни в доме, ни в огороде не осталось даже ботвы. Они пошли на поле, чтобы собрать колоски, остававшиеся после жатвы, но их оттуда выгоняли люди с оружием – вся земля стала колхозной, то есть чужой. Наступил голод. Первой умерла мама, потом бабушка, дедушка, тётя – все взрослые Блажновы. Остались дети: девочка-подросток и её братики, младшему Мишеньке – три года.

У них не было ничего, что можно было бы выменять на хлеб: ни полотенца, ни чашки, ни подушки. Кутаясь в лохмотья, они лежали на полу, грея друг друга, и вместе молились. Не о помощи: вся родня и соседи были расстреляны или бежали из села; дома, ещё недавно приветливые и тёплые, стояли с заколоченными окнами. Они просили Боженьку, чтобы Он поскорее забрал их, чтобы они встретились с бабушкой, дедушкой и мамой.

Спасение

Был вечер, а может, утро – они не вставали уже несколько дней и поэтому потеряли счёт времени. Мужчина вошёл без стука, обведя взглядом горницу, заметил горстку детей, вытер рукой глаза:

– Ну, здравствуйте, племянники. Я дядя Петя. Собирайтесь, поедем в Казань.

Дядя Петя – муж маминой сестры. Кто-то из сердобольных людей отправил ей весточку о сиротах. Дядя Петя привёз полбуханки хлеба, разделил на кусочки. Дети поели, запили водой и вышли из дома.

Много лет спустя Мария с оставшимися в живых братьями привезла хоронить в Обшаровку отца. Возвращаясь с кладбища, подошли к родному дому. Зайти в него не решились – там давно уже жили другие люди, а вот надпись, вырезанная братом Колей на завалинке, осталась: «21 сентября 1929 года. Мы поехали в Казань».

…Древний город встретил их неприветливо. Мужчина с видом рабочего, девочка и три мальчика, худые и полуодетые, прошли мимо осквернённого мусульманского кладбища к железнодорожному мосту, соединившему город с рабочим пригородом, – они шли навстречу новой жизни. Вышли на улицу Гладилова, где некоторые дома выглядели богато: каменные, двухэтажные, украшенные резьбой. Но они завернули в крохотную деревянную избушку, где жила женщина с двумя старушками. У них детям предстояло переночевать три ночи, пока решалась их дальнейшая судьба…

…Дядя Володя работал охранником на кожевенном заводе и только что сдал смену. Ещё не рассвело, и фонарь, висевший над проходной, резко очерчивал границы между светом и тьмой. Засмотревшись на пляску снежинок на ветру, он не заметил фигуру в лохмотьях, везущую огромные санки. Она, сгорбившись от натуги, тоже не увидела его и чуть было не наехала со своей поклажей.

– Ой, дяденька! Простите!

Фигура оказалась девочкой с милым личиком и востренькими глазками. Из дыр платка торчали чёрные волосы, пальто, кое-где проношенное до дыр, было намного больше нужного размера, так что линия плеча съехала чуть ли не до локтя. Но ужаснее всего выглядела перемотанная тряпками обувка на босу ногу.

– Миленькая, да ты же совсем голая! Не замёрзла? Как зовут-то тебя, доченька?

Девочка задорно рассмеялась:

– Не замёрзла, я ж работаю. Машенькой меня зовут.

На улице Краснококшайской находилось управление жилкомхоза. Туда и пошла тётя по приезде племянников. Начальник, добрая женщина, пожалела сирот и на свой страх и риск устроила дочь «врага народа» дворником. Маша выходила на участок в три часа ночи, чтобы успеть, до того как люди пойдут на работу, навести порядок вокруг льнокомбината, кожевенного завода, Торгсина, отделения милиции, детского сада на улице Табейкина – вплоть до реки Казанки. Летом и осенью мела и поливала водой из большой лейки от пыли дорожки, деревья, весной колола лёд, а зимой собирала в большие санки снег и вывозила его на берег реки. Дядя Володя работал через день, и его смены стали для неё праздником. В его сторожке она грелась, когда промерзала до костей, отдыхала за кружкой кипятка и душевным разговором. Сдав смену, он помогал ей возить тяжёлые санки. Дворницкой зарплаты, конечно же, не хватало, поэтому, придя домой и накормив братиков нехитрым завтраком, она отправлялась на подённую работу: кому самовар начистить, кому полы выскрести, кому бельё накрахмалить. Платили хлебом. Начистить самовар до золотого блеска – четверть буханки чёрного хлеба, выбрать вшей из головы старушки – полбуханки, вымыть трёхметровые окна – буханка. Она стирала руки в кровь, надрывалась, таская тяжести, но настоящим мучением было видеть, как уставляются кушаньями столы.

