Записки волонтёра – 3

Екатерина ШИРИНСКАЯ

Когда я захожу в госпиталь, чувствую, как здесь всё по-другому. По-настоящему, что ли. И мужчины здесь другие. Взгляд у них чистый, простой. И руки у них твёрже, и души у них крепче.

Хочу уловить: в чём секрет? Но ответ на поверхности: они повстречались со смертью. Они были там, где всё – это «да-да, нет-нет, а остальное от лукавого».

И я смотрю на этих любимчиков Бога, слушаю рассказы – и от рассказов, как они чудом спаслись, мурашки по спине. Радуюсь, что они живы, что они у нас есть.

* * *

Сегодня со мной приехала Наталья Александровна, привезла поздравления с Днём Победы от своих учеников-четвероклашек. Вроде что там – детские рисунки?

Но как же приятно было солдатам их принимать! Они бережно открывали открытки и читали пожелания детей. Местами смешные, но искренние и добрые.

Когда всё раздали, Наталья Александровна попросила бойцов записать видеоответ для ребят: «А то они рисуют, пишут, сдают классному руководителю – и всё! И не видят, куда это всё потом девается».

Бойцы засмущались: «Да какие мы бойцы? Мы раненые инвалиды тут в пижамах». Но видео записали. Сели все, кто мог ходить, на одну кровать, по краям встали на костылях. У каждого открытка в руках: со звёздами, танками, цветами – все разные. А один боец толкнул речь о том, как важно учиться и почитать старших.

На следующий день Наталья Александровна показала своему классу это видеосообщение на большом экране. Дети повскакивали с мест, с криками восторга узнавая свои открытки. Не верили своим глазам, что вот они – защитники наши, настоящие, пусть и раненые, в пижамах. И всё взаправду: благодарят 4-А класс, поздравляют с Днём Победы и желают хорошо учиться. Ведь они для того там и воюют.

Я думаю, что это бесценный опыт и для детей, и для солдат тоже. И для всех нас.

Про обнимашки, Пасху и гормоны счастья

С чем же мне прийти в этот раз к ребятам? Этот вопрос меня мучил с самого утра.

Первый раз пришла с клубникой, второй – на Пасху – со своими куличами, в третий – на День Победы – с детскими открытками. А что же в этот раз?

Денег у меня в обрез, каждый раз что-то покупать или готовить – не по карману. Надо срочно что-то придумать.

Есть идея!

Захожу в калитку. Прохожу КПП. Поднимаюсь по старинной лестнице госпиталя, как всегда волнуюсь. Заворачиваю по коридору направо в самую крайнюю палату, с которой уже привыкла начинать свой «обход». Глубокий вдох, медленный выдох. Улыбка… Вперёд!

– Здравствуйте, ребятушки! Христос воскресе! – и, не дождавшись ответного приветствия, продолжаю: – А вы знаете, что у православных праздник Пасхи 40 дней длится?

– Не-э-э, – вяленько так с двух концов ответили.

Все с недоверием смотрят на меня в ожидании: проповедь, что ли, начнёт нам сейчас читать эта незнакомая девушка?

А я снова делаю глубокий вдох и на медленном выдохе:

– А вы знаете, что в эти праздничные дни принято, когда здороваешься, троекратно обниматься и целоваться?

Услышав про поцелуи, бойцы вмиг оживились, заулыбались, что-то в ответ одобрительное заговорили. А я продолжила:

– Так что, кто не против со мной похристосоваться, я к каждому сейчас подойду!

Такая проповедь понравилась всем.

– Христос воскрес! – приветствую ближайшего ко мне бойца.

Взрослый мужчина, немного смущаясь, отвечает как полагается и раскрывает объятья.

– Христос воскрес! – подхожу ко второму.

Тот уже смелее:

– Воистину воскрес! – и так тепло, по-отечески обнимает меня и целует в щёчку. Глаза у него увлажнились. – Спасибо вам, спасибо!

Я сама, еле сдерживая слёзы, благодарю, обнимаю и подхожу к следующему.

– Я мусульманин.

– Что, обниматься нельзя?

– Почему же нельзя? Можно.

– Тогда позвольте от всего сердца…

Мусульманин троекратно обнимает, тепло благодарит меня, я его – и такая радость появляется на душе, а в голове пробегают слова апостола: «…где нет ни еллина, ни иудея …но всё и во всём Христос».

Пока всех обошла, атмосфера в палате поменялась кардинально: от холодной насторожённости не осталось и следа. Кто-то шутит, кто-то о жене вспоминает, а кто-то о детях уже рассказывает. И все вместе – о победе. Настроение у всех праздничное, пасхальное, боевое. А как иначе? С нами Бог, а значит, и победа!

* * *

Из прошлого опыта я поняла, что обнимашки – это отличный способ выразить свою благодарность и быстро поднять настроение бойцам.

Но Пасха скоро пройдёт, да и каждый раз одно и то же повторять не хочется. Надо ещё придумать какую-нибудь подвязку. Открываю Интернет и – вуаля! – нахожу.

И вот я снова у той же – первой – палаты, тот же глубокий вдох…

Захожу:

– Христос воскрес!

Жиденько с одного, другого края:

– Воистину воскрес!

– Смотрите, ребята, что я прочитала в Интернете: «При объятиях вырабатывается окситоцин – гормон, который уменьшает отёки и помогает исцелить телесные повреждения. Объятия в течение 20 секунд снижают риск развития сердечно-сосудистых заболеваний». Ну что? Будем лечиться? Кто готов?

Готовы почти все.

Некоторые меня уже знают и легче идут на контакт. Обнимаемся как получается.

С кем-то скромно, тактично, с кем-то крепко и смело. Вот мальчишечка лишь голову может поднять от подушки, но не отказывается, смущённо улыбается и показывает на забинтованное плечо, словно извиняясь, что не может как следует обнять – только с операции привезли. Я аккуратно его обнимаю, глажу по здоровому плечу: хороший.

Кто-то – в отказ. Сурово мотает головой: не надо.

– А руку можно пожать?

– Можно.

Я держу руку бойца, слегка пожимаю. Желаю скорее поправиться и стараюсь через этот контакт передать побольше соучастия и тепла.

Дальше иду. И снова:

– Христос воскрес!

И опять объятия, крепкие поцелуи в щёчку.

Напоследок моя любимая палата. Да-да, у меня уже появилась любимая палата, с любимыми ребятами. Тут меня не дослушивают про какие-то там гормоны: объятия уже распахнуты, на лицах улыбки.

Какие же вы хорошие! Погрела об вас и руки, и душу.

Каждый, кто был не против, получил одно моё объятие. А я получила их много!

И вот опять. Ну как так получается? Пришла поддержать ребят, а получила поддержку сама, да столько, что до дома летела словно на крыльях!

* * *

Теперь обнимашки – это моя личная фишка.

Как же я радуюсь каждый раз, когда суровый или отрешённый взгляд раненого бойца после моей просьбы – «Можно вас обнять?» – просветляется и серьёзное мужское лицо расплывается в мягкой улыбке.

* * *

В очередной раз стою и разговариваю с бойцом – его кровать прямо у входа в палату, – и я вижу весь коридор. Вижу, как с лестницы заворачивает одна коляска, к ней за ногу прицепом вторая… Узнаю: это едут и идут вереницей с перекура мои любимые, с кем успели сдружиться.

 – Минутку, – говорю собеседнику и выскакиваю прямо перед ними: – Стоп, прохода нет! Шлагбаум-обнимашки!

Взрывается радостный хохот мужских голосов. Улыбки, весёлые глаза. Обнимаются уже не спеша, по-простому, по-свойски.

– Ребятушки, я до вас скоро дойду! Напоите меня чаем? Хоть отдохну у вас.

– Конечно, Катюша, мы ждём!

Но дошла я не так скоро.

Многие бойцы уже знают меня и в разговорах особо не стесняются. Молодые наперебой делятся то одним, то другим – всё больше про ранения и операции. Кто старше, ждут, когда подойду к ним… и начинается разговор. Подробный, честный, сокровенный. Сокровенный не потому, что секрет какой, а потому, что он про то, о чём в обычных беседах не рассказывают.

Пока всех обошла, ноги устали. На полусогнутых захожу в предпоследнюю палату:

– Я к вам на минутку, сил уже мало, только обниму.

Но только обнять не получается.

Дальневосточник Родя делится надеждами, говорит, что папа поехал на Дворцовую город посмотреть. Сам он лежит уже давно. На вид лет 20, не больше, а оказывается, уже не одна война за плечами. Но теперь, похоже, последняя. Тяжёлое ранение в таз. Лежит. Но надеется ещё встать на ноги. И я очень надеюсь. И отец верит. Он приехал к нему в петербургский госпиталь и целыми днями сидит рядом с кроватью на стульчике. Хорошо, что гостиницу государство поблизости предоставляет – там он и ночует.

Обнимаю Родю, прощаюсь и иду к бойцу у окна. Тот лежит на боку вполоборота, даже не смотрит в мою сторону. Лицо суровое – «не подходи». Я на секунду приостанавливаюсь: как бы не послали меня подальше с какими-то дурацкими обнимашками.

Но собираюсь с духом и всё же подхожу:

– Нужна порция окситоцина? Можно вас обнять?

И вдруг этот большой суровый бородач поворачивается и расцветает:

– Я очень тактильный. Мне нужны обнимашки!

Он загребает меня в свои огромные тёплые объятия, и мы замираем. На 20 или 30 секунд, пока я чуть не упала, нагнувшись и стоя на одной ноге.

Знакомимся. Представляется Антоном. Он говорит. Я держу его за руку.

– Да я полжизни здесь, в Питере, прожил, а половину – в Татарстане.

– А отсюда куда поедешь?

– В Москву.

– А там что?

– Там моя женщина.

Я подняла брови от удивления. И он объяснил:

– Познакомились на сайте знакомств, когда в другом госпитале лежал. Она ко мне приехала, и я прибалдел: входит в палату – и вижу, что не меньше 90 кг.

– А ты что, фото её до этого не видел?

– Да она, оказывается, прошлогодние выставляла.

– И что ты?

– Ну, я ей сразу и говорю, мол, что это такое. Она сказала, что всё из-за болезни и уже худеет. «Ну худей», – говорю. А что делать-то, я столько в неё уже вложил. Айфон 14-й, другие там подарки, не скажу же я ей: возвращай обратно.

Я смеюсь на всю палату. Вот не ожидала таких историй тут услышать.

– Ты почему такая красивая? – спрашивает меня боец.

Я улыбаюсь во весь рот:

– Работа у меня такая.

– Не-э-э, действительно очень красивая. Такая причёска не всем идёт, а тебе супер. Ты ещё вот эту попробуй.

Антон берёт смартфон и за одну секунду находит какую-то звезду с короткой стрижкой и косой длинной чёлкой:

– Тебе точно пойдёт! Попробуй!

– Какой ты внимательный! – восхищаюсь я вслух. А он:

– Конечно, я ж был женат, понимаю, как с женщинами надо.

«Эх, если бы все женатые понимали, как с женщинами надо», – вздыхаю я, но уже молча, про себя.

Прощаемся.

Иду наконец-то в мою любимую – последнюю – палату, где чай уже давно остыл.

Кайфуй, Серёжечка, кайфуй!

Серёжа мучился несколько дней. Большая и очень неудобная титановая конструкция на его плече не даёт ему ни лечь, ни сесть, ни облокотиться, как хочется.

Да ещё одним своим винтом упирается прямо в шею так, что головой даже не покрутить, не размять.

Но иначе никак. Плечо вроде есть, а сустава и кости там нет. Оказывается, и так бывает.

Мне больно смотреть, как больно ему.

Он в неудобной позе и, морщась от боли, пытается улыбаться и говорить, что всё будет хорошо. А как иначе? Сергей настоящий мужик. Младший сержант Росгвардии, много лет в строю защитников. А ещё сибиряк! Полный комплект.

У него красивые прозрачно-голубые глаза, как озеро в знойный день.

– Прорвёмся, ничего!

А я смотрю в эти глаза и поражаюсь силе его духа!

Два с половиной года назад он потерял любимую жену, кошмарная врачебная ошибка.

Двадцать лет вместе душа в душу. И вот. Какой-то укол.

А потом весь ужас войны на передовой. Ранение и… снова надо держаться.

– Прорвёмся, – улыбается он, – вы себя берегите, отдыхайте!

Я смотрю и любуюсь: какой же ты хороший, Серёжа. И как же много страдал!

Поэтому, когда я проходила мимо Серёжиной кровати и вдруг увидела, как он лежит с блаженной улыбкой, наконец-то впервые расслабившись за долгое время, а над ним работает очень хороший и бережный массажист Елена Арбузова, моя душа ликовала:

– Кайфуй, Серёжечка, кайфуй!

Ты столько уже натерпелся. Можно и немного расслабиться, полежать и почувствовать исцеляющие женские руки, которые подлечат твоё тело, а может, и душу.

* * *

Очень меня порадовали девочки Катя и Настя, они уже приходят навещать ребят сами, без меня! Это то, чего я очень хотела. Спасибо, девчата! Катюша снова в свой выходной пришла в госпиталь и подстригла ребят. Так как они там меняются каждый день, эта помощь всегда актуальна.

Ещё одна девушка вчера присоединилась к нам впервые, порадовала бойцов вкусными фруктами.

Рядом с Серёжей новенький. Толя из Омска. Несмотря на оторванную ногу и с трудом собранную вторую, он излучает позитив и бодрость:

– А вы кто? Вы откуда? Чем занимаетесь?

Это он засыпал меня вопросами на моё приветствие.

– Коуч? А кто это? Психолог мне очень нужен! Говорят, нам психологи нужны, ну, чтобы поговорить. Сколько стоит с вами поговорить?

Я улыбаюсь его живости, кладу руку на его плечо:

– Для тебя бесплатно!

– Да?! – ещё больше оживляется Коля. – Здорово! Даже не знаю, с чего начать.

У Толи не глаза, а глазищи! Он смотрит на меня и на весь мир, словно только родился. А он и вправду только родился, во второй раз, когда чудом с поля боя, весь перебитый, вылез.

– Первый взрыв, я бегу, прямо по телам бегу, иначе никак. За ним сразу второй, по ногам попало, смотрю – одной, считай, нет, со второй тоже беда, быстро жгутами перевязал. Мне пацаны кричат: беги скорее! А я не могу бежать. Еле до дерева дополз, сижу, сил нет. Мне орут: беги, убьют! А я сижу, башка от взрыва кружится, гудит. Ко мне дрон подлетает, висит надо мной. Я думаю: «Давай! Добивай уже, и всё!» Прям хотелось, чтобы всё уже быстро закончилось. А он повисел, поднялся и улетел.

Ребята орут: давай скорее к нам! Сами подойти не могут – сразу накроют. Я кое-как к ним дополз, они меня подхватили, нога болтается, что-то пытаются с ней сделать, я кричу: «Хрен с ней, несите меня!»

Два километра меня с рук на руки передавали, вытаскивали. «Ну ты Терминатор!» – говорят. А я не понимаю, почему меня так все называют. А потом дошло: его же всё не могли убить, он заново поднимался. Так и я с этого поля несколько раз после взрывов поднимался.

Толя в восторге. От чего именно, не пойму. То ли от своего чудо-спасения, то ли от возможности обо всём этом поговорить. Его глаза светятся, искрятся, смотрит на меня как влюблённый.

– Кто у тебя есть? – спрашиваю.

– Две дочки, жена. Жена плакала! Ей зачем-то сразу позвонили, сказали, что я в реанимации. И всё, больше ничего не сказали! А я только через три дня мог телефон в руки взять, отзвониться. Она, бедная, с ума сходила всё это время.

– Дочкам сколько?

– Одной восемь, второй два.

Толя хватает телефон, открывает фото:

– Вот они, смотрите!

– Красавицы!

– Вот подлечусь и обратно, инструктором. Ребятам помогать.

– А домой? Жена, дети?

– Ну, съезжу в отпуск на две недели.

Находясь здесь, я очень сочувствую всем жёнам бойцов – им тоже несладко, совсем несладко.

– Извините, я писать хочу, да всё не получается. Вы можете отвернуться? Ещё попробую.

Солдаты тут не стесняются, говорят прямо как есть. И это очень упрощает общение.

– Я могу даже выйти пока в соседнюю палату, – отвечаю и разворачиваюсь к выходу.

Захожу в соседнюю палату, знакомлюсь с новенькими – и вдруг в палату въезжает один из моих старых знакомых, Саша. Отдохнувший, с женой. И с протезом!!! Раскладывает металлические ходунки, опирается на них руками и… ВСТАЁТ!!!

Руки у Саши трясутся от напряжения – он пролежал четыре месяца почти без движения, кровать и коляска – вот и всё! Он делает один, второй, третий шаг. Пока на месте, но уже шаг! Своими ногами касается пола! Одна в белой новенькой кроссовке на новом протезе, вторая собрана по кусочкам, только сняли аппарат Илизарова.

Стоит!

Несколько шагов на месте – это уже очень много. Саша плюхается на кровать, усталый и очень довольный:

– Как давно я этого хотел!

* * *

Я хожу, общаюсь с бойцами, ребята очень благодарны, но мне всё кажется, что этого мало, что это только иллюзия помощи. Может, так и есть?

Как уже замечаю по жизни, если возник вопрос – придёт и ответ.

И я его получила совершенно неожиданно. В случайном разговоре с очень доброй и милой женщиной – санитаркой в госпитале. Она поделилась своим опытом: как сначала общалась с ребятами, привыкала к ним и как потом было тяжело расставаться, когда они уезжали. Поэтому она перестала с ними лично знакомиться. Теперь только делами помогает: моет, убирает, выносит… Оказывается, не все могут сближаться, а потом отпускать. А я могу. Значит, это то, что я и должна делать. Не просто ходить разговаривать, а впускать каждого в сердце, несмотря на последствия.

Да, расставаться больно. Больно слышать на вопрос: «Отсюда домой?» – ответ: «Нет, обратно на фронт». Больно заходить в знакомую палату и не видеть в ней знакомых и родных лиц. Но что значит эта боль по сравнению с той, что испытали ребята при потере товарищей, друзей, оставляя их на поле боя без возможности даже вынести их тела.

Теперь я понимаю, почему этим мужчинам не усидеть дома после окончания контракта и они снова идут туда, к своим.

Вот и я снова иду к тем, кто меня ещё не знает.

Иду как в первый раз, волнуюсь и немного боюсь. И каждый раз вижу, как их серьёзные лица расплываются в улыбке при моём вопросе: «Можно я вас обниму?»

Вот ради этой улыбки я еду через весь город.

Знаете, как качаются мышцы?

Они рвутся! Рвутся, чтобы увеличиться в размере. Рвутся, чтобы потом обрести силу!

А сердце – это и есть мышца.

И если сердце беречь от боли, оно не будет развиваться, не будет расти.

Добросердечие – это не врождённое качество, это навык, это тренировка.

И я этому только учусь.

 

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска