В Яранске, небольшом городке на юге Кировской области, наши корреспонденты бывали не раз. Рассказывали о возрождении там православной жизни («Яранский Спас», № 458, февраль 2004 г.), а когда 12 лет назад была образована Яранская епархия, беседовали с новоиспечённым епископом Паисием (Кузнецовым) («О главном и лишнем», № 674, декабрь 2012 г.). И вот новая встреча – с секретарём Яранской епархии иеромонахом Кириллом (Крюченковым), который на этой должности без малого восемь лет. Но для начала, памятуя о том, что все мы родом из детства, прошу батюшку рассказать о годах его юности.

За спиной о. Кирилла (Крюченкова) – картина, на которой изображён храм в селе Лум

– Я родился и вырос в Москве, учился в обычной московской школе. Но с детства оказался в храме Рождества Христова в Черкизово (это не район столицы, а село близ аэропорта Шереметьево. – Е.Г.), где начинал своё служение алтарника. Красота богослужения и отношение к нему настоятеля протоиерея Иоанна Кочкина меня поразили, и я прикипел к храму всей душой. Был ещё один человек, который оказал на меня влияние в детстве. Это наместник Свято-Троицкого Алатырского мужского монастыря в Чувашии покойный архимандрит Иероним (Шурыгин). Нас познакомили, когда мне было лет десять. Я приезжал из Москвы в обитель на летние каникулы, жил полноценной монастырской жизнью. Да, мы, мальчишки, резвились, баловались, нас ругали, ставили на поклоны. Но при этом в нас укреплялся духовный стержень – мы учились дисциплине в молитве, в богослужении, в питании. Современным светским людям трудно понять: как так – обед в час? И всегда он в час, и ты должен прийти к этому часу, потому что если не придёшь, то останешься голодным. В монастыре все едят вместе. Много ли современных семей могут похвастаться совместной трапезой? Совсем мало. А это первый тревожный звоночек, что не всё так уж благополучно у нас с общением. Так вот, те важные уроки, которые я получил в детстве и юности, оказали на меня огромное влияние. Это сформировало меня.

– И конечно, для вас не было сомнений в том, какой путь избрать?

– На самом деле всё было по-другому. Знаете, у нас любят говорить о призвании, преувеличивая этот момент. Призвание – это не откровение сверху, не явление угодника Божия, не откровение во сне. Несомненно, в истории Церкви были люди, которые получали чудесным образом ответы на свои вопросы. Но у нас, простых смертных, всё бывает несколько иначе. И когда отец Иероним благословил меня поступать в Нижегородскую духовную семинарию, всё во мне взбунтовало. Если честно, я очень не хотел туда поступать, потому что мечтал стать педагогом или юристом. Но раз получил благословение, то поехал и сдал вступительные экзамены. Собеседование прошёл из рук вон плохо и был уверен, что не поступил. И очень обрадовался, когда не нашёл своей фамилии в списке поступивших. Мы поступали с одним моим другом, ныне, к сожалению, уже почившим, – Даниилом Журавлёвым, тоже духовным чадом отца Иеронима. И вот вывесили список, я радостно говорю: «Данила, я не поступил, меня нет в списке!» А он: «Номер 13! Ты что, читать разучился?» Я едва сдержал слёзы. Это было как будто против моей воли – ведь предстояло на пять лет расстаться с домом, с мамой, с бабушкой, со всеми, кто был мне дорог. Хоть я и жил в монастыре длительное время, привык к общежительному уставу – а в семинарии именно такой устав, – казалось, будет очень трудно жить по нему снова. Но когда начал учиться, то привык. Тогда казалось, что это была воля родителей, воля отца Иеронима, но сейчас-то понимаю – это воля Божья. Господь даёт по сердцу.

– Отец Кирилл, расскажите о годах учёбы.

– В нашей семинарии царил особый дух. Ведь это не Москва или Петербург, где много студентов и практически невозможно – во всяком случае, очень трудно – создать атмосферу уюта, семейности. А в маленькой семинарии это удаётся. Когда курс из 30 студентов поделён на две-три группы, вы друг друга очень хорошо знаете. И комнаты у нас были не на двух-трёх человек, а на восемь-девять. Да, современному молодому человеку, который привык жить в комфортных условиях дома с родителями, трудно представить, что себя нужно в чём-то ограничивать. Самый простой пример. В комнате на восьмерых один шкаф – и стало быть, нужно занять одну восьмую этого шкафа, сантиметров десять. Сейчас-то это воспринимаешь с улыбкой, а тогда было огромным испытанием. Или, допустим, набедокурили твои соседи и ты вроде бы должен ответить, когда тебя спрашивают, что случилось, но понимаешь, что лучше поддержать их, промолчав, – ты не знаешь всего… Всё это маленькие уроки, которые закладывают фундамент будущего священнослужителя.

Нижегородской семинарии я благодарен не только за полученные знания, но и за жизненные уроки, которые мне были там преподаны. Там было непросто. Дело даже не в режиме: подъём, молитва, завтрак, уроки, послушания, богослужения… Самым трудным было строить человеческие взаимоотношения. Случались трения. У нас были ребята из семей священников, которые буквально с пелёнок в храме. Были и те, кто пришёл в храм за два-три года до поступления, – так называемые неофиты, у них всё по-другому в головушках устроено. Некоторые современные мамы с боязнью отправляют своих детей учиться на очном отделении и жить в общежитии, но нужно помнить, что это очень хорошая школа жизни. Мы от всех ошибок своих детей не убережём.

– Отче, как вы оказались в Яранске?

– Это история, также связанная с Нижегородской семинарией. На курсе вместе со мной учился вятчанин Лёша Селезнёв – в письме мне он написал, что в Яранске у владыки Паисия не хватает помощников. Конечно, как человек, выросший в Москве, я не сразу решился приехать. Жизнь в Москве, когда ты там родился и вырос, формирует привычку к суете, торопливости, особому ритму жизни. Размеренное существование для жителя большого города – испытание, и я это прекрасно понимал. Когда в юности выходил из монастыря в Алатыре – а это тоже небольшой провинциальный городок, – я понимал, что жить в этом городе вряд ли смог бы. Потому что он СПОКОЙНЫЙ. Словом, очень сомневался, ехать ли мне сюда.

А надо сказать, во время учёбы в семинарии был такой случай. Я неплохо занимался церковнославянским языком и пел в хоре. Однажды подходят ко мне несколько студентов и говорят: «Мы пишем службу преподобному Матфею Яранскому. Ты, пожалуйста, пропой стихиры с ребятами, скажи, удобно ли, хороший ли текст для распевки». Я думаю: «Какой Матфей?.. Какой Яранск?.. Где это вообще?» И когда мне отец Алексей написал, я подумал: «Вот это да! Так это был мне знак!»

В конце июня 2016 года приехал я в Яранск в первый раз. Мы встретились с владыкой Паисием, очень долго беседовали. Он рассказал о трудностях, с которыми пришлось столкнуться, о том, как видит дальнейшую жизнь епархии и что ему действительно необходим помощник. Меня поразили его открытость, доступность и простота. Мы же как воспринимаем епископов? – что это некие князья Церкви. А тут мы чаёк пьём. За время беседы понял, что работы предстоит очень много. Обещал владыке подумать и уехал. Было мне на тот момент 26 лет.

А спустя несколько месяцев – звонок. «Приезжай, будешь секретарём епархии», – говорит владыка Паисий. Я с детства в Церкви и знаю, что секретарь епархии – должность очень непростая: приходится лавировать между интересами духовенства и епархии, а ещё жалобы, людской поток… К тому же, если ты будешь священником, у тебя, скорее всего, будет приход, а на это тоже нужны силы…

Взвесив всё это, собрался было сказать решительное «нет». Не знаю, что произошло – может быть, тот самый момент призвания. Я понял, что здесь нужен, здесь я буду полезен. И принял решение: да, пусть будет так.

Поначалу было очень непросто, потому что должность обязывала к знанию разных сторон церковной жизни. Но с Божьей помощью со временем освоился, что-то стало получаться.

– Расскажите, чем живёт Яранская епархия?

– Ключевым направлением деятельности нашей епархии стало социальное служение. Руководитель социального отдела епархии отец Михаил Крюков, настоятель Благовещенского храма посёлка Кикнур, несёт в этом отношении неустанные труды. В Кикнуре он построил приют для женщин, оказавшихся в трудной жизненной ситуации. Там могут располагаться несколько мам или беременных женщин, которым некуда пойти. Они готовы были совершить аборт, но Церковь в лице таких вот заботливых священников предложила оставить ребёнка, дала возможность обучиться новой профессии и встать на ноги. Это очень большой труд – построить в провинции здание, найти единомышленников, готовых гореть делом. Если ты теплохладен, то отклика не будет никакого.

Ещё одно направление, которое мы для себя в епархии выделяем, – это религиозное просвещение, катехизация. Есть много людей, которые давно крещены, но не просвещены. И вот уже, слава Богу, третий год мы проводим курсы для мирян. Каждый четверг в зале при епархиальном управлении собираемся вечерами и говорим на темы Священного Писания, рассматриваем евангельские отрывки, говорим о богослужении, о Божественной литургии. Очень радостно, что есть отклик. Когда мы совершали первую миссионерскую литургию с комментариями, присутствовало около 70-80 человек, и почти все они причастились. По меркам Кирова, может быть, немного, но для Яранска – очень хорошо. У этих нескольких десятков людей есть желание узнать о богослужении нечто большее, чем «миром Господу помолимся» и «Господи, помилуй». В Таинстве Евхаристии – центр христианской жизни и такая глубина! Хочется этой глубиной поделиться с людьми, чтобы и они понимали, не были безучастными зрителями.

– Отче, какие трудности есть в жизни епархии?

– Прежде всего – кадровый дефицит. Вопрос для епархии стоит остро и в ближайшие годы, судя по всему, будет ещё больше обостряться – возраст духовенства достаточно солидный, здоровье оставляет желать лучшего. Выпускники семинарий не заинтересованы в том, чтобы сюда приезжать. Их можно понять. Хочется, чтобы те, кого ты сюда позвал, нашли, что называется, базовые условия жизни. А это бывает непросто – в Яранске проблематично найти приличную съёмную квартиру. К тому же на территории епархии нет газа – только печное отопление. Пусть даже выпускник духовной семинарии родом из деревни и умеет это делать, но, пожив пять лет в большом городе, вряд ли захочет возвращаться к печке. А если молодой человек уже обзавёлся семьёй, нужно подумать о детском садике и будущей школе, о том, чем будет заниматься его матушка, – то есть о перспективе. Недавно у нас появился молодой священник, отец Иоанн Павлов, но его трудно назвать «внешним» человеком – он из семьи местного священника, а преемственность всё-таки должна сохраняться.

Из трудностей, которые есть в жизни епархии, я бы ещё отметил неспособность большинства прихожан к постоянной церковной жизни. Люди – как трость, колеблемая ветром: пришёл ковид – они ушли из храма, ушёл ковид – вернулись, но далеко не все.

– Похоже, это общая проблема.

– Да. И это очень страшно. Господь попустил, что в этот период времени многие из нас были лишены возможности позвонить родственникам в больницу, сказать им последние слова: «Я тебя люблю, я по тебе скучаю». Многие из нас были лишены возможности достойного погребения своих близких. Какой мы вынесли из этого урок? Практически ни-ка-кой. В этот период, как я уже сказал, многие перестали ходить в храм и больше туда не вернулись. Какое Господь попустил новое испытание? Я, как священник, думаю, это специальная военная операция. Вижу это по своим прихожанам. Их раньше в храме не было. Но как только мужья, сыновья ушли на СВО, они оказались в храме. Может, прозвучит это из уст священника странно и жестоко: а как ещё к Богу-то привести? Когда у нас всё хорошо, мы в храм не идём. Вот выйди ты на проповедь, посмотри в глаза людей – и увидишь, что они пришли сюда со скорбью: у кого-то умер близкий родственник, у кого-то муж пьёт или мама страдает онкологией. А сейчас, например, сын на СВО – и человек не пропускает ни одной службы в храме, и записочку пишет о воине таком-то. До этого и дорогу-то в храм не знал – дескать, всегда успеется…

Ещё один урок мы должны извлечь из того, что Господь попустил начаться СВО, – урок бережного отношения к мужчинам. У нас их всегда было меньше, чем женщин. Господь их сейчас в немалом количестве призывает к Себе. А на СВО у них свои жизненные уроки. Мне иногда некоторые матери говорят: «Я никогда не подумала бы, что мой сын такой. Батюшка, он тащил раненого товарища из окопа! Мой глупый Ванька, который ничего не умеет, тащил товарища!» И мама понимает, что её многие бессонные ночи прошли не напрасно, что сейчас, оказавшись в критической ситуации, сын проявляет себя как Человек с большой буквы. Не будь этого испытания, кем бы он стал, как бы себя проявил? Мы судим поверхностно, а если в глубину нырнуть, там всё совсем по-другому.

– После рукоположения вам, конечно, дали приход?

– Когда-то я был регентом архиерейского хора в Нижегородской области, и однажды мы приехали на праздник в один деревянный храм. Был август, в храме стояла невыносимая духота. Архиерейская служба дольше и торжественнее, чем священническая, нужно много петь – а дышать нечем! Я обмахиваюсь нотами и говорю: «Господи! Пожалуйста, если я когда-нибудь стану священником, прошу Тебя: не давай мне деревянного храма!» И первый мой храм, в который меня назначили, был деревянный! Это храм в честь иконы Божией Матери «Знамение» в местечке Знаменка Яранского района. Удивительно, как Господь нас иногда смиряет. Есть такое замечательное выражение у современного проповедника архимандрита Саввы (Мажуко): «Господь нам оказывает платные образовательные услуги, и эти услуги обходятся нам порой очень дорого». И ведь не поспоришь, правда (смеётся)? Что я увидел в деревянном храме? Уют, которого очень трудно достичь в большом каменном храме. Тепло – не столько физическое, сколько душевное, и особенно оно ощущается в тех приходах, куда люди вкладываются не только финансово, но и своим умом, сердцем.

А буквально через несколько месяцев Господь ответил на мою молитву: Он дал мне второй храм – каменный, огромный. Это храм в честь Рождества Иоанна Предтечи в селе Лум. «Ну ты ведь хотел именно такой храм?» С тех пор я молюсь так: «Господи, благодарю Тебя за этот урок, буду теперь молиться ответственно». То есть всякий раз, когда мы о чём-то просим, мы должны рассуждать: а готовы ли мы принять последствия?

– Каковы же были последствия мольбы о большом каменном храме?

– Дело даже не в содержании, а в самом элементарном – уборке алтаря. Это огромное пространство – а там три алтаря, – и требуется как минимум два-три дня, чтобы всё хорошо вымыть: всю утварь, пол, стены. Где-то Господь иногда иронично нас учит, где-то очень сильно вразумляет. Мне очень нравится ветхозаветное выражение, когда Господь говорит: «Я не оставлю тебя, доколе не сокрушу сердца твоего или костей твоих». Выбора нету!

– Расскажите о тех, кто вас окружает, о жителях Яранской епархии.

– Знаете, здесь живут удивительные люди. Некая провинциальность города накладывает на них отпечаток. Ты можешь договориться с любым человеком. В крупном городе это уже почти невозможно, здесь же ещё сохраняется тепло взаимоотношений. Много раз видел, как пьяного мужчину зимой кто-то поднимает с земли, чтобы он не замёрз, или вызывает скорую, чтобы его увезли. Люди очень добрые, открытые. Но не сразу открываются тебе.

Когда я начинал своё служение и в Знаменке, и в Луме, был очень сдержанный, даже холодный приём. Понятно, что не мог рассчитывать на душевную теплоту от людей – ни они меня не знают, ни я их. Но со временем они раскрылись с удивительной стороны. Представьте, никогда не бывает службы, чтобы прихожане мне не принесли чего-то из еды. Обязательно спросят, какие овощи нужны, чем нужно помочь. У меня была бабушка-прихожанка, которая на комод, где я облачаюсь, всегда клала какую-то сладость. А потом подходила и говорила: «Вот я тебе положила три конфетки. Купила шесть: половину тебе, половину себе». Смотрите, какая у человека мысль: половину батюшке отдать! Не десятую часть, а половину. Это просто окрыляет.

– А что самое трудное для вас как для приходского священника?

– Священник сейчас не столько даже молитвенник и совершитель богослужений и треб, сколько администратор, юрист, руководитель, строитель, реставратор и даже флорист… Основная функция – молитва – у него, конечно, остаётся, но в современных условиях к ней добавляется очень многое. Я общаюсь с разными священниками нашей епархии и вижу, что проблемы у большинства одни и те же. И нам всем нужно понять простую истину: если мы друг друга поддерживать не будем, наши приходы превратятся в руины – не физические, а духовные. Если пастыря не будет поддерживать его паства, даже вот этими тремя конфетками, даже 50-рублёвой купюрой, даже добрым словом – будет то же самое.

Люди хотят от священников, чтобы они лучились, светились, чтобы от них, как от солнышек, можно было заряжаться бодростью, греться возле них. Большинство же за этим приходит в храм? А мы очень зависим друг от друга. Вот представьте: священник начинает своё служение. Молодой, яркий, активный, деятельный, горящий идеей служения Богу, людям, Церкви. Выходит говорить проповедь. «Ну, дорогие мои, сегодня праздник, что же среди вас так мало причастников?» Он обращается к тем верным, кто пришёл на литургию, на брачный пир, но в этом пиру не участвует, если говорить евангельским языком притч. Проходит три года. И он вновь вынужден говорить о том же. Проходит десять лет – и снова всё те же слова.

Как вы думаете, что у священника внутри происходит за эти десять-двадцать лет служения, когда он как попугай повторяет одно и то же, а отклик не заметен? Влияют прихожане на священника? Несомненно. Вкладывают они в то, что этот огонь будет гореть слабее? Ну конечно! И поэтому когда мы видим в наших храмах уставших священников, может, даже с потухшими глазами, мы должны себя спросить: а что я, как прихожанин, сделал для того, чтобы этот огонь в них горел? Священник зависит от тех людей, которые молятся рядом с ним.

Ещё одна большая проблема, которая не так очевидна, но над ней тоже хочу призвать хорошенько подумать. Я обратил на это внимание, когда мы начали вести катехизаторские курсы для мирян. Мы подаём записочки в храме и желаем, чтобы за наших близких помолились. И в храме – на молебне или на литургии – эти записочки вслух читают. А мы-то помолились за этих незнакомых нам людей, чьи имена перечислялись в записках? Или мы пришли помолиться только за своих, а чужие нас не интересуют? А ведь в Церкви совсем другой порядок: «Еще молимся за всю братию и за вся христианы». Вот почему представители старшего поколения христиан, которое уже, к сожалению, уходит из жизни, внизу записочек всегда приписывали: «И всех православных христиан». Христианин должен мыслить всегда не эгоистично, не узкосемейно, а широко. В его сердце есть место для болящей Елены, которую он не знает, есть место для мамочки Анастасии, которая тоже болеет сейчас. Мне очень нравится ещё у отца Саввы (Мажуко): «Господи, присмотри за Марьей!» Очень простая такая и очень тёплая, нежная молитва. Вот что очень важно. Жизнь – это про то, что ты должен отдавать себя другим. Тогда ты по-настоящему счастлив.

– А вы, отче, счастливы – как священник, как человек?

– Знаете, бывают минуты разные. Но если трезво, с терпением оценить всё, что происходит в жизни, то понимаю: я самый счастливый человек. Я ощущаю себя нужным. Пусть в иные моменты и кажется, что всё плохо, что прихожанам ничего не нужно, но иногда выходишь на службу и понимаешь: ну вот же они, пришли, эти десять человек. Они же себя заставили встать в шесть часов, чтобы прийти на раннюю службу? Значит, им это нужно. И вот ради этих десяти стоит жить.

– Батюшка, а это не ваши ли храмы изображены на картинах? – замечаю живописные полотна в рамах, расставленные поверх стеллажей в кабинете.

– Да, это они. Это – большой каменный храм в Луме. Он был построен в начале XX века и действовал, к сожалению, очень недолго – в 30-е годы его закрыли. Около 10 лет назад начали восстанавливать, подключился местный предприниматель Андрей Юрьевич Стариков, наш меценат, которому мы очень благодарны за это. Хорошо помню его маму, рабу Божью Ираиду, которая и сподвигла своих сыновей помочь храму, и они вложили большую сумму в то, чтобы эта жемчужина нашего района действовала. Приход там небольшой, жителей по прописке около пятиста, но очень много людей приезжает на большие праздники: Рождество, Пасху. На родительские субботы. Поминают своих близких, которые там жили и похоронены.

А храм в Знаменке построен в 2016 году трудами депутата Госдумы Рахима Азизбоевича Азимова. Когда-то на этом месте был Знаменский Мариинский женский монастырь, закрытый в 1918 году, – очень крупный, с более чем ста сёстрами и огромным хозяйством. Не раз замечал: там, где была большая жизнь, не остаётся камня на камне. Взять Анно-Пророчицкий монастырь в Опытном Поле, где подвизался преподобный Матфей Яранский. Огромный монастырь – и ничего не осталось. Вот как действует враг рода человеческого – всё уничтожить! Руками людей. Так же и здесь. Несколько строений, конечно, осталось, но они разваливаются.

Первый приход – как первая любовь: это навсегда, о нём ты будешь помнить всю жизнь. Я помню свою первую службу в Знаменке. Был праздник Сретения Господня, в храме жуткий холод, ноги мёрзнут. И к «Херувимской» я уже, вздымая руки и произнося «Иже херувимы», взмолился: «Господи, когда же эта служба закончится!» А пение… Мне, как человеку поющему, с непривычки было трудно его слушать, особенно после мужского хора, которым я управлял… Не дай Бог, думаю, быть здесь настоятелем… Ну вот, пожалуйста – через две недели получил назначение туда (смеётся).

– Как же вы, батюшка, разрываетесь между двумя храмами? Они хоть недалеко друг от друга?

– С полчаса на машине. Бывает трудновато, но с Божьей помощью справляюсь. А поддерживает то, что на праздник и там, и там соберутся люди. Пускай в какой-то день их будет немного, но они придут. Есть помощники у меня в обоих храмах, которые поддерживают их в благолепии и чистоте, летом цветочки высаживают, что тоже очень важно, и я это очень ценю. Людям приходится отрываться от своих огородов, и я понимаю, как это трудно: возиться весь день на грядках, а потом ещё прийти в храм заниматься цветами. Очень важно, чтобы возле храма была благоустроенная территория. Выражение «храм – это Небо на земле» хоть и избитое, но так приятно, когда видишь, что всё ухожено.

– О чём вы чаще всего говорите с вашими прихожанами?

– Беседуя с ними, а это же люди старшего возраста, напоминаю: «Вы, как бабушки и дедушки, не забывайте, что оказываете огромное влияние на своих внуков». Когда к нашим бабушкам приезжают из города внуки, я спрашиваю их: «Вы молились?» «Пропустила, – вздыхает, – внучками была занята». «А вы усадите их рядом, – говорю. – Пусть это будет одна-единственная вечерняя молитва. Но вы зажжёте свечечку, лампадочку, вы перекреститесь, помолитесь. Не надо им ничего проповедовать – покажите им своим примером, как молиться. Это отложится в детском сердечке и в своё время даст очень неплохие всходы». Очень часто слышу от людей среднего возраста: «А меня бабушка научила молиться, я помню, как она вставала на молитву». Это запоминается на всю жизнь: бабушка на коленочках молится, лампадочку затеплила. Мы до сих пор мало придаём значения тому, какое влияние оказываем на весь свой род. От осинки не родятся апельсинки.

К сожалению, прихожан становится всё меньше, большинство в возрасте – Господь забирает к Себе своих чад. Приходят новые, но их не так много. Конечно, сельский приход – вещь в современном положении Церкви печальная, потому что сёла вымирают. Летом, когда дачники приезжают, повеселее, зимой – поскромнее. Но грех жаловаться, слава Богу за всё.

И ещё вот что можно отметить. Нужно, чтобы священник трудился на своём приходе. Допустим, у нас уборка перед Рождеством и Пасхой. Я всегда участвую, убираюсь в алтаре, и люди это видят. Какие-то вещи могу доверить мужчинам, но какие-то делаю только сам, и это касается не только предметов, к которым может прикасаться лишь священник. Люди видят, что участвую в празднике своим трудом, а не только приезжаю послужить, в красивом облачении, весь такой замечательный. Совместный труд – помните из «Простоквашино»? – облагораживает и объединяет людей.

– Отче, помощи Божией вам во всех делах и начинаниях! А Яранской епархии – мирного жития и процветания.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска