Памяти игумена Арсения (Шастеля, †21.09.2024) – воспоминания людей, близко его знавших

Игумен Арсений (Шастель) Фото сообщества ВК «АРХАНГЕЛ – экскурсии и паломнические поездки»

Сергей Николаевич Шастель, младший брат отца Арсения:

Когда арестовали нашего деда, отца Леонида Колосова, он заболел на этапе двусторонним воспалением лёгких и умер. Даже не знаем, где он похоронен, где-то в общей могиле возле Архангельска.

Отец Леонид Колосов с семьёй

Всю многодетную семью выгнали из поповского дома. «Летели прямо с крыльца», – бабушка рассказывала. С собой не дали взять ничего. Девочки постарше – кто в училище поступил, кто на работу. А маму и дядю Аркашу – самых малых – приютила одна старушка в деревне Часовня недалеко от Погоста, сейчас она называется Нижние горы. Когда мама выросла, то устроилась на маслозаводик небольшой. Чтобы прокормиться, собирала ягоды в лесу. Потом уехала в Северодвинск, который тогда только строился, работала штукатуром-маляром, а после они с отцом уехали на целину, в Казахстан, откуда вернулись на родину, в Архангельск.

Анатолий Шастель (справа) с матерью и братом Сергеем

Анатолий, так звали отца Арсения до пострига, был в школе одним из первых учеников. Любил стихи читать: как какое мероприятие – он на сцене. Со всеми дружил, уже тогда был очень добрым. Учиться поступил в Лесотехнический институт в Архангельске, но почему-то после первого курса забрал документы и отправился в армию. После службы устроился в вычислительный центр пароходства, был депутатом местного совета. Много чем увлекался, в том числе альпинизмом, помню его значок – покорял какие-то вершины. Ещё лыжи очень любил. На лыжах он ходил – о-о-о! И всех научил.

В Бога верил всегда. Родители у нас верующие, дед по отцу был старостой храма в селении Щорсы в девяноста километрах от Минска. Все его дети – четыре моих тёти и отец – православные. А учила нас молиться мама. «Отче наш», «Богородицу» на память знали, а в спальне у родителей, как сейчас помню, была икона Казанской Божией Матери.

В Архангельске брат ходил в храм Апостола Иакова Алфеева в Соломбале. В 1982-м принял постриг и стал служить в Белозерске. Вологодская область нам не чужая. Прадед – протоиерей Николай Колосов – служил на Вологодчине, в Троицкой Двиницкой церкви Кадниковского уезда.

Я-то после армии, отслужив во флоте, уехал в Красноярский край, но мы переписывались с Анатолием, встречались. Возил к брату детей, они у него причащались, он их перед тем и крестил, приехав к нам в Красноярск. А потом так случилось, что семья моя распалась, но отец Арсений познакомил меня с Ниной, своей прихожанкой. Так с тех пор и живу в селе Миньково, где брат одно время служил, здесь он нас и венчал. Созванивались мы с ним почти каждый день, всё делалось по его благословению. Всегда поддержит, приободрит.

Из Миньково отец Арсений уехал не по своей воле – возникли какие-то нелады со старостой: она – к благочинному, тот на её сторону встал и попросили уехать. После этого служил в скиту Параклит Троице-Сергиевой Лавры, потом в Бурминке Рязанской области – не помню, какой по счёту храм там восстанавливал. Монах – ни семьи, ни детей. Вот и отправляли из одного места в другое: «Подымай!»

Утром 21 сентября созвонились, поговорили. Он ходил с утра на службу, потом вернулся в квартирку, которая от мамы осталась, мы там останавливались, когда приезжали в Архангельск. А на всенощную не дошёл. Стали его разыскивать, в храме говорят: «Не было на службе». Знакомые сообщили, что свет в квартире не горит, тогда начали по больницам, потом по моргам искать. Так и нашёлся. Бессребреник. Что не раздавал – вкладывал в храм, в иконы. Вот так.

Игумен Арсений с настоятельницей Ново-Леушинского Иоанно-Предтеченского монастыря игуменией Кириллой

Нина Николаевна Шастель, жена Сергея Николаевича Шастеля:

– Я родилась и живу в глубинке Вологодской области – в селе Миньково. Тридцать лет тому назад на праздник Иверской иконы Божией Матери по воле Господней приехал к нам священник отец Арсений. Его сопровождали духовные чада из Харовска. Народу было немного, во время службы я почувствовала радость и умиление. Так началось время моего духовного становления.

При храме был двухэтажный дом, где батюшка хранил свои иконы и книги. На втором этаже он обустроил монашескую келью, в которую были вхожи только мужчины и мальчики. Первый этаж был для женщин-паломниц. Люди к отцу Арсению тянулись, приезжали из Белозерска, Череповца, Харовска. Он давал возможность почувствовать благодать, учил терпеть испытания. Людей преклонного возраста называл старцами и старицами и мне, как и своим духовным чадам, прививал любовь к ним.

Батюшка встречает детей

Через три года, опять же на Иверскую, к батюшке приехал брат. Что-то не получилось у него в жизни. Была семья, дети, но остался один. Моему сыну Диме было тогда шесть лет, отец Арсений принял его в духовные чада даже прежде меня. Хотела я вырастить сына и уйти в монастырь, но Дима мечтал о том, чтобы у него появился отец. По воле Божией сын и Сергей Николаевич нашли друг в друге недостающее.

Однажды Дима привёл Серёжу домой и говорит: «Я привёл тебе папу». Так вместо монашества моя жизнь пошла по другой стезе. Мы обвенчались, и у нас родился общий сын – Иван Шастель, к духовной связи добавились и родственные отношения с отцом Арсением. Его родители – Ольга и Николай – радостно нас с сыном приняли в свою благочестивую семью.

У матушки Ольги родителей звали Леонид и Мария. Отец Леонид был священником и служил в местечке Погост Холмогорского района Архангельской области. Как и многие пастыри, иерей Леонид был репрессирован, а матушку Марию с семерыми детьми выгнали из церковного дома. Храм был разграблен, но здание сохранилось. В советское время в нём была школа.

Отца Арсения, как и его деда, иерея Леонида, также везде гнали. В Минькове дали 24 часа, чтобы покинул это место. Если бы мы были неверующие, то сильно бы недоумевали: за что? Но как христиане рассудили, что не «за что», а «для чего». Чтобы спасти ещё многих людей.

Из Минькова отец Арсений уехал в Троице-Сергиеву Лавру. Там жили его духовные наставники и братья во Христе. Часто приезжал к нам, теперь уже как к родственникам, всегда с подарками. Даже от старца Кирилла (Павлова) привёз однажды коробку со сладостями. На дни рождения приносил живые розы. После Лавры служил на подворье в деревне Бурминка Рязанской области. Там он начал сплачивать монашескую общинку.

Все минувшие годы отец Арсений руководил мною как духовный отец. Как велико моё духовное счастье! По его молитвам побывала в Псково-Печерской лавре, Троице-Сергиевой, на Валааме, в Дивеево и, конечно, у вологодских святых.

Из Бурминки отец Арсений переехал на родину, в местечко Погост. Вместе с жителями близлежащих деревень и благотворителями восстановил храм Михаила Архангела, где когда-то служил его дед. Рядом построили звонницу.

Храм Михаила Архангела в Погосте

Таинство Крещения в храме Михаила Архангела в2013году. Фото из архива Сергея Семёнова (ВК)

Николай Петрович Тимошенко, крестник о. Арсения:

– Познакомились мы в 1998-м, когда я переехал в посёлок Липовник, что в 12 километрах от Погоста. Там я стал заниматься торговлей. Летом кругом бушевали пожары. Сушь стояла страшная, и нас поднимали на борьбу с огнём через военкоматы. Вернулся я с одного из пожаров и поехал по делам. Ехал мимо деревни Погост, смотрю – возле заброшенной церкви люди стоят. Может, что-то случилось? – надо подойти и спросить.

А там отец Арсений, ещё нестарый тогда. Говорит: «Сейчас людей будем крестить, потом с молебном пойдём». «А может, и меня окрестите?» – спрашиваю. Рядом с батюшкой дети лет десяти-двенадцати, а тут я, дядечка такой, спекулянт. «Хорошо, покрестим», – отвечает отец Арсений. «А сколько это будет стоить?» «Если денежку пожертвуешь, то примем, – отвечает батюшка. – А нет, так покрестим». У меня было с собой пятьдесят тысяч, всё отдал. Зашли в храм. Там пол был ещё наполовину разобран, и отец Арсений нас предупредил, чтобы осторожнее ходили, ноги не повредили. Он стал моим восприемником – крёстным, а потом мне, как старшему, было доверено ведро со святой водой, и пошли мы крестным ходом просить Бога о прекращении пожаров.

Трижды обошли церковь, отслужили молебен. А небо безоблачное, было бы совсем чистым, если бы не дым от пожаров. Еду домой, вижу, как тучи грозовые наплывают, но дождь до нас так и не дошёл. На следующий день снова ехал мимо Погоста, заглянул к батюшке, интересуюсь: «Как же так? Не получилось с дождём?» «Ну да», – отвечает он задумчиво, а потом его словно осенило: «Пойдём крестным ходом вокруг кладбища. Там люди верующие лежат, будем просить молитв у мёртвых». После хода доехал я до ближайшего селения и поехал обратно – и тут такой ливень хлынул, что пожары погасли. Я был впечатлён.

Тогда, в конце 90-х, отец Арсений приезжал в наши края в отпуск, погостить у родителей, а служил он в другом месте. После крещения я по-прежнему нечасто заглядывал в храм, до воцерковления было ещё далеко. Но не мог не заметить, что в течение года у меня всё получалось: за что ни возьмусь – дела горят. А потом благодать отошла, видимо, начались нестроения, здоровьишко сдало сначала у меня – инфаркт, потом супругу Таню свернуло, а она была некрещёная. Это был 2011 год.

К тому времени отец Арсений уже перебрался в Погост. И как-то пригласили батюшку крестить жену – после операции она ездить никуда не могла. В крёстные позвали человека, которого батюшка очень уважал, – Семёна Григорьевича Матвиенко. Когда он позже скончался, будучи мирянином, отец Арсений отпел его по монашескому чину и на всех литургиях поминал как старца Симеона. Был Семён Григорьевич родом из Молдавии, жил недалеко от нас. С людьми общался мало, но к нам порой заходил. Когда Татьяна была на очередной тяжёлой операции в Архангельске, я очень переживал. Врачи никаких прогнозов дать не могли, но тут в семь утра звонит в дверь Семён Григорьевич. Открываю – стоит, высокий, худой. Улыбается и говорит: «Дитятко, я чё зашёл-то. Мне сказали, что ты завтра за Таней поедешь?» Смотрю недоумённо. Кто мог сказать, если я сам этого не знаю? «Я чего хочу сказать, – продолжает он. – Как поедешь завтра за ней, ты мне такой же молитвослов привези, как у вас с Таней». И пошёл на колодец за водой.

А после обеда звонит жена: «Коля, меня завтра выписывают». До Архангельска двести километров. Приезжаю и, прежде чем забрать жену, начинаю искать молитвослов. В одном месте нет, в другом нет, всё объехал и лишь на железнодорожном вокзале в неприметной лавочке нашёл в единственном экземпляре. Не раз так было, и никогда Семён Григорьевич не говорил: «Я увидел», а всегда: «Мне тут сказали», а дальше – о том, что случится, что предстоит. Таня как-то попросила его святых молитв. Старец брови нахмурил: «Ты что, думаешь, я такой святой?» А жена глаза потупила: «Я всё-таки прошу ваших святых молитв». Старец улыбнулся: «Ладно, помолимся. Езжай с Богом». И очень они с отцом Арсением друг друга уважали – наши с Таней крёстные.

После крещения супруги начали мы, наконец, воцерковляться, а с батюшкой крепко подружились.

Отец Арсений (Шастель)

Храм был восстановлен, заиграл и внутри, и снаружи, звонницу поставили. Что было и что стало – небо и земля. Два распятия в церкви стоят, каких ни у кого больше нет: одно большое, другое поменьше – оба резные. Нашли их в домах – у кого на чердаке было спрятано, у кого где. Когда принесли к нам на приход первое из них, состояние распятия оставляло желать лучшего, а реставрация стоит дорого. Но батюшка нашёл человека из наших мест, хорошего мастера, хоть и некрещёного. «Сможешь?» – спросил его отец Арсений. «Я могу попробовать, – честно ответил мастер, – но мне нужно как-то настроиться». «Я тебя благословляю», – сказал батюшка. Человек восстановил распятие, после чего крестился. Когда нашли второе – опять к нему. И снова получилось на загляденье – работа прекрасная. Отсутствующую часть руки Спасителя сделал так, что не заметна реставрация.

То, что батюшка просил у покойных молитв во время пожаров, было для него обычным делом. Году в 2013-м еду за отцом Арсением и его матушками-келейницами к переправе через Двину. Он ведь на одной стороне реки жил, я – на другой. Позвонил мне, спросил: «Николай Петрович, ты нас встретишь?» – «Конечно, встречу». Еду, вижу, гроза наплывает. Ой, сейчас батюшка с матушками до нитки вымокнут. Но нет, сходят на берег после переправы совершенно сухие. Отец Арсений смеётся. Потом рассказал: «Как грозу увидели, я матушкам сказал: “Молитесь!” И стали они читать акафист Святителю Николаю, а я им говорю: “Буду просить молитв у мёртвых”». После этого гроза разделилась: часть туч в одну сторону ушла, другая – в другую.

Нужно так понимать, что мёртвым он молился, потому что они были для него живыми. Был случай, когда отошла ко Господу Танина мама – моя тёща. Батюшка отпел её заочно – она не с нами жила, а потом подошёл ближе к распятию и сказал, обращаясь к кому-то: «Да, теперь ты всё знаешь, Валентина». Её Валентиной звали.

Однажды служили литургию. Мы с матушкой Леонидой стоим на клиросе. Читаю часы и вижу краем глаза, как из дальнего бокового входа в алтарь выходит священник в белых одеждах. Отвлечься не могу, чтобы посмотреть, это не близко – храм дореволюционной постройки, большой. Но всё же удивился, когда и зачем батюшка успел переодеться: был в голубом, но вдруг оказался в белом. Священник встал перед Царскими вратами, молчит. Ушёл, потом всё повторилось. Когда служба закончилась, спрашиваю у отца Арсения, который по-прежнему в голубом облачении: «Вы из алтаря выходили, когда я часы читал?» Говорит: «Нет, не выходил, Николай Петрович». Потом начал догадываться, поинтересовался: «Что-то видел?» – «Да, батюшка». – «Что?» Рассказываю. «Это надо запомнить и записать», – задумчиво сказал отец Арсений. Кто заходил в алтарь, а потом стоял перед Царскими вратами, я не знаю. Храм-то старый, много священников рядом похоронено. Да и дед батюшки – отец Леонид – исповедником умер, мог навестить.

Я и сам продолжаю воспринимать отца Арсения живым. Слёз нет, только тихая грусть, какая бывает при не слишком долгом расставании.

Вспоминается разное… Как-то зимой, когда река встала, звонит матушка Леонида: «Отец Арсений пошёл на лыжах в вашу сторону. Сказал, что хочет навестить своих духовных чад. Трубку не берёт, а у нас по деревням волки начали шалить, и мы волнуемся». Я тоже стал переживать. Звоню – не отвечает. Наконец взял трубку. Оказалось, зашёл к какой-то одинокой бабушке в месте, где не было связи. На улице уже совсем темно, предупреждаю жену: «Поеду батюшке навстречу». Еду-еду, вижу – стоит отец Арсений, а вокруг собак с десяток, не меньше – целая стая. Прошу: «Батюшка, садитесь, пожалуйста, в машину». Он соглашается, лыжи снимает, а потом поворачивается к собакам: «Всё, проводили, спасибо, можете идти домой». Они развернулись как по команде и тут же ушли в сторону Хаврогор. Видно, от волков защищали.

Животных отец Арсений очень любил, а к людям и вовсе была любовь необыкновенная. Сколько раз я его спрашивал: «Как и мне этому научиться?» Улыбается: «Не знаю, что тебе сказать, Николай Петрович». Я, если начал сердиться на человека, буду: «Бу-бу-бу», а он слова плохого не скажет, голос не повысит, только молиться больше станет. Сердитым я его не видел ни разу, но если что-то касалось вопросов веры, Церкви, он, не поднимая голоса, строго говорил: «Прекращаем. Прекращаем эти разговоры!»

О том, как к людям относился, – такая история. У нас тут один прихожанин был, батюшку за что-то невзлюбил, писал на него в епархию и прочее. Отцу Арсению в Архангельске говорили: «Да отлучи ты его от причастия». «Я не дерзну, – отвечал отец Арсений. – Кто я такой, чтобы отлучать от причастия?» Но тот человек сам себя отлучил – до самой своей смерти так и не принял Святых Даров. Батюшка за него переживал, жалел.

С крещениями как было? У нас был очень грамотный чтец – Лёша Фуфаев. Окончил духовную семинарию, но потом перебрался в Тульскую область и ему стало трудно до нас добираться. А ещё, живя у нас, горел идеей, что перед крещением нужно заниматься катехизацией. Батюшка соглашался: «Хорошо, Лёша, это правильно». Но приезжали люди, их было много, Алексей с ними разговаривал, пытался что-то объяснить, потом подходил к отцу Арсению со словами: «Я бы не стал их крестить». Не готовы, значит. А батюшка ему: «Лёша, они приехали на машине. Если я им откажу, а по дороге обратно что-нибудь случится, Господь с меня спросит. Они Ему скажут: “Мы же хотели креститься, а священник нам отказал”. Как я могу так поступить? Не дерзну отказать». И крестил всех.

Не нужно думать, что он без рассуждения так поступал. Мы под благословение к нему подходили, привыкнув, что он никогда не отказывает. А тут подходит один, просит благословения на продажу квартиры. Отец Арсений посмотрел на него, говорит: «Нет, подожди. Расскажи, что там у тебя». Мы удивляемся, а батюшка, выслушав, говорит: «Нет, я тебя благословлять не буду». Как потом выяснилось, у квартиры не один хозяин был, продать её так и не удалось. Так мы поняли, что отец Арсений хорошо понимает, что делает, когда даёт благословение.

Люди приезжали к нему отовсюду, даже с Дальнего Востока. Раз зимой, в мороз, смотрю: возле храма две женщины. Оказалось, приехали из дальнего далёка. Сначала отправились к некоему старцу, а тот им сказал: «Поезжайте на Север, есть там такой игумен Арсений, он вам всё скажет».

Останавливались такие гости в доме у батюшки, а это было то ещё испытание. Московский архитектор-реставратор по деревянному зодчеству Илья Воеводин удивлялся: «Не понимаю, как они там живут, в Погосте? В храме не топлено. Электричества нет, служат при свечах. В доме тоже холодина!» И верно: печки с отоплением храма не справляются, слишком большой, а в доме температура выше десяти градусов не поднимается – некогда топить, служили-то по-монашески, ни на что другое времени особо не хватало.

Илья Воеводин приезжал к нам вместе с москвичами из «Общего дела» – они по всему Северу помогают восстанавливать храмы. Как узнали, что батюшка отошёл ко Господу, тут же отправились в путь. Отстояли отпевание – и обратно, не дожидаясь поминок. Я Илье говорю: «Как так? Может, переночуете у меня, завтра уедете?» Он: «Николай Петрович, нам завтра нужно быть на работе». А супруга его Зиночка сказала: «У нас в Москве много храмов, много батюшек, есть и хорошие. Но такого, как отец Арсений, солнышка нашего, такого тёплого, наверное, нам уже больше не найти». Был полный храм народа. Вологодских было много, из Архангельска и из других мест отдалённых.

Отпевание

Погребение игумена Арсения. Впереди – игумен Варсонофий (Чугунов)

Благочинный отец Олег благословил похоронить батюшку за алтарём, хотя и сомневался, не станут ли возражать мирские власти. Сейчас заказали гранитный крест. Что дальше будет, не знаю, но батюшка не раз говорил матушкам-келейницам: «Нам замены здесь нет».

Служил до последнего. Уже после его кончины ко мне подошла наша фельдшер Светлана Павловна Плахина, говорит: «Ты не представляешь, какой он был больной человек, как он страдал». Но никогда не показывал виду. Всё с улыбкой, всё с шуткой. Только когда камень зашевелился в почке, уже терпения не было, попросил: «Привезите Светлану Павловну». Очень уважаемый она человек, заслуженный фельдшер России. Когда матушки-монахини заболели, сама нашла машину, по собственной инициативе отправилась в Погост. И так всегда.

Вот ещё вспомнил… Батюшка очень рыбачить любил. И я, уезжая на рыбалку с товарищем, тоже Николаем, просил отца Арсения, как понимающего человека: «Батюшка, помолитесь за двух грешных Николаев». «Ладно, – смеялся, – помолимся. Только ты как удочку закинешь, не забудь сказать: “Ловись, рыбка, большая и маленькая, по молитвам отца Арсения”. После этого забросишь, бывало, удочку – ведро наловишь, а у остальных рыбаков – ничего. Они даже обращались к отцу Арсению с вопросом: «Почему у вашего Тимошенко так хорошо рыба ловится, а у нас как-то не очень?» А батюшка одному из них сказал: «Ты просто не знаешь, сколько два Николая жертвуют людям». Мы ведь с другом не на продажу ловим, а для себя и часть раздаём нуждающимся.

Когда батюшка отошёл ко Господу, снова поехали рыбу ловить. Николай не уставал удивляться: «Те десять дней, что ловим, погода прекрасная, ни ветра, ни дождя, рыбалка отменная. Я такого не припомню». «У нас с тобой молитвенник там, наверху», – отвечаю. «Сейчас он оттуда смотрит на нас», – продолжил друг, посмотрев на небо.

Монахиня Агния (Новосельцева), духовная дочь:

– Мы познакомились с батюшкой сначала заочно. Брат мой, как и я, был православным и как-то раз отправился в Ферапонтово. Там у Бородаевского озера увидел священника с окладистой бородой, сидевшего на берегу с удочкой. Разговорились. Брат переночевал у отца Арсения, а потом рассказал, какой необычный священник ему встретился: «Тебе стоит к нему съездить, и он всё-всё тебе скажет, как тебе быть, что тебе делать».

В то время я только что окончила Политехнический институт, и вопрос, чем мне дальше заниматься, конечно, стоял в полный рост. Да и в Церковь я пришла совсем недавно, и было множество вопросов. В Ферапонтово отца Арсения я не застала. Староста Нина Валерьяновна всплеснула руками и заплакала. «А батюшку от нас перевели, – говорит. – Мы писали, просили, чтобы нам его вернули, но не возвращают». Отца Арсения тогда отправили в Харовск. С тех пор как его рукоположили, к нему устремлялось много молодых людей. Приход после этого оживлялся, а батюшку переводили на новое место.

В общем, вернулась я ни с чем, но брат посоветовал написать в Харовск. Так и сделала, отправив письмо по адресу: «Город Харовск, отцу Арсению». Вскоре пришёл ответ примерно такого содержания: «Анна, если у вас есть стремление к Богу, поезжайте в Кириллов, попросите Павла Михайловича Лебедева устроить вас техничкой при храме. Мыть полы в церкви – это всё равно что омывать ноги Христу. Благословляю».

Приехала в Кириллов, где познакомилась с Павлом Михайловичем – учеником старца-мирянина Фёдора Соколова, почитаемого в тех местах (посвящённую ему брошюру «Вера» выпустила в качестве приложения к 316 выпуску газеты в 1998 году. – Ред.). «Нет, милая, – сказал Павел Михайлович, – у нас не получится устроиться, иди в Покровскую церковь, к старосте Анне Ивановне». Покровский храм был единственным в районе, не закрывавшимся в советское время. Там я и стала трудиться.

А батюшке, как потом оказалось, предложили в Харовске под церковь пивной бар. Пришёл к владыке: «Как же я там буду служить?» «Ты покропи там хорошенько святой водой и служи», – был ответ. Никогда не забуду его лица, глаз, когда мы наконец-то встретились. Он видел перед собой человека – вот что поразило больше всего.

О прошлом отца Арсения я знаю немного. Рассказывал, что был иподьяконом у владыки Михаила (Мудьюгина). Каждый год батюшка ездил на берег Лузы, где на месте Усть-Недумской пустыни, рядом с Введенской церковью, был погребён схиархимандрит Модест (Мелентьев) – его духовник. Восстановление этого храма было последним деянием отца Модеста. Один раз батюшка и меня взял туда с собой.

Каким он был? О нём трудно рассказывать, потому что он был неохватным. Представьте, вы стоите рядом с горой. Можете ли рассказать, что она собой представляет? Чем дальше отходите, тем лучше понимаете, как она огромна. Постоянно говорил: «Молчанием предаётся Бог». Он считал, что нельзя молчать, например, когда в твоём присутствии обижают кого-то или даже плохо о нём говорят. Не нужно бояться сказать правду, постоять за кого-то. Заступался и за меня.

У меня было горе – двоюродный брат, с которым мы жили при церкви, был бесноватым. Махал руками в храме и много чего ещё делал не так, так что терпеть его больше не могли, а мне говорили: «Сдавай его в психушку». Это было в 92-м или 93-м году. Отец Арсений, узнав об этом, ответил мне в письме: «Бери Диму, и приезжайте ко мне». Но я сплоховала, побоялась и послушалась не батюшку, а тех, кто убеждал меня: «Ты сама с ним с ума сойдёшь». Ушла в монастырь, оставив брата в Москве, – у него был отец живой, другие родственники. И всю жизнь потом я горько жалела, что ослушалась отца Арсения. Если бы сделала, как он сказал, Дима, возможно, был бы жив. Он умер очень плохой смертью в тридцать пять лет.

Сколько помню, отец Арсений помогал прежде всего именно таким людям – самым трудным. Вспоминаю Мишеньку. Ушёл из Церкви в какую-то секту и после этого тяжело психически заболел. Когда начал поднимать руку на жену и троих своих детей, его отправили в психушку. Там не вылечили, наоборот, ему стало ещё хуже – Мишенька стал трясучим. Помню, приехали к батюшке, он служил тогда в Бурминке, и я пришла в ужас: сидим за трапезой с отцом Арсением и матушкой Леонидой и всё трясётся – и стол, и ложка в руках у Мишеньки, из которой выплёскивается еда. Матушка Леонида терпеливо всё сносит, а батюшка улыбается, радуется, что Господь послал ему Мишеньку, дал возможность ему помочь. Восемь месяцев они прожили вместе. Батюшка был болящему как нянька: и ухаживал за ним, и на службы с собой водил, причащал. В результате Миша пришёл в себя, но, увы, вернулся обратно в секту. А дети его отца Арсения очень полюбили, приезжали, жили у него, когда что-то случалось, и батюшка теперь уже их вытаскивал из печалей.

Он был тем, за кого человек мог уцепиться в последний момент. Я на себе это испытала и видела, как он других спасал. Алкоголики, которых никто больше не мог терпеть, жили у него, пока не приходили в себя.

Учил он нас не словами – поучений я от него не слышала. Не делал выговоров, не навязывал ничего. Не было такого, чтобы сказал: «Я тебе благословляю делать так-то и так-то». Если спросишь, подумает, скажет: «Благословляю», – или промолчит. Учил только личным примером, как переносить болезни, людскую злобу и неприязнь, как не прилепляться ни к чему земному – сам-то он был совершенно безразличен к быту. Деньги презирал – они были для него как сор, с лёгкостью с ними расставался. Одни принесут – сразу отдаст другим. И нас учил: «Не заботься о дне грядущем». Я, бывало, переживаю, где найти средства на обратную дорогу, а он успокаивает: «Господь знает, кому что нужно». По его слову и выходило.

Мне запоминалось, как я в первый раз праздновала с ним Пасху. В нашем Пензенском Троицком монастыре, как и во многих других обителях, не говоря о православных в миру, подготовка начиналась за несколько дней. Пеклись куличи и прочее что полагается, так что всё наполнялось вкуснейшими запахами. А что у батюшки? Жду и жду, когда же он благословит готовиться – закупать продукты, что-то печь. Вот и суббота уже, когда люди яички красят, а у нас – ничего. Наступает Пасха. В кромешной темноте идём со свечечками вокруг храма – совершенно счастливые. Собираемся за пасхальным столом, где стоит творожок какой-то, селёдочка нарезана, яички откуда-то взялись, но радость такая непередаваемая, что я с удивлением думаю: «Зачем же мы в монастыре так основательно готовимся?»

Жила я у него порой и год, и по месяцу, и по две недели, приезжая из монастыря. Он очень рано вставал, вычитывал часа три своё правило, потом шёл на службу. Продолжалось это до часа дня, и лишь потом возвращались в дом, начинали топить печи, готовить. Обед начинался часа в четыре, а то и позже – раньше никак не получалось. Тем, кто не привык, тяжеловато, но школа хорошая. Ужин после вечерней службы, скорее перекус – ничего не готовилось, лишь разогревалось, а кто-то просто чай пил. Потом снова читали правило. У него был строгий монастырский устав.

Запомнилось прощание с его мамой – Ольгой Леонидовной. Её не стало 6 октября 2016 года, но мне посчастливилось увидеться с нею за два месяца до этого. Когда уезжала от отца Арсения, он предложил: «Иди с матушкой попрощайся». Подбегаю к ней, она лежала в кроватке – маленькой такой, как люлечка. Перекрестила меня, посмотрела с улыбкой и сказала: «Не надо унывать. Живите шутя». Тяжелейшую жизнь прожила, но сохранила детскую радость, которая была и у отца Арсения.

Помню, сидим в Бурминке на завалинке и вижу щиколотку у батюшки – совершенно чёрную. Потом как-то заметила, что вены у него на ногах тоже чёрные. Думаю: «Как же он ходит-то?» Храм неотапливаемый, с бетонным полом. А он всё равно радостный.

О том, что батюшки больше нет, мне сказала Нина Шастель – жена его брата. К тому времени я четыре дня лежала в лёжку – так тяжело протекают мои мигрени. Думаю в ужасе: «Как я поеду, если даже встать не могу? Нет, всё-таки поеду». Батюшка всех, кого знал, провожал лично, старушек своих с прошлых приходов сам напутствовал. «Меня будет провожать отец Арсений», – говорила блаженная Александрушка Кирилловская. И он действительно приехал издалека, чтобы её проводить.

Мигрень у меня прошла в Москве, но по дороге я заболела и не знала, как возвращаться буду. После того как простились с батюшкой, меня ждал путь до Двины, потом переправа, от которой непросто было добраться до Емецка, где обычно ждала трудная пересадка до Архангельска. В шесть вечера лежу с температурой, ощущая себя совершенно разбитой. Но потом подошла к могилке отца Арсения, говорю: «Мне нужно доехать, помоги мне, пожалуйста!»

В половине восьмого я всё ещё была в Погосте. В половине девятого на переправе, не дожидаясь парома, подбегаю к каким-то мужикам: «Возьмите, очень надо!» – и меня перевозят. Дальше подворачивается такси, а в Емецке вижу: какая-то «Газель» стоит. «Вы в Архангельск?» – спрашиваю. «Да, в Архангельск». К полуночи я уже там. Путь этот порой занимал и сутки, и двое. Кто ездил, знает. А на этот раз на всё ушло три-четыре часа.

И дальше было так же. Как пятнадцатилетняя взлетела на верхнюю полку в поезде, хотя у меня ноги едва сгибаются, сбегала в Ряжске на перрон за пирожком. Словно вернулась в детство, когда переполняет энергия и ты совершенно здоров. Как тут усомниться в батюшкиных молитвах, в том, что он жив и по-прежнему с нами?

Игумен Арсений (Шастель) Фото сообщества ВК «АРХАНГЕЛ – экскурсии и паломнические поездки»

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска