Рубрика: Доброслов
У порога третьего дня
«Пока человек нужен, он живёт. Когда не нужен, впадает в депрессию, спивается, кончает с собой. Сейчас людей разделяет всё. Работать детям и подросткам запрещено. Потом они выходят во взрослую жизнь, где в них нет особой потребности. Это всё очень печально. Молодые думают, что это нормально, находят объяснения, даже гордятся – вот какие мы свободные. Но если ты никому даром не нужен, то это не совсем свобода. Одному жить нельзя, даже Господь наш един в трёх Лицах».
«Воздвигни его…»
Но ведь нас не только с украинцами, но и друг с другом мало что сегодня объединяет! Чтобы сохранить мир в семье, в коллективе, не рассориться со всеми, требуются большие усилия. Всё нас сейчас растаскивает, всё разлучает: имущество, национальность, половая принадлежность, политические взгляды, вера. Да что там, мы и себя-то воедино собрать не можем! Дух забыт, душа тоскует, тело страдает.
Три ступени
В 1910 году вышла книга «Православное учение о спасении» архимандрита Сергия (Страгородского), будущего Патриарха. Там говорится о трёх этапах спасения. На первом – человек приходит к вере, переживая озарение. Он чувствует себя рабом Божиим, доверяется Ему, но совсем Его не понимает.
Прошёл через это и я, конечно. Готов был мёрзнуть и мокнуть, лишь бы оставаться с Богом. Помнится, узнал в одной библиотеке, что там совсем нет духовной литературы. Предложил свою, уже прочитанную, принёс около двухсот православных книжек и брошюр. А директор мне: «Мы не можем это взять». Отправила меня за разрешением к министру культуры. Тот отвечает: «Не могу решить без коллегии». Коллегия заседает и приходит к выводу, что нужно писать в Москву – это вроде как «на деревню дедушке»…
О вечной душе
Мне нездоровится. Меряю артериальное давление. Оно высокое. Под икроножные мышцы подкладываю полторашку с горячей водой. На лоб укладываю полотенце, смоченное в холодной воде. Выпиваю таблетку фуросемида. Под язык кладу таблетку коринфара и ложусь на свой диванчик…
Россия на крестном ходе
Рядом со мной в палате лежит дальнобойщик Анатолий. Он хоть и моложе меня на четырнадцать лет, но всё равно немолод. Весь изрезан: и сердце, и ноги. Говорить нам не о чем. По-доброму молчим. Когда включаю песнопения, выходит, а из соседней палаты, наоборот, приходят – говорят, нельзя ли потише. Удивлению моему нет предела, ведь оттуда регулярно доносится громкий мат: я-то могу их потерпеть, а они меня нет.
Сщмч. Антипы, еп. Пергама Асийского (ок. 68)