Однажды она мыла окна в богатой квартире под кремлём. На столе в гостиной стояла тарелка с селёдкой. Нежно-коричневые на срезе куски лежали на тарелке, укрытые кольцами лука. Каких усилий стоило ей отвернуться от стола и сосредоточиться на стёклах!

Рассчитываясь, хозяйка протянула ей свёрток с буханкой хлеба. «Это тебе за работу, – сказала она. – А это за честность (в другом свёртке поменьше лежали три селёдочных куска). Я видела, как ты на них смотрела и не взяла».

Больница

Коллектив 4-й горбольницы. В центре врач Сергей Николаевич Петлер. Санитарка Мария Блажнова – третья слева во втором ряду

В приёмном покое городской больницы готовится коллективное фото: врачи, медсёстры, санитарки выстраиваются рядами. В центре главный врач Сергей Николаевич Петлер. Все делают серьёзные лица, вдруг санитарка Маша обращается к фотографу: «А Дусе на нос муха села! Снимайте скорее, пока не укусила!» Все смеются, а Петлер, повернувшись к хохотушке, отчитывает её в окружении хохочущих коллег. Снимок испорчен. А может, наоборот, сохранил лица специалистов 30-х годов живыми и весёлыми? Военное лихолетье разметало коллектив – многие медработники ушли на фронт и не вернулись…

Маша устроилась сюда на работу, когда ей исполнилось 16 лет, и её сразу полюбили не только за весёлый нрав и добросовестное отношение к труду, но и за медицинский талант. Профессор Добронецкий, например, требовал, чтобы операционную готовила только санитарка Блажнова! Видимо, ей передался наследственный дар врачевания: обе тёти ещё до революции окончили женские медицинские курсы в Самаре и работали врачами…

Маше советовали поступать в медицинское училище, но надо было зарабатывать на жизнь. На первую зарплату в больнице она наконец исполнила давнюю мечту: накормить братиков белой булкой. Здесь исполнилась и другая её мечта – встретить суженого.

Алексей

Алексей заболел, но идти к доктору отказывался. Лишь после уговоров брата и снохи – она работала санитаркой в поликлинике – согласился. Теперь в компании снохи сидел в коридоре, ожидая вызова. По коридору пробежала девушка в белом халате и косынке, зашла в регистратуру. Он успел заметить, что у неё кругленькие, словно ягодки чёрной смородины, глаза, чёрные вразлёт брови, смешливый ротик.

– Ой, какая девушка хорошенькая! – указал спутнице на чернявую головку в окне регистратуры.

– Это Маша Блажнова, – отозвалась сноха. – Сейчас я вас познакомлю.

Встреча оказалась счастливой и для Маши: Алексей Родионов был старше её на девять лет, неплохо зарабатывал, значит, мог помочь ей растить братьев, но главное – между ними возникла любовь с первого взгляда. Неудивительно, что на третий день знакомства по дороге в кинотеатр Алексей предложил: «Давай распишемся!» – и потянул избранницу в загс, мимо которого они шли. Несмотря на то что невесте было всего 16, их брак зарегистрировали.

Вихрь, поднявшийся в стране после Октябрьского переворота, занёс в Казань питерского интеллигента Алексея Родионова. Он работал на кожевенном заводе главным инженером, но всё время тосковал по родному городу и многочисленной родне. А после того как побывал в отпуске с беременной женой, ностальгия превратилась в навязчивую идею. Супруги нашли компромисс: Маша рожает в Казани, а только ребёнок подрастёт, едет к мужу в Питер. Их дочка Аля появилась на свет 13 октября 1941 года…

Вскоре после начала войны Алексей прислал жене весточку: «Никуда из Казани не выезжай. При нынешних условиях безопаснее оставаться в глубоком тылу. Жди письма».

Алексей работал в стройбате войск МВД. Каждый день она заглядывала в почтовый ящик, ругая себя, что не переехала в Ленинград, – сейчас хотя бы знала, где он… Письмо пришло в 1942 году из Ржева. «Я ранен, – писал Алексей, – лежу в госпитале, но ранение не опасное, так что меня выписывают. Жди, скоро приеду».

На следующий день её вызвали в военкомат. В кабинете, куда её пригласили, было несколько военных.

Последняя фотография мужа Алексея

– Ваш муж Алексей Родионов погиб.

Она взяла протянутый листок, мельком на него взглянула и… рассмеялась:

– Алёша жив, вчера только пришло письмо. Не верю!

Военные пожали плечами:

– Ну, как хотите, похоронку возьмите, пригодится…

Она столько раз представляла себе их встречу: вот он идёт по двору, поднимается по лестнице, открывает дверь, она бросается к нему на шею и обнимает крепко-крепко, шепча на ухо: «Больше я тебя не отпущу!» Даже после Великой Победы она продолжала ждать. В 1946-м пришёл домой сосед. Оказалось, он лежал в том же госпитале под Ржевом. Фашисты неудержимо наступали, и поэтому было принято решение об эвакуации госпиталя. Он оказался в первой партии эвакуированных раненых, остальных вывезти не успели – госпиталь разбомбили… Там же погиб и врач Сергей Николаевич Петлер. Под Ленинградом погиб её брат Витя. В похоронке Мария значилась его матерью…

Бог в помощь

Мама, лёгкая и прозрачная, лежит на подстилке из сухой травы и листьев, а может, это вовсе не она, а её тень… Потухшим взглядом обводит собравшихся возле неё детей: «Детки, живите с Богом…» Хочет сказать что-то ещё, но рука, осеняющая их крестным знамением, падает. Слеза, выкатившись из глаз, стекленеет на бескровном лице.

Картина последних дней маминой жизни и её слова навсегда врезались в Машину память и всплывали всякий раз, когда становилось невыносимо тяжко. Но как оставаться с Богом в стране, где новая власть уничтожала веру? Такие же коммунисты в шинелях и оружием в руках, как и в Обшаровке, основывали новое государство в Казани: в разгромленных храмах расстреливали людей, не проходило ни одной ночи, чтоб на их улице не остановился «чёрный воронок». А на кожевенный завод чёрная машина приезжала и днём – брали всех, кто хоть чем-то выделялся из общей массы: руководителей, инженеров, квалифицированных рабочих. Чистками 1933–1937 годов уничтожался и коллектив порохового завода; рабочие династии, рождённые ещё при Екатерине Первой, вырывались с корнем, вместо опытных инженеров и руководителей ставились новички-непрофессионалы. Переодетые в гражданку, но всё же сразу узнаваемые по жёсткому взгляду, они стучали в двери соседских квартир.

Их улица богата на исторические события. На берегу Казанки стоял лагерь Ивана Грозного, готовясь к осаде города. Сюда, к берегам Казанки и Волги, приплыл Пётр Великий, для того чтобы лично убедиться, удобен ли в этом месте залив для верфи. Эти места хранили в себе память о колокольном звоне древнего Зилантового монастыря с его вишнёвым садом – таким большим, что по весне бело-розовые лепестки засыпали округу ароматной метелью. О первом в Татарстане православном кладбище возле него… Теперь часовни были разделены на коммунальные квартиры, вместо разрушенного монастырского комплекса была построена детская колония. На месте кладбища выстроены бараки для трудящихся, разбиты огороды, танцевальные и спортивные площадки… Но Мария продолжала чувствовать Божью помощь. Окружающие поражались силе её духа: она не только кормила, одевала, но и достойно воспитывала своих братьев – сама учила их письму, чтению, этикету. Всегда была весёлой и жизнерадостной. А сила её, оказывается, была в вере. Помолившись, она всякий раз испытывала прилив сил. Она знала, что и в этом, осквернённом безбожниками, городе, на её улице, носящей имя революционера, Бог являет людям Свою милость.

Снова многодетная мама

С 14 лет Мария растила братьев. Выйдя замуж, успела родить только дочь, но после войны ей суждено было вновь стать многодетной.

К Марии как-то зашла знакомая, с которой они долго не виделись, и с порога выпалила:

– Ты ещё не вышла замуж? А я тебе мужчину нашла, он только что пришёл с фронта, а жена умерла. Осталось трое мальчишек.

Василий Сергеевич Пилюгин оказался таким, как его и рекомендовали: спокойным, непьющим, добрым, ответственным – словом, во всех отношениях положительным мужчиной. У него был только один недостаток – подорванное здоровье: форсируя Днепр, в ледяной воде он застудил почки.

Выйти замуж за непьющего заботливого мужчину было сравнимо с выигрышем в лотерею. Но ни один мужчина не смог разбудить тех чувств, что хранила она к Алексею; любовь с первого взгляда оказалась на всю жизнь. Василий понравился ей просто как человек. Пожалела она и его сыновей, которые не знали материнской ласки. Люди говорили, что покойная мать часто бросала их, уходя на гулянки. Мария привыкла жить для других, вот и детей Василия приняла как родных, поэтому они с самых первых дней стали называть её мамой, старались порадовать – устроить уборку, нарвать букет полевых цветов. И у Али появились сразу три брата, которые не давали её в обиду.

Многодетной семье выделили земельный участок и квартиру в Адмиралтейской слободе возле завода «Сантехприбор» в маленьком деревянном доме, разделённом на восемь квартир. Им достался и большой сарай, так что крестьянская привычка к подсобному хозяйству проявилась в Марии с полной силой: она тут же завела коз, поросят, кур держала до 100 штук. А на даче посадила яблони, сливы, груши, устроила парники, грядки для овощей. Урожая хватало до следующего года, а излишки продавала на базаре. Она продолжала работать санитаркой в больнице. Так и не смогла получить образование, но зато мечту о нём воплотила в детях. Аля стала работать в школе. Старший сын Василия Сергеевича Юра получил высшее железнодорожное образование, Володя стал журналистом, младший Женя – художником. Пройдя много испытаний, подняв детей, она должна была встретить старость в окружении близких людей, нянча многочисленных внуков… Но, увы, ей суждено было пережить всех.

При невыясненных обстоятельствах погиб в армии Володя. Через несколько лет после похорон в Казань приехал его друг, с которым они вместе служили в части где-то под Красноярском. Рассказал, что солдат-срочников послали на подавление какого-то конфликта. Приказали стрелять в людей. Володя не смог этого перенести и однажды, находясь в карауле, застрелился.

Загадочно умер и Юра. Молодой, сильный мужчина, уверенно идущий по карьерной лестнице вверх, скончался скоропостижно. Обвиняли в этом его жену: мол, все знали, как они плохо жили…

Молодому художнику Евгению Пилюгину предрекали известность. Но пока он был молод и беден, то подрабатывал на реставрации памятников. Смертельная болезнь: стала лопаться кожа – выяснилось, что в краске, с которой ему приходилось работать, содержались токсичные вещества.

Пестрецы

В районном центре Пестрецы есть дом, который в народе называют ветеранским – его построили специально для ветеранов Великой Отечественной войны и их вдов к 65-летию Победы. На втором этаже поселилась Мария Ефимовна Пилюгина.

Овдовев, она решила оставить свою комнату семье внука – у него к тому времени родился сын – и купила небольшой дом в деревне Кульсеитово близ Казани. Люди там оказались хорошими, особенно она сдружилась с семьёй Рената Ибрагимова. Известный советский, а теперь российский певец сам построил в Кульсеитово дом и приезжал в него каждый раз, как представлялась возможность.

– Очень хороший он, Ренат, – с теплотой вспоминает Мария Ефимовна, – пожилых людей уважает! Бывало, увидит меня издали, подъедет на машине и, даже если ему не по пути, всё равно отвезёт до места, а по дороге ещё и песню споёт.

Увы, пришлось дом с такими хорошими соседями продать – внуку Андрею срочно потребовалась крупная сумма денег… Она привыкла жить для других.

Удивительно, как тесно переплетаются порой судьбы людей, чужих не только по крови, но и вероисповеданию. Таким родным человеком для моей героини стала социальный работник Альфинур Гизатуллина. Их отношения давно переросли в родственные. Альфинур приняла подопечную в свою семью, заменила ей дочку. И теперь не только она, но и её муж, дети окружают Марию Ефимовну заботой: возят на машине к себе в баню, в дни постов и православных праздников привозят к бабушке домой пестречинского священника отца Владимира. Нас тоже познакомила Альфинур. Узнав, что я коренная жительница Казани, попросила навестить Марию Ефимовну:

– Вам ведь нетрудно, а ей будет приятно.

Внук Марии Ефимовны Олег эмигрировал в Германию в 90-е годы. Он окончил Казанское художественное училище, но работы найти не мог, перебивался подработками. Единственной отдушиной для него была бабушка. Она-то и поддержала внука в решении попытать счастья на чужой стороне. Пенсии в то время постоянно задерживали, но Мария Ефимовна отдала Олегу все деньги, которые у неё были. В Германии первое время внук работал на самых грязных, тяжёлых работах, учил язык. Теперь у него всё хорошо, обзавёлся семьёй, но самым родным и близким человеком для него остаётся бабушка Маша. Каждый свой отпуск, дважды в год, он проводит в Пестрецах, отправляет посылки – недаром у неё в квартире так много немецких вещей: от чая и какао до посуды, одежды, мебели.

Мы сидим в уютной чистой комнате, говорим о том, сколько страданий выпало на долю нашего народа.

– Для многих моих сограждан слово «советское» связано с правом на труд и бесплатный отдых, доступным высшим образованием и здравоохранением, патриотическим воспитанием, – говорит Мария Ефимовна. – И они отчасти правы! Но Бог не простит нам беспамятства. И я, пока жива, буду рассказывать о своей жизни правду.

Я спрашиваю свою героиню о том, смогла ли она прожить по правде всю её трудную жизнь.

– Жила, как все: и на субботники ходила, и на демонстрации. Ведь при любом строе труд остаётся трудом, порядочность – порядочностью, честность – честностью. Среди коммунистов тоже были разные. Кто-то шёл в партию, чтобы устроить благополучие себе, а кто-то – чтоб другим помочь. Во время войны гражданам выдавали только временные паспорта на три месяца, люди выстаивали в очереди сутками. Это продолжалось до тех пор, пока начальник паспортного стола Кириллов не выхлопотал положение, по которому паспорта стали выдавать на три года. Как это ему удалось, неизвестно, но понятно одно – хлопоты могли стоить ему не только потери должности. Многое сделал для народа и коммунист Муравьёв. В его кабинет руководителя Кировского района мог попасть любой простой человек, каждую чужую беду высокий начальник принимал как свою личную. Недаром в морозный ветреный день его похорон толпа провожающих собралась со всего казанского заречья и шла за гробом до кладбища в центре города.

В советском государстве народ, который стали называть советским, сумел сохранить в себе лучшие черты народа российского. Каким-то чудом в нём, несмотря на жестокое истребление, вновь и вновь проявлялись черты славных предков. Пройдя нечеловеческие испытания, он сумел остаться народом добрым, великодушным, всепрощающим.

– А мне всё время они помогают, – заключает моя собеседница, кладя крестное знамение перед иконами Спасителя, Пресвятой Богородицы, святителя Николая, Божьего угодника Алексия. – Вот недавно так захотелось помолиться стоя на коленях, а подняться на ноги обратно не могу. Но перекрестилась, Бога попросила, и меня как будто кто поднял – встала и на диван села…

При расставании хозяйка просит написать записочки:

– Будете в церкви, подайте, пусть помолятся, – перечисляет «за упокой» имена мамы, папы, братьев, дочери, сыновей. «За здравие» – имена внуков, правнуков, знакомых. – И обязательно помолитесь за тех, кто помогает нам, и тех, кто обижает. Пусть Господь простит им прегрешения вольныя и невольныя. Я всем простила…

10 апреля 2015 года Марии Ефимовне Пилюгиной исполнилось 100 лет.

Фото Галины Овчинниковой и из личного архива М. Е. Пилюгиной

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска