В ожидании весны
Совсем недавно в Вятку перебрались из Киргизии диакон Виктор Штыркин с супругой Елизаветой и детьми – Игнатием, Варварой и младенцем Савелом. Обживаются потихоньку. Захотелось расспросить о прежнем месте их проживания. Но вначале уточню, что написания «Киргизия», «киргизы», «Кыргызстан», «кыргызы» оставлены в интервью в том виде, как они звучали во время нашей беседы: из уст отца Виктора – через «ы», ведь появился он на свет уже после распада СССР; ну а у меня – так, как запомнилось с детства.
Отец Виктор родился в Бишкеке в 1994 году. Его родители и бабушки тоже родились в Киргизии. А вот прабабушки в советское время приехали из Москвы, когда столицу республики – город Фрунзе – нужно было развивать и требовались специалисты.
Русский человек на Востоке
– Отец Виктор, как живётся в Киргизии русским?
– Кыргызстанцы – добрый народ, нет никакой предвзятости к православию, к русским. Поздравляем друг друга с праздниками, мы им яички дарим на Пасху, они нам – баурсаки, пышки такие. Кыргызы с уважением относятся к священнослужителям. Идёшь в подряснике по городу и видишь заинтересованные взгляды, уважительно говорят: «О-о, батюшка!»
Сейчас, правда, всё несколько изменилось – кыргызы стали больше беспокоиться о своей идентичности. Но в Кыргызстане по-прежнему самое большое количество людей в Средней Азии, владеющих русским, – около 85 процентов, причём говорят, как правило, на чистом русском языке. Государственный язык – кыргызский, а русский является официальным. Документы на двух языках. Для сравнения: в Узбекистане, где я жил несколько лет, хорошо знают русский вдвое меньше людей. Там всё только на узбекском: не знаешь языка – это твоя забота.
– Как киргизы заботятся об идентичности?
– Добиваются, чтобы все знали кыргызский: многие кыргызы им не владеют. Поэтому сейчас, чтобы занимать какую-то должность, знание кыргызского обязательно.
– Как киргизы относятся к Церкви?
– Примерно в 2016-м, когда началась реконструкция кафедрального собора в Бишкеке, государство выделило какие-то средства – то ли полмиллиона, то ли миллион. Такое случается нечасто, но в целом отношение хорошее.
– Каков уровень жизни в республике?
– Народ живёт беднее, чем в Казахстане или Узбекистане, ну и, понятно, в России. Это связано с тем, что почти отсутствует собственное производство. Добывают сами уголь, сахар делают, ещё что-то, но многие товары приходится завозить.
– Много ли русских?
– Русские в основном живут в спальных районах, составляя там костяк населения. Выехало немало, но с началом СВО наметилась обратная тенденция – к нам прибыло много беглецов. Кыргызы шутят добродушно: «Пол-России приехало», «К нам вернулись русские». Но со стороны русской общины отношение к вновь приехавшим сдержанное – нет доверия. Непонятно, как можно так относиться к своей Родине, покинуть её в такое время!
– Много ли верующих, православных?
– После начала специальной военной операции многие потянулись в Церковь, в храмах стало намного больше людей. На воскресной литургии в кафедральном Воскресенском соборе бывает 350-400 человек. Примерно столько же или немногим меньше в других храмах города.
– Насколько русские держатся друг за друга в Киргизии?
– Вы знаете, настолько тепло относятся друг к другу, что приезжаешь в Россию, простите, и переживаешь, что здесь не так – отношения людей друг к другу куда прохладнее. В Кыргызстане заботятся друг о друге, поддерживают верующие и неверующие, в церквях и за их стенами. Русский русского там любит, ценит и бережёт. Мне не раз доводилось попадать в трудные ситуации, и всегда мне охотно помогали.
– Как часто киргизы переходят в православие?
– Не сказать, чтобы очень часто, но и не сказать, что это уникальные случаи. В ту пору, когда я занимался миссионерством, крестились двенадцать кыргызов. Это только те, с кем я лично общался, отвечал на вопросы, поддерживал в намерении принять свет Христов. В основном это молодёжь 23-25 лет, самому старшему было 35 лет. Я не раз их спрашивал, что привлекло в православии. Они объясняют, что чувствуют любовь в Евангелии, находят её в Церкви, что благодаря Христу, воплощённому Богу, мы становимся ближе к Богу Отцу, получаем надежду на спасение бессмертной души, получаем возможность живого общения с Богом. Отвечают, что испытывают духовно радостное состояние. «Это благодать», – объясняю им. Постепенно начинают понимать. В мусульманстве они чувствуют напряжение. Если в христианстве главное – любовь, в мусульманстве – скорее, страх.
– Их не осуждают другие киргизы?
– Конечно, осуждают. Но православные кыргызы отвечают: «Мы без Христа не можем». А мы учим их, что, подобно древним христианам, они могут не оповещать всех о своём выборе, держать свою веру в тайне. Крестик они вшивают в одежду, родня не знает, что они стали православными. Во всём они остаются кыргызами, но при этом христиане. Есть опасность, что семьи могут отвернуться от них. В храм ходят тайно. Явных исповедников мало, хотя есть и те, кто верует открыто, в том числе высокопоставленные люди. Имена называть не стану, но есть, скажем, депутат-кыргыз, который не прячет крест, открыто ходит в храм.
«Если Ты есть, Господи»
В какой-то момент я задал отцу Виктору вопрос традиционный для нашей газеты – о том, как он пришёл к Богу. Ответ меня поразил:
– Через чудо. Отравился мой братик, съел что-то не то. Ему было тогда два года, мне – одиннадцать. Отравился очень сильно, можно сказать, смертельно, остановилось сердечко. Случилось это, когда он гостил у дедушки с бабушкой. Они бегали по квартире в панике. Мамы с отцом дома не было, куда-то отъехали, поэтому позвонили мне. Сначала бабушка сказала, что Владик умирает, потом: «Владик умер». И тогда я подошёл к иконе Спасителя, которую оставил священник, освящавший нашу квартиру. Родители мои не были особо верующими людьми, но знаете, как бывает: все освящают жилища, значит, и нам нужно освятить… А священник оставил образ, наверное, чтобы память об освящении не выветрилась вместе с запахом ладана.
«Если Ты есть, Господи, – с дерзновением обратился я ко Христу, – верни мне брата, и я буду Тебе служить». И Господь совершил чудо, большое чудо. Сердце брата снова забилось. Как мне рассказывали, он задышал и открыл глаза. Отвезли в больницу, понятно, сделали промывание. А я пошёл в храм во имя князя Владимира в микрорайоне Асанбай, где меня принял отец Дмитрий Боголюб – был такой замечательный священник. Он определил меня в алтарники. Это был 2005-й год.
«Ты, наверное, винишь меня»
– В Бога вы поверили в 11 лет, но отрочество – это такое время, когда хочется свободы, когда много искушений. Не было желания нарушить свой обет?
– Я не был домашним мальчиком, семь лет занимался боевым самбо, был склонен к разным проступкам. Соблазнов было много: я видел, как жили другие ребята, получали все удовольствия от этого мира, а я лишал себя всего. Так что было очень трудно. В Церкви я остался благодаря замечательным людям – священнослужителям, которых знал. Они учили смотреть на себя, понимать суть жизни, что мы здесь временно, гости, не более того, поэтому наша цель – спасение души. Я остался в Церкви. Хотелось сохранить близость к Богу. Просил Его: «Господи, помоги мне удержаться». Тогда определил для себя, что самое важное – не казаться христианином, а быть им. Начал приводить свою душу в порядок, поступил в семинарию – в общем, смог удержаться.
– Как отнеслись родители, что их сын, ребёнок одиннадцати лет, стал алтарником?
– Я рассказал им, как Господь спас брата, но родители скептически к этому отнеслись. Они не слишком верующие люди, но у старшей сестры моей бабушки сын, мой двоюродный дядя, был диаконом, сейчас он протодиакон отец Сергий, служит в Воронеже. Я смотрел, как он молится, служит, делает что-то очень хорошее. Меня это укрепляло. Родители не были в восторге и от моего решения пойти в семинарию. Из ближнего окружения поддерживала только бабушка по отцу – Надежда Ивановна.
– А как отнёсся брат, которого вы вымолили?
– Владислав живёт сейчас в Кыргызстане, учится на четвёртом курсе мединститута, мечтает стать нейрохирургом. Что касается случившегося, то он всегда чувствовал вину. Ему казалось, что из-за него я из обычного мальчишки, живущего в своё удовольствие, превратился в человека, который во многом себе отказывает, не живу богато, как мог бы, и тому подобное. Сильно переживал, спрашивал: «Ты, наверное, винишь меня?» «Нет, – отвечал я. – Благодаря тому, что случилось, я обрёл Бога и стал счастливым человеком. У меня трое замечательных детей, замечательная жена, я занимаюсь тем, что приносит мне радость». Ему сейчас двадцать один год, и в последнее время начал задаваться вопросами о Боге, надел наконец крестик, в храм стал заходить…
«Крепко учили»
– Через семь лет после прихода в Церковь, – продолжает отец Виктор, – поступил в Ташкентскую семинарию, и там, в Узбекистане, проучился пять лет.
Учили нас очень хорошо. Довольно сказать, что Библию я в семинарии прочитал восемь раз, все семьдесят семь книг, а из двадцати пяти студентов, которые поступали вместе со мной, до выпуска дошли семеро. Первые два курса учёбы не давались совершенно. Это было просто ужасно. Но потом – наверное, по молитвам родных и близких, а также благодаря моему желанию – начал учиться отлично, даже получил бегунок (на вузовском сленге – дополнительная зачётная либо экзаменационная ведомость. – Ред.), позволивший исправить все тройки, которые были. Условия жизни были суровыми: нас поселили по пятнадцать человек в комнате и дисциплина, можно сказать, была армейская. Но всё равно с удовольствием вспоминаю то прекрасное время.
На последнем курсе познакомился с будущей супругой, которая тоже вышла из не слишком верующей семьи. Мама у неё, правда, крещёная, а отец – мусульманин, соответственно и половина родни мусульмане. Когда Лиза повела меня знакомить с семьёй, сказала, что если дедушка нальёт мне чаю, значит, принял. Долго разговаривали, а чаю всё не предлагают. Начал уже отчаиваться, когда дедушка наконец смилостивился. Лизой моя жена стала в крещении, а по паспорту – Камила Тимуровна. Одно время была атеисткой, начала из-за этого и интересоваться религией, ходить в храм, чтобы убедиться, что Бога нет, и доходилась до того, что уверовала и крестилась. Такое бывает, когда приходят через отрицание. Отец с ней полгода после этого не разговаривал, тяжело воспринял, но сейчас общаемся довольно хорошо.
Помню, как после свадьбы, посадив гостей в поезд, идущий в Узбекистан, мы решили немного созорничать – встретить уехавших в Ташкенте, автобус идёт быстрее поезда. К этому времени владыка, поздравив меня с венчанием, сказал, чтобы я готовился к рукоположению, назначенному на 1 августа. Времени оставалось достаточно, чтобы съездить и вернуться, но перед посадкой в автобус у жены вдруг поднимается температура. Что ж такое? Она: «Мне плохо!» Ладно, никуда не едем. Сдаём билеты, а тут звонят из епархии: «Езжай в храм на ставленическую исповедь и присягу. Завтра рукоположение». Если бы сели на автобус, моё рукоположение могли перенести на неопределённый срок. Кстати, температура у жены сразу после звонка пришла в норму, от болезни не осталось и следа. Вот как так? Удивительно, да?
В 2017-м я поступил в духовную академию в Черновцах на Украине – дистанционно. Тогда это было ещё возможно. В Бишкеке занимался катехизацией, удалось привести в приемлемый вид несколько храмов, которые были в ужасном состоянии, – в этом помогали друзья и знакомые.
– Скажите, в чём отличие православной жизни в Киргизии и Узбекистане?
– Вы знаете, между Узбекистаном и Кыргызстаном есть большая разница. В Кыргызстане побогаче с людьми, кадрами, русских больше и храмов намного больше. Православие в Кыргызстане прочно, с государством неплохие отношения, что несопоставимо с Узбекистаном. Хотя узбеки к Церкви тоже относятся с уважением.
Милостивый заступник
– Кого из святых православные особо почитают в Киргизии?
– Преподобного Ираклия Иссык-Кульского. На берегу Иссык-Куля был основан в конце девятнадцатого века Свято-Троицкий монастырь. Но во время восстания кыргызов в 1916 году многие из братии погибли. Мятежники убили тогда тысячи русских людей, в том числе детей, насиловали женщин. Дороги были завалены трупами. Пострадали многие церкви. Часть братии монастыря покинула его, а двенадцать человек остались. Во время нападения семеро из них были растерзаны, а духовник обители иеромонах Рафаил обезглавлен. Отец Ириней, так звали тогда святого Ираклия, уцелел чудом, спрятавшись на колокольне, о чём горько потом жалел – винил себя, что побоялся принять мученический венец.
В 1921 году мученичество вновь его миновало. После того как большевики закрыли монастырь, он с несколькими монахами стал подвизаться в скиту Медео недалеко от города Верного – Алма-Аты. Однажды, когда он ушёл в один из храмов Верного, несколько монахов убили, а скит разорили. С тех пор он жил то в одной православной семье, то в другой. Умер в 1937 году в селе Сазановка, ныне Ананьево, и по молитвам к нему начали совершаться чудеса. Люди совершали паломничество к его могилке, брали с неё земельку. В 1993-м схимонах Ираклий был причислен к лику местночтимых святых, в 2000 году – прославлен на Соборе, а спустя какое-то время приехала экспедиция, которая обрела мощи святого старца. Благоухание из гроба было сильнейшее. Люди приходили ко Христу, узнавая о нём.
– Вы тоже там бывали?
– Конечно, много раз. Приезжали, акафисты читали. Мне лично святой Ираклий тоже помогал. Как-то раз у меня возникли затруднения с визой, без которой я не мог вернуться в семинарию, и так измучился – три месяца продолжалась эта история, – что стал подумывать, не бросить ли мне учёбу. Но пришёл на могилу старца и сказал: «Милостивый заступник и ходатай перед Богом, помоги мне определиться, нужен ли я на учёбе или нет». Отошёл от раки буквально на несколько метров и получил сообщение, что виза готова.
«Кто вы?»
– Как вы оказались на Вятской земле?
– У нас здесь живёт кума – крёстная мама нашей доченьки. Она родом из Уржума, но много лет прожила в Кыргызстане. У нас болеет сын, ему пять лет. И кума не раз говорила, что нужно перебираться в Россию, где медицина на порядок лучше. Кыргызы действительно стремятся лечиться в Москве, в Санкт-Петербурге, когда появляются серьёзные проблемы со здоровьем. Жена говорит: «Давай, пока будем готовить документы на гражданство, поживём в Кирове». Вообще-то мы собирались в Сергиев Посад, но я согласился, приехал сюда в гости на неделю.
Познакомился через фонд «Свете тихий» с отцом Алексием Киторогой, который очень меня поддержал. Отправились с ним в епархиальное управление, как положено, но до этого я зашёл в Свято-Успенский Трифонов монастырь помолиться перед образом отца нашего Трифона, Вятского чудотворца. И сказал одну фразу: «Прости меня, грешного, подскажи, угодно ли Богу, чтобы я остался служить на Вятской благословенной земле. Открой, нужен я здесь или нет, стоит ли ехать дальше».
После этого отправились к секретарю епархии отцу Виталию Лапшину. Уже когда собрались уходить, отец Виталий говорит: «Остановитесь, вас приглашает владыка Марк». Владыка начал меня расспрашивать о планах, а в конце беседы сказал: «Понимаешь, если везде тебе хорошо, то и у нас будет хорошо, а если везде тебе плохо, то плохо будет и там, куда ты собираешься. Зачем бегать туда-сюда. Оставайся у нас». Я услышал, задумался, ну и согласился. После чего меня определили диаконом в Свято-Успенский Трифонов монастырь, где я сейчас и служу в кафедральном соборе.
– Как прошёл переезд в Вятку?
– Я постоянно ощущал благословение Божие на этот шаг – настолько всё легко удалось. Люди ведь годами пытаются получить гражданство, а у нас ушло несколько месяцев. Здесь чудесные священники, любящие, преданные Христу, не за денюжку служат – это чувствуется. Прихожане прекрасные. В храмах заметно, насколько искренне молятся. Для них вера – это не обыденность, не ритуал, чувствуется большая открытость Богу. Ну и добрые, заботливые.
За пределами церкви люди тоже добрые, водители очень культурные. Но, как я уже сказал, мне трудно после Бишкека привыкать к тому, что все сами по себе, видеть отстранённость в отношении друг к другу. Вы к этому привыкли, не замечаете. Но я по России поездил, так что научился ценить вятчан – в других местах люди ещё дальше друг от друга. С чиновниками бывало непросто, так что раз в сердцах воскликнул: «Что же вы меня, приехавшего издалека, многого не понимающего, так гнобите?!» «Кто вы?» – переспросили с недоумением. «Диакон». – «Что же вы сразу не сказали! Не переживайте, поможем».
– Как вам Вятка, сам город?
– Мы приехали в декабре, когда умерла природа, поэтому живём в ожидании весны. Говорят, летом Вятка очень красива.
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Добавить комментарий